Встань и иди

Шарипов пытался по радиостанции вызвать комбата – никакого ответа… Вдруг шнур от радиостанции натянулся, и его развернуло. Он повернулся, чтобы отругать радиста за бестолковость, а тот уже безжизненно на землю повалился. Боковым зрением Шарипов заметил – в арыке афганец прячется. В память почему-то врезалось: у него на руке часы с рубиново-красным циферблатом. Дал по нему очередь… Вроде попал, а афганец… подпрыгивает. Еще очередь – подпрыгивает. Понял, что это пули тело прошивают и от бетона рикошетом тело подбрасывают… Только повернулся в другую сторону, мимо БМП еще один афганец с пистолетом в руке бежит. Он и его из автомата свалил. Пистолет подобрал, зачем-то Бояринову из «Альфы» показал.

– Ну, бери, – сказал тот. – Твой трофей…

Штурмовая группа Шарипова сумела-таки рассредоточиться вокруг здания. БМП вели непрерывный огонь. Бойцы «Альфа» ринулась внутрь.

Спецназовцы рванули за ними! Забыли начисто о своей задаче: никого из здания не выпускать. Если б Амин в тот момент через окошко выпрыгнул, запросто бы ушел! Шарипов побежал за подчиненными, крикнул:

– Стой, назад!

Возле самого здания его вдруг ударило, словно кирпичом, по левому бедру. Сразу и не понял, что ранен. Увидел – у входа убитый Бояринов лежит. Забрало шлема поднято, пуля в лицо попала.

Шарипов кое-как к своей БМП доковылял, вколол в бедро промедол.

Но боль не утихала. Сказал рядовому Джумаеву:

– Давай, быстро поищи аптечку!

Солдат побежал и словно пропал – нет и нет. Шарипов даже волноваться начал… Джумаева перед самой отправкой в Афганистан кагэбисты потребовали оставить в Союзе: его отец когда-то был осужден. А солдат «зайцем» в самолет забрался и прилетел вместе с батальоном в Баграм.

Ну не отправлять же его обратно! «А вдруг сбежал!» – резанула догадка. Но вскоре Джумаев появился с промедолом.

– Ты куда пропал!? – с напускной строгостью спросил его Шарипов.

– Я добежал до БМП, – виновато проговорил солдат, – и увидел, что возле «брони» лежит пулеметчик Хезретов и в одиночку сдерживает афганцев, которые поперли из караулки вверх, к дворцу. Ему пулей челюсть нижнюю разворотило, кровища хлещет, а он – стреляет! Мужественный парень! Я залез в БМП, из чьего-то вещмешка полотенце вытащил, Хезретову челюсть подвязал – и только тогда к вам.

Бой начал стихать. Кто-то из «Альфы» крикнул в окно:

– Все! Амина убили! Докладывай!

«Пойду, посмотрю», – решил Шарипов, еще не веря в то, что все закончилось.

Он поднялся по лестнице наверх, обходя трупы в военной форме и в штатском, зашел в комнату. Амин лежал окровавленный в трусах и майке около бара. Узнал его по фотографиям, которые до этого показывали. Только левого плеча и почти пол головы не было. То ли его из «Шилки», то ли гранатой изувечили – не смог разобрать. Все… И хотя наверху еще кипел бой, Шарипов с облегчением понял: свою задачу штурмовая группа выполнила. Осталось доложить о смерти Амина. Он спустился к БМП, попытался оживить замолкшую радиостанцию. И, удивительное дело, сразу же ответил начальник штаба капитан Ашуров. Но как ему сказать? Открытым текстом нельзя. Кое-как на ломаном узбекском языке Владимир начал объяснять:

– Амину аминь!

– Понял! – коротко ответил начштаба и погнал эту информацию по инстанции.

С ними должен был штурмовать дворец и Сарвари. Когда все ринулись в бой, он остался в БМП: легко распоряжаясь чужими жизнями, вдруг почувствовал, что со своей ему очень не хочется расставаться. Услышав о смерти Амина, Сарвари выскочил из боевой машины и стремглав побежал в здание, поднялся по лестнице на второй этаж, подошел к бару, уставился на искромсанное тело. И вдруг запрыгал от радости:

– Я его убил! Убил! Убил.

