– Меня зовут Сергей Иванович Артемьев, я профессор и руководитель научно-промышленного комплекса особой территории Надежда, где мы сейчас находимся, а также полномочный представитель президента Российской Федерации. От имени нашего коллектива приветствую вас, и чтобы не терять время сразу скажу, что всё, о чём на прошлой встрече говорили наши сотрудники с вашими офицерами истинная правда. Да, в ближайшее время намечается экспедиция в прошлое. Дистанция переноса – сто восемнадцать лет. Вопрос согласован и профинансирован на самом верхнем верху. Наибольшая проблема состоит в том, что в предстоящей операции необходимо задействовать примерно тысячу разных военно-морских специалистов, а в нашей команде такого количества исполнителей нет.
– Но почему и каким образом именно мы должны откомандировать такое число спецов, снимая их с боевого дежурства? – нахмурился адмирал.
– Вы нас неправильно поняли, уважаемый Сергей Иосифович. Нам требуются моряки, опытные, достойные, патриотичные, смелые, готовые вступить в бой за Россию. И это совсем не значит, что они будут из состава Тихоокеанского флота. Просто ваши базы ближе и ваши люди лучше знают театр боевых действий. У нас в стране, слава богу, есть ещё три флота, и времени вполне достаточно, чтобы люди могли сюда добраться. К тому же мы подумали, что ни один уважающий себя боевой офицер не откажется от возможности поучаствовать в реальных исторических событиях, получить бесценный опыт и возможность говорить своим сыновьям, что участвовал в Русско-Японской войне. Но, если мы обратились не по адресу, просим нас простить, – профессор кивнул головой, махнул нам рукой и повернулся к выходу.
– Э-э-э, подождите, Сергей Иванович, – встал адмирал, – вы что же подумали, что мы струсили?
В зале поднялся невероятный шум и крик, многие офицеры вскочили с мест и пытались что-то гневно говорить, размахивая руками. С первого ряда встал знакомый мне капитан первого ранга Супрунов и, вскинув руку, громко крикнул:
– Товарищи офицеры! Ведите себя достойно, стыдитесь.
Зал успокоился, и адмирал немного смущённо продолжил:
– Я задал вам такой вопрос, как командующий флотом, не имел права не задать. Но, как моряк и патриот, я целиком и полностью за. Немалая часть нашего большого коллектива является членами патриотического клуба «Цусима». Русско-японская война – это наша непреходящая боль, и интерес к ней не ослабевает. Более того, когда Николай Васильевич сообщил нам о вашем предложении, на нас обрушилась лавина заявлений. На сегодняшний день у нас в списке желающих участвовать в экспедиции свыше пяти тысяч человек. И заявления продолжают поступать. Мы со штабом прикинули, и, включив экспедицию в план боевой учёбы, решили откомандировать тысячу добровольцев. Но принципиальным вопросом остаётся безопасность участников. Скажу прямо, я категорически не желаю посылать матерям похоронки в мирное время.
– Я вас понял, – ответил профессор и кивнул мне.
Я встал на подиуме и повернулся к Александру:
– Саша, дай свой ствол, я знаю, ты всегда его носишь.
– Ты в своём уме, – он слегка растерялся.
– Дай, дай, ты же знаешь, ничего не будет. А то следующий раз буду таскать с собой свой «чизет».
Александр нехотя достал и протянул мне пистолет. По залу пробежал шёпот, и все затихли. Я выщелкнул магазин и показал адмиралу и офицерам боевые патроны. Вставил, передёрнул, снял с предохранителя и на расстоянии сантиметров в десять чуть с наклоном приставил к виску. Адмирал резко побледнел, и на его лице выступили веснушки. В зале кто-то охнул, в переднем ряду кто-то дёрнулся ко мне, а потом все замерли. Выстрел, другой, третий. Пули с жужжанием ушли вверх. Я поставил пистолет на предохранитель и вернул Александру. Сказать по правде, он тоже был под впечатлением. Через полминуты гробовой тишины все бросились меня тискать, осматривать и ощупывать. Кое-как адмирал установил порядок, заставив всех рассесться на места. Потом я показал фокус с зажигалкой и вернулся на место.
