4
На следующий день Нексину и Баскину пришлось вставать затемно. Они наскоро собрались и пошли к конторе лесхоза. Там их ждал Заборов. Он был одет в мягкие войлочные сапоги, какие любят горцы на Кавказе, защитного цвета ватные штаны и такую же фуфайку, поверх ее опоясывал парусиновый ремень с подсумком для патронов; на голове было подобие малахая на заячьем меху, а через плечо висел расчехленный охотничий карабин тульского оружейного завода. Заборов придирчиво оглядел легко одетого Нексина и сказал:
– Алексей Иванович, я так и предполагал, что у вас нет подходящей для такого случая одежды, поэтому взял все необходимое. Вещи лежат в рюкзаке в диспетчерской. Думаю, все вам подойдет, потому что они моего старшего внука, он уже заправский охотник и аккурат вашей комплекции. Вещи выстираны, проутюжены. Пойдите переоденьтесь. На будущее, конечно, вам следует обзавестись необходимой амуницией, без нее нельзя.
– По правде сказать, я на охоту не собирался. Да и не охотник я, бывал только на утиной и как-то еще принимал участие в облаве на зайцев. Но с вами обязательно пойду. Мне интересно.
– Само-собою разумеется, – сказал Заборов. – Вам по должности положено знать, как директору лесного хозяйства, об охотничьих делах. Главное – начать, потом, поверьте, сами увлечетесь, меня дожидаться не будете. – Он улыбнулся, хитро посмотрел на Нексина. – Я, конечно, прошу извинения, но хочу спросить: а вы, Алексей Иванович, стрелять-то умеете?.. Ежели нет, научим, дам сегодня попробовать из моего карабина.
Нексин посмотрел на него, перевел взгляд на Баскина и, сдерживая самодовольную ухмылку, ответил:
– Попробую, если позволите.
– Анатолий Федорович, не слушайте его! – вскричал Баскин. – Он скромничает. Если хотите знать, в коллективе, в котором мы с ним прежде работали, охотников и стрелков было достаточно, но Алексей Иванович стрелял лучше всех. Его даже в милицейском тире не могли порой обойти профессионалы.
Заборов недоверчиво посмотрел на Нексина. Но Баскин не преувеличивал. Одним из немногих увлечений Нексина были его походы в тир, иногда поездки на стрелковый полигон, – такую возможность любезно предоставляло милицейское руководство. И будучи невысокого роста, не выдающегося телосложения, руку он имел сильную, что очень важно для стрелка, который помимо того, что должен уметь сосредоточиваться во время стрельбы, ещё должен фиксировать оружие, а для этого нужна крепкая рука.
Нексин в продолжение тирады Баскина скромно сказал:
– Стрелял я в основном из пистолета, и только несколько раз мне давали автомат…
– Наверное, в армии хорошо научились стрелять, Алексей Иванович, – заметил Заборов.
– Я не служил в армии, – ответил Нексин.
Не служил он потому, что был у родителей единственным сыном, ему сначала давали из-за этого отсрочку, потом попал в партийные органы, откуда не было принято призывать на срочную службу.
До тех пор, пока Нексин переодевался, Заборов пошел с Баскиным в гараж. В багажнике его автомобиля оказалось много охотничьих принадлежностей. Среди которых была даже утепленная палатка для засады и отслеживания зверя на жировке. Но главной гордостью Баскина, конечно же, был классический охотничий «Ремингтон», снабженный цейссовской оптикой. Заборов его осмотрел со знанием дела, и восхищению ружьем не было конца. Баскин переоделся в легкий, но теплый и непромокаемый комбинезон на пуху, такие же мокасины на резиновом ходу и шапку ушанку. Заборов и здесь отозвался одобрительно о его экипировке, но не удержался и спросил, сколько она стоит. Услышав ответ, присвистнул и сказал, что так и подумал, слишком дорого, хотя, должно быть, очень удобно, одежда вовсе не пижонская, а практичная. Потом осмотрел палатку, которая занимала немного места (помещалась в вещевом мешке), похвалил и эту вещь, добавив, что догадывается: Баскин охотник с опытом. Они пошли за Нексиным.
