В шкафу скелет и крылья

– Все, кроме Евдокии, расписались, что довольны. – Ханькин обтер рот салфеткой, отложил ее в сторону и стал серьезным. – А по конкретике вот что: каждый из присутствовавших на эксперименте имел возможность совершить убийство.

Олег присвистнул:

– Даже так. Каждый-каждый?

– Включая домработницу, толкавшуюся на кухне, включая жильцов Лихолетовых – все исчезали из поля зрения на достаточное время. Помещение огромное, после того как Канипалова назначила встречу Котовой, хозяева и гости постоянно переходили с места на место. Ключи от квартиры Юлии часа полтора лежали в прихожей квартиры Татьяны… Нам даже не удалось установить, кто из фигурантов звонил с домашнего телефона Татьяны по номеру Канипаловой.

О телефонном звонке Евдокия услышала впервые. На мгновение опешила и задалась вопросом: «Паршин не сообщил о телефонном разговоре Эммы, потому что не хотел вмешивать лишнюю информацию в чистоту следственного эксперимента? Забыл, запарился или попросту не захотел?»

Обидно. Но времени на рефлексии нет. Проглотив досаду, Дуся быстро вклинилась в мужской разговор:

– Саш, а когда поступил звонок?

– Собираешься включить поправку в реконструкцию? – хмыкнул капитан. Дуся предположения не подтвердила, и Ханькин серьезно продолжил: – Звонок последовал без пятнадцати шесть. Через полчаса после того, как Канипалова толкнула речь. Приблизительно за час до убийства.

Евдокия закусила губу, оглядела мужиков, подумала немного.

– Значит… – сказала тихо, – теперь вы полностью уверены, что убийца Эммы и, вероятно, Котова сидел в гостиной Таты. Если никто не сознался в том, что разговаривал с убитой секретаршей по телефону, а… никакой наемный убийца не мог проникнуть в квартиру и позвонить Эмме…

– Дусь, не занимайся ерундой, – оборвал Ханькин. – Версия с заказом от конкурентов давно накрылась. Работаем по родственникам и друзьям.

– Эмма пришла кого-то напугать, и у нее получилось, – плавно подытожила собственные мысли Землероева. – Кто-то очень серьезно воспринял ее намек на нежелание скрывать некую информацию и, прежде чем Юля отправилась к ней, успел по телефону договориться о молчании. Так? Юля пришла… секретарше уже кто-то позвонил и успокоил: мол, детка, наши договоренности в силе, не гони волну. В разговоре с Юлей Эмма начала нести чепуху о работе и квартире… Потом… Потом пришел убийца и прикончил строптивую свидетельницу.

Мужчины великодушно позволили сыщице Дусе выговориться и построить версию. Пожалуй, после выступления (многих выступлений!) Землероевой на реконструкции и Ханькин, и Павлов начали воспринимать ее более серьезно. Тем более что, строя версию, девчонка еще раз продемонстрировала определенные мыслительные навыки.

Наполненные в четвертый раз рюмки стояли нетронутыми, профессионалы сыска приступили к предметному обсуждению последних событий.

– С какого убийства начнем? – задавая тему, сказал Паршин: – С Котова или с Канипаловой? Жильцов дома, кстати, уже всех выловили?

– Нет, – поморщился капитан. – Такой бардак! А еще сто степеней защиты себе начислили, мать их… прости, Дуся. Продолжаю. По прошлой пятнице не удалось установить нескольких человек: кто-то поднимался на двадцать девятый этаж и проходил в дверь квартиры возле прохода на пожарную лестницу: мужик был в широкополой шляпе, лица не видно, жильцы квартиры до сих пор отсутствуют. Пара работяг с малярными валиками куда-то испарились с камер. Очень интересные ребята, кстати, нелегалы-азиаты. Но в связи с последними событиями мы перестали очень уж усердно их разыскивать, легче идти от нанимателя с поминок. Еще компания малолеток туда-сюда шныряла… На двадцать седьмой этаж цветы доставляли, а там камера через пень-колоду фурычит… В общем, рыли много, толку мало. Сам знаешь, все разговоры об абсолютной безопасности шикарных хат – туфта на постном масле. Если бы не исключительная изолированность «верхушки» от остального жилья, можно было б ставить и на мужика в шляпе, и на маляров, и на молодняк с цветами.

