Она мрачно замолчала. Джангилар серьезно кивнул.
– Я помню, как при дворе шептались о древних чарах Шадридага, что вновь проснулись…
– Понятно, я не могла улежать в постели, – вздохнула Нурайна. – Я еще с трудом стояла на ногах, но все же отправилась к своему возлюбленному – и застала его, когда он собирался скрыться из дворца. Между нами произошел тяжелый разговор, который я не намерена пересказывать… скажу лишь то, что имеет сейчас значение. Я назвала его изменником, а он предложил мне кликнуть стражу… и заявил, что меня, вероятно, порадует казнь человека, который меня спас. Я крикнула, что он лжет, потому что мой неведомый спаситель владел тайной Души Пламени. В ответ он засмеялся – и ничего страшнее этого смеха я в своей жизни не помню. В тот миг я поверила, что именно он ужасными чарами спас меня, поверила так же твердо, как в то, что на смену дню приходит ночь. Перестав смеяться, он сказал, что я могу не беспокоиться об этой истории, потому что его уже разыскивают. Бежать, скорее всего, не удастся, а попасть живым в руки стражи он не собирается. Вряд ли он встретит следующее утро, так что я могу быть совершенно спокойна… Тут со мной случился…
Женщина резко оборвала фразу, хмуро взглянула на увлеченного рассказом Орешка и повелительно сказала:
– Мне не хотелось посвящать посторонних в семейные секреты, но раз мой брат настаивает… Я обладаю даром Второго Зрения, но не желаю, чтобы все кругом болтали об этом!
Орешек почтительно склонил голову. Еще раз властно, почти угрожающе пронзив его взором, сестра короля продолжала:
– В тот миг на меня снизошло озарение. Я узнала день его смерти – и назвала вслух… когда во мне пробуждается Второе Зрение, я теряю власть над собой и говорю даже то, что лучше бы скрыть. Он поверил мне, сразу поверил, он никогда не сомневался в моих магических способностях. Жестоко потрясенный, в гневе и горе хотел он уйти, но я удержала его и потребовала, чтобы он рассказал о Душе Пламени – ведь я всю жизнь буду казнить себя за то, что выпустила из дворца человека, владеющего такой тайной! Он усмехнулся и сказал: «А каково будет жить мне? Я ведь по твоей милости начинаю считать годы и дни обратным счетом! Уж ты попереживай – может, тогда не сразу меня забудешь…»
Нурайна поймала сочувственный взгляд Орешка и надменно вскинула голову.
– Девять лет я не слышала о нем. Но оказалось, что, уходя из столицы, он оставил для меня письмо. И велел верному слуге передать мне это письмо в двести девяностом году, в десятый день Звездопадного месяца… в день своей гибели…
Волнение перехватило горло женщине, она замолчала, не желая выказать слабость.
А Орешек при словах «десятый день Звездопадного месяца» чуть не вскрикнул.
Речной берег, заросли, Аунк с двумя стрелами в животе… его предсмертный бред, а потом четкое, ясное: «Черная птица!»
Вей-о-о! Нур-райна!
– Он умер с твоим именем на устах, госпожа, – без тени сомнения сказал Орешек.
Нурайна Черная Птица взметнулась, как порыв урагана. Орешку показалось, что она сейчас его ударит.
– Что ты знаешь об этом?! Что ты смеешь об этом знать?!
– Если это тот человек, – продолжил Орешек так же уверенно, следуя вспыхнувшей догадке, – что на прощание подарил тебе меч юнтагимирской работы…
Нурайна коротко, гортанно вскрикнула – и поникла, как угасшее пламя.
– В самом деле, – протянул король, переводя взгляд с сестры на Сокола. – У нее есть изумительный меч, имя ему – Альджильен… Повторяю вопрос, который задала моя сестра: что ты можешь обо всем этом знать?
– Очень немногое. О мече знаю больше, чем о человеке… хотя он был моим учителем карраджу.
– Этот… Аунк из шайки? – ахнул король. – Значит, Юнтайо докатился до разбоя? А ведь я его помню. Великий фехтовальщик, лучший клинок Грайана. Он и Нурайна…
Женщина уже пришла в себя и сказала спокойно, чуть надменно:
– Да, мы увлекались карраджу, старались узнать старые, забытые ныне приемы, пытались восстановить это древнее боевое искусство в первозданной чистоте… а вместо этого, кажется, создали собственный стиль… Так он был твоим учителем? Тебе повезло!