Вскоре все трое вышли из поселка. Путь их сначала лежал по большаку. По асфальту идти было легко и удобно, но вскоре свернули и пошли по широкой просеке, проложенной под электрическую высоковольтную линию. Идти по целине и по снегу, хотя и не глубокому, стало труднее, и движение группы сразу замедлилось. Просека выходила на восток, там небо уже посветлело: на горизонте, в белесой дымке зимнего воздуха обнаруживалась малиновая полоска утренней зари. Мороз был легкий, но с ветерком, поэтому привычного инея на деревьях, кустарнике и подсаде (травянистом покрове) не было; лес вокруг стоял серо-зеленой стеной, которой не было конца.
Отряд охотников шел гуськом: впереди Заборов, за ним Баскин, замыкал шествие Нексин. Он все время видел перед собой маячившую спину и винтовку Баскина, который передвигался в своих мокасинах, как на широких и коротких таежных лыжах, легко и бесшумно. «Странная жизнь, – думал он, – разве мог себе представить, что с этим человеком когда-то окажусь здесь и при таких обстоятельствах… Тем не менее наши пути пересеклись…»
Глядя на Баскина, Нексин более всего беспокоился главным вопросом: как выполнять условия, которые ему поставили?.. Просматривая документы лесхоза – это были всевозможные договоры с какими-то подрядными организациями, с фирмами и просто физическими лицами, которых, к его удивлению, оказалось немало, Нексин удивлялся другому: очень небольшим расценкам за пользование угодьями лесхоза, его сырьевыми богатствами. Это означало одно: лесхоз получал не особенно большую выгоду. Главный инженер Резник и экономист все объясняли спецификой отрасли, сильной удаленностью лесхоза от деловой жизни и центра. С этим же связывали и низкую заработную плату у людей. И как было в таких условиях найти деньги на выплату новым покровителям «десятины»?.. Собираясь возглавить лесхоз, Нексин по случаю добыл в городе брошюрку из разряда специальной литературы. Это была книжечка по криминалистике под названием «Сто способов хищения в лесной и перерабатывающей промышленности». Читая ее вечерами, он узнал много нового и интересного, и все же ему был нужен человек, с кем бы он мог прояснить для себя многие и многие вопросы, ему не совсем понятные. «Этим человеком могла быть, конечно, Борец, – рассуждал он. – Хотя она непосредственно не занимается производством, но здесь давно работает и не может не знать каких-то пикантных подробностей ведения хозяйства в лесхозе».
Чтобы как-то отвлечься от своих мыслей, Нексин спросил Заборова:
– А какое зверье у нас водится? Далеко нам еще идти?
– Самое разное, Алексей Иванович, – сказал Заборов. – Все, можно сказать, водится, за исключением медведя, однако есть рысь. Я уже сказал Михаилу Леонидовичу, что сегодня идем на косулей, чтобы он взял соответствующий патрон. А до места осталось недалеко, с километр, просека скоро закончится, лес расступится, со всех сторон к нему примыкают поляны, туда после ночевок в ельниках выходят кормиться косули.
– Анатолий Федорович, почему именно на косулей?
