– Нет. Не сейчас. Ты что не понимаешь, что просто умрёшь?
Она наконец поднялась и тут же пошатнулась. Доктор подхватил её за плечи.
– Мне надо к нему, мне надо к нему. Как Вы не понимаете? Пустите. Мне нужно идти. Вы не имеете права. Отпустите меня и разрешите к нему, – она с мольбой смотрела ему в глаза.
Мистер Харрис понимал, что эту истерику необходимо прекратить, поэтому слегка встряхнув девушку за плечи и глядя ей в глаза, он жёстко выдохнул:
– Если ты готова убить вашего ребёнка, то иди куда хочешь.
Глаза Эбби стали огромными, она побледнела, и не отрывая распахнутых голубых глаз от лица доктора, стала медленно оседать в его руках, теряя сознание. Доктор подхватил её на руки и уложив обратно в кровать и нащупав пульс, тяжело вздохнул. «Откуда они только взялись на мою голову? И что мне теперь со всем этим делать?»
***
Мистер Харрис попросил слугу достать что-нибудь из еды, и дав девушке успокоительное, теперь молча ждал, когда она придёт в себя. Он сидел и смотрел на огонь. Нужно было что-то решать, оставаться здесь было нельзя.
Эбби слабо простонала и открыла глаза. Голова гудела, но она хорошо помнила последние слова доктора. Она осторожно положила руки себе на живот, закрыла глаза и тихо заплакала.
– Он знает? – еле слышно прошептала она.
– Нет, – севшим голосом ответил доктор, – тогда я думал, что ты умрёшь, и видя, как он и без того сходил с ума, я не стал ему рассказывать.
Эбби вымученно простонала:
– Он имеет право знать.
– Давай решать вопросы постепенно. Сначала ты поешь, и никакие протесты не принимаются. Если ты хочешь родить этого ребёнка, то будешь меня слушаться. Я и так не знаю, каким чудом он ещё жив. Такой же упёртый, как его отец, да и мать не лучше, – отчеканил доктор.
Эбби посмотрела на него мокрыми от слёз глазами и молча кивнула.
– Пока поживёшь у меня. Этот дом, скорее всего, заберут в доход государства.
– Вы не обязаны мне помогать…
– Это только мне решать, – перебил он её, – Ты согласна?
Девушка медлила с ответом.
– Тебе есть куда идти? Или хочешь вернуться к тётке?
От этих слов Эбби вздрогнула. Она знала, зачем доктор приезжал в бордель по ночам. Убивать нерождённых детей. Девушка непроизвольно сильнее прижала руки к животу. Увидев это, доктор понял, о чём она сейчас подумала.
– Придётся меня немного потерпеть. Помогу тебе, а потом можешь идти на все четыре стороны. И вообще, может я всё это делаю не для вас, а свои грехи замаливаю, – раздражённо закончил доктор.
– Вы так с ним похожи.
Доктор недоумённо обернулся:
– С кем?
– С Веем, – она всхлипнула.
– Не говори глупостей. Мы с ним только вчера познакомились.
– Нет, Вы такой же. Спасибо.
– Пока не за что. Сама сможешь поесть? Или кормить?
– Я сама.
Он помог ей сесть и нервно сунул в руки чашку с кашей. Эбби еле заметно грустно улыбнулась.
«Похоже, ей стало везти на хороших людей. Вот только она приносит им только боль и страдания».
Девушка через силу впихнула в себя несколько ложек каши.
– Сможешь сама одеться? Ну давай как-то справляйся, горничной нет… Вот, тут платье висит. Надеюсь, твоё? – он протянул ей подарок Двейна.
Эбби нежно коснулась дрожащей рукой голубой ткани и снова не смогла сдержать слёз. Сердце доктора сжалось, но не желая выдавать своих чувств, он откашлялся:
– Давай поторапливайся. Я и так провозился с тобой полдня. А ты знаешь сколько стоит моё время? Я пока отнесу его и свои инструменты, бумаги и лекарство в экипаж, а ты давай побыстрее.
Оставшись одна, Эбби снова положила руки себе на живот и нежно погладила.
«Ребёнок? Их малыш?» Она уже так любила его. Но сердце её было разорвано в клочья. Это всё из-за неё, это она во всём виновата. Как ей жить без него? Но теперь она обязана, она должна.
