Дни нашей войны, или В поисках чудовищ. Тат твам аси

Наверное, мир, в котором жил герой до его знакомства с богом моря состоял из отборных Низкорожденных, думаю я. По-крайней мере, те коллеги героя были на них очень похожи… Эта их душевная тупость и инстинктивная тяга ко всему приземленному – которые и сейчас запросто могут вывести из себя даже какого-нибудь Беспристрастного!..

Посмотрев на настенные часы общей спальни, я спохватываюсь, что слишком сильно засиделся сегодня с этой старой книгой. Дома мне бы такого не позволили… Надо все-таки спать…

Я закрываю глаза и некоторое время пристально смотрю в Темноту. Я знаю, что она лишь притворяется простым темным фоном – Ничем. Темнота тоже привычно выжидает словно бы проверяя меня, а затем вдруг мягко прыгает вперед и… уносит меня с собой… Уносит далеко-далеко…

5.

– На прошлом уроке по умственной культуре мы… рассматривали ситуацию, в которой среди нормальных людей вдруг появляется вооруженный… мм… психопат. В Эпоху Кривляний, такие ситуации, кстати, были не так уж редки. После подобных происшествий (относительно крупные назывались тогда терактами), среди публичных и просто так называемых интеллигентных людей было принято проливать слезы, негодовать и обвинять во всем этих ужасных террористов… Но мы-то с вами живем не в Эпоху Кривляний. Нам очевидно, по крайней мере, я надеюсь на это, что у каждой медали есть две стороны. Или даже три… Кстати, до 80-х годов прошлого века в прессе в основном использовался термин "повстанцы"… термин "террористы" вытеснил его благодаря усилиям политиков и купленных ими органов вещания.

Итак… просто взгляните, глазами человека, ежедневно совершающего обряды поклонения своему богу (как правило, все же, с маленькой буквы), на этих агрессивных кретинов… так называемых «правых» американских политиков… или на их современников – внешне более интеллигентных, но постепенно разлагающихся европейцев, на повернувших вспять в своем развитии русских. Думаю, сама Природа – эта материнская рука Сокрытого, – стерла бы всех их с лица земли, не будь она так бесконечно терпелива.

Впрочем… я сейчас говорю почти как заправский террорист, – усмехнулся учитель. – За такие речи перед учениками в Эпоху Кривляний или даже сейчас – вне Круга – меня вполне могли бы… э-э, даже не знаю, да и не хочется вспоминать об их методах… – он махнул рукой. – В общем, просто поймите, – продолжил учитель, – обвинять во всем одних лишь «террористов» – типичный пример лживого лицемерия той эпохи… В наше время, когда на практических занятиях по умственной культуре вы во время медитации знакомитесь со скрытой безмолвной тканью самого Бытия – все вы, в той или иной мере осознаете, что мир вокруг нас – Единый организм, и что каждый другой человек… кем бы он ни был… носит внутри себя и частичку общего – дарующего жизнь или, скорее, являющегося самой жизнью – «Я».

Прежнее, царившее в обществе разобщение людей было вызвано их невежеством относительно самих себя и мира, в котором они живут… И если бы не Эпидемия… если бы не произошел этот толчок извне…. Все так бы и продолжалось до сих пор.

И все же, давайте сегодня опять вернемся к тем отчасти минувшим, но весьма показательным временам. Итак… – каким-то немного уставшим голосом произнес учитель, – что вы думаете по поводу обсуждаемой нами ситуации?

Я поймал себя на том, что немного ссутулился – очень уж не любил я отвечать на все эти вопросы, стоя перед классом. Но сутулиться, осознавая, что делаешь это из страха, было как-то совсем глупо, и, поймав себя на этом, я постарался вновь распрямить плечи…

– Мм… есть кто-нибудь желающий… – пробормотал под маской учитель, – Люциус? – наконец, сдался он.

– Да, учитель, – с некой развязной готовностью поднялся остроглазый и рыжеволосый Люциус – шут и зануда-профессор в одном лице. Вместе с ним на темной классной доске, появилось его черно-белое изображение – так все мы могли следить за дискуссией.

– Напомни-ка нам, о чем идет речь…

– Мы рассмотрели трагическую и спорную ситуацию… – с пафосом начал Люциус, – так называемый теракт… С двух противоположных сторон.