Орешек вежливо поклонился, но мысли его были заняты сорвавшимся с королевских уст словом «Юнтайо». Неужели это было настоящим именем учителя? Ой, вряд ли! Какой отец даст сыну имя, означающее «самое большое несчастье»?..
– Но это не относится к делу, – холодно бросила Нурайна. – Вернемся к письму. Кроме слов прощания, которые касаются лишь меня, там были строки: «А если старая тайна еще тревожит тебя, можешь о ней забыть. Только два человека знали этот секрет: я и мудрый Илларни. Теперь оба мертвы. Твоим опасениям конец».
– Как – «оба мертвы»? Почему? – встревожился Орешек.
– За день до того, как было написано это письмо, во дворец пришло ложное известие о смерти старого астролога. Он перед этим болел, лежал в жару…
– Помню, – тихо сказал Орешек. – Только не знал я, что кто-то интересовался тогда его жизнью и смертью. Я его в одиночку выхаживал, еле-еле денег на лекаря набралось…
– Мы с Юнтайо хорошо относились к старику… – впервые в голосе Нурайны прозвучали человеческие, виноватые нотки, – и, конечно, позаботились бы о нем. Но я сама была больна после той ужасной истории, а Юнтайо пришлось бежать…
– То дела прошлые, – вмешался Джангилар. – Сейчас перед нами стоит важная задача. И имя этой задаче – Илларни из Рода Ульфер!
Орешек выжидающе молчал, хотя душа его жалобно скулила от желания узнать хоть что-нибудь о пропавшем хозяине.
– Илларни, – вздохнул король. – Моя боль, моя вина… Но что я мог сделать? Передо мной стоял выбор: или война, или подлый поступок по отношению к хорошему человеку…
– Ты поступил правильно, – с глубоким убеждением произнесла Нурайна.
– Лет пять назад, – задумчиво продолжил король, не обращая внимания на слова сестры, – в Тайверан прибыло наррабанское посольство. В воздухе сильно пахло войной, а мы к ней не были готовы – по уши увязли на Проклятых островах. Я с почетом принял посольство, готов был на любые разумные уступки. Знающие люди шепнули мне, что все вопросы решает не посол – тот прислан для солидности, двоюродный брат Светоча. Настоящей душой посольства был молчаливый такой, остроглазый человек. Звали его Таграх-дэр, был он весьма знатного происхождения… кстати, тебе приходилось встречать незнатного наррабанца?
– Нет, государь, – усмехнулся Орешек. – У каждого бродяги родословная куда-то там уходит корнями. Иной матрос одет – заплата на заплате, а чуть его затронь – хватается за нож и кричит о благородных предках…
– Вот-вот… Дал я этому Таграх-дэру тайную аудиенцию, обсудил с ним будущий договор между двумя державами. К моему удивлению, наррабанец оказался весьма уступчивым. Он пошел мне навстречу в вопросе о торговых пошлинах! И даже пообещал замять историю с двумя пиратскими рейдами, в которых были уличены Морские Кланы! Но намекнул, что такие выгодные для Грайана условия потребуют от него немалых хлопот. Я напрямик спросил, чего он хочет для себя лично. Интересное у него оказалось желание: чтобы я отпустил с ним в Наррабан великого звездочета Илларни. Так он и выразился: «отпустил»…
– Но, государь, – нахмурился Орешек, – ведь наррабанцы не верят в астрологию!
– Кто тебе это сказал? Илларни?
– Нет, один наемник… ничтожная личность, не заслуживающая королевского внимания. Он уверял, что в Наррабане нет звездочетов.
– В том-то и дело. Наррабанцы – странный народ. Они дают богам имена, ставят в храмах их изваяния. В каждом городе – свое божество, но царит над ними Гарх-то-Горх, Единый-и-Объединяющий. Считается, что он создал всех богов, а те уж начали творить моря и сушу. Звездное небо – это, по верованиям наррабанцев, громадный лист, на котором Единый каждую ночь пишет подвластным ему богам приказы на следующий день. Наутро он все стирает, а вечером пишет заново, и есть в этих записях все – от извержений вулканов до судеб человеческих. Записи эти – не для разумения смертных. Люди могут научиться их читать, но это… ну… как если бы грамотный слуга начал рыться в бумагах хозяина. Звездочетов в Наррабане казнят.