– Каждый из участников экспедиции получит точно такую же личную броню, – проговорил профессор.
Не успел он закончить, как все вскочили с мест и окружили нас. Посыпались десятки разных вопросов по существу и нет. Я смотрел на моряков и понимал, что в целом задача решена, осталось только уточнить персональный состав и технические нюансы. А для этого с нами и поехал Иван Петрович Буслаев наш глава администрации. Он уединился с адмиралом и двумя капитанами первого ранга и что-то начал с ними обсуждать, попутно записывая и наговаривая в свой коммуникатор.
Моряки предложили встретиться завтра для обсуждения важных подробностей. Оказывается, они уже привезли проекты кораблей, и требовалось лишь уточнить их тактико-технические характеристики, и оснащение. Убедившись, что все моряки будут нормально устроены в гостинице, мы отправились в Доброград.
Пока ехали, Александр сказал всё, что он обо мне думает:
– Ты, что, придурок? Предупреждать надо. Когда-нибудь доведёшь меня до кровоизлияния в ум. От твоих дешёвых фокусов я чуть губу не откусил. Ну, да, да, знал я про вашу спецобработку, но забыл, – он ещё немного поворчал, а потом рассмеялся, – здорово ты мореманов ошарашил. Три выстрела в железную башку, и они в кармане.
– Каждый дуркует по-своему. А как ещё этакую орясину было переломить? – невнятно оправдался я.
На другой день с утра пораньше я прихватил свои наброски и отправился в Порт-Надежду. В клубе нас встретили офицеры разных специальностей, среди них оба капраза Супрунов и Марычев и трое гражданских. Последние оказались инженерами судостроителями.
После подробного обсуждения судостроители одобрили нашу задумку заказать корабли в Германии на верфях Круппа, а за основу нашего боевого корабля взять германский линейный крейсер, а фактически – линкор «Дерфлингер».
Даже в реальном исполнении без существенных изменения и структурных модификаций корабль должен был потрясти японцев своей скоростью и мощью, а тем более после тотального усовершенствования.
В предварительном проекте модифицированный линкор получался таким: водоизмещение 27 тыс. тонн, длина 210 метров, ширина 29 метров, осадка по носу 9 метров, по миделю – 11. Вооружение: главный калибр 12 дюймов (305 мм) с длиной ствола в 50 калибров, восемь орудий в линейно-возвышенных башнях, две спереди, две сзади. Средний калибр – 6-дюймовые орудия по 4 на борт в казематах в середине корабля, и противоминная «мелочь» 88 мм по две спереди и сзади.
В отличие от оригинала инженеры решили вместо паровых машин тройного расширения ставить четыре паротурбинные установки общей мощностью 72 тыс. л.с. с отоплением 20 тонкотрубными котлами высокого давления с нефтяным питанием. Оба комплекта турбин высокого и низкого давления имели прямой привод непосредственно на гребные валы. По расчётам мощность машин и четыре гребных винта позволяла разогнать огромный корабль до 32 узлов, а после модернизации на 6-8 узлов больше. Помимо всего прочего разные инженерные заморочки позволяли значительно уменьшить вибрацию корпуса, бортовую и килевую качку и повысить КПД всей машинерии, что при заправке в 6 тысяч тонн нефти обеспечивало дальность хода в 10000 морских миль.
В отличие от прототипа помимо турбин и с учётом огромного потребления электричества планировался монтаж пары дизелей и генераторов суммарной мощностью 3000 квт. Для того времени это нововведение тоже смахивало на маленькую революцию в судостроении.