– Скорее лишь схематически набросали, – кивнул учитель.

– И теперь мы должны высказать свое мнение.

– Что ж… добро пожаловать, – от общения с Люциусом в учителе просыпалась ирония.

– Я думаю, – не моргнув глазом, продолжил Люциус, – что для нас важно понять и тех и других – и террористов и их… мм… зажравшихся, лживых, но в тоже время невинных по отдельности жертв, – Люциус показал, что тоже не чужд иронии.

– Члены правительств, выбранных этими невинными жертвами, – заметил учитель, – нередко наносили по убежищам «террористов» удары крылатыми ракетами, между делом отдавая подобные приказы после плотного обеда, сидя в кресле и потягивая виски…

– Вот и я говорю, – подхватил Люциус, – что настоящими жертвами, скорее выглядят террористы, а та же Америка – всегда была типичным агрессором… чтобы лучше понять это, достаточно вспомнить историю с агентом «Оранж». Немалая часть земли Вьетнама была отравлена этим ужасным химикатом, миллионы людей в тех местах родились потом калеками… Американцы за это даже не извинились. Но, с другой стороны, скажем, во времена войны с Японией Америка давала шанс противнику принять поражение на не слишком унизительных для того условиях и тут уже японцы решили, что раз Америка идет на уступки, то…

– Стоп, стоп… – оборвал решившего блеснуть эрудицией Люциуса учитель, – вернемся немного назад…

– Я как раз собирался, – скромно потупившись на публику, отозвался Люциус, – в общем, если загнать маленькое животное в угол, то оно начнет кусаться и царапаться, так же и террористы, которые в сравнении с огромными паразитирующими на природе и интеллигентных людях государствами…

– Неужели ты пробовал? – с неподдельным интересом вдруг спросил учитель.

Люциус вдруг замялся.

– Всегда вы так, учитель, – с выражением упрека на лице, наконец, ответил он. – Сбиваете человека с мысли, шутите, а человек ведь старался, читал учебники, изучал дополнительную литературу…

Серая маска чуть потупилась, едва заметно пародируя известную манеру Люциуса, и я вдруг понял, что учитель под ней улыбается. Странное дело… от этой его невидимой улыбки, вроде бы и не очень уместной, всегда становилось как-то теплее.

Люциус сел на место, ворчливо жестикулируя.

Учитель лишь махнул в его сторону рукой и надолго уставился за окно. Класс заполнила почти осязаемая тишина.

– Какая в конце концов разница кто виноват? – произнес он, наконец. – Двойственность восприятия – вечная ошибка тех в чьем сердце нет места Единству.

В пятницу вечером, наконец, вернулись родители. Мама даже обняла меня – все-таки мы не виделись почти неделю. Папа потрепал по плечу, глядя куда-то в сторону. Со зрительным контактом у него всегда были некоторые проблемы.

– Ну как вы… съездили? – спросил я, забыв о том, что держу в руке кружку со шпинатным чатни, который приготовила мама, предусмотрительно воткнув для меня широкую трубочку. Мама улыбнулась и вытерла салфеткой зеленые брызги с поверхности стола.

– Хорошо… – сказала она, – но ты напрасно пытаешься говорить за едой.

Я кивнул, соглашаясь, но все же меня разбирало любопытство – вдруг есть какие-то сдвиги… в общей ситуации. Я ведь уже не маленький… а родители мне ничего не рассказывают…

– Как было в школе? – спросила мама, разливая всем пахнущий кардамоном чай из большого белого чайника.

– Ничего, – показал я. – Как обычно. Нашел в библиотеке одну книжку. Там были необычные рассказы… Про океан… и еще про девочку и пугало. Я его только начал…

– А-а… – протянул отец, – вам тоже ее подсовывают…

– Почему подсовывают? – возмущенно зажестикулировал я, – я сам ее нашел, в библиотеке… На дальних полках, она очень старая, ей лет двадцать, наверное…

– Ну да, ну да, – согласился отец. – Про океан я помню. Там еще были такие… с щупальцами – он пошевелили длинными пальцами левой руки, глядя куда-то в верхний угол кухни.

Мама бросила на него укоризненный взгляд.

– Он так шутит, Дэви, – мягко сказала она – так она меня называла. – У вас в классе вроде появилась новенькая девочка?

– Угу, – отозвался я, не прибегая к языку жестов, хотя такое и не поощрялось.

