Свободный полёт. Фантастические повести

Мытарь

Юлька догадывалась, что Марина циник, как большинство медиков, но не до такой же степени. Другая бы, хоть расплакалась над бедной Юлькой, а эта даже не вздохнула. Вот, что значит бандитско-перестроечная практика за плечами.

Особую тоску на Юльку нагоняли ночи, ибо ей совсем не спалось. Это в сказках трупы ходячие спят днем, а ночью бродят. Юлька не спала ни днем, ни ночью. Может потому, что она не была вампиром? Во всяком случае ее на кровушку не тянуло, как, впрочем, и на другие продукты. Так вот, днем-то все не спят, и ладно. А вот ночью, когда все спят, что делать? Мысли всяческие ей голову так и свербили. Вспомнилось Иркино гадание, прямо слово в слово:

– И жилец ты, и не жилец… А все через свою любовь и через собственное колдовство, которым ты сама и управлять-то не способна. Не будет тебе ни жизни, ни смерти, и станешь ты мытариться долго-долго. пока не встретишь маленькую девочку с золотыми глазами, пока не подбежит к тебе эта девочка на своих тоненьких, еще не окрепших ножках, не обхватит тебя за шею, и не шепнет тебе в самую твою потерявшуюся душу одно только слово ЛЮБЛЮ.

Где эту девочку теперь искать? И решила, как-то ночью Юлька к Ирине сходить. Давненько они не виделись. Там, поди, уж и дети повырастали.

На звонок дверь открыла, здорово постаревшая, подруга и, окинув Юльку пронзительными зелеными глазищами, вытолкнула за дверь, выйдя вместе с ней из квартиры.

– Привет, Ир, твое предсказание сбылось, я мытарь.

– Вижу, не слепая. В дом ко мне больше не заходи, у меня дети, нельзя тебе к детям.

– Это все, что ты можешь еще мне сказать?

– Я молиться за тебя буду, но ты ко мне больше не приходи.

Когда захлопнулась дверь, в которую Юлька могла не стучаться годами, твердо зная, что здесь ей всегда рады, Юлька пошла, в тоске, не глядя куда несли ее отчужденную плоть, все еще непонятно как передвигающиеся ноги.

Нынче американский постапокалиптический телесериал, затеянный Фрэнком Дарабонтом, по комиксам Роберта Киркмана, Тони Мурома и Чарли Адлардома, про Ходячих Мертвецов только ленивый не посмотрел, а тогда у нас еще мало кто вообще чего в комиксах соображал. Пока Юлька на тех уродов совершенно не была похожа, но все шло к тому. Хорошо, что глубокая осень наступила и зима не за горами. Юлька старается не завонять, однако от последних мух не избавиться и вот-вот черви заведутся. Домой больше возвращаться нельзя – паровое отопление включили, а её шкуре это только во вред. Поселилась на старом Смоленском кладбище, в полуразрушенном склепе. Ей теперь особо-то много не надо. Не спит, ни ест, помыться и в речке Смоленке можно. Главное не забывать электротоком себя подбадривать. Так она и эту проблему решила, от фонарного столба перекидку с розеткой сварганила прямо в склеп. Это живого человека током убить может, Юлька ж теперь не заземленная. А так ничего себе. Днем книжки читает, ночью по городу гуляет. Книжек нынче на помойках полно, они нынче сразу всем без надобности оказались.

Прогулки и на Смоленском кладбище, раскрывают секреты, которые живому недоступны из-за смертной суетливости его. Юлька же здесь не одна такая. Кладбище старое, многие могилы разрушены, вот и плутают души среди надгробий, склепов и памятников. И в склеп, где Юлька обосновалась тоже нередко заглядывают. Человеческая натура общительная. Людям и после смерти поболтать охота. О чем болтать? – о мирском, о грустном, о том, как бесчинствуют потомки не щадя памяти предков. Особенно омерзительны эти тайные ночные перезахоронения, которыми грехи все равно не упрятать. Начались эти бесчинства давно. Когда в 1796 году император Павел I получил титул магистра Мальтийского ордена. Он жаловал ордену городские земли, часть которых те использовали для церкви и кладбища. Его сын Александр I, получил корону в 1801 году, свергнув отца. А всем известно – царь, взошедший на трон благодаря заговору, вершит дела наперекор предшественнику. Вот так Мальтийский орден попал в опалу. Их земли конфисковали, а останки кавалеров ордена, в 1807 году, перенесли на Смоленское кладбище. Перезахоронение вершили тайно ночью.