Но это ещё что. Когда я объяснил инженерам, что обработка нашими преобразователями увеличит прочность корабельного металла более чем в десять раз, то они чуть ли не зарыдали от восторга. Теперь обшивка обычным железом толщиной десять сантиметров после модификации могла дать такую же защиту, как метровой толщины крупповская броня! Мало того, что такой брони нигде не производили, поскольку это невозможно, но, если бы она и существовала, то даже теоретически пробить её нельзя. Нечем. А самое главное, корабль значительно облегчался. И, если на броненосцах того времени вес брони занимал до трети водоизмещения, то у нас не больше пяти процентов. А это добавит дополнительный объём топлива, ещё несколько узлов скорости и тысячу миль дальности. К тому же использование одинаковых относительно тонких листов в продольном наборе позволит заметно упростить и ускорить обвес корпуса, создавать кривизну обшивки в двух плоскостях и значительно упрочить стыки плит.
Вооружение решили заказывать у того же Круппа, у которого уже должен быть в разработке проект 305 SKL/50. Это морское орудие позволяло запросто закинуть снаряд весом в 405 кило на 110 кабельтовых (20,4 километра). К тому же наш инженер-оружейник обещал качественно улучшить эту монструозную пушку. Небольшой проблемой оставалась строгая специфичность зарядов и снарядов, поэтому придётся закупать в Германии все боеприпасы из расчёта 5-6 боекомплектов на ствол, поскольку на другом краю шарика взять их будет негде.
Отдельное место в проекте заняла система управления огнём (СУО), о которой в 1900 году никто и слыхом не слыхивал. А по сути именно эта система и позволяла правильно, согласованно и точно стрелять всем орудиям крейсера. Но, чтобы не выпадать из временной идентичности в СУО решили использовать самый простой механический вычислитель.
После всех изменений проекта получился уникальный корабль, и, что важно, все новинки являлись разработками германских судостроителей 1915-25 годов, так что совесть нас особо не мучила.
Безусловно, корабль получался уникальный, но для скрытного перехода из Германии вокруг Африки через три океана в Жёлтое море, а также для автономных боевых действий ему был жизненно необходим корабль обеспечения.
Мы вертели ситуацию и так, и этак, но каждый раз приходили к выводу, что таким кораблём поддержки может быть только большой грузовой балкер. Однако с его постройкой пришлось поломать голову. Проблема состояла в том, что в те времена суда с дедвейтом в 50 тыс. тонн ещё нигде не строили. А предстояло построить именно такую махину длиной в 180, шириной в 32 и высотой 15 метров, с пятью парами трюмов и четырьмя палубными кранами на 30 тонн подъёма с воды. Но в отличие от подобных мирных судов нашего времени наш балкер получит восемь 105-мм орудий, по четыре на борт, четыре крупнокалиберных пулемёта на крылья мостика, а также четыре скоростных торпедных катера, которые в походном положении будут находиться в верхних этажах четырёх последних трюмов.
Три из десяти трюмов балкера станут нефтяными танками. Четвёртый трюм наполнит пресная вода. Пятый станет складом боеприпасов для всей артиллерии эскадры. Шестой трюм займут ГСМ, и все иные технические жидкости, там же будет находиться склад запчастей и всё боцманское хозяйство. Последние четыре трюма инженеры разделили на два этажа: в верхних будут парковаться торпедные катера, храниться торпеды и снаряды к ним, в нижних – разместятся разные склады, жилые помещения катерников и госпиталь. Ну и, наконец, четырёхэтажная задняя надстройка, в которой, помимо ходовой рубки, навигационных, дальномерных и сигнальных постов разместятся все жилые помещения, две кают-кампании, камбуз, продуктовый и вещевой склады, прачечные и бани. А под ней машинный зал со всеми его агрегатами.
Не смотря на, казалось бы, неразрешимую проблему, мы всё-таки умудрились отыскать в Германии верфь, строящую большие гражданские суда – «Бремерверфт» в Бремене, кстати, тоже принадлежащую Круппу.