– И мой хозяин там уже пять лет? – спросил Орешек тихим, но каким-то нехорошим голосом.
– А что я мог сделать? – вскипел король. – Поставить страну под угрозу войны? Таграх-дэр поклялся, что будет заботиться о безопасности мудрого Илларни. Он тоже рискует, ведь за укрывательство звездочета ему не букет фиалок поднесут. Но он пошел на риск, потому что хочет все время иметь точные, подробные гороскопы – свой, своих врагов, своих друзей, Светоча… Однако хватит с него, попользовался – и будет! Если старому ученому и впрямь ведома тайна Души Пламени, его надо немедленно вернуть в Грайан. Сестра рвется ехать за Илларни сама. Одну я ее не пущу, а отряд для охраны дать не могу – поездка тайная…
Король поднялся со скамьи и медленно прошелся по дворику.
– Ралидж Разящий Взор из Клана Сокола, Ветвь Левого Крыла! Я оставлю тебя Хранителем крепости Найлигрим. Ты, кажется, неплохо там управлялся…
Сокол с благодарностью преклонил колено.
– Разумеется, ты не можешь вернуться в крепость, пока не примешь на себя Обет Покорности и не исполнишь мой приказ. А приказ такой: отправиться в Наррабан за Илларни. Причем завтра же! Лето кончается. Пока доберешься до Аршмира, подкатят шторма… Так что к морю придется скакать, загоняя коней!
Кровь бросилась Орешку в лицо.
– Государь, я плохо езжу верхом…
– С чего бы это, а? – ухмыльнулся король. – Ладно, позаботься об экипаже… Деньги на дорогу есть?
Орешек кивнул, вспомнив сундук, куда вместе с прочими подарками падали и кошельки – бархатные, с приятно округленными боками.
Нурайна сделала последнюю попытку:
– Государь, отпусти меня одну! Я бы тенью проскользнула…
– Еще слово, – выразительно пообещал Джангилар, – и останешься дома!
Женщина повернулась и молча покинула дворик. Сухо, зло стукнула калитка.
– Не обижайся на нее, – вздохнул король. – Ну, не может она хорошо к тебе относиться! Ралидж… тот, прежний… Когда он был еще мальчишкой, Нурайна обучала его фехтованию. И хотя по возрасту он годится ей разве что в младшие братья, она испытывает к нему материнские чувства. А какой шум только что подняла, узнав, что я позволил изгнать его из Клана!.. Ох, не хочу об этом и говорить…
Тут на лице Джангилара расцвела мечтательная улыбка:
– У нас нет времени, я понимаю. Ты должен вернуться на пир, а потом отдохнуть перед дорогой. Но все-таки – расскажи, как ты летал верхом на драконе!
46
Нет, Орешек не осмелился бы перед отъездом увидеть Арлину! Ни за что не осмелился бы! Так бы и уехал, надеясь, что разлука поможет им обоим успокоиться, привыкнуть к новому положению вещей…
К счастью, Каррао помешал ему сделать такую глупость. Когда Орешек вернулся на пир, к изрядно охмелевшим гостям, Волчий Вожак, похохатывая, рассказал ему о наивной попытке Арлины подкупить тюремщика. Это глубоко растрогало Орешка и придало ему отваги.
Утром, когда слуги Даугура укладывали в экипаж вещи молодого Сокола, жених и невеста улучили время, чтобы встретиться наедине.
Оба были натянуты, как тетива; оба представления не имели, как им держаться и о чем говорить. Свидание могло бы стать сухим и холодным, а потом, в разлуке, оба страдали бы из-за этого.
Но Арлина, не выдержав, расплакалась. Орешку пришлось ее успокаивать, гладя по голове и бормоча что-то сбивчиво-ласковое. Не грозная Дочь Клана – всхлипывающая девчонка притихла у него на груди, и Орешку стало легче, словно он опустил обожженную руку в холодную воду.
Когда Арлина утерла глаза, все между ними было по-прежнему… или почти по-прежнему… Зазвучавшее воркование никак нельзя было назвать разумной беседой двух взрослых людей. Впоследствии ни он, ни она не сумели вспомнить ни одной связной фразы, которую подарило бы им драгоценное свидание.