– А если вернуться к нашему прежнему разговору? О том, что убийца должен был наблюдать за подъездной дорогой к дому?

Дуся навострила уши, удивляясь, как много, оказывается, обсуждалось за ее спиной; опыта попутно набиралась.

– Ты об окурках, оставленных в пепельнице на пожарной лестнице?

– Да, – кивнул Паршин и, заметив заинтересованность уже слегка обиженной помощницы, быстро пояснил: – Убийца должен был откуда-то наблюдать за подъезжающими машинами, Котова убили буквально за несколько минут до нашего прихода. Самое удобное для этого место – окно пожарной лестницы на последнем этаже, где, кстати, открывалась дверь к квартирам «цитадели». Понимаешь?

Землероева с готовностью кинула: еще бы не понять. Картина выстроилась окончательно.

Преступник, откуда-то зная, что у Юлии и Николая назначена встреча на семь вечера, затаился у окна на пожарной лестнице и, как только увидел на подъездной дорожке приметную красную машину Юлии, открыл дверь сворованным у Котова ключом (или в точности подделанным, что тоже указывает на ближний круг) и прошел к Николаю. Убил, настроил этажей из посуды, дождался, пока Юля и ее гость пройдут на кухню, стащил платок, быстренько подсунул его под труп и смылся, оставив электронный ключ у Котовых(?).

– Вам удалось установить, кто тогда позвонил на домашний телефон Юлии и заставил ее бегать по квартире?

Ханькин одобрительно хмыкнул и произнес любимое словечко:

– Шурупишь.

Если прослеживать Дусину логику, то, прежде чем смыться из квартиры, преступник должен был оставить в доме один единственный работающий городской телефон, спрятать его в кабине рядом с трупом и звонком заставить Юлию зайти туда сразу же после появления в квартире. Иначе труп мужа Юля могла бы не заметить долго и тем подпортить стройную картину с точным, поминутно выверенным временем убийства. Грохот над головой старших Котовых должен был возвестить о трагедии максимально быстро.

– Звонок на домашний телефон Котовых прошел с неустановленного мобильного аппарата, – конкретизировал капитан.

Если б Дуся не боялась подпортить возникшее вдруг реноме доки сыска, она б по-бабьи приложила ладошки к щечкам и заунывно протянула: «Какой ловкач, какой ловкач, ребята нам попался… Подстроил все – не придерешься!»

Посетовать на ум преступника хотелось очень. Еще не меньше хотелось попенять на следствие: «Что ж вы, ребята, так в профессионального киллера-то уперлись? По шаблону-то пошли? Думаете, раз грохнули богатого мужика, значит, нужно искать конкурента, что мошной потряс, на убийство чужими руками раскошелился, да? Столько времени потеряно! Трясли бы сразу ближний круг, как вам Олег советовал!»

– Что с мотивами? – спросил Паршин, показывая, что солидарен с мыслями помощницы и настроен до последней нитки прошерстить ближайшее окружение покойного бизнесмена.

– Вагон и маленькая тележка, – вздохнул капитан и покосился на Павлова, переадресовав тому честь развернуть ответ.

Дима оставил в покое зубочистку, так и не сумевшую извлечь кусочек грецкого ореха из-под десны, причмокнул языком и отчитался кратко:

– Долги, бизнес, наследство, личная неприязнь. Полный джентльменский набор, если добавить к нему еще и разборки с любимыми женщинами.

Намек на любимую женщину из числа своих одноклассниц Паршин постарался не заметить, уперся с финансы:

– Кто должен Котову? Имеется в виду из тех, кто присутствовал на поминках.

– Рощины, Лихолетовы живут практически за счет родни. Станислав Леонидов мог на работе что-то накосячить.

– Про косяк это – слухи или достоверность?

– А ты попробуй за неделю двойную бухгалтерию любой многоуровневой организации насквозь прокопать, и перестанешь задавать вопросы. – Следователь Дима Павлов давно оперился и больше молчал при беседе старших приятелей исключительно из уважения к последним. – Я говорю – мог накосячить. Бизнес крупный, многоотраслевой, Леонидов завязан на поставках…

– Понятно, – хмуро мотнул головой Олег. – Ничего против Станислава вы не нарыли. Что по мотивам личной неприязни?