– Можно было бы и на кабана пойти, но он теперь худой, да и вообще не особенно вкусный. Можно было бы и на оленя, но за ним нам пришлось бы изрядно потопать, потому как из всех жвачных и парнокопытных он самый осторожный, я бы сказал, самый мудрый зверь, как и лось. А лесная коза, косуля, – младший брат оленя, тоже, разумеется, осторожная, но глупее. Ходят они небольшим стадом, примерно до десяти особей, поэтому на них охотиться легче. К тому же на полянах мы время от времени устраиваем кормежки, там стоят скирды сена, в одну из них и спрячемся. Косули приходят туда на жировку, объедают молодые кусты по опушке леса, снег сейчас рыхлый, разгребают его, поедают подсед. Ну и потом, они просто греются, здесь же светлее и теплее на солнышке, чем в чаще. Такие вот дела… Да, коль уж заговорил про мясо, знаете или нет, но отличие оленьих от других животных в том, что нет у них желчного пузыря, оттого, видимо, мясо особенное, легкое и сладкое, как сейчас принято говорить, без холестерина. Так что, если все сладится, а я думаю, все будет хорошо, вечером побалуетесь шашлыком из дикой козы… А сейчас прекращаем разговоры… Выйдем на место, я укажу, кому и где расположиться, придется подождать с часок, стреляете тогда, когда стадо полностью выйдет на открытое место. По зверю делаете два-три выстрела, если успеете ими положить, значит, успеете, а нет – более не стреляйте, потому как стадо быстро уходит и смысла бабахать почем зря нет… В стаде будет обязательно самец, его возьмете на себя вы, Михаил Леонидович, поскольку самец стоит спокойнее; какую-нибудь самку возьму на себя я, так как они больше двигаются, мне все одно кого, я привыкший, и мне одинаково сподручно. Бить лучше всего в голову, это наверняка, зверь сразу погибает; удобнее, конечно, стрелять под лопатку, в грудь, и это тоже хорошо… Одним словом, как сумеете… Вопросы есть?..
Его спутники молчали. Каждый думал в это время о чем-то своем; Нексин продолжал размышлять о том, что делать для разрешения вопросов, поставленных Баскиным. Компания скоро вышла на открытое место. Это была пологая широкая поляна, заканчивающаяся у опушки леса. Чтобы стрельба могла вестись перекрестно, на одной стороне поляны Заборов помог Баскину установить светло-бежевую, в серо-зеленых разводах палатку, которая на местности выглядела как копешка сена; сам с Нексиным спрятались внутри стога, специально сметанного вокруг поставленных клетью жердей, на другом конце поляны.
Время нахождения на стоянке, вопреки ожиданиям Нексина, прошло быстро. Внутри стога было невероятно тихо, пахло чуть прелым, но еще хранившим запахи трав сеном. Он в какой-то момент поймал себя на мысли, что здесь, за этой стеной из сена, словно изолировавшей его от внешнего мира, мучившие его вопросы сами собой как-то поутихли; зато появился живой интерес к происходящему. Заборов излишне осторожно, будто его, находящегося внутри стога, мог услышать зверь, возился, устраиваясь удобнее; только слышалось его немного отрывистое, как у пожилого человека, дыхание и сопение. Он подстраивал под собой оставленную здесь кем-то вместо табуретки чурку, потом проделал в сене подобие слухового оконца. Нексин сидел на корточках и, следуя примеру, тоже раздвинул сено, обнаружив необыкновенно красивый вид на лес. Заборов спросил у него: будет ли стрелять? Нексин ответил, что попробует. Тогда Заборов показал ему, мягко переведя затвор, как подается в ствол патрон. Нексин сказал, что все это знает, и взял у него винтовку, поставив ее между колен. Они молча стали наблюдать. Напротив них метров на сто открывалась поляна, заканчивалась она густыми зарослями молодого дубового подлеска, рябины, черемухи и орешника. За ними, на месте бывшей вырубки, тянулся жердняк из редких берез и осин, дальше была темная стена смешанного леса.