До самого вечера мы сводили концы с концами и подсчитывали расходы. В итоге выяснилось, что уникальный линкор со всей начинкой «под ключ» и 6-кратным запасом боеприпасов нам обойдётся в 30 миллионов золотых имперских рублей по курсу 1900 года, не менее уникальный балкер – примерно в 20 миллионов. На разные откаты я положил ещё пять миллионов, и примерно 5 на непредвиденные и текущие расходы. Итого по грубым прикидкам с большим запасом получалось 60 миллионов золотом. Помимо них заложили в смету стратегический резерв миллионов в 40. Итого нам нужно было достать сотню миллионов имперских золотых рублей, тоесть без малого 78 тонн золота.
Оставив судостроителей доводить проекты до ума, мы вернулись домой, чтобы поломать голову, над поиском способов «прихватизировать» золото Колчака, то самое золото, которое бесследно пропало, и вот уже сто лет его никто не может отыскать. Подобно персонажу известной басни про мартышку, мы с мужиками и так, и этак вертели тему, но ничего путного не надумали, и тогда я обратился к профессору Луцкому.
– Дмитрий Анатольевич, – я придержал профессора сразу после занятий, – не могли бы вы уделить мне пять минут.
– Слушаю, Павел Сергеевич, – он чуть улыбнулся уголками губ, – чувствую влияние Вероники Владимировны. Ваша речь начала избавляться от жаргона, словесного мусора и вплотную приблизилась к классике.
– Вы неправы, мы и раньше старались соответствовать, а теперь и подавно, – продолжал я изощряться. – Общеизвестно, что во времена Гражданской войны адмирал Колчак принял на хранение немалую часть золота Российской империи. Часть этого золота была потрачена на закупку оружия и снаряжения, часть вернулась в казну Советской России, а треть бесследно исчезла. Нам необходимо максимально точно знать обстоятельства этого загадочного дела.
– Это очень интересная, запутанная, и я бы сказал таинственная история, и вы явно погорячились, говоря о пяти минутах. Сделаем так. Собирайте команду, и я прочту вам лекцию о пропавшем золоте империи.
– Когда?
– Да, хоть сегодня. Сейчас ступайте обедать. Потом часок отдохните, и, – он посмотрел на часы, – в три часа милости прошу в первую аудиторию.
– Благодарю, непременно будем, – я щёлкнул каблуками и откланялся. Профессор уже откровенно улыбался, глядя на мои ужимки.
А я и сам понимал смехотворность своего поведения, но наставница велела тренироваться. Всё-таки человеку двадцать первого века нелегко сразу скинуть накопившуюся за сто с лишним лет коросту циничного безверия и хамства и поставить себя на место благородных предков.
В три часа пополудни наша команда внимательно слушала профессора:
– В начале 1915 года в разгар Первой Мировой войны правительство Российской империи приняло решение перевезти большую часть золотого запаса из прифронтовых западных губерний вглубь страны, и разместить его в хранилищах казанского отделения Госбанка. После Октябрьского переворота туда же отправились государственные сокровища и ценности из Петрограда и Москвы.
В апреле 1918 года положение на фронтах резко осложнилось, и чрезвычайная комиссия Совнаркома занялась эвакуацией ценностей из районов боевых действий. Тогда в Казань поступило золото из Тамбовского, Воронежского, Елецкого, Курского, Козловского, Могилёвского, Сызранского и Пензенского отделений Народного банка. В июне привезли золото из Самары. На начало июня 1918 года в Казани сосредоточилось свыше 600 млн. рублей золотом и 200 млн. рублей серебром. Остальную часть золотого запаса России – 440 млн. рублей разместили в хранилищах Нижнего Новгорода.
Обстановка продолжала осложняться, и кризис грянул там, где не ждали, в Сибири.
Дело в том, что захваченных во время войны пленных венгров, чехов, сербов и словаков было решено от греха подальше эвакуировать на Дальний Восток и оттуда морем развезти по домам. Их условно свели в три дивизии ипо частям отправили по Транссибирской магистрали на восток. Эшелоны с военнопленными из так называемого Чехословацкого корпуса растянулись по всей железной дороге от Волги до Байкала. В мае 1918 года они восстали и во время гражданских беспорядков захватили крупнейшие города на всём протяжении Тренссиба.