– Я постараюсь, малыш. Постараюсь, – произнесла она в слух, снова погладив живот.
Дрожащими, плохо слушающимися руками Эбби стянула сорочку и стала натягивать платье. И тут она увидела, что у неё на шее висят два крестика. Она сразу узнала второй. Дрожа всем телом, она прижала крестики к губам и разрыдалась.
«Он тогда врал ей, что не верит… Что же он пережил, спасая её и думая, что она умирает?»
Из последних сил она всё-таки натянула на себя платье. Вернулся доктор и застал её снова рыдающей.
– Ну сколько можно плакать? Слёзы отнимают у тебя последние силы. Лучше скажи, что ещё нужно взять?
Эбби вытерла слёзы и растерянно огляделась, а потом с испугом сказала:
– Платье, моё платье, другое.
Доктор в недоумении посмотрел на неё. «Она, что сейчас о нарядах думает?»
– Там в кармане документ о моём рождении. Из-за него мы с Двейном не могли пожениться. Я забрала его у тётки, – тяжело дыша, взволнованно выпалила девушка.
Доктор огляделся. Платье лежало на кровати, там же, где его оставил Двейн в тот страшный день. Мистер Харрис с большим трудом отыскал в нём карманы, и выудил из одного из них кожаный чехол. Открыл его и с облегчением выдохнул:
– Целый.
Эбби снова стала озабоченно оглядываться по сторонам.
– Что ещё?
– Шпилька. Его подарок. Это всё, что у него осталось от матери.
Доктор внимательно осмотрел комнату и пожал плечами.
– Наверное, я потеряла её в тот день, – всхлипнула Эбби.
– Всё, – не выдержал доктор, – поднимайся, сил моих больше нет.
– Можно только ещё одну минуту. Можно Вас попросить только об одном, – она замялась, а потом решительно подняла на него глаза, – Надо как-то сообщить Вею, что со мной всё в порядке, что я жива, и Вы мне помогли. Он там, наверное, с ума сходит. Он же ничего не знает, – она постаралась проглотить подступившие слёзы, – Я понимаю, что слишком многого прошу, но Вы можете мне в этом помочь?
Доктор молча развернул её и дрожащими от смущения пальцами, стараясь её не касаться, начал застёгивать бесконечные застёжки на платье. И севшим от неловкости момента голосом ответил:
– Отвезу тебя, а потом найду способ, как ему сообщить. Тюремщики обязаны мне. Я не раз прикрывал их, когда они особенно переусердствовали своими палками с некоторыми заключёнными, – он с опозданием понял, что, только что сказал.
Эбби вскрикнула, зажав рот рукой, и побледнела. Простонав, доктор подхватил её на руки и стремглав понёс из дома. Уже больше часа ждавший хозяина слуга огромными от удивления глазами смотрел, как его хозяин нёс на руках, а потом усаживал в экипаж какую-то молодую барышню. Давненько в их доме не появлялась женщина.
Глава 8
Двейн очнулся от противного лязганья открывающейся ржавой щеколды. С трудом разлепил глаза и попытался подняться, но его тут же пронзила резкая боль в подреберье. Его «счастливое» детство научило его безошибочно определять характер полученных им травм. Он попытался глубоко вдохнуть, но тут же понял, что как минимум два или три ребра сломаны. Голова плыла, лицо и одежда были залиты кровью. Помогая себе одной рукой, парню всё-таки удалось сесть, прижавшись спиной к стене.
– Очухался?
Двейн тыльной стороной ладони попытался стереть кровь с лица и молча поднял глаза.
– Сам виноват. Но думаю, этот урок пойдёт тебе на пользу. Будешь сидеть тихо, – охранник хохотнул, – глядишь тогда, может, и доживёшь до каторги, а там, – он снова заржал, – уж сколько протянешь. – Я тебе тут поесть принёс, – он с тоской оглядел парня, – но думаю, с отбитыми кишками еда тебе сегодня не полезет, хотя… такие помои я бы и здоровый жрать не стал. Ладно. Только воду оставлю.
Двейн равнодушно смотрел на него, каждый его вдох отдавался болью в рёбрах.
– Не знаю, кто там за тебя хлопочет, но завтра обещали к тебе доктора прислать.
