Пятницкий

Глава 25

31 декабря 1910 года. Москва.

Пятницкий и его друг, музыкальный критик Пасхалов, чуть не полетели в сугроб на углу Воздвиженки и Моховой. Лихой извозчик развернул тройку с санями прямо перед ними и лошади, тараща глаза, захрапели горячим дыханием прямо в лица товарищей.

Не успели они опомниться, как из саней раздался знакомый голос:

− Кого я вижу! Этнографическая комиссия на прогулке!

На санях, в короткой, по моде, бобровой шубе, развалился барон Стюарт. Рядом с ним, пряча руки в меховой муфте, сидела симпатичная девушкой, в элегантном коричневом пальто с беличьим воротником. Митрофан отметил ровные аристократические черты лица, милую улыбку, горящие любопытством весёлые глаза.

Приятели поздоровались.

− Разрешите представить. Это мои старые друзья − Митрофан Ефимович и Вячелав Викторович, − барон легко соскочил с саней и взмахнул рукой. − А это Мария Игнатьевна Закревская. Моя кузина. Проездом из Петербурга в Берлин, по важным дипломатическим делам. На некоторое время остановилась в моём доме. А сейчас мы мчим встречать новый год в «Яр», и раз уж вы нам попались, то никаких отговорок: отравляетесь с нами!

Митрофан замахал руками.

− Нет-нет, мы совершенно не готовы к таким мероприятиям. Наши года уже не те. Собирались попить чаю с баранками, вот и весь новый год. Это вы, Владимир Николаевич, любитель покутить, а мы люди скромные. Да и на работу завтра.

− Ну, нет! − не сдавался Стюарт. − Я знаю чем вас заманить. Сегодня среди прочего, будет выступление хора с русским народными песням. Что скажете на это? Столик у меня заказан, прямо напротив сцены. Шампанское ждёт во льду, стерлядь томится, а?

− А что, может, и вправду глянем на хор? − обратился Пасхалов к Митрофану Ефимовичу.

− Решено, едем! − барон, не дожидаясь ответа, обнял их и потащил к саням.

Сопротивляться было бесполезно. Митрофан знал, что иначе барон искренне обидится.

Через четверть часа, неожиданно образовавшаяся компания, зашла в огромный, шумный зал. Новый «Яр» открылся совсем недавно, и вновь, как и прежде, стал самым модным местом Москвы.

Митрофан прищурился. Яркий электрический свет, вычурные золотые узоры от потолка до пола, звон хрустальной посуды, дамы в искрящихся брильянтах, бородатые купцы в блестящих дорогим шёлком жилетах, официанты с зеркальными подносами, − всё это слепило глаза, сливаясь в какое-то подобие вертящейся на сумасшедшей скорости ярмарочной карусели. Табачный дым клубами поднимался к огромной хрустальной люстре. На сцене, задрапированной алым бархатом с золотыми буквами «ЯРЪ», небольшой цыганский ансамбль со скрипками и гитарами. Мелодию можно разобрать с трудом из-за нескончаемого гвалта и хохота в зале.

Подскочил официант, и угодливо изогнувшись, указал на столик, зарезервированный для барона. Сели. Тут же над ухом Митрофана раздался глухой хлопок и в бокалах запенился Мумм.

− С наступающим новым годом! − провозгласил тост барон.

Все выпили. Закусили копчёным осетром.

Митрофан, сидевший рядом с Закревской, поинтересовался:

− Вы действительно едете в Берлин по дипломатическим делам?

Девушка рассмеялась, мягко, как звенят бубенчики на катящей по первому пушистому снегу тройке.

− Мне ещё нет и двадцати, какой из меня дипломат. Но вообще, Володя не сильно сочинил. Я скоро отправляюсь в Берлин к своему жениху. Он служит в дипломатической миссии.

− Вот видите господа, никто не скажет, что Стюарт несёт вздор! − заявил барон и поднял второй бокал.

− Владимир Дмитриевич, а где же тогда обещанный русский хор? Или вы приняли за него цыган?– поинтересовался Пасхалов.