Летом фронт вплотную приблизился к Казани. Отступающие большевики в начале августа успели вывезти всего 100 ящиков с золотом. В ночь с 6 на 7 августа сводный русско-чешско-сербский отряд под командованием Каппеля дерзким броском с реки и с суши захватил Казань. В отделении Государственного банка его ждала огромная добыча – 30 563 пуда (483 тонны) золота – в монетах, слитках, заготовках и изделиях. С этого момента и начался отсчёт потерь российского золотого запаса.
Белогвардейцы пароходами вывезли золото в Самару, но транспортировка ценностей проводилась наспех с преступной небрежностью, без составления описей, россыпью, без сортировки, а в качестве тары применялись даже старые солдатские вещевые мешки. Затем ценный груз пятью эшелонами отправился в Уфу. Не успели начать разгрузку, как последовало новое распоряжение: переправить золото в Сибирь. В ноябре «золотые» эшелоны прибыли в Омск, разгрузились, и их содержимое легло в хранилище омского отделения Госбанка.
Почти полгода золото империи оставалось без учёта и присмотра, и лишь в апреле 1919 года Омский совет министров принял решение провести перепись ценностей. Через месяц появился официальный акт переучёта: золото в монете, слитках, полосах и кружках, самородное золото, серебристое золото, золотистое серебро и платина общей стоимостью 645410610 рублей. Кроме российских, имелись и золотые монеты 14 стран мира.
Как свидетельствуют архивные материалы, верховный правитель Колчак произвёл шесть изъятий золота, отправляя ценности за рубеж через Владивосток. Первое такое изъятие состоялось 10 марта 1919 года ещё до начала процедуры пересчёта. Перед отправкой ящики не вскрывались, их содержимое не пересчитывалось и не взвешивалось, поэтому общую сумму отправленных ценностей определить невозможно. Вторая отправка датирована 19 июля, на следующий день во Владивосток отправились ещё одна партия золота в российской и иностранной монете.
8 и 18 сентября из Омска опять отослали две экспедиции с золотом. Правда, здесь произошла осечка – золото по пути из Читы в Хабаровск перехватил атаман Семёнов. Судьба этой партии остаётся неизвестной.
Как выяснилось позже, на русское золото союзники поставляли Колчаку списанное и устаревшее оружие, ненужные обмундирование и медикаменты, залежавшиеся на складах после Первой мировой войны. Всего правительство Колчака растратило из золотого запаса России не менее 215 млн. золотых рублей.
Осенью 1919 года под напором Красной Армии и сибирских партизан колчаковцы эвакуировали золото эшелонами из Омска в Иркутск. Хронология этого перегона такова:
– 7 ноября 1919 года из Омска отправились четыре литерных эшелона, состоящих из 28 четырёхосных вагонов с золотом и 12 вагонов с банковским персоналом под охраной егерского отряда особого назначения во главе с капитаном Ермохиным.
– 14 ноября у разъезда Кирзинский (1024-я верста Омской дороги) в хвостовой вагон с охраной поезда литеры «Д» врезался поезд литеры «В». Пострадали 147 человек. Один из «золотых» вагонов слетел с рельсов и был развёрнут поперёк пути. 260 ящиков с золотом подверглись перегрузке;
– 18 ноября произошёл обрыв вагонов у станции Ново-Николаевск;
– 24 декабря по приказу союзного командования чехи взяли под охрану колчаковский поезд и «золотые эшелоны»;
– 4 января чехи по акту официально приняли охрану золотого запаса в 5126 ящиках и 1678 мешках с золотом (разгрузка и загрузка велись под чешским «наблюдением»);
– 5 января 1920 года в Иркутске большевистский комитет принял решение пустить поезд Колчака и «золотой эшелон» в Иркутск. На станции Половина к охране поезда совместно с чехами допустили людей из местных повстанческих формирований, а утром 14 января 1920 года на станции Иннокентьевская составы отогнали на запасной путь и отцепили от паровозов. А. В. Колчак и «золотой эшелон» были отправлены в Иркутск, там правителя и его премьер-министра В. Пепеляева арестовали.
