Ирина с недоумением смотрела на Афанасия.
– Я не знаю.
– Знаешь. Всё ты знаешь. Просто в ярости немного. Сейчас отпустит.
Мужчина поводил над головой собеседницы руками.
– Накрывай на стол. Чего стоишь?
– Хорошо.
Хозяйка приготовила ужин на скорую руку. Отворила картошки; разделала селёдку; яйцо пожарила; овощей, да зелени порезала.
Сели за трапезу.
– Ох, везёт вам, мирянам. Жизнь у вас просто сказка, – Афанасий положил на ломоть чёрного хлеба кусок селёдки и посыпал лучком. – Красота-то какая, лепота. Не цените вы, людишки, что имеете. Жаль. У некоторых так вся жизнь проходит, в сожалениях. Неведомо вам знать, что через минуту случится. Поэтому ловить надо каждый момент, секунду даже, бытия своего.
Афанасий залпом выпил бокал коньяка и закусил бутербродом.
– Покушала, душа моя? – обратился он к девочке. Та кивнула в ответ.
– Иди, порисуй ещё. С мамой мне поговорить надо.
Когда дочь ушла в комнату, мужчина с укором посмотрел на свою собеседницу.
– Что, Иришка, накуролесили вы с мужем делишек, не особливо приятных друг другу?
– Да, как вы смеете: меня с ним равнять? Он изменщик, а не я. Развлекался с блондинкой, то ли с блядинкой. Мерзавец, ненавижу.
– Охохонюшки-хо-хо! Как же – ненавидит она его. Чушь собачья. Любишь его по-прежнему, как десять лет назад. Твой он мужчина, глупая ты баба.
– Не переходите границы дозволенного, Афанасий. Вам спиртное, видимо, противопоказано.