На этом злоключения останков опальных рыцарей не закончились. Мы же помним по Пушкинской поэме «Медный Всадник», что в 1824 году, в Петербурге случилось страшное наводнение. Тогда бурные воды снесли не только домишко вдовы и ее дочери Параши – любимой девушки несчастного Евгения, живущих у взморья. И Смоленское кладбище, расположенное на Васильевском острове, пострадало. Кресты и надгробья смыты, могилы занесло землей, и больше никто не смог отыскать захоронений предков. Церковные книги с записями имен погребенных после наводнения пропали.

С той поры и бродят их души в поисках последнего пристанища.

А еще есть такие души, что вроде бы и пристанище их на месте, потомками обновленное и приукрашенное, а и тут нет им покоя. Нет продыху Блаженной Ксении, ей с любимым супругом Андреем Федоровичем словом перекинуться некогда. Одолели просьбами своими суетливыми все, кому ни лень. Не хотят понять, что покуда не покаются за страшные изуверства дедов и прадедов, не будет ни им, ни их детям, ни их внукам справедливой жизни. Сколько бы они к часовне свечек ни ставили, сколько бы ни молились, ни кланялись, а без покаяния за грехи отцов наших, нет нам пути.

Разве не наши предки жгли иконы, разоряли церкви и монастыри, убивали священников и монахов? Одним из безмолвных свидетелей этих преступлений была как раз часовня Ксении Блаженной.

Глухой осенью конца двадцатых годов прошлого столетия, на рассвете к черному входу Смоленского кладбища, со стороны Малого проспекта подъехали две крытые машины – черные воронки. Открылась дверца, и на землю стали спрыгивать люди с винтовками. Из второй машины, выпустили еще четырех солдат – внутреннюю охрану.

Потом на землю стали спускаться люди, в черной длиннополой одежде. Их окружили конвоиры с примкнутыми штыками.

– Далеко ведешь нас, антихрист? – спросил у старшины высокий старик.

– На божий суд, папаша, – заржал конвоир.

– Не богохульствуй, – ответил ему старик. И уже громче, чтоб слышали все. – Братья, мы начинаем путь, ради которого Господь сотворил нас. Помолимся, братья!

И скорбная процессия в окружении конвоиров, двинулась в сторону часовни Ксении Блаженной. Из репродуктора прозвучал Интернационал, и грянул залп. Потом еще какое-то время раздавались крики добиваемых людей.

После расстрела траншея, где стонали еще живые и раненые, была засыпана мерзлой землей. Охрану с кладбища не снимали еще долго, покуда шевелилась земля на святой могиле Сорока мучеников.

Вот так убили Веру Христову. А те толстопузые, которые нынче кадилами машут, «освящая» за мзду офисы, банки, магазины, космические ракеты, и всяческие орудия убийства, они всего лишь убогая бутафория. Таким и сигаретами торговать не западло. А нам других и не надо. Мы ж все равно не верим – так, со свечками у алтаря попозируем, фотки на своих страницах в соцсетях развесим и ладно.

Только долетают до нас какие-то странные песни. Мы их подпеваем сквозь слезы, плохо понимая о чем поем.

 
То ли снилось, то ли мнилось,
то ли грезилось.
В небе зарево клонилось,
али занялось.
Полуголая стояла я на паперти.
Выносили чью-то голову на скатерти.
Прицерковные могилы, между ними ров.
С белой скатерти рубинами катилась кровь.
Вереницею монахи вслед за головой.
То ли пенье в погребенье, то ли просто вой.
Я за ними, спотыкаясь о кирпичики.
Не пускают, бьют прикладами опричники.
А потом кресты, как буд-то содрогнулися
и монахи с погребенья не вернулися.
То ли снилось, то ли мнилось,
то ли грезилось.
В небе зарево клонилось,
али занялось.
Еженощно, до седьмого воскресения
мне шептала, причитала чтой-то Ксения.
По невинно убиенным бьют колокола?
А над речкою Смоленкой снова ночь бела.
 