– В акте передачи золотого запаса от чехов Политцентру обозначено 678 мешков и 5143 ящика с золотом, находившихся в 28 вагонах. В семи вагонах находились платина и серебро. Тысяча мешков с золотом бесследно пропала.
В начале февраля начались бои с каппелевцами, и 7 февраля по приговору Иркутского ВРК, и Реввоенсовета Колчака и Пепеляева расстреляли. 2 марта из Иркутска выехала последняя чехословацкая воинская часть, а 7 марта в город вступили части Красной Армии.
После перерасчёта ценностей в Москву сообщили, что чистый вес золота составил 21442 пуда 29 фунтов 68 золотников. Особая комиссия провела перерасчёт и перегрузку золотого запаса, и 22 марта эшелон с золотым запасом покинул Иркутск по направлению на Казань. Опись, проведённая уже в ноябре 1920 года, показала, что в казанское банковское хранилище вернулось сибирское золото на 395 млн. рублей. Тоесть в течение двух лет, пока золото России таскали туда-сюда 250 млн. золотых рублей или 194 тонны золота бесследно пропали.
Наконец-то мозаика сложилась. Мы всей командой с курвиметром и секундомером засели за карту и начали прикидывать разные варианты изъятия. Немного поспорив, решили брать «золотой» эшелон сразу после столкновения на 1024 версте вблизи разъезда Кирзинский. Там пострадала охрана, ехавшая в последнем вагоне, началась неразбериха с перегрузкой золота, которое наспех ночью под дождём со снегом распихали по вагонам кое-как. Отвратительная погода наверняка заставит охрану поторопиться и потерять бдительность. В такой ситуации умыкнуть повреждённый эшелон литеры «Д» не составит большого труда. Почему мы остановились на изъятии всего одного эшелона? Расчёт прост. В одном вагоне находилось 260 ящиков по 50 кг каждый, итого 13 тонн. Известно, что всего из Омска отправились 4 эшелона общей численностью 28 вагонов с золотом и 12 с охраной и персоналом. Тоесть один эшелон состоял из 7 «золотых» и 3 пассажирских вагонов. Таким образом, один эшелон вёз 91 тонну золота. Нам этого количества вполне хватало.
По предварительному плану за золотом должны отправиться три двойки боец-стрелок: Сфера-Ромео, Стингер-Черчилль, Хакас-Рокки, с местным оружием и в местной форме. При этом главным аргументом в ходе операции должен стать биокорректор, заряженный сильнейшим снотворным, а оружие решили использовать в самом крайнем случае. Основной идеей предстоящей операции было незаметное исчезновение эшелона с минимумом жертв. Ещё одной острой темой обсуждения стал способ переправки золота через портал. Остановились на варианте рельсовой эстакады в разгонной части корпуса с двумя колеями российского и европейского стандарта.
За всеми организационными хлопотами прошла неделя, и этот бесконечный марафон вдруг прервал звонок коммуникатора, с экрана которого взволнованная маманя сказала только одно слово:
– Началось.
Я, бежал, разбрызгивая лужи, пулей залетел домой и, естественно, опоздал. Лару увезли в медицинский сектор Центра. Попытка пробиться туда с позором провалилась. Вежливая врачиха сказала, что в принципе нет запрета присутствия будущего отца при родах, хотя лично она считает это извращённым любопытством, к тому же сама Лара категорически против моего участия. Она прямо заявила, что нечего смотреть на это безобразие и заставлять её в трудный момент испытывать чувство стыда. Я целиком и полностью был согласен с ними обоими, но хотел быть немного ближе к жене и потому обрадовался, когда мне позволили расположиться в холле, предупредив, что первые роды процесс относительно долгий. Но тогда для меня не имело значения час пройдёт или двадцать, и то и другое для меня было одинаково много. Радовало одно, что всё время ожидания молчал коммуникатор. Все друзья, соратники и сотрудники прекрасно понимали, что в данный момент лучше меня не трогать.