– Вот и хорошо, теперь у вас будет больше девочек… Как она тебе понравилась?

– Ну… судя… по ее виду, она уже прошла через Молчание.

– Дети развиваются все быстрее и быстрее, – заметила мама, бросив взгляд на отца. Тот промычал что-то неопределенное, но выражающее скорее сомнение, чем одобрение.

– Да, вроде, она очень умная, – показал я, чтобы как-то закрыть эту тему. Странно было говорить об Идун с родителями. – Я слышал, что они приехали откуда-то из Норвегии…

– И родители устроили ее в нашу школу? Значит, люди все-таки начинают понимать!..

Отец ничего не сказал, лишь как-то особенно посмотрел себе на колени – примерно так, будто там спал кот, и он не решался встать со стула, не желая его потревожить. Но никакого кота там не было! Да и вообще – мы не держали домашних животных. Ведь они бы могли помешать упражняться в практиках отстранения и сосредоточения.

*

Мне снилось, что я стою в ночной степи, где-то впереди возвышаются сопки. Вокруг было не так уж темно, хотя звезд на небе не было видно. Возможно, сама степь излучала этот слабый свет, подумал я, потому что никаких его источников мне не было видно. Это было странное, не очень похожее на земное место. Оно будто бы жило своей жизнью, дышало какой-то вневременностью и силой.

И в этом месте не было никаких чудовищ. Словно оно было слишком многомерным для чего-то столь плоского и простого! Но где-то еще – я также знал это, – они существовали. Хотя во сне мне это казалось удивительно странным и нелепым…

Кто-то легко прикоснулся к моему плечу, кто-то показавшийся мне одновременно близким и очень могущественным. И кажется, он что-то хотел от меня… что-то, как ни странно, связанное с чудовищами.

– Но ведь нет никаких… – начал было говорить я, оборачиваясь и, открыв глаза, понял, что проснулся.

Я вдруг испугался. Мне показалось, что только что я действительно слышал собственный голос. Но – нет, швы были на месте. Я опустил руку и вздохнул. Вокруг было темно. Сев в кровати, я включил светильник. Темнота, словно бы сгустившись, расползлась по углам.

За время сна во рту пересохло. Я немного посидел так, но передумал идти на кухню, выключил светильник и, откинувшись на подушку, закрыл глаза. На миг мне показалось, что я вот-вот вспомню, что от меня хотел тот незнакомец во сне, но вскоре я уже снова спал.

6.

– Наши школы – это лишь наивная попытка контролировать и направлять то, что контролю по определению неподвластно. Школярская попытка, извини за тавтологию, – разошелся утром отец – с ним иногда такое бывало. – Да, они понимают, что такое «у-вэй», они используют проверенные веками упражнения и… эти новые методики, но… ради всего святого, это же… опять все не то!.. Сияющее «Я»… разве оно поселится в стенах этих школ? Кто-то из детей, возможно, и увидит Его проблески, но… планомерно делать из них маленьких просветленных?! Что за странная идея!

– Если тебе все так уж не нравится, может, стоит отправиться в какое-нибудь лучшее место? – отозвалась мама с иронией в голосе.

– Я бы может и отправился, – ответил отец, – но ты же знаешь…

– Знаю… Тебе это больше не удается… Но это еще не повод становиться вечным брюзгой!

– Организм требует, – я почти увидел, как виновато развел руками отец.

Мама негромко рассмеялась. В итоге ему всегда удавалось ее рассмешить. Ну, почти всегда.

– Дэви, – услышал я свое имя, – хватит слушать взрослые разговоры, иди уже завтракать.

Я вышел из коридора, где стоял, на нашу небольшую кухню и, помахав рукой в качестве приветствия, сел на свое место у двери.

Что это еще за лучшее место? думал я пока втягивал через трубочку питательную смесь из молотых злаков и овощного пюре – как ни странно, она мне даже нравилась, – неужели отец раньше мог попадать куда-то… Куда-то еще, где…

– Поторопись, Дэви, – сказала мама.

– Женщины всегда поторапливают мужчин, – произнес отец назидательным тоном. – Это у них врожденное, от природы. Таким образом, они вслед на ней заставляют мир вращаться. Но на самом деле, я бы предпочел однажды услышать: «Никуда не торопись, дорогой, делай все как можно медленнее, а я пока свяжу тебе пару новых свитеров!»