Вскоре к дворцу подъехали Халбаев и Колесник. Увидев комбата, Шарипов принял строевую стойку, приложил руку к козырьку и пошел, прихрамывая, докладывать о выполнении задачи. Комбат вытянулся, тоже приложил руку к головному убору и… весь доклад выслушал.

Колесник понял комичность и небезопасность ситуации, сказал:

– Зайдите в здание. Стреляют.

Только когда вошли в холл, Шарипов почувствовал: что-то хлюпает в ботинке. Он задрал штанину и остолбенел – все белье было уже в начавшей спекаться крови.

– Вот что, забирай раненых и отвези их в наш госпиталь, – распорядился Колесник.

Проехали пол дороги и вдруг впереди стрельба, русский мат-перемат.

Шарипов выглянул, крикнул что есть мочи:

– Вы кто?

– Витебские десантники!

– Мы – спецназ, раненых везем.

– Во дела! – обрадовался встрече десантник. – А мы решили, что едут афганцы, и давай вас в плен брать.

– А вы куда? – спросил его Шарипов.

Старший лейтенант с гордостью ответил:

– Едем дворец Амина брать!

– Можете расслабиться! Дворец уже взяли!

– Как взяли? Кто?

– Мы!

Десантник остолбенело уставился на Шарипова немигающими глазами и только сумел выговорить:

– Ну и бардак?

Оказывается, ни о «мусбате», ни об «Альфе» десантники ничего не знали…

Пока шел бой во дворце, Сахатов со своей группой захватил один из танков и двинулся к Генштабу, но десантники его уже захватили. Поскольку спецназовцы были одеты в афганскую униформу и ехали на афганском танке, они без лишних слов шарахнули по танку из «Мухи». Сахатов нещадно матерясь, крикнул:

– Свои!!!

Услышав родную «ласковую» речь, десантники прекратили огонь.

В тот вечер, одновременно со штурмом дворца Тадж-Бек группами спецназа КГБ при поддержке десантников были захвачены не только Генеральный штаб, но и узел связи, здания ХАД и другие объекты. Важную роль в том, что части Кабульского гарнизона не были подняты по тревоге, сыграла диверсия, проведенная «зенитовцами» непосредственно перед штурмом. Они взорвали узел коммуникаций города, находящийся в специальном бетонном колодце. Так, минимальными силами с небольшими потерями был осуществлен государственный переворот в Афганистане.

Убитых защитников дворца хоронили их пленные товарищи. Хотя значительная часть солдат бригады охраны сдалась, но некоторые подразделения продолжали сопротивление. В частности, с остатками третьего батальона отряд воевал еще сутки, после чего афганцы ушли в горы. Практически без боя сдался зенитный полк. Танковый батальон также не оказал сопротивления. Всего было пленено около 1700 человек. В штурмовой группе погибло десять человек: пять в батальоне и пятеро в группах «Зенита» и «Грома». «Альфа» тоже понесла потери.

Уже под утро к казарме «мусбата» подкатила колонна десантников. Увидев издали грязные неухоженные бронетранспортеры с белыми тряпками на антеннах, людей в афганской форме с оружием, они приняли «мусбатовцев» за охрану дворца и открыли стрельбу. От прямого попадания кумулятивной гранаты разлетелся стоявший на взгорке БТР, упал подкошенный пулеметной очередью готовивший завтрак батальонный повар Алишер. Автоматные очереди сразили еще нескольких спецназовцев. И снова только крепкий русский мат остановил дальнейшее кровопролитие. Командир роты десантников ничего не знал о «мусбате».

– В аэропорту комбат дал мне нарисованную от руки схему движения, – оправдывался он, – и приказал поддержать наших бойцов, которые штурмуют дворец. «Наших» я нигде не увидел. Решил, что вас афганцы всех перебили.

