–Ну и погодку ты выбрал для прогулки.,– он помолчал, -Эдип, я хотел предложить тебе пойти со мной к Криксу. Он просил передать тебе, чтобы ты пришёл. Но мне…, мне хотелось, чтобы мы вместе пришли туда.

Эдип не совсем понимал Эвбея. Мало того, что приятель говорил, по меньшей мере туманно, он -Эдип- весьма был удручён и озадачен собственными мыслями.

–Эдип,– в голосе Эвбея послышалось отчаяние, -ты не хочешь идти? -воскликнул он, видя рассеянный взгляд Эдипа.

–Нет, что ты, -заставил себя вернуться к действительности юноша, -ты хочешь с Криксом поговорить…,-он коснулся пальцами висков, -я бы пошёл к Криксу, но…

–Но, что но, Эдип? Я туда один идти не могу.

–Понял, -слабо улыбнулся Эдип, -ты- бесстрашный ездок на колеснице, один из лучших стрелков из лука, ты боишься девушки!?

–Я вовсе не боюсь, -возразил Эвбей, -но у неё весьма острый язык, я же по этой части…

–Ты любишь Елену, -грустно сказал Эдип, -любишь и боишься быть смешным. А, между тем, Крикса ты пленил и, я думаю, он не даст тебя в обиду.

–Ты всё шутишь, Эдип. Крикс всего лишь отец Елены и не его мне любовь нужна.

–Да, но в жены дочерей отдают отцы тому, кого считают достойным. Эвбей, ты ведь знал, что Меропа мне не мать? – без всякой связи и околичностей спросил Эдип.

Эвбей метнул быстрый взгляд на Эдипа. Он был в тот день у Полиба и Гераклит ему тогда плакался, сожалея о своей «шутке»,как он сказал. Жестоко, конечно обошёлся Гераклит с другом. Разве такими вещами шутят.

Эдип же в это время следил за Эвбеем. Если ЭТО правда, то при подобной постановке вопроса у Эвбея не останется сомнений в уверенности Эдипа насчёт своего происхождения и тот подтвердит его мнимую уверенность, которая станет для Эдипа истиной. Эвбей отвёл глаза в сторону и, помедлив всего мгновение, твёрдо заявил приятелю, -Полиб – твой отец, Меропа – мать твоя, -и сразу же перевёл разговор в прежнее русло, -так ты со мной идёшь?

–Я не буду сегодня у Крикса.

–А я надеялся на тебя, -вздохнул Эвбей, -тогда до встречи, -он поднял в приветствии руку и быстро пошёл прочь по пустынной улице. Эдип некоторое время сидел в раздумьи. Эвбей, должно быть не солгал. Я – сын Полиба. Фемида не допустила несправедливости, на которую способны лишь люди. Он поднялся, хотел было повернуть к агоре, постоял в нерешительности и… направился к городским воротам. «Пусть бог Света укрепит меня в моей уверенности».

Небо со всех сторон было обложено тучами, ветер качал верхушки кипарисов, дождь уже не моросил, а хлестал косыми нитями.

ФИВАНСКИЙ ТИРАН.

Одно из страшных чудес послали боги городу Кадма в наказание, как считали фиванцы –Сфинкса. Обосновалось это чудовище с головой женщины и телом льва на горе Сфингион, на подходе к городу. Сфинкс стоял на страже Фив и ни один путник не мог проникнуть в его пределы, если не знал ответ на загадку этого крылатого исполина. Многие доблестные фиванцы пытались избавить город от сфинкса: одни безуспешно искали способ сбросить сфинкса со скалы, на которой он возвышался, и погибали безвестно, другие пробовали уговорить его покинуть пределы Фив, однако в этих случаях сфинкс просто был глух и нем, ибо фиванцев он не трогал, если они его не донимали.

Постаревший, но всё ещё крепкий и бодрый, Лай правил Фивами. Увы, минули те счастливые времена, когда фиванцы прославляли своего правителя, когда верили ему и трудами своими и торговыми походами приумножали богатства и славу города. Теперь всё чаще собирались они на площади агоры и требовали, чтобы Лай ответил народу, чем город прогневил богов, что за причина привела чудовище на поселение в окрестностях Фив. Лаю всё труднее было успокаивать людей, тем более, что городские запасы скудели день ото дня и вскоре могло наступить время голода, а это сулило смуты и кровопролитие. Торговля других полисов с городом прекратилась, купцы объезжали Фивы, стараясь даже не смотреть в их сторону. Жители беднели год за годом и беспокойство овладевало ими всё больше и больше. Лай не мог дать ответов на вопросы горожан. В один прекрасный день он решил отправиться в Дельфы, испросить оракула о причинах напастей.

И вот колесница с возницей и Лаем, в сопровождении четвёрки конных направилась к воротам города. Колесницу провожали граждане в надежде на избавление от чудовищного тирана, принесшего им столько бед.