Двейн криво усмехнулся и постарался сесть ровнее, не хотелось показывать свою слабость перед этим «хорошим» человеком.
Охранник пошёл к выходу, но остановившись у самой решётки, не оборачиваясь тихо сказал:
– Девка твоя жива.
Двейн мгновенно распахнул глаза и стал медленно подниматься, цепляясь за стену. Тюремщик тем временем развернулся и стоял, что-то сосредоточенно вспоминая, даже почёсывая голову от напряжения.
– Друг сделал всё, как ты просил, – тюремщик облегчённо выдохнул и сплюнул, – Кажется так… Напридумывают всякой ереси.
Он был так погружён в свои мысли, что не сразу заметил, что к нему, прыгая и опираясь практически на одну ногу, вплотную подошёл Двейн, глядя на него горящими глазами. В какой-то момент парень не устоял и почти упал на охранника.
– Да ты что спятил? – заорал от неожиданности тюремщик, – Куда ты лезешь? – и с силой толкнул парня. – Точно полоумный, – и быстро вышел, со злостью захлопнув за собой решётку.
Двейн с силой приложился о стену. На несколько минут его пронзила боль, от которой он чуть не потерял сознание, но он не обращал на неё внимание. Сердце его сейчас было готово выпрыгнуть из груди.
– Спасибо, спасибо, спасибо… – неслышно одними губами шептал он куда-то в пустоту.
Всё напряжение и усталость последних бессонных дней нашли выход только сейчас, и Двейн обессилено заплакал. А спустя время, он отключился, провалившись в сон и так и оставшись лежать на полу. Силы его кончились.
***
Мистер Харрис вернулся домой за полночь. Утром он потерял много времени, поэтому отрабатывал вызовы уже ночью. Сегодняшний день вымотал его окончательно. Дом встретил его тишиной и уютным теплом. Впервые его кто-то ждал. Он точно знал, что, несмотря на слабость и болезнь, она ждала его. От этой мысли больно кольнуло в груди.
«Этот несчастный ребёнок, сгорая от отчаяния и горя, снова будет смотреть на него глазами полными последней надежды. Безмолвно будет искать у него защиты и помощи, не смея ни о чём попросить».
Доктор тяжело вздохнул и постучал в дверь.
– Можно войти?
И услышал тихое:
– Да.
Эбби сидела на кровати, прижавшись спиной к стене и сжавшись в комок.
– Ты почему не спишь? Поздно уже.
Доктор сразу увидел опухшие красные от слёз глаза. Похоже, она плакала всё это время, но сейчас при нём она держалась. Мистер Харрис взял её за запястье, нащупывая пульс, и не поднимая глаз, тихо сказал:
– Ему передали. Он знает, что с тобой всё в порядке.
Эбби непроизвольно схватила его за руку, и тут же устыдившись своего порыва, быстро отпустила. Она молча, как-то затравленно заглядывала доктору в глаза. Не в силах вынести этот взгляд, он быстро сказал:
– Нет. Я его не видел.
Эбби судорожно выдохнула:
– Главное, чтобы он поверил, что я жива.
Доктор устало потёр лоб. «А вот об этом я не подумал. Этот упрямый мальчишка может напридумывать себе не весть что и наломать дров».
Девушка с тревогой смотрела на него.
– Что же у вас всё так сложно-то? Или может, это я уже стар для всего этого? – и тут он резко развернулся к ней, – Один шанс из десяти. Начальник тюрьмы держит своих охранников впроголодь. Попробуем завтра на рассвете подкупить одного из них, – у доктора по-мальчишечьи загорелись глаза.
Эбби смотрела на него, ничего не понимая.
– У вас будет только пять-десять минут, чтобы поговорить, с улицы, через окно. Только, чтобы услышать друг друга и поговорить.
Эбби вся подалась вперёд и посмотрела на него такими глазами, как будто он был волшебником, обещавшим ей сотворить чудо. Доктор забыл, что его пальцы всё ещё были на её запястье, и почувствовав, как зачастил пульс, быстро одёрнул:
– Ничего не могу гарантировать. Попробуем, только при условии, что ты сейчас же ляжешь и будешь спать, а не плакать всю ночь.
Эбби тут же послушно легла в постель и прошептала:
– Спасибо.