Павлов развел руками.

– Все как обычно, если оперировать стереотипами – бывшая жена, дети не могут из-под отцовской пяты выбраться. Наследство тут же – все для них, для родимых деток.

– Кто-то из детей мог испытывать такую ненависть, что до убийства докатился?

Следователь изобразил туманную мину: мол, кто ж их, спиногрызов, знает?

– Олег, – напоминая, вклинилась Дуся, – Юля говорила, что Котов обещал младшему сыну машину купить, если тот зимнюю сессию хорошо сдаст.

– Чего это ты про Валика вспомнила? – ехидно ввернул Паршин. – Он же у нас отличный парень.

– И что с того? Башни сносит не только у злодеев. «Милые» пареньки тоже, случается, старушкам черепа кроят, а все соседки удивляются: «Какой приличный мальчик, в жизни не поверим…»

– Друзей и университетское окружение Валентина мы проверили, – задумчиво произнес Ханькин. – Учебу тоже: хвостов у парня нет, успеваемость вроде бы в порядке…

– Это текущая, – насмешливо фыркнула недавняя студентка Дуся. – А если у Валика в потенциале назревает такой облом, что никакая машина на день рождения не светит? А он уже экипаж для «Дозора» набрал. Нахвастался. Перед мальчиками и девочками. С преподавателями надо конкретно говорить, а не зачетки проверять, понятно?

– Может быть, ты и поговоришь? – немного разозлено (тоже мне, есть никто и звать никак, в сыске без году неделя, а туда же – поучает) предложил Ханькин.

– А может, и поговорю, – беспечно отозвалась слегка подвыпившая Дуся. (Тоже мне – ком с горы, профессионал и монстр сыска. Восемь дней по городу бегал, конкурентов, блин, на понт брал.)

Молодое поколение и матерый сыщик поиграли взглядами…

– Да проверяли мы, Дуся, проверяли, – примирительно заговорил Павлов (тоже не такой уж давний студент). – Преподаватели Котовым в целом довольны.

– Все-все-все? – закусила удила «без году неделя». – И только «в целом»? А частности рассматривали? А…

– Так, Дуся, брейк! – Паршин резко шлепнул ладонью о стол. – Угомонись.

– А что они, а? Олег, я что не знаю – с нужным преподом не поговорили, заболел он – и вся версия о неподаренной машине насмарку!

Ханькин насмешливо и слегка устало покосился на Олега, головой покачал.

– Слушай, Паршин, она у тебя всегда такая въедливая или к сегодняшнему нарочно подготовилась и никак успокоиться не может?

– Нет, Саша, – ответно усмехнулся сыщик, – подумай о том, что Дусе легче нашего ковыряться в подозреваемых из числа студенческой молодежи. В них она понятное видит, а на старичках… ломаются молочные зубки молоденьких девушек.

Дусе показалось, что потолок ресторана разверзся и на нее проникло то, что обычно извергается из хлябей небесных, – холодная вода потоком и за шиворот. Уже нешуточная обида затопила Дусю: стараешься, стараешься, из кожи лезешь, а тебе, мол, зубы, детка, обломаешь?! – еще немного и покапает из глаз.

Возникшее недавно реноме упрямо втянуло внутрь то, что готово было вылиться из глаз и носа. Обретя горделивую позу, Евдокия сделала вид, будто последний намек не про нее, и даже взором никого не испепелила.

Но сыщиков не проведешь. Перехлестнувшись с друзьями сочувственными взглядами – мужики Дусе как на подбор сплошь добродушные и милые попались – Паршин попросил:

– Расскажи-ка ты лучше, Дуся, что думаешь об Эдике, а ты, Саша, послушай.

Спасибо. Евдокия едва не поклонилась в благодарность за возможность еще немного поблистать, но вспомнила о позе – блистающие умницы принимают комплименты как должное, без реверансов.

По мере продвижения рассказа Дуся поняла, что некие ее суждения о старшем внуке Котовых Олег до сыскарей донес. Но коли уж дали возможность отличиться – не упустила случая. Отрапортовала дельно, кратко, выразительно.