Вот и Юлька эту песню теперь вспомнила. Ходит и поет. Но, если не по Смоленскому кладбищу, то еще гуляется Юльке по ночам ближе к родной Петроградке, особенно вокруг своего дома любит круги нарезать. И выходит, что не зря. Вот гуляет значит она, и видит, что под кустами Провиантского сквера тетка какая-то валяется. Глядь, а то ее в дупель пьяная соседка до дому не дошла. Пригляделась, а у ней голова в крови и сумки рядом не обнаружено. Однако дышит, стерва. Что там думать, ждать, когда Маринке в больнице бесхозная туша подвернется, если можно такой фокус с соседкой провернуть? Ну и грохнулась Юлька о землю, душа из ее вонючего естества, прямо как пробка из бутылки вон. Покачалась на ветках и гражданке Тимохиной прямо в левую ноздрю и нырнула. Встала, отряхнулась, по-вытаскивала из карманов своего протухшего трупа ключи и прочие необходимые принадлежности и потопала прямиком в законную коммуналку, по месту прописки, утираясь от кровищи рукавом.

Мать наркодилера

Как же здорово снова ощущать запахи, осязать под ногами землю! Вот только голова трещит.

А ведь кто-то эту гражданку Тимохину по голове-то стукнул. Она, конечно, баба вредная, могла и сама напроситься, но не исключено, что просто на гоп-стоп налетела. Если на гоп-стоп, то она, по стервозной натуре своей, наверняка сопротивление оказала, за что ее таким образом и вырубили. Впрочем, чего рассуждать, Юлька? Домой вернуться ты готова, а стать матерью отмороженного на всю голову уличного наркодилера Жабы готова? И у Юльки, пока она топала домой созрел коварный план.

Первым делом она вызвала скорую и полицию. Те приехали почти одновременно.

– Что случилось?

– На меня напали и ограбили.

– Вы знаете кто?

– Конечно! Родной сын!

– Как это произошло?

– Не помню, голова болит.

– Голова болит, не помните, но уверенны, что это ваш сын?

– Прикиньте, старлей, вот это и обиднее всего! Вырастила буквально на свою голову.

А в комнате Жабы в это время во всю гремела техно-музыка и дым стоял коромыслом.

– Ишь, как празднует, гаденыш! Родную мать ограбил и празднует!

– Тише, тише, вам нельзя волноваться. Господа правоохранители, мы ее в травматологию госпитализируем, надо обследовать.

– Далеко?

– Нет, рядом, здесь, на Пионерской.

– Слышите, гражданка Тимохина, вас госпитализируют, возмите паспорт.

– Так меня ж ограбили! Вот у грабителя и спросите!

А Жаба в своей комнате отнюдь не гулял. Он с друганами трудился в поте лица. Музыку врубил, чтобы не уснуть от утомительной работы. Жаба в это время вновь прибывший товар фасовал. Товар новый, но у наркоконтроля уже засвеченный – гадость редкостная. Производная (в первых образцах от N метилэфидрон). Действие наркологическое между метамфетаминовой группой и коксом. Короче, глючит долго и не по-детски, привыкание очень быстрое, интоксикация сумасшедшая. Формулу суки постоянно меняют, экспресс тесты не всегда могут определить (быстрое устаревание). Поймать таких ребят на горячем удача просто невероятная. Конечно они их всех свинтили и на разработку увезли.

Лежит Юлька в личине Тимохиной на больничной койке в таком месте, куда со всего Питера недобитых пьяными мужьями или собутыльниками баб свозят. Лежит, не ропщет. На расспросы или «не помню», или «болит – не болит» талдычит. Лежит и думает, как ей дальше быть. Сначала один следователь зашел:

– Вы вспомнили при каких обстоятельствах было совершено на вас нападение?

– Я ничего не помню. У меня голова идет кругом и гудит.

Потом зашел тот, кто Жабу «разрабатывает».

– Вы знаете, где у вас в квартире тайники-закладки? Мы все обыскали и не нашли.

– Я, хоть и стукнутая, но в том, что мой сынуля не дурак и дома эту гадость впрок не держит, уверенна. Ищите или у его друзей, или вообще на нейтральной территории.

А тут и коллеги со СпецМашДорСтроя подоспели, отыскали.