«Господи, какой она ещё ребёнок. Несчастный, загнанный в угол ребёнок. Кажется, я начинаю понимать Двейна. Как можно было дать умереть этому наивному и невинному существу?»
Доктор погасил свечи и вышел, пройдя к себе в кабинет. Он часто работал по ночам. Вот и сегодня не мог заснуть. Времени оставалось мало. Расследовать никто ничего не будет, быстрый суд и… Всё было предельно ясно. Он ещё не разобрался с наследством, но одно было точно, чтобы Эбби могла заявить какие-то права, им с Двейном надо обвенчаться. Легко сказать, обвенчаться в городской тюрьме с без пяти минут каторжником. Ну что же, он долгие годы зарабатывал свои репутацию и авторитет, а теперь, похоже, пришло время воспользоваться их плодами. Его возможности, конечно, не безграничны, но на то, чтобы протащить в тюрьму священника, должно хватить.
«Ах, ещё и…» Он уже пожалел, что поддался минутному порыву и согласился на эту авантюру, которую обещал ей устроить утром. Чистой воды авантюра, да ещё и со смутными шансами на успех, но, назад дороги нет. «Раз пообещал, придётся выполнять. Иначе она ему не простит. Стоп. Когда я стал плясать под её дудку? Стареешь, Джастин», – грустно улыбнулся он, – «Главное не наобещать им того, чего не смогу выполнить. Поэтому придётся молчать, пока не устрою всё наверняка».
***
Чуть только забрезжил рассвет, доктор, одетый в тёмную простую одежду, стоял у двери в комнату Эбби. Привлекать внимание к себе своим нарядом, сегодня точно не входило в его планы. Он уже поднял руку, чтобы постучать в дверь, но в последний момент передумал.
«Может она спит? И тогда точно не стоит всё это затевать».
Мистер Харрис медленно приоткрыл дверь и осторожно заглянул в комнату, и тут же встретился с парой голубых глаз, смотрящих на него с тревогой и надеждой. От неожиданности доктор вздрогнул и выронил из рук тёплый женский плащ. Эбби сидела на стуле уже полностью собранная, с аккуратно подобранными волосами, бледная и почти невесомая. Доктору стало неловко за то, что он вошёл без стука и за свою минутную панику.
– Ты, что не ложилась? – как-то наигранно строго спросил он, стараясь скрыть неловкость.
– Нет. Я отдохнула, – девушка встала со стула, – Я даже лекарство уже выпила.
Мистер Харрис залюбовался ей сегодня. Если вчера он видел в ней ребёнка, то сегодня перед ним стояла женщина, любящая и собравшая все свои силы, чтобы поддержать любимого человека, попавшего в беду.
Доктор накинул ей плащ на плечи, а капюшон на голову, оглядел с пристрастием и остался доволен результатом. Девушка с головы до ног утонула в тёплом балахоне. Тепло и в глаза не бросается.
– Эбби, послушай меня, – серьёзно сказал доктор, – Пообещай мне, что будешь меня слушаться беспрекословно, как бы не развивались события. Скажу уходить, тут же уходим, – он посмотрел ей в глаза.
Эбби молча кивнула.
***
В экипаже они ехали молча. Эбби смотрела в окно, и только дрожащие руки и бледность выдавали её волнение. Доктор не трогал её сейчас, он всё понимал. Как эти двое успели так быстро завладеть его разумом и сердцем? Ещё неделю назад он и представить себе не мог, что будет заниматься чем-то подобным. Но как ни странно, впервые за долгие годы он чувствовал себя нужным, хотя всё это время лечил и спасал добрую половину города.
Часового удалось подкупить сразу и без проблем. Его совесть была мгновенно усыплена несколькими монетами и бутылкой вина. Уйма времени ушла на то, чтобы этот не отличавшийся большим умом верзила смог наконец нарисовать в своей голове примитивную схему, чтобы сопоставить камеру, в которой находился Двейн, с наружной стеной тюрьмы, и всё -таки показать окно, к которому должна была подойти Эбби, чтобы с ним поговорить. Отчаявшийся было доктор, наконец дождался этого «счастливого" момента, и жестом позвал Эбби из стоящего в стороне экипажа, точно решив «покараулить» тюрьму вместе с тюремщиком, а за одно и проследить, чтобы он не поменял своего решения «закрыть один глаз» на десять минут.
