– Кто?
– Парень твой. Только сам еще этого не понимает, хоть и говорит иногда.
– Что-то я связи не вижу, но ее, наверное, и не стоит искать?
– Наверное.
– Интересный, Вы, мужчина.
– Спасибо за комплимент.
– Заходите еще как-нибудь, буду рада Вас видеть.
– Как-нибудь зайду. Счастливо!
– Всего доброго!
В дверях сталкиваюсь с тремя юношами, весело несущими на себе клубную усталость. Кто-то из них Женин парень, но любой мог сойти, и я даже не пытаюсь его угадать, а просто пропускаю в помещение, которое тут же покидаю.
Уходящая ночь дыхнула мне в лицо предутренней прохладой, резко вернув все смещенные в реальности градусы на место, оставляя ирреальность ощущения за дверью AGB, вместе со звуком бьющихся друг об друга шаров на зеленом сукне, расчерчивающих каждый раз новую траекторию движения, сталкиваясь меж собой по чьей-то злой воле в попытке затолкать себе подобного в лузу, из которой по окончании игры их извлекут, чтобы начать новую партию, и что-то это мне все напоминает…
За дверью остался аромат великолепных блинчиков, так и нетронутых мной, но которые слопает компания неблагодарных студентов, только что пришедших вместе со своим другом, чтобы встретить его девушку, которая пару минут до этого фантазировала как они это сделают вдвоем, как советовал странный клиент, исчезнувший в своей беспечной жизни со своей непонятной логикой за дверями, разделившими ночь и утро.
Я стою на пороге пока нешумного заведения и смотрю как утро начинает добавлять в ночь сиреневые краски, и с блажным спокойствием осознаю, что не зря оказался здесь, и то, что правильно сделал, что не поднялся и не догнал. Она позвала, позвала ненадолго и я приехал. Не мог не приехать – я понимаю это свежей утренней мыслью, с которой приходит новый день, еще непонятный и загадочный, способный принести как радость, так и разочарование, но ты проснулся и понял – он пришел и никуда уже от этого не деться. Можно упираться, прятаться, задернуть шторы или выброситься в окно, но он пришел, и ты никак не сможешь на это повлиять. Тут не то, чтобы более высокое, но более высшее, чем все твои морально-волевые качества. Качество свои можно изменить, можно изменить свои привычки, свою прическу, походку и распорядок дня, можешь изменить свои паспортные данные и всю свою жизнь переписать заново, но наступающий день не изменишь, не сможешь прибавить или убавить из него хотя бы секунду, а вот он может изменить в тебе все: и распорядок дня, и прическу, и выбросить в окно.
И сейчас, глядя на то как стены домов с каждой минутой становятся все светлее и светлее, словно кто-то разводит на них белила, но осторожно, очень осторожно, специально для потерянных под утро созерцателей; так вот: глядя на этот городской пейзаж, подобного которому я никогда раньше не видел и вряд ли когда увижу еще – лишь память сможет и столетья спустя любоваться им в свободное от перегрузок время; так вот же, в конце концов: глядя на эту красоту или чепуху, что толкуется лишь состоянием души и воображения, подобно картинам импрессионистов; в общем, я как никогда понимаю свою беззащитность перед дыханием будущего, устроившего это ночное рандеву.
Я будто увидел это будущее и неизбежность судьбы, увидел фатальность, которая ведет нас по лабиринтам нашей жизни, тогда как мы – по своей наивности – полагаем, что сами строим ее, раскладывая на завтра пасьянсы, заводя ежедневники, беря кредиты и оплачивая тайм-менеджмент.
Мне стало зябко от этой мысли.
Мне стало не по себе.
Меня передернуло.