Впрочем, одно исключение было. Арлина пожелала узнать, куда уезжает ее жених. Тот отказался отвечать, сославшись на королевский запрет. Тут девушка вновь разрыдалась. Орешек за свою бурную, но не очень долгую жизнь не успел обзавестись одним полезным умением – отказывать плачущей женщине. Зареванная зеленоглазая победительница получила в добычу слово «Наррабан». Одно-единственное слово, но ей хватило… Девушка начала упрашивать жениха беречь себя в пути, хотя бы ради нее… и разговор опять превратился в мерцающее облачко ласкового шепота.
Напоследок Волчица сказала, что не хочет одна возвращаться в крепость. Ей бы съездить в родной замок, навестить дядю и тетю… А когда жених признал, что это хорошая мысль, Арлина попросила в дорогу для охраны двоих воинов… нет-нет, спасибо, десяток – это много, а вот двое – это в самый раз, хорошо бы Айфера и Араншу, она их знает, она им доверяет…
Разумеется, дарнигару было тотчас отдано распоряжение.
Харнат и Аджунес как раз собирались обратно в Найлигрим, где им предстояло распоряжаться до возвращения Хранителя. Но проводить своего господина в дальнюю дорогу они успели – смущенные, растерянные, не знающие, что и как сказать ему после всего, что случилось.
Провожала жениха и Арлина, спокойно и сдержанно пожелала ему удачи.
Из приличия пришел приемный отец. Сказал, как принято: «Возвращайся с победой!» В злющих глазах ясно читалось: «Возвращайся куда хочешь, только не сюда!»
А вот Даугур проводить его не смог – расхворался от переживаний. И Орешек искренне об этом жалел.
Впрочем, расставание принесло молодому Соколу и несколько мгновений чистой, яркой радости. Откуда-то из-за спин вывернулась Аранша, с поклоном протянула меч в ножнах, сказала четко: «Приказ моего господина исполнен!» – и тут же исчезла, Орешек не успел ни поблагодарить, ни вознаградить ее. Ножны были чужие, незнакомые, но Орешек даже не стал вытаскивать клинок. Он и так знал, что это за меч, – и счастливо улыбнулся, садясь в экипаж…
Нурайны в момент отъезда с ним не было. Она ускакала вперед, пообещав присоединиться к нему по дороге – чтобы никто не судачил о цели их совместного путешествия.
* * *
– Нет и еще раз нет! Да чтоб я сдохла от удавки и на костер легла… чтоб мне меч на прялку променять, чтоб мне жалованье ввек не выплачивали! И не проси, госпожа, я в такой дурацкой затее тебе не помощница!
– Послушай Араншу, светлая госпожа, она дело говорит! – поддержал рассвирепевшую наемницу Айфер. – Что там хорошего, в этом Наррабане? Вонь, жара, песок, верблюды плешивые… пресные лепешки… а главное, куда ни плюнь, наррабанцы! И откуда их там столько взялось?
Арлина – в мужской одежде, с небольшим дорожным мешком в руках – обвела наемников приветливым ясным взглядом.
– Так вы отказываетесь мне помочь? Очень жаль! Тогда я отправляюсь в путь одна.
– И одна не поедешь! – пригрозила Аранша. – Хочешь в крепость – пожалуйста! Хочешь к дяде-тете – проводим! А вздумаешь дурить и в чужие земли рваться – свяжем! Мы за тебя перед Хранителем в ответе.
– Точно! – солидно подтвердил Айфер. – Хранитель велел – в замок к дяде!
– А он не мог тебе приказывать! – ехидно указала Волчица. – Он Обет Покорности на себя еще не принял, а значит, Хранителем быть не может!
– Мне дарнигар велел! – отмел эти несерьезные аргументы Айфер. – Так что Аранша верно говорит: повяжем мы тебя! Веревками! Целее будешь!
– Осмелитесь прикоснуться к Волчице? – с расстановкой спросила Арлина.
После напряженной паузы Аранша негромко ответила:
– Наверно, осмелюсь…
И вдруг закричала в полный голос:
– Да с какой стати порядочную барышню в тот поганый Наррабан потянуло? Что ты там забыла? На верблюдах не ездила? Этих, как их, крокодилов не ловила?
Арлина метнулась к наемнице, стиснула ее крепкие загорелые руки.