Немного кислый взгляд Ханькина бальзамом душу не порадовал – видали мы таких тупых да хитрых Эдиков. Подобные вот типчики такие лапти заплетут да бороды наклеят, сам черт не разберет, откуда уши выросли.

Паршин правильно прочел взгляд капитана, потер пальцами подбородок и, оставив обсуждения Эдика, перевел разговор на старших Котовых:

– Родители?

– Не замечены, не состоят, – глотнув минералки, ответил Дима. – Мать самодур, конечно, бытовая инквизиция присутствует. Но за то, что сын выбрался из-под подчинения, – не убивают.

– Убивают, – задумчиво не согласился Паршин.

– Не в этом случае, Сергеич. Мать гордится сыном, как Звездой Героя.

– Проехали. Про какие-нибудь терки с отцом слышали?

– Не-а. Хороший дядька, ветераны на него молятся. Финансово совершенно независим.

– Я слышал – он погуливает?

– А кто не без греха?

– Тем более что ветеран жив-здоров, чего и нам желает, – вставил Ханькин.

– Вернемся к Рощиным, – кивнул Олег. – Борис собирался с Котовым кооперироваться?

– Было дело, – солидно кивнул Павлов. – До настоящих переговоров не дошло, все на уровне кухонных посиделок оставалось – Ядвига была против объединения бизнеса.

– Это я уже знаю, – поморщился детектив. – Что-то в этом вопросе могло заставить Ядвигу или Бориса пойти на убийство?

– Маловероятно, – задумчиво проговорил следователь Павлов. – Все было только на словах, одни прожекты… Тем более что после ухода Котова к Закревской переговоры вообще остановились – Жанна Генриховна дама цепкая, мимо себя ничего не пропустит. У нее наверняка есть свое видение ситуации на рынке, до старых институтских друзей потенциального мужа ей дела нет – бизнес есть бизнес, тут главное – выгода, а не взаимные уступки двух друзей.

– Закревскую как возможного заказчика мы не рассматриваем? Даже в смысле ревности? Вдруг любовник решил к жене вернуться, все такое…

– У Котова и Жанны все было серьезно, – отрицательно помотал головой Ханькин. – Адвокаты начинали оформлять бумаги для бракоразводного процесса.

Когда Паршин ненадолго вышел из-за стола, Ханькин склонился над столом и тихо спросил Дусю:

– Евдокия, слушай, ты сама-то что обо всем этом думаешь? Уж больно все обстоятельства крепко на Юле Котовой сходятся, а ты с ней много дней бок о бок провела. Могла она мужа и секретаршу грохнуть?

Землероева состроила максимально серьезную физиономию и помотала головой:

– Я верю Олегу – мужа она физически не могла убить. Паршин человек опытный, если говорит, что времени не было, значит – не было.

Ханькин при этих словах поморщился, понимал, что, как бы ни сходилось все на Юлии, оба убийства крепко связаны. Тут, можно сказать, цепь идет. Но профессионал не должен упускать и вероятности того, что первое убийство Юля заказала исполнителю, второе, ввиду цейтнота, исполнила сама.

– Прежде чем ответить по второму пункту, – продолжала Дуся, – скажи мне, Саша, Канипалову мог убить слабосильный человек? Женщина, девушка, пенсионер…

Ханькин сделался еще кислей.

– Нож, которым секретаршу зарезали, из отличного германского набора. Подобными небольшими, но очень острыми ножами мясники кости из туши вырезают – вошел между ребер как по маслу. Точно в сердце.

– Хорошее знание анатомии могло помочь?

– На маму-врача намекаешь?

– Ну, будем считать, к слову пришлось.

– Даже если бы резак просто в область сердца прошел – он бы все артерии там перерезал. Удар хороший, но нанести его могла и женщина, и человек просто понадеявшийся, что после таких ранений не выживают. Я тебя вот о чем спрашивал: по складу характера, по некоторым высказываниям Юлия способна возненавидеть кого-то до смерти?

Евдокия задумалась еще крепче, согнала на лоб морщинки…

– Саша, Юля на поминках какой-то дряни наглоталась. Ходила словно зомби. Мне кажется, в таком состоянии она была не способна подняться к себе за ножом, зарезать секретаршу, а потом как ни в чем не бывало вернуться к Татьяне.