Косули появились неожиданно. Их было две-три семьи, соединяющиеся на зиму в небольшое стадо. Вперед вышли несколько молоденьких однолеток, за ними следовали взрослые самки, несколько в стороне был заметен крупный самец с уже сформировавшимися, но еще не отвердевшими в эту пору (кровоснабжение рогов прекращается к весне, и они тогда костенеют) шестиконечными рогами. Животные продвигались медленно, то и дело останавливались, обгладывая с кустов еще остававшуюся кое-где к концу зимы засохшую ягоду и объедая молодые ветки. И все лучше становилось их разглядывать. Были уже хорошо видны изящные грациозные головы, прядение замечательными ушами, шкуры со свалявшейся за зиму буро-серой шерстью, ну а главное, «зеркальца», как охотники прозывают правильно округлый, покрытый белой шерстью зад зверя. Стадо потихоньку вышло на луг, и его поведение говорило за то, что косуль ничего не тревожит, они мирно паслись, поднимая привычно время от времени головы и прислушиваясь к тишине, царившей над полем.
Нексин по указке Заборова давно держал на прицеле крупную самку, которая заметно прихрамывала. Диких лесных коз он видел и раньше, в зоопарке, и даже ближе, чем теперь, но здесь, в природе, все выглядело совершенно иначе. Там косули могли подойти к изгороди, небрежно взять из рук хлеб, также лениво и безразлично отойти, очевидно зная, что им не грозит никакая опасность. Сейчас они были на воле, где всякий незнакомый шум, простой шорох, вызывал у них не просто беспокойство, но ощущение тревоги, и они жили с постоянным чувством опасности, исходящей от окружающего мира, который им представлялся враждебным, в котором затаился страшный противник – будь то зверь вроде рыси или человек. Но, к сожалению, они чаще всего проигрывают в этом поединке, потому что их красота слишком беззащитна перед хитростью и жадностью врагов. Нексин, разглядывая красивых животных, некоторое время никак не мог разобраться с происходившим внутри его: это было смешанное чувство досады и жалости за простоту и наивность этих великолепных животных, погибающих, по его мнению, очень глупо. Но, с другой стороны, его все более захватывал азарт охоты, чувство, что он не имеет права ни в коем случае осрамиться, должен показать себя, свое умение быть не хуже, даже лучше своих спутников, считающих себя бывалыми на охоте. Второе чувство быстро взяло верх… И когда Заборов что-то буркнул ему, а сам он увидел, как вдруг стадо замерло, словно по команде, почуяв опасность, то совсем забыл, что перед ним беззащитные живые существа, в них он видел, как в тире, только мишени и, сжимая крепко потными ладонями подствольник и цевье винтовки, плавно спустил курок.
Прозвучали почти одновременно два выстрела, затем последовал еще один, – это Баскин стрелял второй раз. Мирно пасущееся стадо какими-то невероятно огромными прыжками, врассыпную, бросилось назад в лес, оставив на поле двух особей.
Охотники выскочили из засады и бегом бросились к трофеям. Одно животное – это был пяти-шестилетний очень крупный самец длиной более полутора метров и высотой у крестца до метра, примерно в тридцать килограммов. Сраженный двумя попаданиями в голову и грудь, он был уже мертв. Второе животное – крупная самка – была смертельно ранена в грудь, тяжело дышала, раздувая широко бока. Заборов похвалил и Баскина, и Нексина за хорошие выстрелы и сказал, что самку надо быстрее добить, чтобы не мучилась. Нексин и Баскин переглянулись, словно спрашивая: кто это должен сделать?.. Выходило – что Нексин, потому как самка была его… Возникла неприятная пауза… Нексин, сам не понимая для чего, все же шагнул к косуле, но тут и остолбенел… Выполнить требование Заборова не мог… Его встретил взгляд больших, необыкновенно выразительных глаз, они словно гипнотизировали… Нет, у него уже не было жалости к этому животному – свое дело он сделал, выстрелил в косулю, – но Нексина будто охватил ступор от этого непереносимого взгляда… И он теперь ни за что не смог бы снова выстрелить и добить ее… Косуля закрыла глаза, захрипела… Заборов, заметно занервничавший, забрал у Нексина карабин, быстро выстрелил и сказал:
– Так-то вот!.. Никогда не заглядывайте в глаза раненого животного… Следует быть решительнее и смелее… Это как на войне, где к убийству сопричастны все: солдат, который бежит и стреляет куда-то вперед перед собой, летчик, сбрасывающий бомбу на город, и генерал, посылающий их убивать. Но давно известно, что как только любой из них глянет близко в глаза жертвы, тем более раненой и беспомощной, это действует отрезвляюще, и как после сильной пьянки увидеть, что натворил вокруг себя во время этой пьянки, так и с ними: они уже не бойцы. Вот и с вами, вы перестаете быть охотниками. Но, коль взяли в руки ружье, подстрелили зверя, нужно доводить дело до конца, зверь уже не встанет, снова в лес не пойдет, не оставляйте его мучиться.