Я весь съежился от сознания собственной беспомощности перед Книгой Жизни, в которой прописаны все наши имена, а мне позволили каких-то полчаса назад заглянуть на свою страницу, исписанную на древне-арамейском. Я ни единой буквы не знаю на древне-арамейском, но внутреннее чутье, закаленное в бесконечных скитаниях от времени до времени подсказало, что тут про меня, и, вглядываясь в напряженный почерк, понимаю, что до сих пор я лишь изучал органы своих чувств, но само воспитание чувств только начинается, оно – впереди, и та, с кем предстоит пройти этот путь не поленилась, встала ночью с постели и, взяв томик Фитцджеральда, пришла сюда, чтобы посмотреть мне в глаза, потому что и я ее судьба, только Она об этом уже знает на правах Женщины, больше доверяющей своим чувствам вопреки нашему прагматизму и здравому смыслу, не думая, казалось бы, о непредсказуемости последствий, лишь однажды буркнут себе под нос, выстрадав свое смирение: «Я так и знала…»
Какая странная настороженная тишина в этот серый пепельный рассветный час, как немы высокие дома…
Я только заметил, что нахожусь словно в паузе. Молчит самая оживленная улица страны. Не слышно даже шорохов со стороны Садового, неумолкающего, наверное, с той поры, как центр города взяли в кольцо. Лишь рассвет постепенно меняет палитру перед моими глазами. Она дает прочувствовать момент, не позволяя вмешиваться утреннему шуму.
Прохлада наступающего дня толкает меня в озябший салон автомобиля, встретившего остывшей кожей удобных кресел. Поворот ключа зажигания выбрасывает из заднего крыла антенну магнитолы, которую успеваю отключить вовсе. Не хочу.
Хочу просто слушать уходящую ночь.
Ночь прошедшую сквозь мою душу…
Под утро
я под утро всегда
про тебя
о тебе
при погоде любой
в октябре
декабре
сплю-не сплю
все равно
ты со мной, ангел мой
ты в душе
ты во мне
ты – моя
а я – твой
календарь остановит часы на шести
и, наверно, уже никого не спасти
солнце может упасть и потухнет луна
и никто не вернется из последнего сна
звезды больше не будут на небе гореть
молодым никогда теперь не стареть
не стареть – это, значит, не умирать
все равно больше некому нас поминать
нас забыли на небе
и нет на земле
нас не ищут при свете
не ищут во мгле
никого рядом нет
никого вдалеке
и никто не живёт в пересохшей реке
по воде не расходятся больше круги
никому не подать для спасенья руки
и финала не будет
если не было старта
джокером бита козырная карта
на плаху ложится моя голова
не стереть больше ластиком эти слова
только мне все равно
ты со мной, ангел мой
ты в душе
ты во мне
ты моя
а я твой…
Теплый поцелуй Севера
Однажды наши темные дела занесли меня в один северный город, над которым нет-нет да и появляется Северное Сияние. Сияние я, правда, не увидел. Я увидел нечто другое.
После нескольких дней встреч-стрелок-разговоров мои друзья-товарищи уехали обратно в Москву, а мне надо было остаться, чтобы дождаться других, приезжающих на следующий день.
Вечер был свободен.
Местные, узнав, что я азартен, позвали меня в казино, петровским ботиком вмерзшее в Ледовитый Океан. Конечно, это не океан еще вовсе, но море, принадлежащее ему на правах большого брата.
Хоть ребята и пытались мне угодить, позвав в казино, играть, если честно, не хотелось.
Лениво подвигав туда-сюда фишки, я пошел в бар промочить горло и заодно составить компанию довольно милой барменше. Заказал В-52, но, оказалось, что в винной карте такого коктейля нет. Более того, милая барменша о таком не слышала и, само собой, понятия не имела как его приготовить. Я изумился и с перепугу попросил текилы. Мне дали. Я выпил. Но просто текила не то, чтобы не заводила – просто текила была не интересна. Видно, там к ней у всех было такое отношение, судя по тому, что про лимон и соль пришлось напомнить. Кругом в-основном, все пили водку и виски, а особо чопорные северяне заказывали коньяк. Дамы, по большей части, держали в руках бокалы с вином или потягивали неразбавленные ликеры.
Наличие ликеров в баре, в принципе, позволяло соорудить В-52, которого захотелось еще больше. Я попытался объяснить милой барменше как это все просто делается. но она не понимала как вычислить стоимость коктейля, а когда узнала, что перед употреблением его надо поджечь и вовсе впала в ступор и, виновато улыбаясь, позвала на помощь метрдотеля. Метрдотель, на всякий случай, явился в сопровождении невероятных размеров охранника, больше похожего на белого медведя в черном костюме, чтобы стать выше которого пришлось бы залезть на барную стойку. В баре сразу стало тесно.