– А может быть, как раз наоборот? Успокоительные пилюли помогли ей остаться для всех невозмутимой?

– А зачем тогда убивать Эмму своим ножом? Канипалову убили на кухне, там других ножей навалом. Зачем Юлии подкидывать лишнюю работу адвокату? Зачем указывать на себя?

Ханькин откинулся на спинку стула и усмехнулся:

– А из хитрости. Для объективного сомнения. Ведь получается, действительно – зачем? Зачем все так плотно сходится на Юлии? Она женщина умная, если б мужа убила, то не пошла б разыскивать случайного свидетеля-одноклассника, а алиби себе состряпала понадежнее. Секретаршу зарезала – а на фига своим ножом? Чем больше вопросов и загадок, Дуся, тем вероятнее сомнение возникнет и…

– О чем базар? – За стол вернулся Паршин.

– Да Юле твоей кости моем, – не стал увиливать капитан. – Евдокия уверена, что такая умная женщина, как Котова, не могла специально столько собак на себя навесить.

– А ты как раз уверен, что именно исключительно умная женщина сможет работать под обоснованное недоверие в расчете на доброту присяжных-обывателей?

Ханькин красноречиво пожал плечами – детектив как будто подслушал часть его разговора с Дусей.

* * *

Разобиженная намеками Паршина на молочные зубы, Евдокия не пошла в университет разыскивать вероятного заболевшего препода. В «цитадель» тоже не отправилась. Боялась, что после ее многочисленных выступлений на следственном эксперименте на вахте в холле лежит записочка с фамилией «Землероева» и приказом – не пущать! Даже в том случае, если болтливая сыщица наврет, будто оставила на верхотуре любимую зубную щетку, ее с домработницей Люсей вниз переправят.

Дуся пошла в офис строительной фирмы Котовых, рыть землю по следам секретарши Канипаловой. У такой хваткой красотки, как Эмма, наверняка найдется парочка-другая подколодных подружек, способных вволю поболтать об убиенной – с «сочувствием», без протокола.

И прежде чем стучаться лбом в пуленепробиваемое стекло отдела регистрации посетителей, благоразумно позвонила Леонидову.

– Станислав Натанович, не могли бы вы принять меня в офисе и представить сотрудникам? Я хотела бы…

Объяснять чего бы она хотела и почему заявится, Дусе не пришлось. «Какой-то там директор» был сама любезность и готовность. «Конечно, Евдокия, о чем разговор. Приходите, беседуйте, я окажу, поспособствую, представлю, дам приказ…» Учтивость Леонидова распростерлась вплоть до личной встречи у конторки выписки пропусков. Евдокия чувствовала себя персоной ВИП, директор помогал снять шубку, секретарша уже и кофе в кабинет доставила…

– Делайте все, что считаете нужным. – Огорошенный последними событиями Леонидов был слегка испуган. – Не могу просить вас держать меня в курсе дела, понимаю – тайна следствия, но… – Станислав скривился: – У нас такой коллапс назревает… Юленька отошла от дел, Коли нет… Господи, мне даже не верится, что это все когда-то кончится!

Леонидов взмахнул рукой, поправил немного сбившийся галстук.

– Станислав, – в первые минуты встречи директор попросил Евдокию оставить отчества, – разрешите мне начать с вопроса вам?

Леонидов с готовностью кивнул.

– Вы не могли бы мне сказать, на каком этапе находились переговоры об объединении с фирмой Рощина?

– Николай попросил Бориса сделать аудит, – кривя лицо, как будто собирается заплакать, бодро отрапортовал директор. – Аудит должна была делать фирма Закревской… Но окончательного решения не принял еще ни Борис, ни Николай – так что разговоры, разговоры…

– Но разговор ведь шел об аудите? А это уже продвижение к консенсусу?

Леонидов пожал плечами:

– Ядвиге принадлежит солидная часть фирмы Рощиных, без ее согласия на объединение все могло так и остаться на уровне болтовни. – Сам Стас был разведен много лет назад и оставался в твердом убеждении, что жены и бизнес должны пастись на разных лужках.