Доктор быстро показал девушке нужное окно с решёткой, и снова глядя ей в глаза тихо объяснил:
– Десять минут, не больше. И тихо, как можно тише, а потом сразу уходишь. Я буду ждать здесь и приглядывать за тобой, – и увидев, как она побледнела, непроизвольно взял её за руку, – Справишься?
– Да.
– Тогда иди. Зря мы всё это затеяли…
Два раза Эбби повторять не пришлось. На дрожащих, плохо слушающихся ногах она как можно быстрее направилась к заветному окну. Подошла. Слегка отдышалась, успокаивая сердце и сбившееся дыхание, а потом тихо позвала:
– Вей. Это я, Эбби.
***
Двейн открыл глаза и устало огляделся. Ещё не рассвело. В камере было темно, холодно и ужасно сыро. Его била крупная дрожь от холода и многодневного голода. Голова болела, как с похмелья, но как ни странно работала она яснее и лучше, чем вчера. Тревожный сон на грани с полузабытьём всё-таки дал свои результаты.
Цепляясь за стену, Вей, шатаясь из стороны в сторону, с трудом встал на ноги, вернее, на ногу. Левую ногу при всякой попытке встать на неё, пронзала резкая боль. Двейн тяжело привалился спиной к стене и ощупал её. Кости, похоже, были целы. Уже хорошо. Чего нельзя было сказать о многострадальных рёбрах. В детстве он уже сталкивался с этим «приятным» событием. Поэтому знал, что глубокие вдохи и резкие движения сейчас точно не для него, иначе смерть, а умирать сейчас он не собирался. Тем более теперь, когда он узнал, что его девочка выжила. На мгновение его сердце болезненно сжалось.
«А может нет? Может доктор специально передал ему эти слова, чтобы успокоить и не дать отчаяться?»
Двейн снова почувствовал, как сам загоняет себя на адский костёр отчаяния и невыносимых боли и страха. Обняв себя рукой, и еле ковыляя на больной ноге, он тяжело дошёл до жестяной кружки, которую вчера оставил охранник, и выпил её залпом. От этого по рёбрам резанула волна боли, и чтобы не упасть, Вей ухватился за решётку. Перед его глазами замелькали цветные пятна, а уши на время заложило, а спустя несколько минут ему вдруг показалось, что его кто-то позвал по имени. Двейн тряхнул головой, подумав, что отключается, теряя сознание. Но он так и остался стоять на ногах и через мгновение снова услышал своё имя. Парень подумал, что сходит с ума, и затравленно оглянувшись в сторону звавшего его голоса, снова тряхнул головой.
– Вей, ты слышишь меня? Это я, Эбби, – услышал он тихий голос.
Нет, это не сон и не бред. Эбби, его Эбби, звала его через окно под потолком камеры. Двейн проковылял через комнату и прижавшись к стене всем телом, ответил:
– Я слышу, – а потом со стоном, – Эбби, это ты? Это правда ты?
– Да, это я, – выдохнула девушка дрожащим голосом и тоже прижалась к стене и быстро добавила, – Вей, у нас всего десять минут. Доктор смог всё устроить.
«Десять минут, всего десять минут, чтобы попрощаться с ней навсегда?» Ему так много нужно ей сказать, но так отчаянно хочется только слушать её голос.
Двейн обессиленно привалился к стене и закрыв глаза, тихо спросил:
– Как ты, детка?
– Всё хорошо. Со мной всё хорошо. Вей, не волнуйся за меня… и прости, – Эбби медленно опустилась по стене на землю и заплакала. Услышав его голос, сил стоять на ногах уже не было. Закрыв глаза, она нежно гладила дрожащими пальцами сырую стену. Ей так отчаянно хотелось сейчас коснуться его хотя бы на мгновение, – Почему ты просто не дал мне умереть?
На глаза парня набежали слёзы.
– Ты же знаешь, что я не мог. Прости меня, моя любимая девочка, прости за то, что позволил тогда уйти, за то, что не уберёг…
– Нет. Не смей просить у меня прощение. Это только моя вина, моё жестокое упрямство и глупые мечты. Как теперь всё это не важно. Зачем мне всё это без тебя, зачем мне теперь эта жизнь без тебя? – Эбби плакала.
