Поезд мертвецов

– Чего делать будешь? ― спросил я, лишь бы не молчать.

– Папка мамку к поезду готовит, ― всхлипнул Ванька.

– Уже? ― кашлянул я, и получилось как-то глухо и глупо даже.

Всем известен порядок. Поезд не зря ведь приезжает. Дед говорил, что хоронить в землю уже нельзя. А на вопрос «почему?» отвечал про какие-то газы.

Ванька угукнул, вытирая лицо. Я заметил, что в руке он что-то держит.

– Что у тебя там?

– А? ― Ванька посмотрел удивленно на меня, потом на свои руки. ― А, это… Амулет мамка сделала из осиновых палочек. На человечка похож, правда?

– Ага, ― вещица и правда была похожа на кукольного человечка. Несколько палочек были связаны жгутом.

Дед рассказывал, что раньше так делали куклы вуду и втыкали в них иголки, чтоб другому человеку было больно. Но сейчас это не имело значения. Амулет так амулет. У меня тоже есть свой амулет. Дед как-то решил, что мне уже пора иметь защиту, и подарил мне медвежий клык. Он был на шнурке, и я носил его на шее под кофтой. Мама считала, что это не поможет, но и не помешает. Тем более, что того медведя убил мой отец.

Тогда медведь задрал много скотины, да и по улице ходить было опасно. Одни говорили, что медведь бешеный, другие считали, что мутировал. Но несколько мужиков, в их числе и мой отец, все-таки убили его. Отцу тогда сильно досталось, мы думали, что сморит его. Но он выжил и ушел на охоту. А потом не вернулся. Дед говорил, что это из-за медведя.

Вышел дядя Женя с нашим сельским учителем дядей Мишей. Оба были чернее тучи. В руках они несли большой мешок, положили его в кузов старенького пикапа. Дядя Женя посмотрел на нас и сказал:

– Ванька, сиди дома и никуда не ходи. Пожалуйста, Димка, ― обратился он ко мне, ― побудь за старшего. Последишь за ним?

– Да, дядь Жень, конечно, ― я усердно закивал головой.

Ванька отвернулся. Я видел, как подрагивали его плечи. Пикап завелся и медленно тронулся с места.

– Я все равно пойду смотреть, ― со злостью пробурчал Ванька, сжав кулачки.

– Вань, может, не надо? Дядя Женя просил же… ― я запнулся, глядя, как багровеет и злится мой друг.

– Я не успел попрощаться! ― крикнул он мне со слезами.

– Ладно, тогда я с тобой, ― я решительно взял его за плечо. Я хотел, чтобы он не чувствовал себя одиноким. Хотел как-то помочь, но не знал, не понимал, что я могу сделать.

Мы отправились на станцию коротким путем, через старое кладбище. Большинство крестов здесь уже покосились, а гранитные памятники крошились с каждым годом все сильнее. Уже не разобрать было имен и лиц, и все могилы поросли густой и колючей травой. А где-то и вовсе были непроходимые заросли деревьев. Но мы с Ванькой знали дорогу, как свои пять пальцев. Часто бегали смотреть на поезд именно этой дорогой. Кладбище не охранялось, не убиралось, и сюда вообще никто не ходил. И для нас это было идеальным вариантом. Возможность, что нас увидит кто-то из взрослых, сводилась к нулю. А значит, нам не попадет.

Вид на станцию прекрасно открывался из двух мест ― из овражка неподалеку, куда можно залечь и наблюдать, и с дерева, которое росло рядом с будкой станционного смотрителя. Самого смотрителя давно уже тут не водилось. На станцию приходил только один поезд, и следить стало не за чем. Маленькое здание станции рушилось от времени, не было стекол в окнах, и выглядело оно запущенным и грязным. Зато имелась крыша, протекающая местами, но вполне способная укрыть от непогоды. Но осенью на дереве не спрячешься, листва уже давно опала. Пришлось сидеть в овражке. Уже стемнело, когда мы уселись и высунули головы. И сразу же услышали паровозный гудок.