− Ни в коем случае! − Стюарт замахал рукой, призывая официанта, который, в самом деле, не отходил от них и стоял за спиной.

− Любезный, когда будет хор?

− С минуты на минуту, господин барон! Соблаговолите пока отведать расстегай со стерляжьей печенью?

Вместо хора на сцену гуськом выбежали напомаженные дамочки в белых накидках и с золотыми венками на голове. Выкатили арфу. К ней уселась самая крупная из выбежавших на сцену «гречанок», и томно подкатив глаза к потолку, начала манерно перебирать струны. Дамочки кружили вокруг неё, помахивая, за неимением оливковых, еловыми ветвями.

Представление было встречено одобрительным гулом зала. Через пять минут арфу уволокли.

Наконец по бокам сцены расселись балалаечники. За ними вышли румяные хористки. Встали неровным полукругом в центре. Вблизи их набелёные лица, жирно накрашенные губы и щёки, выглядели пародией на матрёшек, которых раскрасил пьяный ремесленник. Сарафаны певиц и атласные рубахи музыкантов идеально подошли бы к убранству оперных актёров европейского театра, желающих изобразить русских крестьян.

В центре уселся красномордый гармонист. Алая косоворотка подпоясана зелёным кушаком, на ногах новенькие лапти и шелковые белые онучи. Из-под фуражки с золотым кантом, свисает на левый глаз жидковатый чёрный чуб. Мутным взглядом поблуждал по залу. Замер. Подержав паузу, манерно запрокинул голову, и гаркнул мехами вовсю ширь. Выпучив как припадочный глаза, уложил извивающимися пальцами визгливый перебор.

Тут же вступили хористки с песней про «весёла молодца», коего сгубила некая жесткосердная девица. Продолжилось дело, как водится, каторгой.

Закончив, поклонились, взмахнув платками, и тут же затеяли хоровод под звон балалаек. Мелодия явно напомнила Митрофану тему из «Цыганского барона». Гармонист удалился неровной походкой.

− Зрелище весьма своеобразное, − заметил Пасхалов, вяло ковыряя вилкой в тарелке.

− Именно зрелище, − согласился Стюарт. − Людям подавай красивую картину, лубок, под стаканчик водки. Кстати, Маша, рядом с вами сидит господин Пятницкий, который морщится от моих слов, и я знаю почему.

Пятницкий кивнул и сказал:

− Нельзя это назвать народным русским хором. Сие представление так же далеко от народа, как и публика, тут собравшаяся и аплодирующая им. Это нельзя назвать искусством или даже грубой подделкой под искусство. Тут скорее что-то противоположное ему: пошлость и заурядность. Балаганный Петрушка на их фоне смотрится более выигрышно. Он, по крайней мере, не хочет казаться чем-то большим, чем ярмарочный шут. Тут же претензия на звание народных музыкантов! Являясь между тем сборищем случайных людей, не имеющих и близко души и голоса народной песни.

− Не слишком ли вы строги к ним? − удивилась Закревская жару, с которым говорил Митрофан Ефимович.

− Дорогая, господин Пятницкий знает, о чем говорит, и тут нет смысла спорить с его мнением. Он лучший знаток народной песни в Москве, − вступил Стюарт.

Митрофан с грустной улыбкой покачал головой.

− Да, возможно лучший, но это скорее, к сожалению, так как очень мало людей занимающихся этим вопросом. Я сейчас готовлю выступление, большой концерт истинно русского хора. Но когда это выступление состоится – большой вопрос. С моей стороны всё готово. Мы проводим репетиции уже несколько месяцев. Но требуются суммы на организацию, которыми я не располагаю. Барон, раз уж зашёл об этом разговор, возможно, посоветуете благотворителя, который мог бы помочь? Я сейчас ко многим обращаюсь с этим делом, вот дошла очередь и до вас.