Нексин и Баскин ему не возражали, полагаясь полностью на охотника бывалого. А Заборов тем временем из стога сена вытащил толстую, сухую и длинную жердь, ее подвели под связанные веревками накрест ноги косулей и дружно, по команде Заборова, взвалив на плечи жердь со свисающими трофеями, двинулись назад. Это оказалось неожиданно трудным. Возвращались в том же порядке, что и пришли: впереди шел Заборов, за ним Баскин, оказавшийся посредине, на плечи которого больше всего давила тяжесть туши спереди и второй туши сзади; последним шел Нексин. Заборов извинялся за доставляемые директору и его приятелю неудобства и повторял одно и то же, что мог бы, конечно, взять с собой санки, погрузить на них косулей, а это значительно облегчило возвращение… Но, к его сожалению, никак нельзя было заранее брать санки…
– Своя ноша, говорят, не тянет, – отвечал ему Нексин, перекладывая время от времени жердь с одного плеча на другое. – Здесь общего веса не более пятидесяти килограммов, не так ли?.. Неужели не донесем?..
Заборов не успел ответить, в разговор вклинился Баскин:
– Так и есть, стандарт взрослого косуля́ двадцать – тридцать кило… Анатолий Федорович, а почему нельзя было брать санки?
– Есть такая примета, что загодя санки охотнику готовить нельзя, не получится охота, – ответил Заборов. – А так, у нас все получилось…
Баскин, стараясь придать серьезность и важность своему голосу, но не скрывая усмешки, обернулся к Нексину, подмигнул и продолжал:
– Это правильно, Анатолий Федорович! Дак ведь и я не взял с собой фотоаппарат, чтобы запечатлеть трофей… Если б взял – можно сказать, охота не получилась… А как же хотелось прямо в лесу сфотографироваться с добычей… Я, конечно, сфотографируюсь в поселке, но это уже не так интересно…
Заборов верил ему и продолжал:
– Стало быть, вы тоже знаете о такой примете, правильно я подметил, что бывалый вы охотник, поэтому и выстрелы у вас получились… А то ведь как бывает: даже с таким карабином, как у вас, а все одно промахиваются… Ну а вы, Алексей Иванович, если в самом деле до сих пор не бывали на охоте, то и вовсе молодец… Первый раз и так хорошо выстрелили… Скажу вам, у меня, помимо карабина, есть еще ружье, двустволка. Модель довольно старая, но зато надежная, осечек у меня с нею не было никогда, нужно только не жалеть для ружья маслица… Могу ее, Алексей Иванович, вам на время дать; побродите с ружьишком по нашим лесам, попривыкните, это же одно удовольствие, да и для здоровья полезно; опять же можно на рябчика сходить, птица сейчас, к концу зимы, не такая пугливая, а куропатки, так те и вовсе даже в поселок, в сады залетают… Не скажу, что так уже они хороши теперь, куропатки-то, жестковатые они сейчас, осенью лучше, но бульон из них замечательный и очень полезный…
– Я куплю у вас это ружье, Анатолий Федорович, у меня была уже такая мысль: приобрести ружье. Для начала, думаю, даже и хорошо будет иметь пристреленное ружье… Вот только в обществе охотников не состою… Ружье надо регистрировать…
– Это не проблема, – сказал Заборов, – все решается. У меня и припасов к тому ружью немерено…
Так, неспешно, группа продвигалась с добычей к Залесью. Баскин и Заборов обсуждали повадки зверя и тонкости охоты. Нексин не участвовал в их разговоре, терпеливо волоча свою часть ноши; возвращаясь назад, он, как и до похода на косулей, снова думал о том, как организовать сбор денег, чтобы платить своим кураторам, которые – он прекрасно понимал – могут его в этом лесхозе как поддержать, так и все сделать, чтобы от него избавиться при необходимости; примеров таких он знал множество, и для этого хороши были любые средства.