В день посещения храма Эдип решил покинуть Дельфы, но и не возвращаться в Коринф. Плащ промок насквозь. Дождь струйками стекал по носу, щекам, подбородку. Эдип не чувствовал ни мокрой одежды, ни холода. Он всё ещё слышал голос оракула: «Тебе суждено убить своего отца и жениться на собственной матери, и прокляты богами будут дети твои».Фраза множилась и уже многоголосием стучала в висках. «…убить…отца…жениться на…матери…прокляты …дети твои».

Ответ исчерпывающий. Почему же Аполлон не ответил мне на мой вопрос? И что мне делать? Как быть дальше? Как жить? Вопросы бесконечной вереницей одолевали Эдипа, а ответить на них он был не в состоянии. Он, не торопясь брел вдоль городской стены. Дорога шла верхом, часть города на ближайших холмах едва просматривалась за густой завесой дождя. А Эдип видел улицы Коринфа, дворец отца, лица друзей, мягкие руки матери… «Конечно, я приду в Коринф и…что и? Разве богов обманешь? Или отдаться на волю судьбы!? О! Великий Громовержец, ужели на Олимпе не зрят несправедливости этой жестокой кары на неповинного? Но, если Мойры так распорядились моей жизнью, не смогут боги судить меня.

Мой бедный отец, я слишком люблю тебя, чтобы выполнить предначертания богов. Что во мне может вызвать гнев, способный пробудить дикие инстинкты? И даже, если богам будет угодно заставить меня свершить неслыханное преступление, ослепив мой разум – придя в себя, смогу ли я простить себе злодеяние? А мои друзья, мои сограждане! Кем я стану в их глазах!? О, это невыносимо.»

Спустя двадцать четыре дня, после полудня, одинокий скиталец с посохом в руке, остановился в тесном ущелье у подножия Парнаса, на пересечении трёх дорог. Одежда его пообтрепалась и была грязной, кое-где виднелись дыры. ремни сандалий оборвались и вместо них верёвки держали подошву на ступнях. Лицо, обветренное на солнце и холодном ветру, обросло тёмной щетиной и трудно было бы определить возраст этого путника. Он стоял на узкой развилке. Слева и справа громоздились скалы, в проёме – пронзительно-синее небо притягивало взгляд. Скиталец огляделся, подыскивая камень, на котором можно было бы отдохнуть, как вдруг, сзади послышался топот коней и грохот мчащейся колесницы. Едва путник успел обернуться, высокий голос глашатая заорал:

–Эй, оборванец, посторонись с пути, не то…

И тут колесница остановилась, зацепившись колесом за камень, облюбованный путником для отдыха. Возница взмахнул бичом и тот, просвистев в воздухе, больно обжёг ухо странника. Залившись краской, путник ударил возницу, выхватил у него поводья и дёрнул их с силой. Сидевший в колеснице стройный, с густой проседью в волосах человек, взмахнул посохом, и удар пришёлся Эдипу чуть выше виска. Едва сопровождавшие успели что-либо сообразить, как Эдип оказался в колеснице. Посохом он с такой силой ударил по темени обидчика, что тот мешком, замертво свалился на дорогу. Всадник, попытавшийся вмешаться, чуть удержался в седле, ибо конь ,испуганно взвился на дыбы и шарахнулся в сторону, когда человеческое тело упало ему прямо под ноги. Воспользовавшись замешательством, Эдип вскочил на коня, запряжённого в колесницу, а оттуда -перескочил на другую сторону. Двое всадников ринулись за ним. Одного из них сильным ударом юноша сбил с коня, второго ударил посохом по лицу. Им на помощь поспешил ещё один всадник, но место было узкое, кони столкнулись и, тот не удержался, слетел на землю у самого колеса, схватился за ногу путника, желая его уронить с собой и, в этот момент Эдип нанёс ему сокрушительный удар кулаком по голове. Эдип вскочил на колесницу. Внезапно последний, оставшийся на коне всадник, занес дротик, чтобы сразить Эдипа, но конь оступился, дротик, царапнув ногу юноши, зацепился за верёвки сандалии и вместе с ней оказался на земле. В ярости Эдип ударил в грудь незадачливого воина. Его лицо пылало гневом. Разгорячённый дракой, он хотел было ударить лежавшего возле колесницы, сбитого им возницу– человек, лишь молча выставил для защиты согнутую руку. Эдип отвернулся. Мгновенье постоял и, обернувшись, изо всех сил дёрнул поводья…Конь взоржал и бешено помчал пустую колесницу прочь.