На этот раз папина шутка даже мне показалась забавной. Впрочем, я этого никак не показал. Это было не совсем в моих привычках.

На метафизиологии – впрочем, приставку мета все обычно опускали, мы весь урок рассматривали скелеты. Вела его высокая и, на мой взгляд – впрочем, я бы в этом никому не признался, – очень красивая женщина с выразительными карими глазами, непривычно алыми от помады губами и овальным лицом, усыпанном светлыми веснушками, – миссис Уиндем. Она приехала к нам из Англии.

Каждый из нас раскрыл перед собой большой интерактивный атлас – полный очень реалистичных изображений скелетов разных существ, в том числе и человека. Я с любопытством, к которому, кажется, примешивалось что-то еще вроде слабого отвращения, рассматривал эти желтоватые кости, пустые внутри черепа, ребра и суставы человеческих рук и ног и вдруг ощутил, что меня… Словно бы нет. Или может, не совсем так… Может быть, осознав эту так явно переданную на картинках временность и наглядную материальность наших тел, я почувствовал, что настоящий я – это что-то другое… Иное, чем… эта конструкция, надетая на каркас из костей… которая рано или поздно окажется… В общем, я был словно бы отдельно, сам по себе, хоть и не понятно – где и кем, а тело – отдельно.

– Молодец, Дуглас! – вдруг похвалила меня мисс Уиндем. – То, что требовалось! Кое-кто из ребят отвлекшись, оглянулся на меня – но мисс Уиндем не стала делать им замечаний, она обычно смотрела на такие вещи сквозь пальцы.

– Мы – это не наше тело, – сказала мисс Уиндем. – Но, в тоже время, мы – именно оно. Достаточно, к примеру, небольшого спазма сосудов в мозгу и человек может позабыть кто он и где находится… Так что… не обольщайтесь, дети… Невозможно беззаботно жить, наслаждаясь теми возможностями, которые дает тонкое тело – однажды вы этому научитесь, – и совершенно позабыть про свою физическую оболочку. Именно она – эта самая внешняя оболочка, делает нас людьми. Определяет наши возможности… если вы, конечно, не один из Оставивших… Но в тоже время… не следует забывать о том, что мы – не только тело. Как бы парадоксально все это не звучало! Впрочем, со временем вы все сами поймете…

Она прошла между рядами, одобрительно переводя взгляд с одного ученика на другого, пока не дошла до парты Идун. Та неподвижно сидела с прямой спиной перед закрытым атласом.

– О, – лишь воскликнула мисс Уиндем. И пошла дальше.

И что это значит? подумал я, бросив взгляд на Идун. Вечно люди вокруг знают и видят что-то, чего не вижу я… Новенькая… Идун… в этот момент показалась мне особенно далекой и неприступной.

*

Вечером, когда я из любопытства листал на планшете книжку под названием «Места и Карты» – одного, как говорилось в предисловии, свежеиспеченного Мастера Пустоты – я нашел ее в списке рекомендуемой литературы по географии, мне вдруг попался довольно странный отрывок:

«В историях и сказках великаны зачастую изображаются чувствительными и ужасно переживающими из-за своей грубости и неуклюжести существами, они трогательно тянутся ко всему хрупкому и прекрасному. «Ах, – расстроено бормочет великан, – мои неловкие пальцы смяли эту нежную ромашку…»

Но, на самом деле, великанам нет дела до ромашек! Они вполне удовлетворены тем, кто они есть и отнюдь не рефлексируют по этому поводу. В общем… лучше просто обходить их стороной. Откуда я это знаю? – спросите вы, ведь я всего лишь один из этих невзрачных людей – авторов школьных учебников. Ну… как-то я столкнулся с потомками великанов, причем самыми так сказать некрупными их представителями.

Мы путешествовали с научно-исследовательскими целями по далеким северным городам с одним мало запомнившимся попутчиком… Да… и кто бы это мог быть?.. Колин? Вряд ли… В итоге, мы в конце концов вышли на некой почти пустой станции, обошли вдоль и поперек очередной маленький городок и, наконец, нашли то, что искали уже несколько недель – одинокую старинную башню, эдакую стелу, уходившую ввысь. Она была несколько примитивна с точки зрения изысканной архитектуры: коричневато-красный кирпич, нелепая сдвоенная арка в основании. Однако, уходила вверх она настолько высоко, что это выглядело невероятно и грандиозно.