– Только не ты, слышишь, не ты. Эбби, ты не можешь сломаться и отчаяться. Сила ангелов в их вере. А ты ангел, ты мой ангел, моя жизнь, моё всё, – по лицу Двейна тоже текли слёзы, а голос дрожал.
– Я не смогу без тебя жить, – рыдала Эбби.
– Эбби, детка, я прошу тебя, не смей. Ты должна жить, несмотря ни на что. Я люблю тебя, я так сильно люблю тебя. Только не отчаивайся, только живи, слышишь. Ты лучшее, что было в моей жизни, и как никто другой, заслуживаешь счастья. Прости, что не смог быть рядом и совладать со своей гордыней и страхами. Прости, что оставляю одну. Современем станет легче. Я умоляю тебя, только живи. И прости меня, прости…
– Вей, я люблю тебя, мой самый любимый, нежный, заботливый, преданный и честный мальчик. Где мне взять силы, чтобы жить без тебя, чтобы дышать без тебя? Мой самый несчастный и родной, я так люблю тебя, что моё сердце останавливается от одной мысли о тебе.
Двейну до боли в костях хотелось обнять её сейчас, утешить и хотя бы немного поддержать. Всего на мгновение, всего на секунду. В отчаянии он ударил кулаком в стену.
– Ты должен был позволить мне умереть тогда… Позволить, пока я не знала, пока я ещё могла, – рыдала Эбби, – Быть всю жизнь в дали от тебя, не смея даже увидеть или коснуться – это вечная пытка для меня, но сейчас, я уже не имею права умереть от горя и тоски по тебе, – Эбби со стоном выдохнула еле слышно, – Вей, я жду ребёнка. Ты должен это знать.
Двейн медленно опустился на колени, прижался лбом к холодной стене и вымученно простонал.
– Прости, – плечи его тряслись в отчаянной попытке сдержать рыдания, и не выдать ей сейчас своих чувств, – Прости, – без сил шептал он, – Я люблю тебя, – и как только он смог дышать, Вей отчаянно прошептал, – Эбби, любимая, я понимаю о чём прошу и, наверное, не имею сейчас на это никакого права, но я умоляю тебя, сбереги его.
Мгновенно накрывшие его отчаяние и паника заставили Двейна соображать быстро и чётко.
– Эбби, послушай меня, мистер Харрис поможет тебе оформить наследство моего отца. Ничего не бойся, вы не будете нуждаться. Слышишь меня? Главное, ничего не бойся, ты справишься, ты же у меня умница, моя сильная и смелая девочка. Прости, что оставляю тебя одну и что так мало был рядом, прости, что теперь придётся справляться со всем одной. Но ты сможешь, я знаю, что ты справишься. А я, я буду молиться за вас. Ты не представляешь, как мне жаль, но это всё, что я могу сейчас. Я буду каждый день просить Его не оставлять вас. Все мои мысли будут только о вас. А ты пообещай мне, что у вас всё будет хорошо, любимая, пообещай, – как завороженный шептал Двейн, гладил в отчаянии руками стену, сжимая сырые холодные кирпичи негнущимися пальцами.
– Я обещаю, обещаю, – истерика накрыла девушку с головой, – Я люблю тебя, я буду ждать тебя всю жизнь… Мы будем ждать тебя, – рыдала она в голос.
И тут сильные мужские руки подхватили её с земли и практически невесомую с лёгкостью понесли к экипажу.
– Я люблю вас, – в отчаянии прошептал Двейн, ударив кулаком в стену, и беспомощно разрыдался.
Эбби накрыла настоящая истерика. Всё это время она старалась держаться, держаться из последних сил. И вот сейчас они кончились. Боль и отчаяние до краёв затопили её душу, разрывая сердце на куски. Неосознанно, ища помощи и защиты, она кинулась в объятия доктора, как только оказалась в экипаже. Прижавшись к нему и дрожа всем телом, она плакала навзрыд, ища у него утешения, как маленький ребёнок. Доктор Харрис в первые минуты оторопел от этого искреннего проявления чувств и безмолвного крика о помощи, но жалость к этому несчастному, раздавленному горем ребёнку заставила его поддаться эмоциям. Не в силах предложить сейчас ей что-то другое, он крепко обнял её, гладил по спине и плечам, успокаивая, жалея и не давая скатиться в пропасть отчаяния.