На аэродроме под Баграмом Бабрак Кармаль находился под усиленной охраной десантного полка. Неприметный на вид, в солдатской длиннополой шинели, подпоясанной брючным брезентовым ремнем, в кирзовых сапогах и шапке-ушанке, нелегально проникший на родину новый ее правитель с нетерпением ожидал в бункере известий из Кабула. Ему и привез Абдулаев показать тело Амина. Только теперь, стоя над мертвым врагом, Кармаль согласился въехать в Кабул. Нос его хищно заострился, вислые щеки подтянулись, обозначив скулы, в глазах появился холодный блеск властолюбивого человека. Это был уже не опальный посол в Чехословакии, а Председатель Реввоенсовета республики, глава правительства, Председатель ЦК НДПА.

Еще в 1978 году, спустя два месяца после апрельской революции, когда его сослали в Чехословакию, он пригрозил Амину, что вернется на родину с красным знаменем в руках. И он выполнил свою угрозу с помощью советских солдат…

Рота боевых машин только подвозила Кармаля и его сподвижников к Кабулу, а передававшее бесконечную музыку афганское радио торжественно сообщило о победе второго этапа апрельской революции.

В тот день на заседании Политбюро ЦК КПСС был принят документ, в котором ввод советских войск в Афганистан выглядел несколько иначе.

«СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО»

ОСОБАЯ ПАПКА ЛИЧНО

№ П 177/151

Тт. Брежневу, Андропову, Гришину, Громыко, Кириленко, Косыгину, Кунаеву, Пельше, Романову, Суслову, Тихонову, Устинову, Черненко, Щербицкому, Алиеву, Горбачеву, Демичеву, Кузнецову, Машерову, Пономареву, Рашидову, Соломенцову, Шеварднадзе, Долгих, Зимянину, Капитонову, Русакову.

Выписка из протокола №177 заседания Политбюро ЦК КПСС от 27 декабря 1979 года.

О наших шагах в связи с развитием обстановки вокруг Афганистана:

– Утвердить приветственную телеграмму Председателю Революционного Совета, Генеральному секретарю ЦК Народно-демократической партии Афганистана, премьер-министру Демократической Республики Афганистан т. Кармалю Бабраку.

– Утвердить предложения о пропагандистском обеспечении нашей акции в отношении Афганистана (Приложение 6).

Приложение 6

О ПРОПАГАНДИСТСКОМ ОБЕСПЕЧЕНИИ НАШЕЙ АКЦИИ В ОТНОШЕНИИ АФГАНИСТАНА

При освещении в нашей пропагандистской работе – в печати, по телевидению, по радио – предпринятой Советским Союзом по просьбе руководства Демократической Республики Афганистан акции помощи в отражении внешней агрессии руководствоваться следующим:

– Во всей пропагандистской работе исходить из положений, содержащихся в обращении афганского руководства к Советскому Союзу с просьбой о военной помощи, и из Сообщения ТАСС на этот счет.

– В качестве главного тезиса выделять, что осуществленное по просьбе афганского руководства направление в Афганистан ограниченных советских контингентов служит одной цели – оказать народу и правительству Афганистана помощь и содействовать в борьбе против внешней агрессии. Никаких других целей эта советская акция не преследует.

– Подчеркивать, что в результате актов внешней агрессии, нарастающего вмешательства извне во внутренние афганские дела возникла угроза для завоеваний Апрельской революции, для суверенитета и независимости нового Афганистана. В этих условиях Советский Союз, к которому руководство Демократической Республики Афганистан за последние два года неоднократно обращалось с просьбой о помощи в отражении агрессии, откликнулся положительно на эту просьбу, руководствуясь, в частности, духом и буквой советско-афганского Договора о дружбе, добрососедстве и сотрудничестве.

– Просьба правительства Афганистана и удовлетворение этой просьбы Советским Союзом – это исключительно дело двух суверенных государств – Советского Союза и Демократической Республики Афганистан, которые сами регулируют свои взаимоотношения. Им, как и любому государству – члену ООН, принадлежит право на индивидуальную или коллективную самооборону, что предусматривается статьей 51 Устава ООН.