В понедельник Нексин за традиционным утренним кофе в этот раз с испеченными Борец печеньями, выслушав ее немного сбивчивый рассказ, во время которого торопилась поделиться с шефом последними новостями о том, что в поселке уже два дня только и разговоров, как он, Алексей Иванович, оказывается, здорово стреляет (слышать это ему было чрезвычайно приятно), словно невзначай спросил секретаря:
– Нина Викторовна, человек я здесь новый, вопросов у меня немало, есть первоочередные, есть такие, которые можно ненадолго отложить, но один из них я непременно должен задать… Мне кажется, вы мне можете помочь…
Борец заметно насторожилась, не зная, к чему он клонит, но быстро ответила, что, конечно же, постарается помочь.
– Тогда вот что скажите, – голосом серьезным, но и немного загадочным. продолжал Нексин. – Я доверяю всей статистике, которая имеется по нашему лесхозу в части доходно-расходной деятельности, договорным отношениям с нашими смежниками и контрагентами. Но я не совсем верю, что в лесхозе все происходит именно так, как указывается в отчетах, что работники совсем не пользуются своим положением и возможностями…
– У меня все честно, – сказала и тут же сильно покраснела Борец, не ожидавшая этого вопроса, потому как у нее, как и многих работников, законно и прозрачно было не все.
В Залесье лесхоз являлся фактически единственным, если не считать магазина, школы и медицинской амбулатории, предприятием, где можно было устроиться на работу. Очень многие ездили работать в районный центр. Поэтому, решая вопрос с трудоустройством, Борец не брезговала деньгами, какими-то услугами, подношениями хорошего подарка, однажды им очень кстати – она делала свадьбу дочери – оказался бычок-двухлетка, которым два дня угощала гостей. И хотя она считалась очень строгой и дотошной в мелочах с работниками, как отдел кадров, почти все знали об этой стороне ее деятельности и совсем не осуждали, считая, что так и должно быть, – люди полагали, что обязаны благодарить ее за старание для них.
– Не о вас речь, – сказал Нексин. – Вы здесь работаете давно, имеете специальное образование – оканчивали лесной техникум, и я уверен, что хорошо знаете дела лесхоза… Поставлю вопрос конкретно: какие дополнительные источники дохода имеют наши работники от деятельности лесхоза?
Борец задумалась, но ненадолго. Она быстро сообразила, что Нексин или уже что-то знает, или рано или поздно узнает, тогда ее нынешнее молчание и игра в неведение выйдут ей же боком. И она стала рассказывать. Нексин слушал ее очень внимательно, задавая уточняющие вопросы.
Говорила Борец об уже известных заочно Нексину по криминалистической книжке-методичке способах получения неучтенных доходов, но и совсем неизвестных ему делах, которые здесь происходили; их оказалось, к его удивлению, так много, а некоторые были для него настолько неожиданные, что он, стараясь поначалу все запоминать, был вынужден кое-что помечать на бумаге. И во все время их беседы Нексин, внимательно слушая Борец, не переставая думал о том, как бы все то, что она рассказывает, привести в нужный, ему одному подконтрольный порядок. Еще думал о том, что «аналитики» из партии «За Отечество», о приеме в которую передал через Баскина заявление, наверное, тоже знают о возможностях, о которых рассказывала Борец, поэтому так уверенно и настойчиво говорят об ожидаемых для партии поступлениях.