Возница так и остался лежать на земле. Он успел заметить розовый шрам на ступне разутой ноги юноши. С ужасом смотрел он во след Эдипу. Глаза его настолько округлились, что казалось, выкатятся из орбит. Этот старый слуга Лая, который когда-то был рабом своего господина, никогда бы не узнал, что за человек встретился им на пути. Но он видел шрам. Его ужаснуло случившееся, ибо по воле судьбы произошло непоправимое, сулящее беды в грядущем. И нельзя было обвинить чужестранца в убийстве, гнев его распалили грубость и необузданность самих фиванцев.

Этот единственный уцелевший свидетель, впоследствии рассказывал фиванцам, как шайка разбойников напала на его господина, о том, как храбро он защищался и погиб вместе со своими согражданами. Он скрыл от фиванцев истину по двум причинам, одна из которых – невежество и позор, побеждённых одним человеком.

После короткой и победоносной схватки с именитым и дерзким фиванцем, Эдип переночевал в горах у пастухов, а утром направился в сторону видневшегося селения. Тяжёлые и мрачные мысли роились в его мозгу, подобно клубку змей, болью и досадой наполняя сердце. Зачем этому богачу взбрело в голову обидеть путника? Ужели все жители, некогда благословенных Фив, таковы же? Горды и высокомерны, как тот, что встретился на пути?

Эдип брёл по дороге, размышляя, и чем дальше он шёл, тем выше поднималось солнце и гнетущие мысли постепенно отступали. Дорога спустилась в ложбину и привела Эдипа к небольшому селению в окрестностях Фив. Здесь он и решил остановиться на несколько дней, чтобы починить свою одежду и немного отдохнуть.

Его приютил Амфилох, живший на самой окраине, чуть в стороне от селения. Как раз в ночь перед приходом юноши, овчарню хозяина посетил волк и задрал двух баранов. Поведал горемыка Эдипу о постоянных набегах волка, которого он никак не мог одолеть и, даже собаки не могли справиться с хищником. Тогда решил Эдип помочь гостеприимному хозяину. Караулили они овчарню несколько ночей. Наконец волк вновь заявился в гости. На этот раз не успел он полакомиться и не сумел уйти. Юноша спрятался за стогом сена, а когда Амфилох пугнул незваного гостя, тот бросился в сторону стога. Тем временем, Эдип выскочил навстречу и метнул острый дротик, поразив им волка прямо в голову.

В благодарность, когда Эдип собрался дальше в путь, Амфилох подарил ему новые одежды и крепкого молодого коня, а также предупредил о сфинксе.

Ранним холодным утром Эдип выехал верхом в сторону Фив. Его конь мерно семенил по дороге, вокруг было тихо и как-то торжественно. На западе курчавились белые облака. Все цвета имели ту отчётливость, какая бывает только в холодное время года. Зелёные луга, бесконечная синева небольших озёр, светлая прозрачность ручьёв и чёткие коричнево-зелёные контуры гор на юго-западе.

Вдруг конь насторожился, начал стричь ушами и затем встал, как вкопанный.Эдип почувствовал, словно на него кто-то упорно смотрит. Его ослепила догадка – спасшийся раб мог привести фиванцев для расправы с убийцей одного из граждан. Эдип хотел вынуть нож, однако будто неведомая сила сковала его руку. Пламя бессильного гнева разлилось по его телу.Он решил осмотреться и, только поднял взгляд на склон – увидел нечто прекрасное и грациозное, устрашающее в своей неподвижности и беспощадное в недвижимой жестокости и коварстве. Сфинкс. Только теперь Эдип вспомнил многочисленные, слышанные им истории. Последнюю ему рассказывал Алкимах.

Он с Фокионом держал путь через Беотию. Они знали о существовании сфинкса, и Фокион уговорил Алкимаха и небольшой отряд, сопровождавший их, свернуть в Фивы.

–Я не верю, что сфинкс способен загадать загадку, которую бы не мог отгадать человек. Да, ещё за это губить людей! Это трусы наплели и насочиняли небылиц, – харахорился он.

Один из старых слуг позволил себе заметить, что сам был свидетелем гибели одного из храбрецов – критянина родом. Но Фокион не унимался,

–Нет таких загадок, которые не по силам человеку, если тот – не дурак и не трус.

Алкимах долго не соглашался, ибо отец его поручил ему серьёзные дела, от коих зависило торговое положение их города. Тогда – они направлялись в Дельфы, к оракулу Аполлона. Ах, если бы был уже получен ответ жрицы, то можно было бы рисковать, но пока… Фокион всё настаивал на своём.