Движение привлекло внимание сидящих за игровыми столами, в том числе пригласивших меня парней, двое из которых тут же оказались у стойки. Выяснив в чем дело, они, как могли поделикатней, объяснили «метру», что в баре я могу делать все, что мне вздумается, и даже, если этот бар полыхнет, то пусть запишут на их счет. Полыхнет казино – «без вас порешаем, будете мешаться – порешаем вас». В-общем, все правильно объяснили, судя по тому, что те без каких-либо возражений тут же исчезли. Барменша, поняв, что я – «правильный гость», согласилась отдать для моих экспериментов не только все ликеры, но и все, что есть в баре, а бонусом еще и время после работы.
Короче, когда все разошлись на исходные позиции я спокойно начал манипулировать разноцветно-разноградусными тягучими напитками, попавшими в мое полное распоряжение.
В тот момент, когда я уже заливал верхний слой, пуская по ножу 15 грамм Cointreau, к бару подошла женщина, одетая в строгую темно-бордовую шерстяную пару, до возбуждения утягивающую ее великолепную фигуру. Увидев ее, мое возбуждение дернулось, забыло поджечь верхний слой и без соломки тут же выпило содержимое стопки.
– И это все?! – услышал я голос уженавсесогласной барменши. Я медленно перевел взгляд с поразившей меня блондинки на, видимо, ожидавшую увидеть не меньше, чем чудо, но неожиданно обманувшуюся в своих ожиданиях барменшу, хлопающую теперь своими удлиненными до опасной связи с внешним миром ресницами. – Это все? – повторила она свой вопрос.
– Нуу, это еще должно было гореть…
– Это я помню. Помню, что должно было гореть, но почему-то не горело, – съязвила девушка и тут же обратилась к подошедшей блондинке: – Что желаете?
– А что должно было гореть? – вдруг заинтересовалась женщина.
– В-52, – вздохнул я, с неожиданной горечью подумав при этом: «Она.»
Она улыбнулась:
– Бомбардировщик, что ли?
– Типа того, – кивнул я, начав беспокоиться от тембра ее голоса и мягкой улыбки, коснувшейся уголков нежных губ.
– А как?
Так запросто, наивно, по-детски, но зная, что не откажут, сделают, найдут, раздобудут, покажут, асфальт подожгут, заморозят воздух, выбросят с балкона белый флаг, украдут иероглифы, оставят дом, спустятся под воду и отправятся на луну – так спрашивать могут только блондинки, а точнее – мои блондинки. Я молча посмотрел на барменшу. Та пожала плечами, напомнив, что в моем распоряжении весь бар, и она в бонус, если это кому-то еще интересно, конечно.
Я снова взялся за дело, по ножу накатывая полоску за полоской, начав с 17-градусного Baileys и закончив 40-градусным Cointreau.
Сосредоточившись на процессе, я усиленно пытался не смотреть на стоявшую рядом женщину, но в моем поле зрения находилась ее рука с расслабленной кистью, от природы украшенной длинными пальцами, за которыми ухаживали-холили-лелеяли и которые сами были созданы для того, чтобы холить и лелеять, с дрожью проводя по щеке любимого.
Обоняние улавливало исходящий от нее аромат, вкрадчиво предлагающий перейти на «ты» в приватной обстановке. Не ожидая на столь северной широте встретить полярное сияние судьбы, я довольно-таки сильно заволновался и мне стоило морально-волевых усилий, чтобы состряпать этот, мать его, коктейль, да еще, чтобы он получился-вспыхнул, мать его, еще раз!
В конце концов, полосатая стопка стояла на стойке, интригуя продолжением подошедших к бару. Для лишнего понта я взял деревянную зубочистку, поджег ее, ею поджег верхний слой коктейля, тут же заигравший веселыми языками пламени, вставил соломку и под восхищенные взгляды местных обывателей сразу втянул в себя все содержимое вместе с расползшимся по стенкам, не желая так быстро исчезать в этом номере, огнем.