Борец, подводя итоги сказанному, сделала одно важное для Нексина уточнение: оказывается, что руководство – под ним она имела в виду Резника – не прилагает особых усилий для дополнительных заработков, потому что ему платят только за то, что он главный, и чтобы не совал носа ни в какие дела, покуда не попросят. Точные суммы она не знает, но речь идет о тысячах в валюте, которой здесь привыкли пользоваться, потому как она надежнее рубля и рядом заграница. Знает она это все не понаслышке, а сама видела, как приезжают к Резнику и «по-черному» рассчитываются с ним предприимчивые люди, чей бизнес связан напрямую с лесхозом.
– Подношения происходят регулярно, во всякое время года, – говорила она. – Весной, например, приходят заготовители березового сока. Все бы ничего, пускай себе добывают сок, зарабатывают, а лесхозу платят исправно. Но в том и дело, что в лесхоз платят копейки в сравнении с тем, что извлекают из леса. Разумеется, происходит это все за отдельную плату Резнику, который на деятельность заготовителей закрывает глаза. Как результат, никто из наших не следит за правильностью соблюдения технологии забора сока, а предприимчивые люди наглеют, выкачивая в прямом и переносном смысле все из леса. Для сбора сока они должны использовать так называемый спелый лес, то есть деревья взрослые, – это березы диаметром не менее двадцати сантиметров. В них высверливается «подсочный» канал, из которого сок стекает в приемник. Но они сверлят по три-четыре канала вместо одного, берутся для этого и молоденькие, малоспелые березки. В результате деревья «обескровливаются», преждевременно высыхают и гибнут, – вот откуда по нашим лесам столько сухостоя. Потом происходят как бы незапланированные, вынужденные санитарные вырубки; потом указывают в отчетных документах, что это «больной» или «некондиционный» лес, годный только на дрова, чем пользуются уже другие предприимчивые люди.
Все той же весной объявляется другая категория бизнесменов, которых именуют «сладкие», – это сборщики меда. Они приезжают целыми автомобильными поездами, привозят сотни ульев. С ними заключаются тоже договоры аренды угодий лесхоза. Мед – дело прибыльное. Со стороны лесхоза практически никаких затрат, «сладкие» платят за одну лишь возможность пользования полями и лугами, на которых выставляют ульи.
Зимой у нас «зеленой валютой» – а она истинно зеленая – называют молодые елочки и сосенки к Новому году. Ими засеваются огромные площади, но нормального учета нет, как нет и учета срубленному молодняку при продажах; кроме того, договариваются с оптовым покупателем по заведомо низким закупочным ценам, сбывая очень дешево молодняк, объясняя тем, что, мол, это рынок. Так что и здесь никогда не подкопаешься.
Но самый большой доход, разумеется, от рубки леса с осени до весны, когда идет заготовка деловой древесины. Тут появляется масса вариантов для «приработка», в особенности, когда оформляется так называемая выборочная рубка. Под ней подразумевается прежде всего уборка погибших или поврежденных деревьев либо по какому-то заказу. Для этого оформляются «технологические карты» и делается «расчетная лесосека». По факту же эти документы формальны, потому что при погрузке лесовозов контроля нет, вернее, «закрывают глаза» на то, как вместо одного сорта леса вывозится другой, как правило, более дорогой.
Дальше Борец делилась знаниями о том, какие возможности дают договоры, заключаемые с охотничьими обществами, с заготовителями грибов, ягод и даже веников. И уже совсем особняком в этом длинном рассказе Борец было о собственном производство в лесхозе по первичной и глубокой переработке древесины. Заговорив о нем, Борец вдруг почему-то перешла на шепот, словно их подслушивали, и, как по большому секрету, рассказала, что в столярном цехе уже много лет делают гробы сразу нескольким ритуальным агентствам в областном центре.