А когда мы возвращались, проделав все необходимое: осмотр, записи, заборы проб… произошло нечто еще более удивительное: шагая по местному полупустому вокзалу, я вдруг увидел, как по параллельному переходу идут во встречном мне направлении два больших человека – я бы назвал их великанами, если бы это слово не рождало привычных ассоциаций. В общем, они были раза в полтора выше обычных людей, в остальном же, ничем особенным не отличались – худощавые, в туристической одежде, с рюкзаками. Разве что… от них исходило тревожащее ощущение силы…»

7.

– Итак, – произнес учитель, – мы почти вплотную подошли к этой скользкой и темной теме. Сегодня мы немного поговорим о природе Чудовищ.

Как мы уже обсуждали, предвестником открытия существования чудовищ можно считать предположение одного писателя двадцать первого века, о том, что человеческая психика эволюционирует в какую-то непонятную сторону, о которой никто даже не догадывается. Но почему она туда так сказать эволюционирует? Почему развитие технологий… казалось бы, такое полезное, наоборот, сделало нас примитивнее… Как будто внутрь нас встроилось нечто чужеродное?..

Расскажу вам один случай. Будучи ребенком лет четырех-пяти я как-то вечером в компании взрослых в течение примерно часа просидел перед телевизором – никаких фильмов ужасов или триллеров… Но когда я потом отправился спать, узоры на стене комнаты под моим взглядом вдруг стали скорчиваться и распадаться – я на себе ощутил разрушительное прикосновение хаоса. Не в силах бороться в одиночку с этим вдруг начавшимся распадом мира я, в конце концов, заплакал. Помню, как появились взрослые и вроде бы утешили меня – хотя никто тогда не понял – что именно не так, а я, конечно, ничего не мог объяснить.

На самом деле, это была естественная и правильная внутренняя реакция молодого создания на ту информацию, что транслировало телевидение. Я имею в виду энергетическую информацию… тонкие вибрации, что наполняют все вокруг… В тех телепередачах они были явно враждебными для всего чистого, тонкого… живого. Но… как известно, если пить яд понемногу, то в конце концов организм привыкает и человек перестает замечать, что его постоянно отравляют… – учитель ненадолго замолчал.

– Сейчас, годы спустя, даже забавно вспоминать все те фильмы, что показывали по старому телевидению. Такая ирония… использовать средства передачи информации, способствующие превращению людей в чудовищ… рассказывая истории про чудовищ!

Хотя… само содержание фильмов, конечно, не было случайным… Я имею в виду, что оно было отражением сознания людей с больным… м-м сознанием. Но, как ни странно, в целом все происходило довольно естественно и казалось всем вокруг абсолютно нормальным.

Войны, кризисы, теракты, преступления, наркомания, глупые и в тоже время страшные фильмы и книги… Новости, полные насилия и грязи…. Играющая повсюду громкая и деструктивная музыкуа… Снующие стайками оболваненные подростки, часть которых, как это ни печально, невольно начало пить и курить, находясь еще в утробах своих матерей…

Все это казалось жителям Эпохи Кривляний вполне нормальным и обычным… Даже считалось, что склонных к пессимизму и тоске людей нужно лечить… И их нередко, действительно, начинали лечить с помощью различных… э-э… медикаментов…

Я еще застал те времена, – помолчав, добавил учитель. – С момента Эпидемии прошло ведь каких-то тридцать с небольшим лет. Да… появились города и поселения Круга… Появились Беспристрастные и уже ушли от нас Оставившие… Но за пределами Круга все идет по-прежнему…

В этом сила чудовищ. Их воздействие сложно осознать. Все так просто… и так сложно. Вроде бы и нет никаких чудовищ, ведь их вроде бы никто не видел. Но отчего-то в итоге, люди просто больше не могут чувствовать некоторые тонкие, но очень важные вещи, скажем, не могут по-настоящему любить… или быть добрыми, по-настоящему любопытными, искренними… Счастливыми. Настоящая битва и поражение происходят внутри нас. Тонкие процессы мышления оказываются разрушенными, и ты становишься кем-то вроде… рядового зомби… а твои дети оказываются теми, кого мы называем Низкорожденными…

Учитель взял лежавшую на столе маску и задумчиво покрутил ее в руках. – Я даже не заметил, когда он ее успел снять.