После того, как доктор напоил обессилившую девушку успокоительным и уложил её в кровать, он взял со слуги клятвенное обещание следить за ней и никуда не выпускать, и поспешил снова вернуться в тюрьму. Сегодня его «соизволил» принять сам начальник этого «прекрасного» заведения, как говорится по старой дружбе, и упускать этот шанс было нельзя. Времени оставалось катастрофически мало.
***
– Двейн Уэлби? Двейн Уэлби? – повторял начальник тюрьмы, пытаясь что-то вспомнить, – Нет, не помню. А кто он вообще такой и начерта он Вам нужен?
– Он сын моего хорошего друга, – соврал доктор, – Я пообещал помочь.
– А вот сейчас Вы меня сильно удивили. Какие «хорошие» у Вас друзья. И давно Вы поддерживаете дружбу с ворами и убийцами?
– Спасая жизнь любимого человека, он продал чужую вещь…
– Вы сами то в это верите? – перебил его начальник тюрьмы, – У меня тут целая тюрьма ангелов с крыльями, невинных и непорочных, и все исключительно из благих целей убивают, насилуют, воруют. Харрис, с каких пор ты, старый лис, стал таким доверчивым? Давай, рассказывай, что тебе от него нужно, меня не проведёшь, – подвыпивший тюремщик неожиданно перешёл на фамильярное «ты».
– Я же уже сказал, что просто хочу помочь, – доктор проигнорировал его бестактность.
Начальник тюрьмы хитро прищурил глазки.
– А не твой ли он нагулянный сынок, а? – заржал он.
– Кто знает, – улыбнулся притворной натянутой улыбкой доктор. Этого взяточника и скрытого алкоголика нужно было дожимать сейчас до конца.
– А, я кажется припоминаю. Это случаем не тот полоумный, который спёр у барона фамильные золотые часы и которому даже не хватило ума сбежать после этого?
Доктор молча смотрел на него.
– А вот сейчас мне стало совсем интересно. У меня здесь такая скучная жизнь.
Доктора уже начал раздражать этот не совсем трезвый, какой-то помятый и потный человек, почувствовавший сейчас свою власть над ним. Мистер Харрис всегда старался сторониться таких людей. Волею проведения вынужденный оказывать ему определённые медицинские услуги, а попросту прикрывать побои заключённых, он старался побыстрее выполнить свою работу, пересекаясь с ним по минимуму. Сейчас же начальник тюрьмы, почувствовав себя хозяином положения, хотел насладиться этим по полной. Желая пресечь это на корню, доктор Харрис положил перед ним мешочек с монетами:
– Готов возместить Ваши муки любопытства и совести.
Глаза хозяина тюрьмы заблестели алчным огнём.
– Уж не собираетесь ли Вы предложить мне организавать побег? – от волнения он снова перешёл на «Вы», – Это же пожизненная каторга, а то и ещё хуже. Я конечно люблю деньги, но не до такой степени, чтобы поменяться с этим умалишённым местами.
– Нет. Всё, что мне нужно, это, чтобы Вы позволили ему обвенчаться с девушкой. Она ждёт от него ребёнка и…
– Тю… и всего-то? – начальник тюрьмы выдохнул и незаметно придвинул к себе мешок с деньгами, – Разрешить ещё одной умалишённой стать женой пожизненного каторжника? Да на здоровье. Одним помещенным больше, одним меньше, делов-то. Но есть одна небольшая проблема, – он замялся, а затем быстрым движением сдвинул мешок в уже приоткрытый ящик стола и молниеносно закрыл его, – Как бы помягче сказать?
Доктор удивлённо приподнял бровь, теряя остатки терпения.
– Жених Ваш имеет сейчас не совсем товарный вид. Как бы невеста не передумала.
Мистер Харрис в упор смотрел на него. Съёжившись под этим взглядом и как-то по-идиотски улыбаясь, начальник тюрьмы промямлил:
– Ну, он тут начал дурака валять. И мои мальчики слегка перестарались. Ну Вы же знаете, как они умеют, – и уловив недобрый огонёк в глазах собеседника, быстро добавил, – Но он живой, очухался уже, – и после паузы добавил, – Наверное…
Доктор молча взял свой саквояж и развернулся к двери.
– Эй, кто-нибудь, – позвал начальник тюрьмы.
В дверях показалась косматая голова.