Еще час назад я ни за чтобы не подумал, что смогу так удивить самым, наверное, популярным в то время в клубной Москве коктейлем, если не считать Tequila-boom, конечно.
– Очень горячо? – поинтересовалась блондинка.
– Попробуйте, – предложил я.
– А можно?
– А почему нет?
– Вы будете это пить? – вмешалась барменша.
– А что – нельзя?
Девушка по другую сторону стойки пожала плечами – ваше, мол, дело, чип-чего – я предупреждала.
– Ну и? – блондинка вновь обратилась ко мне: – Сделаете мне такой же?
– Легко!
Я опять взялся за манипуляции. Перед тем как поджечь дал женщине соломку и завел свесившийся локон ей за ухо. Она вопросительно посмотрела на меня.
– Чтобы не подпалить, не дай Бог, – пояснил я. Она улыбнулась и, поднеся соломку к губам, приготовилась к решительному шагу в высоких сапогах на длинных ногах, став похожей на кошку, ожидающую фантик на ниточке. Колено чуть согнуто, носок вовнутрь. Я немного задержался, наслаждаясь зрелищем, держа в одной руке зажигалку, а в другой зубочистку – практически, дирижер.
Моя солистка вопросительно подняла брови. Я поджег зубочистку, зубочисткой коктейль, резко приказал «пей!» и она сразу втянула в себя все содержимое вместе с трепыхающимися языками пламени.
– Ну и?! – барменша не теряла интерес к происходящему, забыв про остальных, которые, впрочем, так же наблюдали за происходящим – видимо, их это волновало не меньше.
Блондинка выдержала полагающуюся паузу, промокнула салфеткой сладкие губы, к которым был прикован мой взгляд, и посмотрела на меня так, словно узнала мою тайну, которую, конечно же, никому не расскажет, унеся с собой и спрятав во льдах Ледовитого океана в шестнадцати шагах от Северного полюса.
– Нормально, – тихо сказала она.
– Не обожглись?
– Нет, – улыбнулась женщина той теплой улыбкой, способной растопить лед за бортом этого ботика.
– Еще хотите?
– Можно, мне понравилось.
– Давайте вместе?
– Давайте.
Уже набив руку, я быстренько сообразил еще два коктейля. Поджег. Выпили. В декабре в северном городе на краю географии наступила весна и из-под снега выглянули подснежники, чтобы увидеть, как два пылающих бомбардировщика, все больше покрываясь пламенем, в стремительном пике несутся на встречу друг другу.
Мы находились в ритуальном соприкосновении взгляда и огня в окружении обступивших зевак.
– А мне сделаете?
Я оглянулся. Передо мной стояла эффектная шатенка из породы скорее ищущих приключения, чем свою судьбу. Я посмотрел ей за спину, взглядом поискав пригласивших меня пацанов. Один из них улыбнулся и кивком подтвердил мои предположения. Хоть это и было лишнее, но из деликатности я согласился угостить девушку, предупредив остальных, что готов дать рецепт, даже оставить его в баре, но заказов больше принимать не буду.
Пока я мастерил коктейль для шатенки, блондинка, тем временем, заскучала. Не понимая, видимо, как себя вести в сложившейся ситуации, она принялась с озабоченным видом перебирать что-то у себя в сумочке, иногда поглядывая на меня. Я же откровенно смотрел на нее. Шатенка переводила свой взгляд с меня на нее и обратно. Милая барменша участливо наблюдала за нами, на автомате обслуживая остальных.
– Я вообще-то подошла вина взять… – зачем-то попыталась оправдаться блондинка.
– Готово, – я закончил производство очередного полосатого бомбардировщика В-52, готового отправиться в свой первый и последний полет. – Видели, как мы пили?
Шатенка, как можно эротичнее обхватив своими пухлыми губами соломку, с готовностью кивнула. Я поджег и приподнял ее челку, чтобы не опалить. Она втянула в себя содержимое.
– Класс! – выдохнула девушка, закатив при этом глаза. – Спасибо!