– Аранша! – заговорила она горячо и убедительно. – Ну, пойми же, мне обязательно надо быть там! Ты разве не знаешь, что сказители поют про этот Наррабан? Там бродят хищные кошки крупнее лошади… там драконы летают гуще, чем в Подгорном Мире… это правда, я сама слышала! Там путников сухой ветер с головой заносит песком, а потом их кости белеют на тропе… там на дорогах хозяйничают банды свирепых убийц… там на каждом шагу встречаются попавшие в беду красавицы, которых надо спасать от злодеев и чудовищ. Ну, подумай сама: как я могу отпустить его туда одного? Кто же ему поможет, как не мы с тобой?
На лице Аранши появилась улыбка – сначала неуверенная, недоверчивая, а затем широкая, белозубая, радостная.
– Вот оно в чем дело! Да что ж ты сразу… Ну, будь по-твоему, Волчица! Никого к господину не подпустим: ни дракона, ни убийцу, ни несчастную красавицу!
– Эй-эй! – встревожился Айфер. – Ты что, мозги в болото обронила? Я сам никуда не поеду и вас обеих не пущу!
– Айфер у нас – птица гордая: пока не пнешь – не полетит! – доверительно объяснила госпоже Аранша. Затем обернулась к наемнику и свирепо рявкнула: – Ну ты, битый вояка! Это ты так со своим десятником разговариваешь? С меня, между прочим, бляху еще никто не снимал! Я твой командир – понял, ты, хряк с мечом?!
– Но дарнигар велел… – растерялся наемник.
– Я тебе и дарнигар, и Хранитель, и папа с мамой! Погоди, вернемся в крепость, порадуешься ты у меня! В твоем договоре что сказано? Что тебя можно занимать на хозяйственных работах… по усмотрению десятника. Вот я тебя и займу! Будешь вместе с рабами свинарник чистить – день за днем, пока сам не захрюкаешь!
– Ну что ты расшумелась? – примирительно развел руками Айфер. – Как говорится, нам, наемникам, все одно: что наступать – бежать, что отступать – бежать… В Наррабан так в Наррабан!
47
Все-таки не стоило так углубляться в лес, надо было держаться дороги. Конечно, не хотелось попадаться на глаза путникам… но эти проклятые заросли крапивы! Этот зеленый огонь, охвативший тело злее погребального костра!..
Солдаты, сожри их Клыкастая Жаба, на прощание стянули у него с ног сапоги, содрали всю одежду, кроме набедренной повязки. «Ему уже ничего не понадобится! – весело объявил негодяй десятник. – Он же мертв!..»
Человек потряс головой и страшно оскалился.
Мертв? Он? Да он никогда не был таким живым, как сейчас!
Мертв он был раньше – когда безуспешно пытался спорить с пустотой, разрастающейся в душе. А сейчас пустоты нет! Душа до краев заполнена багровой лавой ненависти. Человек дышал ровно, размеренно, сдерживая себя, боясь, что часть этой драгоценной ненависти расплещется бранью и проклятиями, бесполезно растревожит вечерний лесной воздух и растворится в сумрачной синеве. Нет, ему нужна каждая капля! Теперь у него есть цель – грозная, мучительно зовущая к себе. Мщение! Расправа с проклятым самозванцем!
Странно, почему даже старая сволочь Даугур не вызывал в нем такой бешеной злобы? Конечно, неплохо бы убить и его тоже… как и зрителей на площади, всех, одного за другим, как и Соколов, отрекшихся от него на полночной церемонии…
Вспомнились заведенные назад руки, привязанные к столбу; кольцо костров во мраке; тени, одна за другой входящие в это кольцо; голоса, мужские и женские, поочередно произносящие одну и ту же фразу:
– Я не знаю этого человека…
– Я не знаю этого человека…
– Я не знаю этого человека…
Ни стыда, ни горя не испытывал сейчас безымянный отщепенец. Только ненависть. Самозванец не должен жить! Если чужое имя не задушило его, застряв в глотке… если чужая одежда не вспыхнула у него на плечах…
Человек вытянул перед собой руки, исцарапанные колючим шиповником и обожженные крапивой, и взглянул на них так, словно видел впервые. С уважением взглянул, с почтением. Ведь этим рукам суждено расправиться с самозванцем!..
И тут человек опомнился. Он в лесу! И уже темнеет! Скорее назад, на дорогу, пока не вышло на охоту лесное зверье! Выбраться к любой деревне, к людям… Когда-то – в невообразимо далеком прошлом – он уже был один в ночном лесу. Но в тот раз он дрожал за свою жизнь, а сейчас – за свою месть.