Дуся и директор еще немного поболтали о семье и «банде», прошлись по некоторым деталям субботней реконструкции.

– Вы не могли бы мне сказать, с кем более всех здесь дружила Эмма? – в итоге спросила Евдокия.

– Секретарши не моя епархия, – смущенно скуксился Стас. – Но, Анечка, мой референт, введет вас в курс. – Нажал на кнопочку селектора, пригласил Анюту в кабинет и повелел той быть поводырем для молоденькой сыщицы.

Профессионалы сыска уже прошлись по всем школьным, университетским, дворовым и рабочим подружкам убиенной Эммы. Евдокия, думая о том, что в связи с убийством шефа и секретарши «собака закопала косточку» в непосредственной близости от рабочего стола Эммы Канипаловой, отправилась туда – к уютному предбаннику в стиле хайтек, к двум кадкам с сочным фикусом и пальмой – и даже посидела в кресле Эммы, любуясь видом на начальственную дверь.

Подумала немного.

Анюта «какого-то директора» не сказать чтоб оказалась сыщице полезной. На девушек, услышавших о двух убийствах, вообще немота нападает, и эта тоже не явилась исключением. Когда сыщица Землероева храбро уселась в кресло покойной, референт так посмотрела на Дусю, словно та душевно заболела и совершила святотатство. В глазах у Ани пылала возмущенно-гневная отповедь: тут кресло, можно сказать, не остыло, а ты уже в него уселась, дорогуша! Ничего святого в людях нет.

Землероева же невозмутимо поглядела на пышный букет с печальной лентой возле фотографии жизнерадостной усопшей; потрогала бумажки на столе, покрутилась вместе с креслом и, решив, что произвела уже достаточное впечатление, поставила локти на столешницу. Положила подбородок на ладони чашечкой и, задирая его чуть выше, чем требовалось для внятной речи, произнесла:

– А скажите-ка мне, Аня, каким человеком была Эмма Канипалова?

Аня, бывшая старше душевно черствой Дуси лет на восемь, гневно хлопнула ресницами:

– Эммочка была отличной девушкой! Хороший работник, заботливый друг, внимательный…

Землероева, в мыслях которой акулы со стальными челюстями слабо монтировались с заботой и дружбой, громко хмыкнула и убрала подбородок с ладоней.

– Ань, ты мне тут насчет любви и дружбы не втирай, а? Я с Эммой немножко познакомилась, такие как она друзей на завтрак кушают. – Внушительные клееные ресницы хлопнули уже не так отчетливо. В глазах плеснулась поговорка «о мертвых либо хорошо, либо рыба об лед». – Давай говори, кто тут был самой злейшей подружкой и закадычной сплетницей?

Ресницы некоторое время шлепали в ритме виртуозно исполненного «Полета шмеля», Дусе показалось, даже ветром обдало. (Интересно, у Леонидова изначально вкус на натуральность подгулял или общая мода на искусственную красоту уже позже привилась?) Пошелестев густо подведенными опахалами, Анюта наконец-то привлекла и руки: сделала круговой жест наманикюренной когтистой лапкой, подразумевающий – да все.

– С кого начнем?

– Пожалуй, с Насти, – вздохнула референт, слегка нахмурив гладкий лобик.

Анастасия Лыжина слишком часто посещала солярии, но в остальном была девушкой разумной и, на Дусино везение, изрядно словоохотливой. Прозрачная розовая помада (насколько возможно) хорошо сочеталась с щеками цвета тертого кирпича, белокурые волосики лежали ровно, подкаченные в тренажерных залах плечики то и дело недоуменно поднимались:

– Ума не приложу, кто Эмку грохнул. Она своих мужиков особенно не светила. – Тут Настя вроде бы пожаловалась. – Семей, – за скобками читалось «пока», – не разбивала. Чего она с Котовыми не поделила… – плечи ушли вверх почти до уровня ушей, – не понимаю.

– А с чего ты взяла, что Эмма с работодателями чего-то не поделила? – уцепилась за оговорку Евдокия.

– Так это… – вильнула взглядом закадычная подружка секретарши, – ее же там убили… Все знают, что в дом к шефам просто так не пробраться и чужих на поминках не было.