Барон, чуть подумав, ответил:

− Митрофан Ефимович, я знаю вас много лет, и очень уважаю. У меня нет никаких сомнений, что народные песни хороши, раз вы так уверены в этом. Но с коммерческой стороны, это мероприятие будет провалом. Люди хотят видеть вот это! − он кивнул в сторону сцены. − Вы же, предложите им крестьянские песни, которые, как вы сами только что сказали, бесконечно далеки от московской публики. Так стоит ли овчинка выделки? Вас наверняка ждёт разочарование, а я не хотел бы видеть вас разочарованным. Это никак не пойдёт вам на пользу.

− Не согласен. Я верю, что в Москве найдётся достаточно людей способных оценить великую красоту народной песни, − уверенно ответил Митрофан.

Неожиданно в разговор вступила Закревская.

− А вот мне интересна идея господина Пятницкого. И я, пожалуй, даже знаю, что можно сделать.

Все обернулись к ней.

− Ранее не замечал в тебе талантов организатора концертов, − заметил барон.

− У меня и нет такого таланта, − ответила девушка. − Но много других. Например, я состою в благотворительном дамском обществе, которое располагает некоторыми возможностями. Мы, прямо сейчас занимаемся сбором пожертвований на организацию летней трудовой колонии для детей сирот и детей из бедных рабочих семей. Но дело идёт вяло, так почему бы не провести концерт с благотворительной целью? При нужном освещении в газетах и обществе, люди обязательно придут на выступление. Мы уже проводили в Петербурге подобные мероприятия. Они полностью окупались, и немалые средства шла на благотворительность. Непрофессиональный хор, крестьяне-артисты − необычная идея. Разумеется, есть риск, но кто знает, может именно эта новизна привлечёт публику. Лично я, полюбопытствовала бы. Потому берусь убедить совет общества в необходимости мероприятия. Но для начала, хотелось бы знать каковы расходы, и главное, можно предварительно послушать ваших артистов?

Пятницкий смотрел на неё с удивлением. Уже несколько месяцев он бесполезно стучался в разные двери со своим хором, и тут вдруг какая-то девчонка с лёгкостью обещает всё устроить.

− Это было бы прекрасно, госпожа Закревская, − вступил Пасхалов, видя, что Митрофан потерял дар речи – мы можем в ближайшее время устроить прослушивание прямо у нас в Этнографическом обществе, на Воздвиженке. А Митрофан Ефимович завтра же ознакомит вас с тем, какие потребуются расходы на организацию.

− Да, потребуются определенные средства, − заговорил Пятницкий. − У меня есть немало певцов тут, в Москве. Это фабричные рабочие, в основном из рязанских сёл. Но я хочу привезти крестьян из Александровки. Там есть просто невероятные голоса! Одна только Аринушка чего стоит. Вы будете потрясены, я обещаю!

− Хорошо, что у вас всё готово, − сказала Закревская. − Я пробуду в Москве ещё около месяца. Мы должны успеть всё сделать за этот срок.

Барон поднял бокал и отсалютовал всем собравшимся.

− Хоть я и настроен скептически, но почему бы и нет? Концерт, как говорится, не похороны! Пусть всё получится!

На сцену тем временем вышел конферансье и объявил:

− Несравненная, умопомрачительная, любимица императора… Надежда Плевицкая!

Зал взорвался. Многие вскочили со своих мест, тем самым заставляя остальных тоже вставать, чтобы увидеть выход певицы.

− А как вам, господа, Плевицкая? Что скажет музыкальная критика? − спросил Стюарт, стараясь перекричать шумевших поклонников певицы.

− Критика неуместна, − ответил Пятницкий. − Надежда Васильевна здесь на своём месте и безусловно прекрасна. Сообщу, что однажды имел честь выступать с ней в одной программе в Сокольниках, а знакомы мы, ещё с тех пор, когда она бежала из монастыря.

− Невероятно! Умоляю, расскажите эту историю! − попросила Закревская.