– При освещении изменений в руководстве Афганистана подчеркивать, что это является внутренним делом афганского народа, исходить из заявлений, опубликованных революционным Советом Афганистана, из выступлений Председателя Революционного Совета Афганистана.

– Давать твердый и аргументированный отпор любым возможным инсинуациям на счет имеющегося якобы советского вмешательства во внутренние афганские дела. Подчеркивать, что СССР не имел и не имеет никакого отношения к изменениям в руководстве Афганистана. Задача Советского Союза в связи с событиями в Афганистане и вокруг него сводится к оказанию помощи и содействию в ограждении суверенитета и независимости дружественного Афганистана перед лицом внешней агрессии. Как только эта агрессия прекратится, угроза суверенитету и независимости афганского государства отпадет, советские воинские контингенты будут незамедлительно полностью выведены с территории Афганистана».

***

Советский народ готовился встречать Новый 1980 год. Тогда никто даже подумать не мог, что последний четверг декабря стал не только началом длинной Афганской войны во имя спасения смертельно больной межпартийными распрями кабульской власти, но и крушения Советского Союза. Именно там, в горах Гиндукуша и пустынях Регистана впервые после победы в Великой Отечественной войне проклюнулась и начала вызревать мысль о его слабости и неспособности советских маршалов победить разрозненные и плохо вооруженные отряды полевых командиров. Что с Советской Армией можно бороться и побеждать. Шурави, которых афганцы прежде боготворили, пролив кровь их соплеменников, превратились в неверных. Смерть за смерть! Око за око! Зуб за зуб!

Глава 12. СТЫЧКА С УСТИНОВЫМ

2 января 1980 года, передав частям 40-й армии боевую технику и тяжелое вооружение, личный состав «мусбата» со стрелковым оружием был переброшен двумя Ан-22 в Ташкент. Спецназовцы опасались, что не долетят до Советского Союза. О втором этапе апрельской революции они знали слишком много такого, что дискредитировало ввод советских войск. Но им милостиво разрешили жить. Это был самый первый вывод советских подразделений из Афганистана.

Колесник попрощался с отрядом, поблагодарил за службу и улетел в Москву, увозя свой план штурма дворца, отчеты об операции и списки для награждения. Прибыв в столицу, он направился на доклад к Ивашутину. Петр Иванович выслушал его, документы закрыл в сейф и решительно сказал:

– Без моего ведома никому ни о чем не рассказывай, понял!?

– Так точно!

Но уже на следующий день он вызвал Колесника, вручил план штурма и сказал:

– На моей машине поедешь на доклад к Устинову.

В приемной министра ожидавшие аудиенции генералы с любопытством и изумлением наблюдали, как генерал-лейтенант Илларионов услужливо помог полковнику снять шинель, и повесив ее в шкаф, учтиво сказал:

– Проходите, министр вас ждет.

Устинов по-отцовски обнял и расцеловал Василия Васильевича, посадил за стол. Достав пачку «Marlboro», предложил закурить. Он был в прекрасном расположении духа. Именно этот неизвестный ранее спецназовец, принес ему славу полководца.

Колесник опешил от столь радушного приема, смущенно ответил:

– Извините, товарищ министр обороны, курю только «Беломор», но папиросы оставил в шинели.

– Устинов кивнул Илларионову:

– Принесите!

Они закурили. Колесник развернул карту с планом операции, и Устинов увидел, что он не утвержден. Покачав головой, сказал:

– Я понимаю, почему осторожный кавказец Магомедов не поставил свою подпись. Но почему Иванов не расписался?

Колесник тактично промолчал, а потом рассказал подробности штурма. Устинова особенно интересовало, как вела себя в бою техника и вооружение.

– Насколько эффективны оказались ЗСУ и АГС-17, инженерные боеприпасы? – спросил он.

– Отлично!

– А гранатомет РПГ-18 «Муха» как показал себя в боевой обстановке?

– Все оружие действовало безотказно! – сказал Колесник, чем немало порадовал душу старого оборонщика.

Когда Василий Васильевич закончил доклад, министр попросил:

– Расскажите немного о себе.