Под утро в пустом полумраке холла я начал грезить наяву с открытыми глазами. Мне померещилось, что рядом на диванчике расположился рыжий улыбчивый парнишка и успокаивал меня, обещая нормальные роды и крепкого здорового сына. Я уже хотел спросить Фила, откуда ему про то известно, как в конце коридора открылась дверь, вышла та самая врач и направилась ко мне, устало улыбаясь. Фил, конечно, мгновенно смылся.
– Поздравляю, Павел Сергеевич, у вас сын 3800 и 53.
– Что, 53, – я слегка ошалел.
– Длина у него 53 сантиметра. Пока только длина, рост будет, когда на ноги встанет, – усмехнулась врач, снимая шапочку и тряхнув короткой стрижкой.
– Это много, или мало? – я пока ещё не мог сообразить, что стал отцом.
– Нормально, можно сказать идеально. Основные показатели здоровья тоже близки к идеальным. Редкий случай. Ваша жена молодец, сильная женщина. Повезло вам. Ещё раз поздравляю. Можете идти домой. Сейчас ей нужно отдохнуть хотя бы часов десять, а лучше сутки. Вечером позвоните, дежурный врач всё вам скажет. А завтра можете переговорить с женой по коммуникатору. Всего доброго, – она кивнула, повернулась и ушла по коридору.
Дома без Лары и детей, которых забрали родители, было пусто, холодно и тоскливо. А поскольку я не привык размениваться по мелочам, то от радости и тоски выкушал в одно лицо 0,5 водочки и пьяный, не раздеваясь, завалился на диван и проспал до утра. Проснулся в разгар похмелья от вызова по коммуникатору и не сразу врубился утро сейчас или вечер. Звонил профессор Артемьев:
– Привет, папаша, поздравляю с наследником. Очухался хоть маленько?
– Да, почти, ик. Всё нормально, ик. Спасибо, ик. – я постепенно начинал соображать.
– Насколько я знаю, Лару выпишут только через три-четыре дня. О всяких детских вещах наверняка позаботится твоя мама, а тебе, чтобы не мотаться без прикаянья, советую подскочить на Паужетку к корпусу хроноустановки. Она фактически готова, посмотри своим глазом и, если всё без укоризны, то может быть и опробуешь её. Ты ведь хотел вернуть своих погибших друзей…
Профессор не успел договорить, как я уже вскочил и, отравляя атмосферу выхлопом, направился к туалетной комнате:
– Уже еду, только физиономию сполосну и пёрышки почищу. Пусть персонал приготовит снаряжение: камуфляж, автомат, разгрузку с десятком магазинов и РПГ с выстрелами.
– Подъезжай через пару часов, жду, – и профессор «повесил трубку».
«Алка-Зельцер», пол литра крепкого бульона, контрастный душ и могучая печень сотворили чудо. Через час я заскочил в соседний коттедж к родителям. Там царила счастливая суета, которую возглавляла маманя. Она разбирала и раскладывала доставленные курьером детские вещи и весь приклад новорождённого, вплоть до ванночки и кроватки.
– Ой, сыночек, здравствуй дорогой, – сразу заворковала она, пытаясь уделить мне внимание, не прекращая заниматься прежним делом, – поздравляю тебя. Вот счастье то, теперь у нас внучок есть. Уж я-то о нём позабочусь.
«Бедная Лара, – подумал я, – придётся ей как-то пережить лавину внимания, которая свалится на неё, а, главное, на сына».
Немного поговорив с отцом и дедом, я понял, что теперь в обоих домах я человек крайний. Перед уходом я отвёл их обоих в сторону:
– Дед, отец, на днях, возможно, здесь появится отец наших ребятишек Саши и Танюшки. Не спрашивайте, как я это сделаю. Вам надо осторожно подготовить маманю и самих ребят. Я думаю, пару месяцев Лара с младенцем побудет у вас, пока восстановится и освоится с новым состоянием, а мы с Юрием и ребятами в это время поживём в нашем коттедже. С одной стороны, я буду бывать у вас ежедневно, с другой – мы с ребятами поможем их отцу привыкнуть к новым условиям. А потом они переедут в свой собственный дом.