− Если очень кратко, − ответил, улыбнувшись, Митрофан Ефимович, – это было много лет назад, в Воронеже. Я случайно, проходя мимо Шапито, услышал прекрасный голос. Это и была Плевицкая. Ей было 16 лет, и она действительно бежала из женского монастыря. У нас с неё немного похожи биографии. Я тогда безуспешно пытался уговорить её бросить цирк, но она была увлечена им. И, кажется, ещё каким-то акробатом. Но, как видите, голос сам привёл её туда, куда и следует.

Они всей компанией присоединились к аплодисментам, которые начали утихать с первыми нотами оркестра. Лишь общий глубокий вздох прокатился по залу в наступившей тишине, когда она пропела:

…Белой акации, гроздья душистые

Ночь напролет нас сводили с ума…

Пятницкий смотрел на сцену, но мысли его были уже в родном селе. Нужно срочно ехать за Аринушкой и другими певцами. Предстоит много дел.

Глава 26

17 февраля 1911 год.

Снег окутал Москву невесомой пеленой. Редкие, крупные снежинки аккуратно ложились на крыши и дороги. Лихой ветер, потерявшийся в ранних сумерках, не звал их больше кружиться в танце. Только сани, скользящие по улицам заставляли снежинки на несколько секунд взлетать маленькими вихрями и вновь скучно опускаться на мостовую.

Митрофана трясло. От холода, от волнения, и от не вовремя подхваченной простуды. Накануне вечером подскочила температура.

Утром пришлось остаться дома, и зал к выступлению готовил Пасхалов.

Закревская заехавшая за ним перед концертом, успокаивала как могла.

− Митрофан Ефимович, не волнуйтесь, мы успеваем даже с запасом. Концерт без нас не начнут. Там Пасхалов, Володя, наконец, поможет, в крайнем случае. Ваши артисты прекрасно готовы. А вам необходимо принять прописанные порошки. Не хватало ещё слечь сейчас.

− Да, но я боюсь. Они ещё не были в этом зале. Хотелось бы хоть одну песню там попробовать до появления публики.

− Оставьте, Митрофан Ефимович! Вы проделали за этот месяц такую работу, что теперь осталось только пожинать плоды. Никто не знает, чего вам стоило собрать десятки крестьян из разных губерний и сёл, и создать из них прекрасный хор в такие сроки. Все, до единого, билеты распроданы. Всё будет хорошо.

− Я понимаю вас, Мария Игнатьевна. Вы свою работу выполнили. Предприятие вашего общества уже удалось. Требуемая сумма собрана. Но моя работа будет окончена только сегодня вечером. Слишком часто в моей жизни всё рушилось в самое последнее мгновение, когда казалось, что уже ничего плохого не может произойти. И сейчас я волнуюсь, как никогда. Ведь получается, что к этому событию я шёл всю свою сознательную жизнь. Если что-то пойдёт не так…

− Я знаю, − нахмурилась девушка. − Потому и не обижаюсь на вас. Иначе вы уже получили бы разнос за такие слова. Удачное выступление хора для меня так же важно. Я верила в вас с самого начала и буду счастлива вашему успеху.

− Не произносите этого слова, − успех. Можете считать меня слишком суеверным, но не произносите.

Экипаж подъехал к главному входу в Дом Благородного собрания на углу Охотного ряда и Большой Дмитровки. Митрофан буквально бросил пальто в гардероб и не дожидаясь дам поспешил в гримёрку. Там уже собралось большинство артистов. Праздничные крестьянские рубахи, сарафаны, панёвы и кички пестрили в глазах.

К Митрофану пробрался Пасхалов.

− Проходи сюда, − махнул он рукой. − Посмотри сцену.

Митрофан двинулся за ним.

Задник представлял собой большую картину поля со стогами сена. Вдалеке зеленела рощица. По краям сцены установили плетни. На них весели расшитые утерники и пара горшков. Постелили несколько цветных дерюжек.

С краю, между плетнём и лавками сидело какое-то животное.

− Это ещё кто там? Кошка? − спросил Митрофан, заглянув под лавку.