– Родители во время войны партизанили. Их на моих глазах расстреляли фашисты. Я закончил суворовское, а затем пехотное училище, по распределению попал в спецназ. Окончил академию Фрунзе, командовал бригадой, сейчас являюсь заместителем начальника направления по спецразведке.

– А почему не поступаешь в Академию Генштаба? – спросил Устинов.

– Должность позволяет?

– Должность позволяет. И я бы с удовольствием поучился, но мне исполнилось сорок четыре года, а предельный возраст для поступающих – сорок пять лет.

– Ничего, – махнул рукой министр. – Передай Ивашутину: я разрешаю тебе поступать вне конкурса.

Устинов проводил Колесника до приемной, по-отцовски положив руку на плечо. Увидев это, маршал Соколов удивленно сказал:

– Ну, полковник, еще никого из нас министр до дверей не провожал.

– Такую честь надо заслужить, – сказал Огарков и крепко пожал Колеснику руку, – Молодец, полковник, хорошо сработал!

Затем он подошел к телефону, позвонил Варенникову:

– Валентин Иванович, спускайся на второй этаж, к министру.

Не зная, о чем пойдет речь, Варенников на всякий случай прихватил «дежурную» папку со всеми необходимыми справками.

– Министр решил обсудить статус Майорова, – коротко бросил Огарков, когда они входили в кабинет. – Будем придерживаться прежней позиции?

– Конечно! – решительно ответил Валентин Иванович.

Устинов сидел на своем обычном месте, радостно оживленный. Справа от него расположились Соколов, Епишев, Ахромеев, помощники Илларионов и Турунов. Левая сторона предназначалась для Генштаба. Чтобы создать видимость равновесия, Огарков сел несколько поодаль от министра. Варенников сел через стул от начальника Генштаба. В кабинете было душно, поэтому Устинов добродушно сказал:

– Если кому жарко, можете раздеться.

Все сняли кители, повесили их на спинки стульев. Устинов начал описывать обстановку в Афганистане, а затем перешел к вопросу о назначении командующего войсками Прибалтийского военного округа генерала армии Майорова главным военным советником в Афганистан.

– Нам необходимо определить, – сказал он, – будет ли ему подчиняться только советнический аппарат, или и 40-я армия, которая стала гарнизонами в крупных городах. Есть два мнения. Первое: он должен заниматься только нашими военными советниками и специалистами, оказывая помощь в строительстве национальных вооруженных сил Афганистана. Второе мнение – главному военному советнику предоставить право отдавать распоряжения и 40-й армии. И в связи с этим назначить его на должность первого заместителя главнокомандующего сухопутными войсками. Прошу высказываться. Начнем с вас, Сергей Леонидович.

Маршал Соколов только что вернулся в Москву из Термеза для доклада о вводе войск в Афганистан.

– Я считаю, что нет никакой необходимости назначать Майорова заместителем главнокомандующего сухопутными войсками, – решительно сказал он. – Главный военный советник должен заниматься своим делом. 40-й армией есть кому управлять. Командующий войсками Туркестанского военного округа, хотя и базируется в Ташкенте, но часто бывает в Афганистане. Оперативная группа Министерства обороны представлена в Афганистане достаточно хорошо. Что же касается взаимодействия между 40-й армией и правительственными войсками, то главный военный советник всегда найдет общий язык с командармом.

Ахромеев поддержал Соколова:

– Командующему 40-й армией будет сложно ориентироваться: у него непосредственный начальник – командующий войсками ТуркВО. И вот в Кабуле объявляется еще один начальник в лице главного военного советника. Это только внесет путаницу в управление.

Выслушав одну сторону, министр перешел ко второй:

– А что думает по этому поводу маршал Огарков?

– Такая должность определяется только генералу армии Майорову, – сказал тот, – чтобы, отбыв в Афганистане свой срок, он мог продолжить службу в должности первого заместителя главнокомандующего Сухопутными войсками. К этому времени 40-я армия, будем надеяться, вернется на Родину. Ну а главное – оперативность: никого дополнительно не привлекая на месте, главный военный советник оперативно принимает решение в отношении использования правительственных войск и войск 40-й армии. В этих условиях задачи будут решаться оперативно, а не затягиваться, – подчеркнул Огарков.