Резонный вывод, мысленно согласилась Дуся, народ, как говорит капитан Ханькин, шурупит, причем в правильном направлении.

– Эмма что-нибудь рассказывала о том, как ей живется рядом с начальством?

– Ну так… Немного. Дружбы они не водили – кто Эмка, кто они…

– То есть – после поселения Эммы в доме Котовых в их отношениях ничего не изменилось?

– Конечно нет. «Здравствуйте, Николай Егорович, до свидания, Юлия Владимировна». «Чай, кофе, документ на подпись». Начальство с секретаршами не дружит, – многозначительно проговорила Настя. – У них свой круг, у нас свой.

– Постоянный бойфренд у Эммы был?

– А кто ж ее знает? Я ж говорю – не показывала, не светила.

– Почему? Вы же подруги. Эмма… боялась конкуренции?

Тонкая лесть подогрела атмосферу до градуса гораздо еще большей откровенности:

– Так было не всегда, – доверительно склонилась Настя. Девушки сидели за столиком уютной столовой офиса, вполне тянувшей на ранг ухоженной кафешки с неплохим меню. Дуся пила кофе, приверженка здорового образа жизни дула фреш. – Таинственность началась примерно с полгода, может быть, чуть больше. – Красноречивая пауза. – А раньше мы вместе тусовались. Потом… Эмма «нашла какую-то тему»… Понимаешь?

Прежде всего Дуся понимала, что не бывает злей подруги, чем та, которую кинули на мужиков. «Это мне повело наткнуться», – порадовалась Землероева и с пониманием мотнула пышной шевелюрой. Сдула с глаза нацепившуюся на ресницы челку и превратилась в синоним внимания.

– Год назад Эмка зацепила неплохого мужика. Почти раскрутила его на двушку в спальнике, но что-то не срослось… Тот на Катьку переориентировался…

– Мужик из вашей фирмы? – быстро попросила уточнить Дуся.

– Не. Катьку мы по фитнесу знаем. Вовик ее на пивной тусе в «Бавариусе» зацепил, Эмка, дура, сама привела, знала же – на рыжих западает. Он…

– С Вовиком проехали, – перебила Дуся. – Последние полгода Эмма была одна?

– Ну ты, подруга, наивно завернула! Эмка? Одна? Да за последнюю ее «шкурку» кто-то десять тонн зелени выложил!

– Ого. У Эммы появилась дорогая шуба?

Анастасия фыркнула с такой искренней завистью, что Дусе захотелось посмотреть на эту «шкурку».

– Я тебе говорю – Эмка раскручивала неплохую тему, – доверительно наябедничала загорелая Настена. В ярко-зеленых глазах загорелось восторженное одобрение, слегка притушенное осторожностью – как-никак убили везучую заразу Эмку. Шкурки, шкурками, а своя все ж ближе к телу и единственная. (Хоть и, на взгляд Евдокии, излишне подкопченная в соляриях.)

– А этот тайный бойфренд мог быть с вашей работы?

– На Егорыча, что ль, намекаешь? На шефа? – насмешливо хмыкнула Настя. – Не, тот – кремень, к нему девочки с таким экстерьером подкатывали…

За этим высказыванием тоже полыхало многое. И зависть к чужому экстерьеру, и толика одобрения кремнеподобных семейных уз и стойкости Котова, и непонимание – как морально устойчивый шеф соблазнился бабушкой Закревской, когда вокруг мелькают загорелые и юные мордашки?!

Евдокия мысленно усмехнулась: рассказ-роман в одном едином предложении. В рассказе бушевали интриги за сердце твердокаменного шефа, просматривались хитроумные батальные наскоки, длительные обсуждения осадной тактики – порода современных офисных хищниц не дремала.

– Ну а Станислав Натанович, к примеру? Мог он с Эммой замутить?

– Стасик? Он ни одной юбки не пропустит, несерьезная тема, только время зря убьешь. – Здесь проскользнула печаль о скоротечности поры мордашек и крепких попок без намеков целлюлита. – Да и «шкурка»… не его конек. Он, прикинь, Ирке Мурашевой вообще ролики на День влюбленных подарил…

– Мгм, – прикинула Землероева. – С роликами – это круто.

– А я о чем?

– Ты про Бориса Рощина что-нибудь слышала?