− Это барон приволок чучело зайца, − ответил Пасхалов. – Сказал, что сам добыл на охоте и для антуража подойдёт. Я не стал спорить. Спасибо хоть не медведь или тигр.

Пятницкий пожал плечами и махнул рукой.

Подошёл на край сцены и посмотрел в ещё пустой зал. Увидел, что кто-то сидит в самом дальнем углу. Присмотрелся и узнал, Аринушку Калабаеву. Быстро спустился в зал.

− Ты никак одна тут? − спросил Митрофан и присел рядом.

− Суетно там дюже. Голова от них как чугунок делается. Тут и присела, подале, − ответила Аринушка, разглаживая сарафан на коленях.

− Не горюй, выступим сегодня, и закончится суета.

− Дай Бог. В село бы скорее. Тяжко тут. Слободы − края не видно, насилу доехали сюды, избы огроменные, а дыхнуть нечем, воздух тяжёлый. Потолки, ажна голову задираешь как в церкви, а всё одно − тесно.

− Ну, потерпите, совсем чуть-чуть осталось.

− Так терпим, не такое терпели. Только никак ума не дадим меж собой, куды ты нас втянул, Митрофан Ефимович? Вот хоть возьми стулы бархатные, на каких сидим. Я таких сроду не видала, сесть страшно. Материю вымажешь, а хозяева рассерчают. К нам архиерей приезжал из Борисоглебска, так у него епитрахиль подешевше вышита, чем вон энта занавеха – Аринушка кивнула на занавес отделанный золотым кантом с греческими узорами. – Тута видать будуть барыни, да купцы в пинжаках, да енералы. И мы выйдем в панёвах домотканных, да в онучах. А как на смех подымуть? Мы и так с тяжким сердцем ехали. В Александорвке насмехаются. Кубыть цыгане мы. Гутарють, дескать: в балаган повезли. Хотять не сеять, не жать, а песнями на ярмарке промышлять. Дюже обидно такое слухать на старости лет.

− И не слушай, Аринушка, люди от темноты своей такие, а не от злости. А давай споём с тобой? Прямо сейчас!

Митрофан взял её за руку и начал:

Чтой-то звон, да чтой-то звон,

Да с нашей колокольни

Не про нас ли друг Ванюша всё бают-гутарят.

Услышав голос и знакомые слова, из-за кулис выглянула Маняша − дочь Арнинушки. Увидев, что в зале только свои, она осмелела и, выйдя на сцену, подхватила:

Пущай бают-гутарят, авось перестанут.

А мы с тобой друг Ванюша в любви наживёмся…

За ней, оглядываясь, и щурясь от яркого света, начали выходить и остальные певцы.

Зал Благородного собрания наполнился голосами крестьянской России. Митрофан уже не пел, а слушал этот прекрасный, звонкий, живой хор. Он уже точно ощущал, что, сегодняшний вечер будет началом того, к чему стремился всю жизнь. Его больше не трясло и не бросало в жар. Мечта, в которую никто не верил, сбывалась на глазах.

Глава 27

Спустя три часа Пятницкий всё еще не мог покинуть Дворянское собрание.

На минуту вырвался за кулисы, где одевались его усталые артисты. Попросив минуту внимания, поклонился бабам и мужика в пояс.

− Спасибо вам, дорогие мои. Вы ещё не понимаете, что тут сегодня произошло. Историческое событие. Я горжусь вами, и уверяю, мы у самого начала большого пути.

− Ну, дай Бог, Митрофан Ефимович, − ответила ему за всех Аринушка. − А то как попервам гул пошел, думали, погонють нас вожжами отседова, до самой Алесандровки. Ан нет, обошлось.

Митрофан рассмеялся.

− Не просто обошлось, а вы теперь в Москве люди известные. Завтра о вас все газеты напишут!

− Да живё тебе, Митрофан Ефимович, − удивилась Маняша. − Про нас и в газетах? Это вряд.

− Точно говорю. Вы сегодня прекрасно выступили.

На полуслове его перебил подкравшийся сзади господин в клетчатом пиджаке.