– Н-да… Дела!.. – многозначительно заметил Нексин, удивленный и безграничности богатства природы, и возможностям на ней зарабатывать, и изобретательности работников лесхоза. – Спасибо, Нина Викторовна, за подробности, я себя почувствовал эдаким, знаете ли, учеником, для которого провели день открытых дверей… А лесхоз – это действительно сущее золотое дно… Честно признаюсь, раньше мне такое и в голову не приходило…
– Что же теперь будет?! – не удержалась она.
– Будем наводить порядок, – сказал Нексин.
Борец по-своему расценила его короткую реплику и произнесла:
– Наши люди очень к вам уважительно относятся, так и говорят, что серьезный вы и опытный руководитель, давно нужен такой директор! Резник, как человек, конечно, неплохой, но зарвался совсем, голова у него кругом пошла от больших денег. А вы то уж обязательно навёдете порядок! Я считаю, что теперь сами должны подписывать все договоры и встречаться с контрагентами. Здесь сложилось как-то само собой при старом директоре правило, когда он оставлял за собой общее руководство, а все дела решал Резник. Такой порядок вещей нужно ломать.
Борец от Нексина утаила одно личное обстоятельство, из-за которого была такой словоохотливой с директором. Резник не так давно ей сказал, как бы в шутку, что пора бы подумать о пенсии, но намек был очевидный. И причину она знала хорошо – Резнику скоро понадобится место для трудоустройства родственницы, которую метил на должность Борец.
– Верное замечание, Нина Викторовна! – сказал Нексин. – Вот вы и посмотрите все последние распоряжения и приказы о распределении обязанностей, подготовьте новый проект, в котором раздел о договорной работе оставьте за мною; а главный инженер пускай себе занимается техническими и производственными вопросами. Думаю, что это будет лучше и для лесхоза и коллектив меня поймет. Тем более что вы сами мне советуете. Затягивать такой важности вопрос не следует. Сколько вам понадобится времени подготовить новые должностные обязанности?
– С неделю, Алексей Иванович.
– Многовато… – сказал Нексин. – Год уже давно начался, и пора заключать новые договоры. Я бы настоял на трех днях, потому как и мне необходимо почитать документы… Ну ладно, пусть будет по-вашему, я и без того перед вами в долгу…
– Почему?
– Думаю, что вы тратите уйму времени и сил на готовку замечательных сладостей, которые подаете мне к чаю… С меня причитается…
– Что вы! – Борец зарделась от удовольствия.
А Нексин для себя отметил, что эмоции и настроение она совсем не умеет скрывать, они у нее сразу проявляются на лице. «Это хорошо! – решил он. – От меня меньше будет скрывать свои тайны».
Борец продолжала:
– Когда стряпаешь в удовольствие, а я, знаете ли, занимаюсь от души, то совсем нетрудно, тем более для хорошего человека…
Она сделала пару шагов к дверям, но неожиданно остановилась, замялась, по ее лицу пробежала тень смущения, было видно, что хотела сказать что-то еще.
Нексин улыбнулся, видя ее замешательство, которое, похоже, не относилось к теме о вкусной стряпне, и сказал, что охотно готов выслушать ее просьбы.
– Спасибо, Алексей Иванович. Как вы угадываете меня!.. Простите, но, раз уж зашел разговор о договорах в нашем лесхозе, не могу ли я попросить вас за одного человека… Это пастор нашей местной церкви Иохан Либерс… Как-то он меня спрашивал, не может ли его хороший товарищ, – он из наших соседей, иностранец, – покупать в лесхозе древесину. Либерс – человек очень порядочный, на него можно положиться в таком деле, за плохого человека он просить не стал бы.
– Думаю, что можно, – сказал Нексин. – По договорам с иностранцами, насколько знаю, нет особых проблем, многие предприятия области успешно сотрудничают с зарубежными партнерами… Так что передайте пастору, что не возражаю… Между прочим, вы второй человек, который на этой неделе говорит о Либерсе… Мне уже становится любопытно, что за пастор у вас такой завелся?.. Вы тоже ходите в его церковь?..
Борец снова засмущалась.