– Да не за что, – улыбнулся я и обратился к блондинке: – Могу я Вас еще чем-нибудь удивить?
– А Вы хотите меня еще чем-то удивить? – смутилась женщина, достав наконец из сумочки сигареты.
– Текила-бум! – я щелкнул зажигалкой.
– Текила – что?! – одновременно спросили блондинка, шатенка и барменша.
– Текила-а… бум… неужели вы и о нем не знаете? – удивился я.
– Это Крайний Север, мужчина! – подмигнула шатенка, покосившись на блондинку. – Мы тут, порой, друг друга в пургу не узнаем.
– А если бы мы все знали – чем бы Вы нас удивляли? – в тон подметила барменша. – Тоже горит?
– Нет, не горит, но зажигает прилично.
– И что нужно?
– Текилу и Sprite.
– И все?! – вновь хором удивились женщины.
– И все. Тут гораздо важнее – из чего пить.
– А из чего надо?
– Важно, чтобы дно у бокала было основательное, толщиной… э-э-э… как лед за бортом, короче. Есть такие?
– Как под виски с колой, что ли? – догадалась барменша.
– Пойдет. Текилу серебряную, Sprite холодный.
– А текилу какую?
– Он же сказал – серебряную, – вместо меня ответила шатенка, но барменша ее по-свойски осекла:
– Не умничай! Есть сауза, есть ольмека. Какую надо?
– Без разницы. Давайте Саузу.
Спустя полминуты прямо на стойке стояла бутылка Sauza silver, пара запотевших банок Sprite и основательный бокал с основательным дном – как раз то, что надо.
– Как я понимаю, мне снова начинать.
Девушки дружно закивали.
Я налил в бокал текилы, залил ее газировкой и, словно мне предстояло нечто смертельно опасное, уперся обоими руками в стойку, под любопытными взорами моих новых подруг. Когда у взоров начали вопросительно приподниматься брови, я накрыл бокал ладонью и, слегка приподняв, резко ударил им об стойку – от чего напряженные девушки невольно вздрогнули – и залпом выпил вспенившуюся жидкость.
Дольше всех брови возвращались в обычное положение у барменши, не понимающей как реагировать, когда гость лупит стаканом по стойке из морёного дуба и посетители невольно обращают внимание на ее безмятежный островок, заставленный дорогими напитками. Шатенка и – что было для меня важнее – блондинка смотрели на меня с таким восхищением будто я только что проглотил взрывную волну разорвавшейся в бокале бомбы.
– Я бы попробовала.
– Я тоже!
Женщины переглянулись, но не как соперницы, а, скорее, как соучастницы – все-таки тяга к экспериментам, особенно алкогольным, сближает.
Итак, я солирую, два бэк-вокала и симпатичный ди-джей за стойкой, со скепсисом в глазах меняющий стеклянные треки. Мы уже, так или иначе, спелись и спились. Или – сплелись на этом небольшом уютном островке в море азарта, такого же горячего, не смотря на Заполярье, как и в любом другом месте, где крутится рулетка и бесстрастный крупье сдает карты на Stud Poker или в Black Jack. И пока горят страсти в зале, я снова и снова создаю и уничтожаю огнем очередной В-52 или устраиваю небольшой Tequila-boom в компании трех очаровательных аборигенок, отогревших своим теплом блуждающего во льдах зверя. И в этом наша сиюминутная страсть, наш огонь, ласкающий языками пламени самую душу, заставляя учащаться пульс от перехваченного взгляда.
Мы почти не говорим, так – какие-то общие фразы: откуда? да что Вас сюда занесло? И еще разные пустяки, соскальзывающие с красивых губ и растворяющиеся в табачном дыму. Но – глаза! Глаза каждого из нашего спонтанного квартета говорят больше и говорят что-то важное, и таким образом мы болтаем без умолку: я с блондинкой, шатенка с барменшей, обсуждая нас и сложившуюся ситуацию; шатенка со мной – что дальше? Блондинка с барменшей – какой в этом смысл? Я с барменшей – чем все это закончится? Блондинка с шатенкой – тебе это надо?