− Господин Пятницкий, вопрос для газеты «Русские ведомости». Сегодняшний концерт ваш несомненный успех. Но в зале находились самые разные люди. За моей спиной сидели почитатели новых течений, таких, к примеру, как символизм и футуризм. Они весьма низкого мнения о творчестве крестьян в сравнении с высокой современной культурой. И не в восторге от пропаганды архаики. Что вы могли бы им ответить?

− Слепые они. Не видят, что эти песни, прекрасные творения великого народа. Изумительные произведения русского искусства. Кто они − эти люди? Это всё Иваны, не помнящие своего родства.

− Вы сейчас выразились достаточно обще. Можно для наших читателей пояснить, в чем конкретно ценность народного творчества?

Тут не выдержала Закревская, стоявшая до этого сзади.

− Господа, можно сказать и мне вставить пару слов, Митрофан Ефимович болен, у него температура, а он еле стоит на ногах. Позвольте ему уже отправиться отдыхать.

− Да, господа, я прошу прощения, но действительно держусь из последних сил. И покидая вас, я хотел бы дать слово господину Пасхалову. Он член Этнографической комиссии, отличный музыкальный критик, и помогал мне всё это время. Прямо сейчас пишет научную работу, разъясняющую тонкости восприятия народной песни. Он отлично ответит на ваш конкретный вопрос.

Митрофан поклонился и направился к выходу…

Журналисты повернулись к Пасхалову, которого не замечали до этого. Вячеслав Викторович, изнывавший от желания высказаться начал напористо и звонко:

− Господа, вопросы ваши естественны. Даже такой корифей как Римский-Корсаков признавался, что законы русской народной песни ему не ясны. А ведь термин «сложность» для многих несовместим с народной песней. Она кажется примитивной и безмерно далёкой от истинного искусства. Но старинная песня технически настолько сложна, что недоступна для уха средней чуткости.

− Вы хотите сказать, что интеллигентный образованный человек, может не понять крестьянина? − выкрикнул кто-то из-за спин людей обступивших Пасхалова.

− Я лишь хочу засвидетельствовать, что вековое разобщение образованных классов и народа сказалось и в отношении музыки. Вы привыкли все продукты искусства получать в готовом, разжёванном виде. Для детей городской культуры пение «а капелла», без дирижёра и репетиций является невыполнимой задачей. В деревне поют без подготовки, без регента и камертона. Только тонкий слух, в таких случаях, спасает их от фальши или понижения в концах. И он есть у народных исполнителей!

− Неужто у неграмотных баб и мужиков есть своя метода? Разве не поют они, кто в лес, кто по дрова? Каждый сам себе?

− Вопрос простителен лишь человеку далёкому от музыкального образования. Вы могли слышать сегодня на концерте, как запевала ведёт главную мелодию, а когда к нему присоединяется хор, то каждый его член разрабатывает ту же мелодию сообразно своему воображению, то отдаляясь от запевалы, то снова сближаясь с ним. Да, песня не всегда поддаётся делению на такты. Но это не от безграмотности крестьян. Напротив, этот стиль является уникальной особенностью русской песни. Причина перемены размера – не мелодия, а текст! Не желая скомкать красивый оборот речи в стихах, певец ради этого изменяет ритмическую часть голосового узора. И в этом есть определённая эстетическая закономерность.

− Не слишком ли вы превозносите именно русскую песню? В Европе так же есть богатые традиции и не менее интересные произведения.

− Отвечу вам словами европейца. Профессор Вестфали считает, что русская народная песня, по своему богатству, бесспорно должна занимать первое место среди всех народов земного шара. Не стоит недооценивать крестьян. Коллективный народный разум создал эти песни. Он впитал мудрость поколений, столетий и многих людей. К примеру, Аринушка Колобаева, исполняет песню о Деве Марии. Сегодня она пела вариант стиха, где жиды, обращаясь к Божьей Матери, говорят: «не мы девушка, не мы Христа распяли».