Когда-то, – произнес он, помолчав, – будучи учеником средних классов, примерно как вы, я мучился вопросом – что бы было, если бы совсем ничего не было? Ни людей, ни вселенной, ни звезд, ни даже пустоты… Вообще ничего… Понимаете?

Но став старше и научившись в медитации… еще только прикасаться к Тишине, я ощутил, что Сияющее Я, о котором столько твердили Оставившие – нечто Вечное. Священное. Я понял, что Оно – было, есть и будет всегда… Точнее, Оно – просто Есть. Это – само Бытие. Живой принцип Жизни.

Так что когда ты становишься Мастером Пустоты… то наконец больше не чувствуешь страха… Ведь Пустота, как и до этого Тишина, – становится твоим родным домом. Узнав ее, ты понимаешь, что она – лучше любой формы, совершеннее любого явленного совершенства… Ведь она – потенциально содержит в себе… Все.

Ну, а чудовища… они в конце концов – лишь ограниченные формы… гадкие лебеди, застрявшие в своем развитии. Пусть они и обитают в относительно тонких сферах этого бесконечного мира…

Так что, ребята, по большому счету, вам нечего бояться, ведь все вы – будущие мастера…

– Даже если тебя загрызут эти ограниченные чудовища? – ехидно задал вопрос Люциус.

– Ну… до встречи с чудовищами еще нужно дожить, – парировал учитель уже более оживленно, словно сбросив с плеч некую невидимую серую ткань, делавшую его голос глухим и печальным.

Мы заулыбались.

– Кстати, – кивнул он, словно бы что-то вспомнив, – в конце семестра вам предстоит пройти один тест. – Ничего особенно сложного. Он называется «Мое первое чудовище». Вот тогда и посмотрим, кто – кого… – произнес он и легкомысленно подмигнул Люциусу.

*

Так они все же есть?.. Точно есть?… В смысле, здесь и сейчас, а не только – появились откуда-то в прошлом и так же загадочно исчезли неизвестно куда… думал я, пиная перед собой бутылку из темного стекла. И нам предстоит тест? Сражение с настоящим Чудовищем? Настоящим!?

Кто-то догнал меня. Тьен, подумал я радостно и обернулся. Но это оказался Крихтон.

– Привет, – показал он, – мне тоже в эту сторону.

Я кивнул. Мы с ним редко общались, какой-то он весь был вертлявый и как бы… готовый тут же вывернуть на тебя все свое внутреннее содержимое. Ментальное, конечно.

– Слушай, – показал мне знаками Крихтон, – говорят, если не пройдешь этот тест – оставят на второй год. Или вообще… отчислят. – Он казался несколько взволнованным, вспотел даже.

– Откуда ты знаешь? – спросил я. Его информация наоборот скорее успокоила меня – остаться на второй год – все же не то же самое, что… сгинуть навеки.

– Слышал…

Ну да, подумал я, он всегда про все слышал.

– Так что это за тест? – спросил я.

– Говорят… что нужно обнаружить и победить чудовище…

– Где обнаружить?.. И как… победить? – спросил я скептически.

– Ну… – замялся Крихтон.

Ничего он толком не знает, понял я.

– Наверное, нам все это сообщат перед испытанием… – показал Крихтон.

Я кивнул. Мы молча шли по сырому от растаявших снежинок тротуару вдоль дороги по которой иногда проезжали бесшумные машины. Время от времени среди серых туч проглядывало по-весеннему яркое солнце.

Солнце светит на чудовищ, – начал я вдруг ни с того ни с сего сочинять у себя в голове:

И на Башню за углом…

А на скамейке сосед читает газету,

И с интересом, с большим интересом

Ему чудовища заглядывают через плечо…

Иногда у меня случались такие вот… околотворческие приступы.

Вскоре Крихтон свернул в одну из подворотен и, махнув на прощание рукой, оставил меня в желанном одиночестве. Отчего-то мне в его обществе было даже скучнее, чем наедине с собой. А Тьен опять где-то пропадает, подумал я. Наверное, опять чем-то увлекся. Тьен всегда чем-то увлекался – то рисунком, то электроникой, то легендами средневековой Европы и нередко спешил сразу после школы по этим своим делам, оставляя меня одного…