Алкимах согласился при одном условии –он с отрядом не приблизится к сфинксу, остановится неподалёку, за скалой. Так и сделали. Воинам и Алкимаху было видно, как Фокион подъехал к горе Сфингион, как он спешился и подошёл ближе. Его конь, опаской кося глазами на гору и переминаясь, отошёл на четверть стадии. Они видели, как внимательно смотрел Фокион в сторону горы, как, затем опустил голову и по-видимому думал. Потом он поднял руку вверх, вероятно прищёлкнув пальцами, в знак того, что отгадал загадку и что-то сказал. Приличное расстояние до скалы не позволяло расслышать его слова. Вдруг, он словно застыл. Алкимах во все глаза следил за происходящим, не слезая с коня. Фокион стоял так очень долго, он будто окаменел. Алкимах окликнул его, но тот даже не пошевелился. Он ещё раз крикнул. Тот же результат. Весь отряд был в напряжении. Алкимах спешился, выскочил из-за скалы и, не доходя до Сфингиона, с ужасом увидел, как Фокион рухнул и над ним пронеслось что-то молниеносным вихрем. И вот уже никого нет. Долго смотрел Алкимах на то место, где только что стоял Фокион. Остальные тоже подбежали к Алкимаху. Старый слуга подошёл и тронул Алкимаха за плечо,

–Поехали, Алкимах, го больше нет. Я предупреждал.

Алкимах в отчаянии заплакал. Отряд повернул обратно в сторону Парнаса на дельфийскую дорогу.

Эдип смотрел. На склоне горы лежал огромный лев с головой прекрасной женщины. Он был великолепен в своей величественной и полуленивой, но грозной позе. Эдипу особенно понравились глаза. Конечно, не передать их цвет и взгляд! Но Эдипу казалось, что обязательно глаза должны быть черными, ибо глубина их зрачков таила нечто пугающее и неведомое.

Многое повидал Эдип – но Сфинкс! Если это лев, то он, кажется, сейчас поднимется на передних лапах и зарычит, а затем, взмахнув огромными крыльями, взлетит; если это женщина – то она улыбнётся и запоёт.

Эдип хотел было тронуть коня – руки не слушались, поводья мирно покоились в полуразжатых ладонях. Эдип хотел крикнуть «Эй, послушай! Давай свою загадку».Язык не повиновался ему. И он, нет, не услышал, а скорее почувствовал подобие шелеста платана и спросил, будто повторяя за кем- то: «Кто ходит утром на четырёх ногах, днём на двух, а вечером на трёх?»

Ах, вот оно что! -подумал юноша. Загадка. Словно родилась во мне. Он посмотрел на лик сфинкса. Ничего не изменилось в каменном истукане. «Мне загадали загадку. От неё зависит моя жизнь или моя смерть. Да, короток окажется мой век, если я не отгадаю. Он и так у человека короток, что день. Утро, освеченное прекрасной розоволикой Эос, когда невдруг очнёшься ото сна; день-весь в трудах и заботах, за которым не замечаешь как и вечер наступает.

Так и жизнь – родишься и, ходить-то ещё не умеешь, подобно львёнку на четвереньках лазишь, ты- чась носом в незнакомые предметы. Потом, бремя трудов-торговых, ратных -только поспевай. А уж к старости согнёт тебя судьба, искалечит и – бесполезным станешь, вроде детёныша. Только детёныш всё ещё обретёт, а ты уже ничего не обретёшь. Даже способность передвигаться, и та покидает тебя. И, как детёныш на коленки не встанешь – люди смеяться начнут. А я!Что я успел сделать, подойдя к этому городу? Ничего. Ах, нет, успел. Убить человека и убить его рабов. Но разве это деяние? Злодея ние. Коротка ты, жизнь человека. О том и загадка.»

–Человек, одними губами сказал Эдип. Только человек дважды беспомощен, продолжил он мысленно. Прекрасно беспомощен в младенчестве, ибо эта беспомощность таит в себе будущие, ещё не раскрытые и неизведанные силы, и безобразно беспомощен в старости, ибо силы его известны и истрачены.Не вселяет он радость своим старческим лепетом, одну лишь досаду и раздражение,так как старость обезображивает не только лик, о часто и дух.

–Человек, -повторил Эдип, -в детстве он ползает на четвереньках, в зрелом возрасте ходит, как подобает, на двух ногах, в старости –опирается на костыль.

Прозрачно-синий воздух уже был влажным курчавые облака, что с утра громоздились по северной кромке гор, после полудня закрыли солнце и слились в сплошные чёрные тучи, которые вот-вот собирались заморосить дождём. Вдали сверкнула молния. Зарокотал гром. Ещё одна молния пронзила небо, ярко осветила дорогу, стоящего коня со всадником подле изваяния и, на мгновение упёрлась ярким концом в каменного истукана. Конь испуганно прянул в сторону и, Эдип успел за- метить, когда конь его понёс, как с грохотом осела и рассыпалась вершина горы Сфингион и погребла под собой сфинкса.

–О! Зевс! -прошептал Эдип, с силой натягивая поводья и останавливая ошалевшего коня, -О! Боги! Вы поразили тирана, вы вложили в мои уста спасительные слова.