Устинов слушал, но смотрел куда-то мимо Огаркова. По лицу было видно, что он уже «заводится».

– А какое ваше мнение? – спросил он Варенникова.

– Я целиком разделяю мнение начальника Генерального штаба, – твердо сказал Валентин Иванович. – В это ответственное время необходимо ежедневно, а иногда и ежечасно организовывать взаимодействие между 40-й армией и афганскими войсками. В этих условиях крайне важно сосредоточить в руках генерала Майорова те функции, о которых говорил маршал Огарков. Если бы оперативная группа министерства обороны находилась в Афганистане постоянно, то этот вопрос мог бы отпасть сам по себе. А поскольку она будет в Афганистане наездами, и командующий войсками ТуркВО также не сможет там сидеть постоянно, то такую власть Майорову надо дать…

Устинов перебил Варенникова, раздраженно сказал:

– Генштаб, оказывается, умнее всех! Он не только не поддерживает мнение министра обороны, но не считается и с мнением остальных.

Резким движением руки министр подвинул к себе проект приказа, который подготовил Огарков, размашисто подписал, швырнув его Николаю Васильевичу, проговорил со злостью:

– И вообще, за последнее время чувствуется распущенность даже среди генералов большого ранга. Им предлагают должности, а они носом крутят – не нравится им это, не нравится то, не нравится, видите ли, Забайкалье.

Варенников понял, что речь о нем, резко встал и, глядя прямо министру в глаза, сказал:

– Товарищ министр обороны, зачем эти намеки? Это касается меня лично, вы и назовите мою фамилию. Да, я действительно отказался от Забайкалья. Но должен доложить следующее. Речь идет о перемещении командующего войсками округа. Разве нельзя было кому-нибудь из заместителей министра обороны предварительно поговорить со мной? Да и министр обороны мог бы побеседовать. Почему начальник управления кадров должен решать мою судьбу, не считаясь с моим прохождением службы? Я пробыл пятнадцать лет в Заполярье, и считаю, что имею право выбора…

– Совещание закончено! – резко оборвал его Устинов.

Все поспешно встали и молча направились к выходу. Варенников торопливо надел свой китель и направился к выходу. Устинов подошел к нему и примирительно сказал:

– У вас воротник задрался.

Он хотел его поправить, но Варенников отшатнулся:

– Я сам! – и нервно добавил: – А вы – несправедливый человек!

Все ожидали ответной реакции Устинова, но министр промолчал. Когда Варенников вышел в приемную, на него зашикали:

– Ты что?! Что ты?!

– Выбирай выражения. Это же министр обороны…

– Разве такое допустимо?

– Надо сдерживать себя!

– Это мое личное дело! – бросил на ходу Валентин Иванович и заспешил на свой этаж. В приемной предупредил порученца:

– Если кто-то будет проситься на прием, пусть приходят после обеда.

Стычка с Устиновым ничего хорошего не сулила. Надо паковать чемоданы. Он подошел к висевшей на стене обзорной карте Европы, нашел Львов, потом отыскал Магдебург, где командовал армией, Архангельск, где служил командиром корпуса; Кандалакшу, вспомнил родную дивизию, Мурманск, полуостров Рыбачий, «Спутник» и Печенгу, где командовал полками. «Никаких интриг, вся энергия шла на дело, – размышлял он. – А тут… Если министр меня выдворит из Генштаба, – буду только рад. Надо настаивать, чтобы вернули на округ. Желательно, конечно, чтобы находился он восточнее Урала – подальше от этих дрязг. Сыновья уже твердо стали на ноги, офицерская служба у них идет хорошо».

Вечером Варенникову стало известно, что министр пригласил к себе Илларионова и Турунова и обсудил случившееся и сказал в заключение:

– Может быть, Варенников действительно прав? Это ненормально, что с командующим войсками округа беседу проводит всего лишь начальник управления. Надо начальника главного управления кадров повысить в ранг заместителя министра обороны.