И во время этого разговора мы пьем, даже забыв познакомиться друг с другом, да и надо ли это? Когда хорошо от обжигающей текилы, когда слова не нужны, когда так звонко бьет стакан с твердым дном об барную стойку из морёного дуба и достаточно лишь взгляда… Каждый из нас по той или иной причине – не важно по какой – оказался здесь и внезапно Ледовитый океан оказался теплым, заполярье превратилось в субтропики, а данная минута ценней всей прожитой жизни – вот что важно! Важно на столько, что из этого пике не хочешь выходить, понимая, что и другие готовы составить тебе компанию и одним экипажем смотреть в иллюминатор на горящий хвост пылающего бомбардировщика В-52 в ожидании последнего текила-бум!
– Ну ты чо так долго?! Я там лечу не по-детски!
Текила… сука… бум!
Я оглянулся на голос. Голос принадлежал упитанному на вид коммерсу и обращен был к блондинке, которая, беззвучно, округлив глаза, одними губами произнесла «бля-а-а…», тут же вся как-то смутилась, как-то сжалась, засуетилась вся, снова полезла в сумочку (я давно заметил, что дамские сумочки имеют какие-то особые секреты, выручающие их в трудную минуту, и, ко всему прочему, вмещающие в себя кучу всяких пустяков), достала из сумочки деньги и с мольбой, застывшей в прекрасных голубых глазах, протянула их барменше. Та, нисколько не удивившись, словно это была их домашняя заготовка «на всякий случай», тут же поставила на стойку два бокала красного вина. Мужчина взял по бокалу в каждую руку, с подозрением посмотрел на нас с шатенкой и, уходя, повторил своей спутнице:
– Пошли, тебе говорю! Я лечу – вообще!.. – видимо, других аргументов у него не было.
Блондинка, пряча глаза, получила сдачу, положила ее в сумочку и, прежде, чем уйти, шепнула мне на ухо, красноречиво посмотрев на шатенку:
– Я ревную.
Вот те и текила, сука, бум! – подумал я, провожая взглядом ее удаляющуюся фигуру, попутно изучая все ее достоинства. – Она ревнует! Надо же!.. В этом вся женская суть: она уходит с другим, но не перестает ревновать тебя к той, с кем сама же и оставила.
Я сразу вспомнил одну свою давнюю подругу и наши тактильно-визуальные отношения. Ее муж был мой, если не друг, то хороший товарищ, а она сама дружила с моей, можно сказать, женой. Однажды она так же на одной из вечеринок в одном из московских клубов, после того, как я станцевал с какой-то девушкой, из-за которой, кстати, случился довольно неприличный скандал, едва не кончившийся вполне приличными разборками, так же потянула меня танцевать и нежно шепнула мне в самое ухо: «Я тебя ревную…» и так прижала к себе, что увидел бы наш танец ее муж и одновременно мой хороший товарищ, вечер мог закончиться перестрелкой за нашим столиком. Конечно же, я тогда обалдел. Она мне нравилась, но сказать, что нравилась очень – не позволяли рамки приличия. Тем не менее, после этого наши отношения застряли в опасной близости от спонтанного адюльтера и заимели в свое распоряжение нашу книгу, наш фильм, нашу музыку, нашу песню, звучание которой всегда теперь напоминает про нее, и я уверен, что ей про меня, потому что она не сможет не вспомнить все эти возбуждающие до самых пяток нечаянные прикосновения, взгляды, незаметные другим, и поцелуй в танце на грани разоблачения. Мы знали с ней друг про друга буквально все: она – моих любовниц, я – ее любовников. При этом, оба бешено ревновали, но – каждый в своей постели, лаская кого-то другого, но представляя: я – ее, она – меня, что, по большому счету, уже измена, сломавшая своими фантазиями рамки недозволенного, нарушая запреты и заповеди, стремясь душою на встречу друг другу, находя, что это все какая-то нелепая ошибка, бестолковая случайность или странное стечение обстоятельств, не дало нам быть вместе – слишком много было между нами общего во взглядах на жизнь и на общий порядок вещей; она была не чужда высоких материй, мечтательных взоров в звездное небо и прочей эзотерики, замешанной на тотальной сексапильности, оставившей за собой нашу тайну, которую знал только ветер, в общем, и пара томиков Бродского, в частности, найдя довольно уютную нишу в моей памяти, и, кроме прочего, подбросив пару паззлов в портрет Моей Женщины…
Но, как бы там ни было, сейчас Мою – как мне показалось – Женщину увел какой-то местный заигравшийся тип, нарушив, тем самым, гармонию этого вечера, взрывной смеси текилы и Sprite и пикирующего бомбардировщика В-52, вырвав изнутри меня что-то дорогое – возможно, сердце – и теперь, усмехаясь, показывая его издали. Я живу, я могу пошевелить пальцами, могу даже шевелить мозгами, выпить водки и любвеобильно провести ночь, но все это будет не цельным. Без души, без сердца, без светлой памяти о темной ночи.