Дед и отец удивлённо на меня поглядывали, помня о том, что наши ребятишки круглые сироты, но, переглянувшись, пожали плечами и обещали всё сделать, как надо.
На разросшейся до состояния промышленного города Паужетке царило необычное для поздней осени оживление. На днях запустили третью термальную электростанцию, полдюжины цехов и новый комплекс хроноустановки. Профессор встретил меня в конференц-зале:
– Принимай аппарат, мастер, – и он довольно хохотнул, – вчера прогнали его по всем режимам и досконально протестировали управление и узлы. Всё работает безупречно. Иди, смотри и знакомься. Э-э, сударь, да от тебя бодуном потягивает, пьянствовать изволили, милейший?
– Вы, Сергей Иванович, нашли бы иной повод поиздеваться, над счастливым молодым отцом.
– Как над тобой можно издеваться, вон весь зеленоватый, а от радости светишься, не смотря на изрядный похмельный головняк. Может накапать грамм сто лекарства?
Желудок сжался от одной мысли об алкоголе, и я отчаянно затряс головой. Профессор, улыбаясь, похлопал меня по плечу и потом сочувственно развёл руками.
Новая установка выглядела компактнее прежней, и, я бы сказал, элегантнее. Лишь длинная, проложенная посредине эстакада с рельсами, портила вид полупрозрачного павильона который приобрёл вид широко расходящегося конуса.
– Как закончим эпопею с золотым эшелоном, эстакаду уберём, это времянка, – ответил профессор на мой немой вопрос, и продолжил, выжидательно глядя, – сегодня пойдёшь за кромку, или до завтра отложим?
– Нечего тянуть. Оружие и снаряжение приготовили? Вот и отлично. Первый выход сделаем поближе, 10 ноября 2014 года, время 16-15. Цель Дитрих. Точка наведения – площадка перед проходной Орлиного Крыла.
В техническом помещении я облачился и взял портативную рацию для связи с оператором наведения портала. Пока придётся управлять этаким макаром, а в ближайшей перспективе профессор обещал изготовить портативный дистанционный пульт наведения, продублированный голосом. Ещё раз уточнив время и точку, я подкатил на электроме к концу разгонного тоннеля. В гарнитуре пошёл обратный отсчёт, и передо мной возник слабо переливающийся всеми цветами радуги круг, вернее бублик диаметром метров десять с бархатно-чёрной серединой, будто там поселилась ночь.
– Уменьшить диаметр портала до трёх метров, и опустить на полметра – скомандовал я в гарнитуру. Через пять секунд тороид уменьшился и как бы слегка погрузился в бетонный пол. – Ну, с богом! – И я шагнул в круг.
На той стороне меня встретил ноябрьский вечер. Я находился вблизи шлагбаума на въездной дороге в Орлиное Крыло. «Бублик» портала, который спустился чуть ниже уровня земли «выгрыз» в грунте полукруглую траншею шириной в полметра.
Естественно, система охраны меня сразу засекла, идентифицировала и зависла, поскольку в тот же момент я находился на базе и слушал лекцию Вероники Владимировны. Сейчас диспетчер свяжется с Александром, а он уж точно не «зависнет». Поэтому вряд ли пауза будет долгой, и надо поторопиться. Ага. Вот и электром Дитриха. Он первым из второго состава приехал в тот день.
Я вышел на дорогу и помахал рукой. Машина остановилась, и из неё выбрался Дитрих живой и здоровый:
– Привет, Бор, ты чего это по-боевому вырядился? Собрался что ли куда?
– Здорово. Вот тебя тут поджидаю. Дело важное. Отойдём на минутку, – я прихватил его за рукав и осторожно потянул к порталу.
– Это что за хрень такая? – Дитрих уставился на радужное кольцо.