– Ой, Раиса Юрьевна! Какой ужас! Что теперь будет!

– Ничего особенного, кроме того, что придется меня уволить.

– Да, что вы такое говорите? Как уволить? За что уволить? Вы же у нас незаменимый работник!

– У вашего незаменимого работника дырка в голове – я ничего не помню и никого не помню. Вот вас, например, совершенно не помню.

– Не шутите так! Отдохнёте, подлечитесь и все вспомните. Вам в таком гадюшнике не пристало лежать. Мы добьемся перевода вас в более приличное место.

Бухгалтер

У Юльки, хоть и не экономическое образование, но она понимала: если ее соседке было на что коньяк ящиками проглатывать и шубы с брюликами покупать, значит она, безусловно, в своей конторе состояла в доле, а не на одну бухгалтерскую зарплату жила. Новый Санкт-Петербург строился, застраивался и перестраивался. Деньги на откатах гребли нешуточные.

Проследить отношения строителей и организаторов конкурсов возможно на протяжении всей истории современной России. Так уж у нас повелось, что алтынного вора вешают, а полтинного – чествуют. В девяностые годы Черномырдин и Вяхирев. С приходом следующего президента – Ротенберги. Придет другой – поставит своих. И в Питере так же. Была Матвиенко – одни компании, пришел Полтавченко появились другие.

Если она так повязана с этим бизнесом и в доле, то нужны очень веские аргументы, чтобы соскочить безвозмездно. Одно было непонятно – почему крутая тетка жила в коммуналке, а не обзавелась отдельной квартирой?

Впрочем, и это разъяснилось в скором времени. Соорудила себе дамочка не квартиру, а дом в Юкках, в благоустроенном коттеджном посёлке комфорт-класса во Всеволожском районе, на самой границе с Санкт-Петербургом, неподалеку от станции метро «Озерки». Въехать должна была уже давно. Но ей там не жилось – одной в пяти комнатах на двух этажах тоска зеленая, не сынулю же отмороженного туда тащить, чтобы он своей дурью весь дом закоптил. А тут и от работы три шага, и повоевать есть с кем. Выйдет, бывало, на кухню, залудит стакан коньяка, гаркнет от души, и всех соседей, как ветром сдует. Тут она человеком себя чувствует.

Неспокойно Юльке в больнице. Больница, конечно, не тюрьма, только в зимнюю пору в больничном халате домой не уйдешь. А уйти надо. Надо уйти сначала домой, там собраться и валить куда подальше. Может и в том коттедже перекантоваться, а лучше вообще валить из города. Ей же ничего кроме оболочки от Райки Тимохиной не нужно! Какой из Юльки бухгалтер? А тут еще с ее работы дядька нарисовался:

– Раечка, вы только не паникуйте, память обязательно вернется. Я вам компьютер с работы приволоку, вы пару дней посидите и все вспомните. Вы же у нас мастер, а мастерство не пропьешь!

– А кто банковские документы подписывает?

– Вы.

– А я сама свою подпись не помню!

Но они все равно не отстали. Пригнали машину, перевезли ее в тот самый коттедж, установили компьютер, забили холодильник всяческой снедью и обещали навещать ежедневно.

Ну что, Юлька, принимай Раискину судьбу со всеми вытекающими!

Судьба не бухгалтерия, хоть и похожа. Бухгалтерия строится на плане счетов. План счетов, всего лишь список, в котором содержатся счета бухгалтерского учета. Настоящий бухгалтер не кладет выручку за бюстгальтер. Она конечно финансовую судьбу фирмы просчитать может. Но вот судьба человека, как ее ни планируй, списки составляй, а она совершенно не предсказуема. Юлька, за период своей челночной практики, усвоила – самое надежное сбережение финансов, это вложение их в товар. Товар должен быть ходовым и не скоропортящимся. СпецМашДорСтрой не пиццерия и не макаронная фабрика, эта контора целиком от строительных подрядов зависит. Есть подряд, техника не простаивает, деньги поступают, расходы окупаются и прибыль гарантирована. Нет подряда – все встало, деньги не поступают, а расходы не остановить, расходы все равно имеются, поскольку содержание техники и персонала расходов требуют. Значит кто в этой конторе важнее всех? Правильно, подрядчик. Не директор, ни его зам, ни главный инженер, а подрядчик! И тут надо снова вспомнить о коррупции на государственном уровне и о тех самых пресловутых откатах. Раиска в мутной воде свою рыбку могла ловить только при условии, что у ней все схвачено, за все заплачено. С кем она дружила, кого остерегалась, на чем крутилась, кому и сколько должна была, а кто у нее в должниках? Компьютер запаролен, Юлька не хакер. И кто знает, может голову Раиске проломили не по пьяной лавочке, ни при гоп-стопе, а в рабочем порядке? Какой же у этого компа пароль? Думай, Юлька, думай Раискиной головой. Ты в эту голову залетела, ты пользуешься ее руками, ногами, желудком, всеми органами, может пора и ее мозги использовать? Ведь у человека насчитывается более ста миллиардов нейронов. Основная функция которых, получение, переработка, проведение и передача информации, закодированной в виде электрических или химических сигналов. Неужели, обретя чужое тело, ты не сможешь воспользоваться чужим опытом и знаниями? Напрягись!