Я только что раздувал огонек надежды на то, что это – Она, но кто-то, проходя мимо, просто так, забавы ради, дунул в мои ладони, потушив солнце. Словно напалмом выжгли лужайку с полевыми цветами – нежными и безобидными, по определению…
– Это ее муж, – проявила осведомленность барменша и добавила с презрительным нажимом на букву «е»: – БизнЕсмЕн.
Все-таки я нравлюсь барменшам и официанткам.
– Ну?! И что теперь? – поинтересовалась шатенка. – вечеринка испортилась от того, что исчезла Золушка?
– Золушка… – повторил я, вспоминая все сказочные коллизии, выпавшие на ее долю. Все мы с большой натяжкой подходили на роли в этой сказке. – Ну, почему же?.. Что нам мешает продолжить вечеринку, пока она ищет свой хрустальный башмачок? Такой номер в программе: В-52 падает и происходит текила-бум! Прикольно?!
– Пожалуй, – согласились девушки.
– Так делаем!
Мы сделали по горящему В-52, в производстве которых мне уже вовсю помогала милая барменша, и, не дав себе выдохнуть проглоченное пламя, тут же жахнули бокалами по стойке и влили в себя шипящую жидкость. Стоявшие рядом с любопытством и некоторой долей зависти наблюдали за тем, как, оказывается, весело можно потреблять экзотический алкоголь вместе с забывшей про них хозяйкой бара.
Я нет-нет да и посматривал в сторону стола, за которым «рулетка» вела свой беспощадный бой с трясущими своими бумажниками коммерсантами, среди которых был счастливый обладатель той Женщины, которую я не знал, но, казалось, искал всегда, а Она не знала, что так нечаянно может надломиться Ее супружеская жизнь.
– Знаешь, – обняв меня за плечи, в самое ухо заговорила шатенка, – это бесполезный номер. Дело даже не во мне. Мне-то, по большому счету, пофиг, хотя уйти с тобой, конечно, лучше, чем с любым из этих мудаков.
– Спасибо за комплимент.
– Не перебивай! – девушка красноречиво поднесла сигарету к своим пухлым губам. Я щелкнул зажигалкой. – Пожалуйста, – кивнула она, выпуская дым. – Но она… За ней никаких историй, прикинь! У нас, конечно, не деревня, но и не Москва – всех видно. Все пару раз в неделю появляются на этом ботике или еще где, типа этого. Наверное, так надо, не знаю… В-общем, все пересекаемся, все друг друга видим и все про всех знаем. Я тут тебе про всех почти могу что-нибудь рассказать. Я даже знаю с кем ты спишь, – это уже барменше, которая ничуть не смутившись, улыбнулась «Хорош…» – Хорош не хорош, а знаю. И все знают. А за нее даже сплетен нет! Даже дико как-то…
– Это ж хорошо!
– Ну, не знаю. Я, видать, до этого еще не доросла… Так что, друг мой, по любому, это дохлый номер.