Вопрос был не пустым. Дружба дружбой, а информатор на стуле секретарши друга-Коли не помешает. Таких девчонок – ценят. (Если опять-таки вспомнить «шкурку».)

– Борис, Борис, – пропела Настя, – Рощин, Рощин… Нет, не слыхала. А кто это такой?

Потенциальный шеф, могла бы по-доброму насплетничать Дуся, но удержалась.

– Так, пустяки, один знакомый Котовых.

Анастасия уважительно кивнула – Землероева в верхах крутилась.

– В квартире Эммы обнаружили несколько недавних фотографий с мужчинами, – продолжила расспросы Дуся. Эти снимки она видела, но ни одной мужской персоны не опознала, только получила впечатление – последние месяцы Канипалова находилась в активном поиске. Ни единой повторенной мужской физиономии на фотках не было. – Тебе их случайно не предъявляли для опознания?

Анастасия махнула рукой:

– Предъявляли. Туфта. «Центровые кексы» – папашины халявщики. Эмка лучше б с их папиками замутила. Там лыжный инструктор, приятель по универу – несерьезно.

– Но серьезный кто-то был, – без вопросительной интонации уточнила Землероева.

Настя важно мотнула головой:

– Да, раз «шкурка» серьезная. Такие соболя лыжный инструктор потянет только в складчину со всеми Эмкиными одноклассниками. Она в каком-то захолустье за МКАДом училась.

Девушки еще немного поболтали. Анастасия совершенно неожиданно понравилась Дусе – девчонка не изображала из себя святую офисную невинность (подобно силиконовой Анюте), не притворялась нежнейшим цветком лотоса, а в лоб показывала – поиск богатого мужа ведет с открытым забралом, ногами и бюстом.

– Скажи, Настя, с кем я еще могу поговорить об Эмме? – в итоге спросила сыщица Дуся.

– А ни с кем. Точнее, со многими, но лучше меня Эмку здесь никто не знает. И если уж я не смогла тебе нормально помочь, то остальные… – Лыжина пощекотала воздух длинными пальцами с подточенными коготками, – вообще не в теме. Ты телефончик, кстати, оставь. Может, пересечемся, а может, я что вспомню или выспрошу…

В институт, крошить подозреваемый молодняк молочными зубками, Евдокия все же съездила.

Побегала по аудиториям, лично выловила практически каждого Валикового препода, потолковала, понадоедала и только через полтора часа узнала, что бегает проторенным путем. Тем же утром в понедельник – пока Землероева в приличном тихом офисе кофеи с Настасьей распивала – по универу пронеслись ребятишки Ханькина.

Прониклись, оказалось, монстры сыска Дусиными указаниями на нерадивость.

Приятно, черт возьми. Бальзамом греет.

Вечером позвонил Паршин и сообщил, что Юлю отпустили под подписку и домашнее содержание. Но к Евдокии матушка с батюшкой полны упреков приехали – куда ты, дочь, запропастилась, столько дней не виделись! Дуся маму с папой накормила ужином, спросила, как работает новая посудомоечная машина…

В отличие от отставного капитана, спустившего часть последнего гонорара на пропой ментов, Евдокия Землероева распорядилась денежкой более разумно. Капельку в банк отнесла, часть потратила на покупку и установку посудомоечной машины в кухне родителей. Когда мама прослезилась от подарка, поняла, что радовать родителей – высшее наслаждение! – себе купила умопомрачительные конфеты и новый дамский детектив.

Дуся сразу же позвонила Котовой, сказала, что приедет поздно вечером, как только уедут родители. Но уставшая Юлия, голосом смертельно больного, измученного человека, попросила не беспокоиться: она хочет как следует прополоскаться в ванной, напиться чаю и рухнуть спать. Проспит, наверное, до самого полудня. Квартира на сигнализации, камеры внутри периметра в рабочем состоянии, так что: «Спасибо, Дуся, за заботу, но я хочу немножечко побыть одна». «Государственную камеру хранения» вместе с Юлей Котовой делили: пожилая проститутка, переквалифицировавшаяся в «мамки», тетка, убившая мужа тяжеленной ручкой древнего складного зонта, и две шумные женщины не христианского облика.