Юлька напряглась и вылетела из этой чуждой среды обитания, поскольку настоящая Раиска наконец очухалась и пришла в себя в полном смысле этого слова. Приземлилась Юлька Раиске на правое плече – мысли ее слушает. Мысли у Раиски путанные, сплошная паника. Но тут телефон зазвонил:

– Раиса Юрьевна, это следователь из прокуратуры. Я могу к вам подъехать?

– Что это, зачем это?

– Ну, как зачем! Нам сказали, что вы на поправку пошли, что память к вам должна возвращаться уже. Теперь необходимо протокол по всей форме составить.

Раиска запаниковала, а Юлька ей в ухо нашептывает:

– Теперь до тебя доберутся. Компьютер изымут и всю бухгалтерию размотают. Посадят тебя, ой посадят!

– Что же делать?

– А раздолбай ты свой комп! Жесткий диск вытащи и в окно выбрось.

Раиса Юрьевна ломанулась по столу скакать и компьютер курочить. Выдрала жесткий диск и зашвырнула в кусты под окном.

– А теперь чего?

– Барикадируйся, держи оборону и живой им не сдавайся!

Громит гражданка Тимохина собственные апартаменты, а Юлька на штору залетела и со стороны любуется. Тут и следователь подкатил, топчется у ворот, названивает, а из Раискиных апартаментов только матюги с громом и треском раздаются.

Бестелесность

Висит бестелесная Юлька на шторах, возле форточки, думает: – Зачем ей вообще чья-то шкура нужна, когда без нее гораздо вольготнее? Ну, влезла она в бухгалтершу Тимохину – развлеклась да и только. Забавно будет дальше смотреть, как эта мадам прознает, что своими руками сынулю ментам сдала. Интересно, пойдет она выручать Жабу от суда и следствия? Впрочем, стоит ли внимания вся эта катавасия? Может лучше полетать, да оглядеться как следует? И Юлька полетела.

Летит, кувыркается в пространстве, мурлыча про себя старую песенку:

 
Еще в полях белеет снег,
еще совсем нескоро лето.
Летает девочка во сне,
как-будто фея из балета.
Ей не мешают провода,
она порхает, словно птица.
А мне такая ерунда
уже давным-давно не снится.
Мы все придуманы – нас нет.
И только сон ее реальный.
Летает девочка во сне
над городом индустриальным.
И строгий город налету,
как-будто падает и тает.
Замри, прохожий на мосту,
ты видишь – девочка летает.
Да ты оглох, да ты ослеп,
а может и тебя здесь нету.
Еще в полях белеет снег,
еще совсем нескоро лето.
 

Мурлычет песенку и сама с собой рассуждает: «А может и ее самой уже нету? Конечно нету! Какое же это интересное ощущение небытия!»

Полетала, спустилась на землю – прошлась. Вроде бы уже зима, она совершенно голая, а ей не холодно. Не так не холодно, как в той шкуре, где она ходячим мертвецом шастала. Здесь, в этом небытие ей светло и радостно. Так стоит ли паразитировать по чьим-то телам? За коттеджным поселком сосновый лесочек, за лесочком дубовая роща. Вот и ночь наступила, а ей все видно, да и не споткнется на коряге тот, кто может сквозь деревья гулять. Так вот ты какой Тот Свет! Тебе видно все, а тебя никто не видит. Впрочем, лесные обитатели Юльку чуют – кто шарахается, кто пытается обнюхать и натыкаясь на пустоту, идут своей дорогой. А тут белохвостая олениха к Юльке привязалась. Молодая, любопытная, глупая, что с нее взять. Это хорошо, что ночь наступила, поскольку они уже и по Всеволожску гуляют, в старые дворы забрели.

Почему олениха, а не лосиха? Откуда здесь оленям взяться? Вспомнила Юлька, что в последней своей челночной поездке, ей кто-то из попутчиков рассказывал, что виргинские белохвостые олени переселились в Ленинградскую область из Финляндии. Пришли и стали жить, поскольку в краях Суоми их развелось столько, что молодые особи предпочли искать новые пастбища в наших лесах. Причем виргинскими их назвали от штата Виргиния в США. В тридцатые годы прошлого века десяток оленей перевезли в Финляндию, где они очень быстро размножились и заполонили весь Скандинавский полуостров. Теперь и до Ленинградской области дошли. Впрочем, не сама ли наша область за счет Финляндии растопырилась?

Но вот и свет в некоторых окнах зажегся – пора уводить олениху обратно в лес, на чистый снег, подальше от людей. Но олениха дальше уже сама по себе скачет так, что Юлька за ней еле поспевает.

– Куда ты, белохвостая?

– Я ищу охотника.

– Зачем?

– Чтобы он больше не смог есть мясо.

– Как ты его заставишь?

– Он подавится осколком от оленьего ребрышка.

Странный разговор с оленихой происходит. И только тут Юлька замечает, что как нет на снегу ее следов, так и олениха следов не оставляет. Значит просто души их встретились – Юлькина и оленья.

– Ээээ, милая, да тебе теперь, как и мне, никто живой не страшен. Вот только откуда ты по человечьи говорить научилась?

– Ничему я не училась. Души мыслят без человечьих слов, птичьего щебета и прочих звуков от живых тварей. Ступай, куда надумала, а я уже пришла.

А что, может в своем нынешнем небытие погулять по снежному лесу? Последний раз Юлька на лыжах стояла, еще в студенчестве, а с той поры ни в зимний, ни в летний ни в осенний лес, даже за грибами и ягодами не наведалась.

Она потом еще долго так гуляла, улетая за облака, прыгая по веткам деревьев наперегонки с белками. Как-то заскочила в авиалайнер, летящий на высоте чуть больше десяти километров, прогулялась по салону, нырнула в спящего верзилу с толстой златой цепью на дубе том, заморочила его сновидениями. Она-то просто развлеклась, а парень после приземления в Архангельском аэропорту, выкупил там же цветочный ларек, осыпал всех цветами и кричал, что готов жениться на первой встречной. Его было задержали, хотели в вытрезвитель отправить, да он оказался совершенно трезвым. По дороге в дурдом этот верзила расплакался и признался, что служит личным киллером у одного весьма авторитетного товарища. Его было уже приготовились повязать по-настоящему и раскрутить по-полной, но авторитетный товарищ по своей масти был такого ранга, что проще довезти задержанного до больнички и поскорее забыть его бредни.

Юльке-то что, она развлекается. Понравилось ей по самолетам шастать, пассажиров морочить. Она бы и дальше так морочила, да оказалось, что не одна она там такая.

Уже скоро пол века будет, как души членов экипажа 75 авиаотряда курируют это направление. Когда, летом шестидесятого года прошлого столетия, самолет следовавший из Череповца в Сыктывкар в аэропорт не прибыл, начались поиски, которые продолжались 11 суток. 31 июля в 11:00 самолет обнаружен в лесу, на заданной линии пути близ границы Архангельской области и Коми АССР в 9 км южнее озера Кенозеро.

Непосредственная причина катастрофы – попадание самолета в грозовую облачность, в результате чего он начал разрушаться в воздухе, потерял управляемость, упал в лес, взорвался и сгорел.

С той поры души погибших пилотов и стюардесс берегут покой пассажиров и благополучные взлет и посадку этого рейса. Уж они-то быстро разъяснили Юльке, кто в самолете хозяин и выкинули ее за борт как раз над Ленинградской областью.