Я оглянулся через лежащую на моем плече ухоженную руку, украшенную несколькими золотыми браслетами различной толщины, и посмотрел в зал. Блондинка стояла за спиной своего разгоряченного мужа с бокалом вина, словно, наблюдая за его игрой. Словно… Хоть и дергались уголки ее губ, как бы реагируя на игру, но смотрела она в нашу сторону. Несколько раз наши взгляды пересекались и в ее глазах я мог увидеть то, что – я больше, чем уверен – ее муж никогда не видел и вряд ли когда увидит. Мы будто продолжали начатый у стойки разговор…
– Но одно можно признать точно, – продолжила шатенка: – Она на тебя запала. Я ее такой никогда не видела.
– Да уж, – подтвердила барменша ее слова.
– Только, что это меняет? – вздохнул я.
– Что это меняет?.. – шатенка демонстративно отодвинулась от меня, осмотрела с головы до не вписывающихся в местный колорит туфель – видно было, что В-52 текилабумкнулся у нее внутри довольно прилично – и сказала на мой чисто субъективно мужской взгляд совершенно не логичное:
– А то, что я с тобой тоже не пойду!
– Почему?! – вместо меня удивилась барменша.
– Не знаю… – шатенка прищурилась, стараясь сфокусироваться и подобрать весомый аргумент, и, тряхнув челкой, нашла: – Из солидарности!
Я посмотрел на барменшу, застывшую с фужером в руке, и понял, что этот невероятный довод не оставляет шанса получить бонус после работы. Конечно же, я этого делать не собирался, но осознание самого факта несколько расстроило.
Конечно, при данных обстоятельствах этот аргумент солидарности выглядел скорее кокетством, и эта блажь была легко устранима, но мне самому стало легче. Пусть так и будет – не должен кем-то когда-то заведенный порядок особому гостю подкладывать дорогую девочку испачкать невинность нашей встречи.
Единственное чего не хотелось так это вот так резко остаться одному у этой стойки, у этого причала одиноких кораблей – кто знает куда в таком случае направит свой пылающий бомбардировщик мой внутренний камикадзе.
– Но сейчас? Сейчас-то вы меня не бросите тут одного?
– Сейчас? – шатенка призадумалась довольно основательно. У барменши, не глядя разливающую выпивку, в ожидании ее ответа от напряжения слегка приоткрылся рот. Наконец, внутренние противоречия были улажены. – Сейчас – нет.
– Ну и славненько! Продолжаем?!
– А то!
Действительно, не хотелось сейчас оставаться одному, а после… После мы разбредемся через холодную метель по своим теплым постелям, не повинуясь кем-то когда-то заведенному dress-code.
Какая-то очищающая взрывная волна получилась от выпитых коктейлей и всем вдруг захотелось чувственности, пусть иллюзорной, пусть лишь на вечер, но проститутка не захотела, чтобы, имея ее думали о другой, я не захотел думать о другой, имея ее; барменша просто ляжет спать одна, потому что ее любовник должен прийти домой и забраться под одеяло к всезнающей жене, но по причине бытового удобства («трешка» в центре, «бэха», шоппинг по выходным, опять же, двое детей – куда?!) принимающей все как есть.
А наша блондинка, притворившись спящей, увернется от своего проигравшегося мужа, а когда он захрапит на ее глазах невольно появятся слезы, потому что мысли будут возвращаться сюда – к этой барной стойке, и смелые фантазии разольются по всему телу, охватывая сладкой паутиной низ живота, и теперь не уснуть, и тогда она пойдет в ванную, где, открыв воду, сможет почти в голос прореветь, поняв, что сказки не врут, а все сказанные ею до сих пор слова получается были ложью, как и те чувства, которые осыпаются в сравнении с теми, что родились у нее этой ночью от одних лишь взглядов, нечаянных прикосновений, ничего незначащих слов, тут же забывающихся, но оставляющих в душе вроде незнакомый, но, вместе с тем, словно вернувшийся из далекого странствия голос, возможно, приснившийся, возможно, придуманный еще в детстве или потерянный в прошлой жизни. Он и теперь постепенно забудется, сотрется в памяти, потому что мы на разных орбитах и есть правила, которые мы не должны нарушать.
Не должны…
Или боимся?!
Боимся изменить сложившийся порядок вещей, изменить свою, казалось бы, отлаженную жизнь.
Боимся нарушить распорядок завтрашнего дня, давно изученного днем вчерашним.