А лес, почувствовав слабость человека, навалился на него со всех сторон, не пускал к дороге, преграждал путь насмешливыми объятиями еловых лап, бросался под ноги корягами и поваленными стволами, пугал криками просыпающихся сов, вставал высокими, по грудь, зарослями папоротника и все сгущал тьму, поднимал ее от корней все выше и выше…
Наконец лес то ли смилостивился над измученным человеком, то ли устал от злобной потехи, то ли просто недоглядел… Деревья раздвинулись, и над головой вместо сомкнутых ветвей густо-синим бархатом легло небо с первыми звездами и бледным серпиком месяца.
Дорога? Нет, просека, люди валили здесь лес… Давно ли? Может быть, неподалеку лагерь лесорубов?
Но на отчаянные вопли откликнулись лишь скрипы и шорохи из-за почерневшей уже стены деревьев. Ладно, все равно никуда ночью не выберешься. Придется ночевать здесь.
Но, конечно, нужен костер!
С упорством отчаяния человек начал собирать валежник, обламывать сухие нижние ветви у елей на опушке. Он никогда еще не разводил костер, не имел понятия, как это делается, – просто валил в кучу все, что могло сгодиться, пока не вырос огромный ворох.
А тьма все подкрадывалась к лихорадочно суетящемуся двуногому муравью – и наконец затопила просеку, поднялась до вершин черных деревьев.
Ох, вот она, грозная ночь! Скорее, скорее разжечь огонь, пока сюда не наползла какая-нибудь нечисть…
И тут просеку огласил странный звук – не то хохот, не то кашель. Полубезумный бродяга наконец понял простую и очевидную вещь: ему нечем зажечь огонь!
Все еще хохоча страшным смехом, раздирающим грудь, безымянный человек рухнул у груды хвороста.
Ну и пусть! Пусть его сожрут волки, пусть прикончит нежить, – он не хочет отсюда уходить! У него будет свой костер, вот вам всем! И на этом костре он будет жечь заживо своего врага! Скорее всего до утра не дожить, так хоть помечтать напоследок…
Усевшись поудобнее, бродяга сосредоточенно вгляделся в черневшую во тьме кучу веток и сучьев. Он старался представить, что на него глядят ненавистные карие глаза, но не насмешливые и дерзкие, как во время поединка у реки, а перепуганные, молящие… Да, да, вот он, самозванец, скрученный по рукам и ногам, с завязанным ртом… нет, рот завязывать не надо, пусть будут слышны рыдания, стоны, безнадежные просьбы о пощаде… Покричи, раб, покричи, это еще не смерть, это пока лишь ужас, а потом начнется боль. А когда ты как следует обгоришь, я рук не пожалею, из огня тебя вытащу и здесь же, у костра, оставлю ме-е-едленно подыхать. И пусть твой труп расклюют лесные птицы, не будет тебе честного погребения… Ага, визжишь? Скулишь? Все слова от ужаса перезабыл? Ну, скули не скули, а по черным ветвям уже ползут снизу вверх желтые язычки, сливаются вместе, встают жаркой стеной…
Сухой нестерпимый жар заставил отшатнуться. Куча валежника разом занялась высоким яростным пламенем, гудящим, потрескивающим, извивающимся, льнущим к толстым сучьям.
С криком человек вскочил на ноги и безумным взором уставился в огонь. Протянул вперед дрожащую руку, но не посмел коснуться своей ожившей мечты. Затем гневно, словно подозревая подлый и жестокий обман, поднял выпавшую из костра ветку, которую еще не тронул огонь, властно, яростно сосредоточил на ней взгляд.
Кончик ветки почернел, затем побагровел, крошечный огонек прижался к коре…
Немыслимое счастье полыхнуло в глазах безымянного человека. Такого накала чувств он не испытывал, когда был Сыном Клана.
– Они изгнали меня, да? – спросил он у пляшущего пламени. – У них это не получилось! Собаку можно изгнать из стаи псов… но ее не изгонишь совсем из собак… в кошки… Моя кровь осталась при мне… мое наследство, которого не отнять никакому Даугуру…
Верхушка неуклюже сложенного костра провалилась внутрь, но огонь выжил, не погас.
Бродяга поднял к звездам залитое слезами лицо.
– Раш! – страстно закричал он. – Отныне я – Раш Костер! Отребье может само выбирать себе клички! И я, Раш Костер, теперь точно знаю, какой смертью умрет мой враг!