– Проводи нашего дорогого доктора в северное крыло.
Охранник непонимающе таращился на него.
– Ну к этому, как там его. Ну ты что, придурок, на меня пялишься? Где вы вчера порезвились все вместе…
Охранник тут же понимающе закивал головой и оскалив свои полугнилые зубы, склонился в поклоне, пропуская доктора в дверях.
***
Двейн сидел на полу, прислонившись спиной к стене и глядя почти немигающими глазами в пустоту. В его душе сейчас бушевал такой океан чувств: радость и благодарность, боль и невыносимое отчаяние, безграничные счастье и радость, злость, страх, ненависть, любовь. От всего этого так невыносимо болело сердце, что сил даже пошевелиться у него сейчас не было. Поэтому, снова вздрогнув от резкого звука открывающейся щеколды, он равнодушно перевёл взгляд на какого-то человека, вошедшего в его камеру, и не узнал его. Уставшие от слёз глаза не смогли сразу уловить знакомые черты. Но когда он услышал его голос, сердце болезненно сжалось, забившись о грудную клетку.
– Ну здравствуй, Двейн.
Парень начал подниматься, опираясь о стену. Застигнутый врасплох, измотанный переживаниями, испытывающий чувство огромной благодарности к этому человеку, Двейн не хотел выглядеть жалким в его глазах. Поэтому, собрав остатки сил, он выпрямил спину, расправил плечи и стоя перед ним и стараясь не опираться на больную ногу, он грустно улыбнулся доктору.
– Здравствуйте, мистер Харрис.
Сердце доктора пропустило болезненный укол. Перед ним стоял всё тот же мальчишка, как и тогда в «Роттоне» много лет назад без страха и стеснения смотрящий в глаза всему миру. Несколько минут они стояли и молча смотрели друг другу в глаза. Доктор видел, как он устал и измотан, но не желая обижать его своей жалостью, спросил:
– Ты же обещал?
– Так никто и не пострадал, почти, – устав стоять на одной ноге, Вей переступил, сразу выдав больную ногу.
– Что с ногой?
– Споткнулся, – устало ответил парень, – кости, по-моему, целы.
– Что ещё?
– Точно пару рёбер сломано, дышать больно.
– Ну уж рёбра то должен был научиться защищать? – попытался разрядить атмосферу доктор.
– Старею, – исподлобья еле уловимо ухмыльнулся Двейн.
– Ну всё хватит дурака валять. Садись, будем смотреть, – мистер Харрис решительно шагнул к нему, поставив саквояж на пол.
Спустя время Двейн сидел на соломе, которая в этом богом забытом месте заменяла постель, а доктор, опустившись на одно колено, внимательно ощупывал его ногу. Парень закусив губу, молча терпел.
– Кости целы, ты прав. Но постарайся, как можно меньше сейчас наступать на неё.
– Хорошо, гулять не буду, – севшим от усталости и боли голосом ответил парень.
Кинув на него укоризненный взгляд, доктор молча стянул с него рубашку и со вздохом посмотрел на бордовые синяки и ссадины, покрывавшие всё тело. Проще было сказать, где их не было. Он начал прощупывать рёбра. Двейн вымученно простонал.
– Потерпи, – и спустя время, – Всё не так плохо, как могло бы быть. Похоже на трещины нескольких рёбер. Приятного мало, но я думаю, что с дыркой в лёгком от сломанного рёбра, ты бы чувствовал себя намного хуже. Будем считать, что «опыт» полученный в детстве спас тебе жизнь. Но, нужно будет наложить тугую повязку. Знаешь, что это? Придётся потерпеть.
Двейн устало поднял на него глаза и молча кивнул. Доктор поднялся на ноги и подойдя к решётке, постучал по ней. Тут же ниоткуда вынырнул охранник.
– Принеси ведро воды и стакан горячего сладкого чая.
Лицо тюремщика не выдало ни малейших признаков удивления или протеста. Доктор был здесь не редким «гостем», и охранники уже привыкли выполнять его приказы беспрекословно.
Мистер Харрис вернулся к Вею и достал из объёмного саквояжа скрученное в тугой свёрток полотно. Развернул его и прикинув размер, привычным движением разорвал его на несколько длинных кусков. Бросив на парня быстрый взгляд, он серьёзно спросил: