Собрание сочинений. 4 том

– Вы знаете, товарищи, что район наш активно развивается, каждый год прирост всех видов продукции от пяти до десяти процентов. Население растет почти на тысячу в год, к нам едут люди из других регионов, но и мы сами стараемся, рождаемость до шестисот ребятишек в год. А социальная сфера отстает. Мы понимаем, что государство все средства бюджета направляет на развитие топливно-энергетического комплекса, потому изыскиваем внутренние резервы. И вот появился проект «Больничный городок», идея хорошая, два объекта нам удалось включить в план, понятно, что не роддом и поликлиника, а общежития в хозяйствах, но мы на это идем. Еще четыре объекта восемь хозяйств, попарно, делают хозяйственным способом, то есть, от гвоздя до бетона изыскивают на стороне. Люди к проверке готовы, все документы будут предъявлены членам уважаемой комиссии.

Вместе с Хевролиным распределили людей, машинами исполкома, райкома и сельхозуправления развезли по хозяйствам. Договорились, что все соберутся после первых двух дней работы.

Алексей встретил своих гостей в кабинете, предложил чай, сказал, что обедать лучше с половины первого, а ужинать в семь часов, тогда меньше посетителей. Комендант предупрежден, гостиница готова.

– Бухгалтерия на первом этаже, все документы по больничному объекту ведет один бухгалтер, так надежнее, ничего не напутаешь. Она вас ждет. Я буду к пяти часам, если вдруг вопросы. Все, желаю вам успешной работы.

В обед Хевролин начал обзванивать директоров.

– Как у тебя, Яков Лукич? – нервно спросил Стукалина.

– Да задергали, Николай Петрович, задергали: это почему, да это откуда?

Хевролин не выдержал:

– А ты какого хрена ихние юбки пасешь? Я вчера ясно сказал: руководители занимаются своими делами, и раньше пяти часов в конторах не появляются, что не возбуждать интерес. Что молчишь?

– Да не успел уехать, только спустился вниз, главбух бежит: «Требуют!».

– Ну и отдувайся, коли сам влип! – и бросил трубку.

Из других руководителей удалось перехватить Карповича, начальника участка мелиорации.

– Ко мне, Николай Петрович, никаких вопросов. Дободалась до меня дама бальзаковского возраста…

– Какого возраста? – не понял Хевролин.

– Среднего. «А с каким экономическим расчетом вы роете котлован под будущий пруд?», – интересуется дама. Я поясняю: «Экономическая эффективность не столь очевидна, пока не начнет объект фунциклировать, так и говорю, ей Богу! – не вру! – фунциклировать по полной программе. А это значит: приехали вы на берег, день жаркий – пожалуйста, в тень платанов или пальм, или фиговых деревьев, а нет – берите лодку и плавайте среди лилий и балаболок. Она интересуется: «А что за цветы – балаболки?». Отвечаю: растут парами, одна мужская, другая, напротив, женская, раз в сезон они оплодотворяются, и кто это видел, тот никогда не забудет. А муж ваш тем временем с обширных плантаций самых экзотических цветов нарежет вам огромный букет хризантем, барбарисов и особых интимных цветов, понюхав которые, вам тут же захочется покинуть сие многолюдное место и уединиться где-нибудь за пределами больничного городка. И отсюда начинается экономическая и социальная эффективность вот этой грязи, которую мы сегодня ворочаем. Николай Петрович, дама заприхохатывала, сделал мне ручкой и сказала, что никакими пошлыми бумагами она после столь чудесного рассказа заниматься не хочет!

Хевролин вздохнул:

– Ох, и трепло ты, Геннадий Григорьевич, прости за прямоту! Ну, а если она про эти балаболки на совещании начет рассказывать, куда мне бежать? Ты зачем в гидротехники пошел? Тебе надо было к Райкину, и хохмили бы на пару. У тебя и фамилия как раз.

– Нет, Николай Петрович, я хоть и Карпович, но бульбешник, сало и картошку люблю, я бы на этой сцене сдох с голоду на сосисках да коктейлях.

Вечером встретились с Нестеровым, Петр Иванович не улыбался и не шутил. Старый и опытный финансист, он понимал, что руководители района идут на «обходные» решения не от хорошей жизни, понимал и то, что строительство хозяйственным способом держится не только на инициативе и самодеятельности, но и на неких связях с заводами и оптовыми базами, где самый дефицитный материл можно на каких-то условиях, явно небескорыстных, получить без фондов и чуть ли не за наличный расчет. Таким образом, вроде бы благое дело подрывает плановую экономику, ведь кто-то не получит тот кирпич и тот бетон, который уже увезли на больничный городок. Схема не новая, прозрачная, но не наша, не советская. Нестеров понимал, что, если его сотрудники выйдут на столь серьезные обобщения, то Хевролину с кампанией мало не покажется.

За чашкой чая он вкратце рассказал о своих опасениях хозяину кабинета, тот кивнул:

– Понимаю и тебя, Петр Иванович, за наши грехи ты свою шею подставлять не будешь. Я-то ладно, снимут, переживу – дело жалко. Такое великое дело загубим из-за фитюльки, бумажки, которой нет, или написана не так, как надо.

– Ты вчера говорил о генеральном плане застройки больничного городка, он у тебя есть?

– Он у главврача.

– Позови ее, а то как-то странно получается: все на нее работают, а она в стороне.

Через десять минут Дзюбина уже была в кабинете предрика, закрепила на стене огромный лист с планом застройки и обратилась к Нестерову:

– Вам с самого начала?

– Пожалуй. С удовольствием послушаю.

Хевролин заметил, что с появлением женщины Нестеров приободрился, повеселел. Ирина Николаевна подробно рассказала о пруде с лодками и карпами, о лесных аллеях из разных деревьев, о цветниках, потом перешла к комплексу зданий, которые огромным разомкнутым овалом расположились вокруг этого оазиса.

– Вы, дорогая моя, представляете, в какую сумму выльется это строительство? – мягко спросил Нестеров.

– Не представляю, но Юрий Николаевич Семовских уже сказал, что обеспечение оборудованием съест весь бюджет облздрава.

– Вот видите! И, тем не менее, мы будем поддерживать ваш проект, потому что хватит жить в хижинах, Николай Петрович, хватит прибедняться, хиленькими прикидываться. Мы богатейшая держава, в конце концов! Дай мне телефон.

Он долго набирал номер, долго ждал ответа. Наконец, мужской голос:

– Слушаю!

– Добрый вечер, Федор Яковлевич.

– Здравствуй. А ты откуда звонишь?

– Как откуда? От Хевролина. Вы же направили нас всем составом проверить, что они творят, по той несчастной жалобе.

– Ты уже акт составил?

– Какой акт, Федор Яковлевич, какой акт! Не будет никакого акта, это я тебе говорю, главный ревизор области! Да они делают завтрашний день! Они разработали план строительства больничного городка, объединили силы всего района и очень активно действуют. Я не только поражен, я восхищен их работой!

– Петро, ты не за коньячком сидишь?

Нестеров запыхтел, явно обиделся:

– Не по делу ты меня, Федор Яковлевич, я хотел предложить оставить человека три-четыре, а остальным вернуться к работе на месте. Уверяю тебя, мы просто мешаем людям работать.

Трубка долго молчала, Нестеров даже вспотел, наконец, густой бас появился:

– Я принимаю твое предложение, но под твою ответственность, чтобы не было грубых нарушений. Ты понял? Передай привет Хевролину. А если без коньяка, то просто глупо.

Нестеров положил трубку и улыбнулся:

– Заведующий обфинотделом дал добро. Значит, стройке вашей быть.

Ирина даже прослезилась:

– Замечательное решение, спасибо вам, Петр Иванович!

Хевролин достал из шкафа рюмки, шоколад, разлил коньяк, поднял бокал:

– Тогда за успех нашего дела, товарищи!

***

Перед Новым годом лепили Еремеевы пельмени, любимое кушанье покойной Софьюшки. Об этом молчали, потому что Иван Сергеевич однажды приобнял плачущую Клаву свою и строго сказал:

– Все, боль моя, довольно ее душу беспокоить. Одна утеха – тело ее пречистое омыто и прибрано, и душа, если рай есть, то непременно там, баб лечит от всяких недугов.

– Что ты, Ванюша, там и не болеют вовсе.

Иван поневоле улыбнулся:

– Знамо, Клаша, зачем мертвым болеть? Они там вольную жизнь ведут, я как-то в твои книжки заглядывал: коммунизьма не надо, вот туда скорей, и все дела.

Клава шутя махнула на него рукой:

– Охальник, безбожник, молиться надо, тогда и жизнь лучше пойдет.

Иван тяжело вздохнул:

– Мне бы сейчас тысяч пятьдесят кирпича да вагон цемента, да плах кубов сто, вот тут бы я не устоял, точно от дива рухнул бы на колени, и, пока парторг не видит, раза три в пол башкой хряснулся бы.

Клава тоже вздохнула:

– Не об том нам с тобой Бога надо просить, а чтобы дал он нашему Гришеньке бабочку приличную.

Муж улыбнулся. Как-то в вечерней постели крепко обнял он чуть располневшую свою Клаву, и она улыбкой ткнулась к нему под мышку, приняла со слезой и стыдом, как в юности. Долго лежала потом у него под локотком, и вдруг шепнула:

– Ваня, я вижу, что тебе врач наш Ириночка глянется, и мне она к душе. Может, познакомить их с Гришей?

Муж помолчал:

– Познакомить не вопрос, только как это сделать, чтобы они оба не сдогадались и от неловкости все дело не испортили.

– Ты пригласи ее на Новый год, и Гришу позовем, вот и нечаянный интерес.

– Ага, они оба дурней нас с тобой. Конечно, сразу раскусят, что мы с тобой затеяли. Сконфузим ребят, и весь праздник испортим.

– Ну, на тебя не угодишь, и в телегу не легу, и пешком не пойду. Придумывай сам. – Поцеловала мужа в шею и отвернулась к стенке.

Иван Сергеевич всякие нелепые ситуации придумывал, чтобы свести ребят для знакомства, только ничего толкового не мог изобрести. Перед Новым годом зашел в кабинет Ирины Николаевны. Та выскочила изо стола, обняла гостя, помогла полушубок снять, попросила чаю принести.

– Как живете, как здоровье Клавдии Петровны? Рассказывайте!

– Живем, работаем, совхоз большой, дел хватает.

– Да, к тому же еще я свои заботы на вас свалила.

Иван Сергеевич прихлебнул чаю:

– То, Ириночка, заботы общие, никак нельзя нам государство на наше и не наше делить, оборони Бог. Ничего, стены выложим, а по теплу и иные работы легче пойдут. Тебе с оборудованием-то помогут, не обманут?

Ирина уверенно крутнула головой:

– Сам Семовских озабочен, два инженера по снабжению занимаются комплектованием. Я попросила все оборудование и весь инвентарь поставить новый, а наше передать в участковые. Юрий Николаевич морщится, но от своего слова не отступает.

Еремеев кивнул.

– Новый год как собралась встречать? Может, к нам приедешь? Машину в теплый гараж поставим, посидим, на Генсека полюбуемся и по бокалу шампанского выпьем. Клава у меня пельмени такие сердечные делает, нигде ты таких не попробуешь кроме. Приезжай, Ирина!

Ирина молчала. Она понимала нехитрую задумку родителей, но ведь не Григорий же им такое поручение дал, сами придумали. А если он и в уме меня не держал, какой же дурой я буду выглядеть!

– Нет-нет, ни за что! – почти выкрикнула она и очнулась. – Простите Иван Сергеевич, я хотел сказать, что мы будем в коллективе праздновать, а мне отрываться нельзя.

Иван Сергеевич кивнул, он понял ее неожиданный выкрик, понял, чего она опасается, и решил, что правильно отказалась бабочка, есть в ней гордость и самолюбие, а все другое решится само собой.

Никакого вечера больница не устраивала, праздник семейный, молодые медички да врачи в доме культуры отгуляют. И оказалась Ирина одна в большой квартире, рядом с нарядной елкой и Дедом Морозом со Снегурочкой, которых ей подарили коллеги. Выкатила столик, поставила вазу с фруктами, два бокала и бутылку шампанского в хрустальном ведерке со льдом. Включила телевизор. Вспомнился последний новогодний вечер в институте, большая елка в актовом зале, студенческий инструментальный ансамбль, разухабистые танцы. Она вот так же одна сидела за столиком, редкие чужие парни приглашали ее, она с улыбкой отказывала, а все свои знали: Ирине не до танцев, конфликт с преподавателем раздули и никто не знал, чем это все кончится. После зимних каникул Ирина Дзюбина исчезла. Она не появилась в общежитии, не пришла на лекции, да и преподаватели не спрашивали, почему отсутствует. Староста сходила в деканат и пришла с потрясающей новостью: Дзюбину отчислили. Уже через месяц про нее забыли совсем.

От грустных воспоминаний отвлек телефонный звонок, Ирина схватила трубку: что-то в больнице!

– Ирина Николаевна, с наступающим тебя Новым годом, и пусть он станет для тебя самым счастливым, – басил в трубку Иван Сергеевич. – Поклон тебе передают Клава моя дорогая и Гриша, сынок.

– Спасибо вам, мои родные, – со слезами поблагодарила она. – Вам все здоровья и счастья.

Еще через пять минут позвонил Хевролин:

– Ирина Николаевна, дорогой мой доктор, с Новым годом поздравляю тебя, наша труженица. Извини, мы тут в домашнем кругу с родными и друзьями уже приняли по чуть-чуть за старый год, думаю, надо поздравить, пока не растащило совсем. Ты на меня не обижайся, я порой и ругаюсь, только зла никогда не держу. Ну, всего тебе самого доброго!

Потом звонки один за другим. Почти все руководители, задействованные на строительстве больничного городка, поздравили с праздником. Ирина была так рада, так счастлива, что от грустного настроения и следа не осталось. Неумело открыла шампанское, выпила полный бокал, встав напротив большого зеркала и чокнувшись со своим бокалом. И опять звонок.

– Ирина Николаевна, с Новым годом тебя! Не признаешь в нерабочее время? Семовских.

Она так обрадовалась:

– Юрий Николаевич, спасибо вам, и вас с праздником, здоровья и успехов в ваших больших делах!

– Ну, что ты, Ирина, какие у меня теперь могут быть успехи? Мои успехи – это ваши удачи и достижения. Я так рад за тебя, рад, что не ошибся и пробил тебя на главного. Скажу тебе по секрету: у тебя большое будущее, большое, я знаю, что говорю даже после третьей рюмки. Ты умница и талант, ты организатор, а у нас таких по стране – на пальцах одной руки. Потому и коммунизм так долго строим, и, похоже, нихрена из этой стройки не выйдет. А вот из твоей выйдет. Получится замечательный больничный городок, и я не уйду на пенсию, пока не выпью бокал шампанского посреди твоего пруда. Будь счастлива, Ирина, я тебя очень уважаю, а я редко такое говорю. Целую ручку. До свиданья.

Телефон давно пикал, а Ирина все держала трубку. Что за новогодний волшебник голосом Юрия Николаевича предвещал ей великое будущее? И что он имел в виду? Карьеру? Нет-нет, больше никакого движения, категорически, все и без того замечательно. В личной жизни? Но кто сегодня может определить судьбу тридцатилетней женщины в сельском районе? Нет таких. Потому без иллюзий, Семовских очень добрый человек, он искренне хочет для нее счастья, но не знает, что это не в полномочиях заведующего облздравотделом.

Только опустила трубку, и аппарат взорвался звонком.

– Здравствуй, Ирина.

– Здравствуй, Алеша.

– С Новым годом!

– С Новым годом, Алеша.

– Прости, я не помешал?

– Трудно помешать человеку, когда он один.

– А мне иногда мешают. Когда думаю о тебе, и кто-то входит в комнату.

– Алеша, я просила тебя больше к этому не возвращаться. Я знаю, что это трудно, но надо пересилить себя. Твою любовь к чужой женщине может затмить только любовь к детям и их матери. Ты мне очень дорог, ты знаешь про мои чувства все, едва ли у меня будет другая такая любовь, но я еще надеюсь. Давай обменяемся пожеланиями… – Она уже не могла больше сдерживать слез: – Я желаю тебе счастья в твоем доме. А ты пожелай мне такой же чистой и светлой любви, какая была у нас, к другому человеку. Я знаю, это будет. Так пожелай же! – со стоном попросила она.

– Нет, – ответил Алексей. – Я буду всегда ждать тебя.

Ирина опять села в кресло, поджав под себя ноги, и плакала без слез. Впервые за многие годы она уснула, сидя в кресле, ей снилось бескрайнее синее море и плывущий к ней деревянный корабль с белоснежными парусами. Она стояла по колени в теплой ласковой воде и понимала, что это она уже видела в кино, только паруса были алыми и девушку звали иначе, но она не хотела больше думать об этом, чтобы не проснуться, оправдавшись тем, что к доктору может плыть принц только под белыми парусами. Она до боли в глазах всматривалась в лицо стоящего на носу парусника человека, но так и не узнала его. Проснулась от боли в пояснице, с трудом размяла затекшие ноги и перешла на кровать. Засыпая, она вдруг увидела лицо, которое тут же исчезло, и, уже во сне улыбнулась: «Это был он. Я верю, что это будет он».

***

На курсы повышения квалификации Ирина все-таки согласилась поехать, когда по новым промфинпланам хозяйствам сохранили все строящиеся объекты, и можно было успокоиться. Она вообще ни разу не была дальше Урала, если не считать детскую поездку в Артек по путевке, которую ей дали как хорошей ученице из не совсем благополучной семьи. Теперь она решила отомстить прошлому и ехать с комфортом. Купила оба билета в СВ, вошла в купе хозяйкой, на осторожный вопрос о втором пассажире резко ответила, что она будет ехать одна, и, если ей что-то потребуется, она попросит милых проводниц. Девушка дернула плечиками и пожелала счастливого пути.

Родная Сибирь! Глыбами оставшихся от взрывов камней, лежащих так со времени прокладки путей, огрызались нависшие над поездом отвесные стены карьеров. Поезд проходил их медленно, боясь спугнуть, Ирине хотелось рукой дотянуться до стены и переставить некоторые камушки в этой вековой мозаике. Потом поезд вырывался из каменных объятий, и облегченно свистнув, влетал в могучую аллею зеленой тайги, и тогда уже ветки елей и кедров стучались в окна, просясь в тепло вслед за посланными ими ароматами. Ирина приоткрыла окно, и тайга ворвалась в купе дурманящим запахом хвои, смолы, морозного воздуха. Ах, если бы туда, где непременно есть теплая избушка или просто изба с печкой, набитой сухими дровами, как заведено у таежников. В укромном месте спички, от которых дрова занимаются мгновенно, одаривая тягучим теплом замкнутое пространство избы. А вот и сухари, вот пачка чая, вот в бутылке двести грамм водки. В котелок снег, и на горячую уже печку, снег быстро тает, вода медленно начинает закипать, но надо выбрать момент, когда она поседеет – самое время заваривать чай. Откуда она это знает? Может, читала, а может, кто-то рассказывал…

Равнинная Европа огорчила путешественницу: снежная пустыня с островками деревень, заснеженных и забытых человечеством. Иногда деревеньки становились полустанками с однообразными стандартными домиками и ветхими постройками. В больших городах она одевалась и закупала продукты, местные газеты, сувениры, которые морозоустойчивые женщины наперебой предлагали. Скоро в ее купе скопилось немыслимое количество глиняных, деревянных и берестяных безделушек, они радовали ее, как радовали бы в детстве, но тогда таких забав у нее не было.

Вечером она пригласила в купе своих проводниц, и они оказались очень милыми московскими девушками, с удовольствием пили домашнее вино дела Лександра, снабдившего Ирину трехлитровым кувшином, ели домашнего копчения сибирскую рыбу и сало и хвалили подовые калачики бабушки Александры. Раскрасневшиеся девчонки признались, что все время ждали, кто же подсядет в купе красивой женщины, да так и не дождались. А вот подходил один молодой человек, интересовался, просил познакомить.

– Но, знаете, вы так строго выглядите, что мы не рискнули.

Ирина захохотала:

– И правильно сделали. Ну, скажите, вы в этой жизни крутитесь: какой порядочный мужчина будет искать знакомства с едущей одинокой дамой? Можно с трех раз догадаться, что ему нужно.

– С первого раза можно догадаться, Ирина Николаевна. Простите, вы актриса?

Ирина опять засмеялась, ей было очень весело с этими непосредственными девчонками:

– Второй раз в жизни меня принимают за артистку. Да, первый раз это было в далеком селе Поречье, и теперь уже очень давно. Хотя, девочки, я действительно, актриса, уже несколько лет играю чужую роль, и довольно успешно. Странно, как я раньше до этого не додумалась? Видимо, это дедово винцо повлияло. А теперь, девочки, скажите по правде: полюбили вы женатого человека, да не просто женатого, а еще и с двумя детьми и при солидной должности. И он вас любит до без ума. И готов все бросить ради вас. Как бы вы поступили?

Девчонки задумались. Ирина обрадовалась: значит, не столь простой вопрос, если двадцатилетние девчонки не сразу ответили. Долго молчали.

– Я бы ушла в сторону. Ну, двое детей, родишь ему своих, а он о тех будет страдать. И как на это смотреть? – Девушка покраснела: – Я в самом деле так думаю.

– А я бы увела. Какое мое дело? Он любит меня, я люблю его – кто может нам помешать? Дети? Да они вырастут и все забудут. А ты будешь всю жизнь по нему сохнуть, и ни у тебя, ни у него нормальной судьбы не будет. Что, не так? А вы бы как поступили, Ирина Николаевна?

Ирина не ожидала, что вопрос вернется к ней. Что говорить? Да как есть!

– Я тоже ушла, жалею, но ушла. Я еще надеюсь на свое счастье, имею я право надеяться?

– Да оно и придет, ваше счастье, на белом пароходе подплывет к вашим берегам.

Ирина вздрогнула:

– На белом, говоришь? А если с белыми парусами, так можно?

– Конечно! – разыгрались девчонки.

– Значит, так и будет. Я в новогоднюю ночь такой сон видела, только лица капитана не могла разглядеть.

– Но ведь искали знакомое лицо, правда?

– Да, знакомое.

Девушки захлопали в ладоши:

– Так он и будет, верьте, тем более, что сон новогодний. Ой, побежали, скоро станция, у нас работа. Спасибо, Ирина Николаевна, с вами было очень интересно.

Ирина кивнула:

– Да, а уж мне-то как интересно и полезно, вы и сами не знаете.

Ирина быстро оформила документы в учебной части курсов повышения квалификации, и ей дали направление в общежитие. Комната на двоих, но пока никого нет, она быстро разложила вещи и пошла в душ. За шумом воды не слышала, как вошла в комнату будущая соседка, как она тоже тихо и спокойно разбирала свой чемодан. Ирина вышла в халате, но вдруг смутилась: красивая молодая женщина, ее ровесница, стройная, с копной волнистых каштановых волос, чуть курносая и голубоглазая.

– Извините, я здесь без вас…

– Ну, вот еще! Здравствуйте, меня зовут Ирина.

– А я Зоя. Из Краснодарского края.

– Могу только позавидовать, я сибирячка.

Зоя засмеялась:

– Надеюсь, это не помешает нам дружно прожить месяц?

Пошли в столовую общежития, в день заезда слушателей она работала без перерыва, взяли горячий борщ и мясо по-татарски. Ирина ела с аппетитом, а Зоя, встав изо стола, заметила:

– Везде подают борщ, а никто по-настоящему готовить его не умеет. Нет, Ириночка, то, что мы кушали, борщом назвать нельзя. Впрочем, как и мясо. Что в нем татарского, вы не заметили?

Ирина пожала плечами.

– Договорюсь с девчонками на кухне, в выходной приготовлю настоящий борщ, в котором ложка должна стоять, как мой муж говорит. И мясо сделаем «степное», какое готовят в чистом поле, на воздухе, на сенокосе. Жаровню кусочком хлеба вычистишь!

Одевая шубку, Зоя повернулась к Ирине:

– Давайте на «ты», правда, чего мы тут будем пыжиться?

Ирина засмеялась:

– Согласна. Что делаем вечером? Может, в кино?

– Нет, в кино мы и дома сходим, просто погуляем по Москве, по центру. Я бы с удовольствием посмотрела смену караула у Мавзолея.

Пока собирались, Зоя рассказала о себе. Работает главным врачом в большой станице, трудно, район огромный, специалистов не хватает, спасает соседний город. Ирина кивнула:

– У нас похожая ситуация, но перспективы есть, я тебе потом расскажу.

Москва поразила провинциалок, мягко катившийся чистенький троллейбус, небольшая толчея при входе в метро, этот страшный эскалатор, по которому обе ехала первый раз. Смеялись, вместе с ними улыбались москвичи. Вагон был похож на читальный зал районной библиотеки: все сидели с книгами и журналами, кто-то уже успел прикупить «Вечёрку». Мимо Исторического музея и ГУМа с огромными яркими окнами прошли на Красную площадь. Ирина потянула Зою за рукав:

– Не спеши. Я тут впервые. Аж сердце заходится.

– Ну да, а я каждый день… Тоже впервые. Может, у меня эмоциональность занижена? Ты кто по специальности?

Ирина пошутила:

– Гинеколог.

Зоя захохотала:

– То, что надо!

Стоящий рядом мужчина в темном длинном пальто и в шляпе быстро подошел:

– Девушки, вы не на рынке, просьба соблюдать порядок. Это Красная площадь.

Кивнули, поблагодарили, пошли к Мавзолею. Огромная толпа молча ожидала смены караула. Ирина со всех сторон слышала чужую речь – иностранцы, говорили, что они любят фотографировать этот ритуал. Мужчина, явно наш, в шапке непонятного происхождения, по-свойски обратился:

– Похоже, впервые? Тогда вон на те ворота смотрите, оттуда выйдет наряд. А когда подойдут и начнется смена караула, попробуйте уследить, как эти ребята карабины перебрасывают. Чудо, потому и прет иностранщина, нету у них такого святого места и такой торжественной церемонии нету.

Зоя настырно спросила:

– А вы откуда знаете, может, и у них есть?

Мужчина ухмыльнулся:

– Девчонки, я геолог, полмира проехал, чудного везде много, но такого, чтобы за сердце брало и слезу вышибало – нету. Я в этот момент готов сердце свое вынуть и к ногам этих парней положить. Гордость за страну свою в это время чувствуешь, вот что главное. Я детей своих из Якутии специально привожу каждое лето, и внуков буду возить.

Заиграли куранты. Толпа всколыхнулась. Забормотали иностранцы. Притихли в порыве русские. В наступившей тишине четко слышны шаги почетного караула. Нога к ноге, рука к руке, лицами схожи, как родные братья. Карабины плывут в воздухе рядом с солдатами. Подошли, развернулись, поднялись по ступенькам. Замерли. Негромкая команда, и в несколько секунд солдаты поменялись местами, совершив неуловимые движения своим оружием. Обратный проход столь же торжественен и трогателен. Многие прячут платки, иностранцы молча укладывают в футляры аппаратуру.

– Ничего, пусть снимают, пусть сыновьям своим покажут. Сегодня в ГУМе смотрел, как они игрушки выбирали, танки на батарейках, самолеты и прочее. Я сначала возмутиться хотел, а потом дошло: пусть их детки на звездочки наши смотрят и запоминают, какие у нас ловкие танки и могучие корабли. Подрастут, вспомнят и одумаются. Ну, барышни, прощевайте, у меня самолет через пару часов.

Через площадь шли молча, у каждой свои думы и чувства. Перед метро переглянулись, вздохнули: «Какая красота, и какая великая сила в этой смене караула!».

Первое занятие провел заведующий курсами профессор со сложным именем Дмитрий Вячеславович Крашенинин. Он сказал, что не должно быть никаких иллюзий по поводу того, что за месяц курсы подготовят из вас настоящих руководителей районного звена здравоохранения, но наиболее общее представление о наших задачах будет дано четко.

– Сельские районы и уездные города – основа нашей страны, я постоянно твержу об этом в российском Минздраве. Со мной соглашаются, но финансирование остается скудным. Почти не строятся типовые районные комплексы, хотя я сам в составе авторитетной комиссии утверждал два или три весьма любопытных проекта. Не думайте, что я не знаю истинное положение, знаю, и довольно неплохо. Знаю, что на селе районная лечебница – это набор кособоких бараков, построенных еще из кулацких амбаров. Теперь вот вообще остановили строительство, все средства двинули на освоение нефтегазового комплекса Сибири. Я не думаю, что это хорошо. Надо разумно сочетать и то, и иное, ведь не война, слава Богу, можно бы как-то расслабиться. Ан нет, нашли очередного врага, пугают друг друга, а народы страдают. Впрочем, я увлекся. Но врач в любой обстановке остается врачом. Мы люди единственной профессии, у которой нет фиксированного рабочего дня. Вот инженер: пропел гудок заводской, как говорится, нарукавники снял и на проходную. Я почему говорю так круто? У меня сын инженер. Явился домой, принял душ, поужинал и на диван. Правда, замечаю, что иногда о чем-то думает, видимо, мозг еще не отошел от проблем кульмана, но, увы, это случается редко. Нет, у меня замечательный сын, он категорически отказался от медицины как таковой, но стал главным конструктором или инженером на заводе медицинского оборудования.

Профессор долго еще говорил о перспективах медицины, о готовящейся в правительстве программе вывода сельского здравоохранения на новый уровень. О проблемах распределения и закрепления специалистов на местах, она социальная и экономическая: надо добротное жилье дать, помочь обзавестись хозяйством, в деревне без этого нельзя, выдать замуж или удачно женить – кто этим должен заниматься? Конечно, главный врач. Да, он хозяйственник, ходок по инстанциям и даже сводник – в хорошем смысле. Вот уже третий состав курсов – молодые люди, тридцать и чуть более лет. Это замечательно, многие из вас будут руководить областными больницами и даже здравотделами, да, так будет. Но не забывайте практическую медицину. Не дело, когда главный врач не ведет прием, если он терапевт, не делает операций, если хирург, не принимает роды, если гинеколог.

Ирина густо покраснела, как будто Крашенинин говорил о ней, но уткнулась в тетрадку, вроде сосредоточенно записывая. Ирина чувствовала, что кто-то на нее время от времени внимательно смотрит, но оборачиваться неуместно, да и ни к чему провоцировать. Скорее всего, какой-то мужичек вырвался из объятий любимой жены и подыскивает себе пару. Профессор пожелал успешной работы, предупредил, что спрос на итоговом собеседовании будет строгий, и попрощался. Ирина с Зоей вышли в вестибюль, посмотрели стенды с фотографиями современных диагностического и лечебного оборудования. Вдруг за спиной она услышала:

– Простите, вы Дзюбина?

– Да, – испуганно ответила Ирина и лихорадочно соображала, откуда этот мужчина?

Он улыбнулся:

– Да, прошло больше десяти лет. Мы с вами учились в одном институте, я на год позже, потому что армия. А потом вы исчезли. Подружки говорили, что вы вообще бросили институт.

Ирина уже взяла себя в руки и усмехнулась:

– Вы не тех подруг спрашивали. Я перевелась в Новосибирск, ну, если угодно – вышла замуж.

Мужчина кивнул:

– Я вас искал, это правда, но в деканате сказали, что вы вообще забрали документы, якобы, вас отчислили.

Ирина кивнула:

– Были там деканатские сучки, простите, которые могли наплести про кого угодно и что угодно. А искали вы меня, извините, по какому случаю?

Ей надо было во что бы то ни стало прекратить это опасное копание в прошлом, еще неизвестно, где этот хлыщ служит сейчас, вдруг где-то рядом? Нет, Семовских говорил, что место одно на область, значит, чужой.

– Меня зовут Иосиф, я работаю в Свердловской области, есть там такой район – Богдановичи, может, слышали или проезжали. Сразу туда получил распределение и остался. А вас помню, потому что нравились вы мне, да вы всем парням нашим нравились, только всех отшивали, как мне говорили.