Ни у малороссов, ни у одного славянского народа нет такого обращения к Богородице. Лишь только одни поляки называют её Святая Девушка. Откуда в Воронежской губернии, в памяти народной эта песня? А это ведь только один, маленький пример единства культуры. Получается, в вас господа меньше Европы, чем в крестьянке из села Александровка! Вы свои песни услышали от иноземцев в театре, а она от своей матери в поле.

− Это звучит настолько удивительно, что сложно поверить…

− Действительно, нельзя не удивляться, что в старину, русские крестьяне говорили музыкальным языком близким к языку творцов фуг и сонат, и что русский народ без помощи учителей добыл целый ряд тех же музыкальных средств, коими пользуются серьёзные, образованные композиторы. Ни у одного народа нет таких богатых в гармоническом отношении песен, как песни русские.

− Возможно вы правы, но не слишком ли тогда сложно всё это? Ведь то, что вы сказали, понимает лишь малое число членов консерватории и этнографического общества.

− Русская песня, как и всякое настоящее искусство, представляет собой ценность абсолютную и безотносительно к уровню знаний слушающего. Суть этой ценности – ярко выраженный уникальный стиль с встречающимися только тут, и нигде более, приёмами. Это главный критерий искусства самой высшей пробы, коему в полной мере соответствует народная песня.

Митрофан, одеваясь в гардеробе, услышал аплодисменты прервавшие речь Пасхалова.

Обернулся к выходу и столкнулся с господином в модном, полосатом пиджаке. Золотистый жилет с вышивкой обтягивал выдающийся живот. Пуговицы, казалось, еле держались, и могли в любую секунду дробью рассыпаться по паркету. Золотое пенсне чуждо торчало на широком, рязанском лице. Бордовые щёки раздувались сытой важностью…

− Господин Пятницкий! − начал он, придержав Митрофана за плечо пухлой рукой. − У меня к вам есть очень хорошее деловое предложение. Я не займу только две минуты, и вы точно не пожалеете!

− Слушаю вас, − ответил Митрофан, из вежливости, уже догадываясь, кто этот господин.

− Позвольте представиться, Прохор Дмитриевич Шевлягин, хозяин ресторана «Золотой фазан». Вы вероятно слышали, у нас собирается исключительно состоятельное общество, и господа получают всё самое лучшее. В том числе, в качестве развлечений. Я был в зале, и поговорил с авторитетными людьми, разбирающимися в таких делах. Все в один голос уверяют, что ваш хор будет гвоздём этого сезона. И я готов предложить очень хорошие деньги, за выступления в моём ресторане. Я имею ввиду серьёзную сумму, и уверяю, даже «Яр» не заплатит вам больше. Предлагаю обсудить все тонкости завтра за обедом. Как вы на это смотрите?

− Я никак на это не смотрю, и выступление в ресторане невозможно. Извините, я плохо себя чувствую, и вынужден откланяться, − ответил Митрофан, пытаясь обойти грузную фигуру ресторатора.

− Постойте, вы верно неправильно меня поняли, − Шевлягин вновь встал на его пути. − Господин Пятницкий, разве не желаете хорошо заработать? Или кто-то уже предложил вам контракт? Так вы скажите, берусь перебить любую сумму.

Митрофан отодвинул его руку и медленно, почти по складам произнёс:

− Достаточно и без нас желающих опошлить и унизить русскую песню пьяным ресторанным гаем. Подите прочь.

Не слушая более ничего, вышел на улицу. Вдохнул свежий, морозный воздух. Закревская помахала ему рукой из ожидавшей напротив входа пролётки. Митрофан махнул в ответ. Отойдя на пару шагов, обернулся и посмотрел на здание. Колонны тянулись вверх, к низкому небу, что тихонько сеяло снег на московские крыши и мостовые. Из окон мягко лился свет, окрашивая крупные снежные хлопья тёплым желтоватым цветом. Он попробовал поймать языком снежинку и улыбнулся. На Спасской башне ударили куранты.

«Пора», − подумал Митрофан, и шагнул к экипажу.