Как будто сошел с ума.
– Да я же носить тебя буду!
Да я же любить тебя буду!
Я сделаю всё, что скажешь!
Да я за тебя на всё!
Хочешь сожгу машину?
Ну, хочешь?
– Какой же ты глупый!
Причем тут машина, Витя?
Не надо ее сжигать.
А кресло не опускается?
– Я это… сейчас всё сделаю…
– Какой-то нетерпеливый!
До погоди! Я сама!
– Всё будет, знаешь, как?
Как в сказке лишь бывает.
Тебя я буду на руках носить.
И дети… Сын и дочь.
Нет! Трое. Даже четверо.
Построю новый дом.
Так, Вера, заживем,
Что обзавидуется вся деревня.
– А я опять пойду техничкой в школу,
До блеска буду драить пол,
Белить и красить. Поливать цветы.
А в праздники дежурить.
– Ты что решила посмеяться надо мной? Домохозяйкой будешь. Это слово
Не очень я люблю. Тебе работы хватит.
Уж будь уверена, я буду помогать.
Но из меня помощник-то неважный.
Сама ты знаешь, как весна придет,
Не выходных, не проходных не будет.
– Ну, Витя, помечтали и довольно.
Что было между нами позабудь.
Тебя я не люблю. Ты понимаешь?
У Вити рот раскрылся. Онемел.
Глаза расширились. Глядит на Веру
– Ну, все! Теперь поехали домой! –
Ему сказала Вера.
– Или же до ночи
Собрался здесь торчать?
– Постой! Ты шутишь.
Так же не бывает.
Не верю я тебе. Ты не такая!
Чтоб без любви?
Да быть того не может!
Зачем ты мучаешь меня?
Не надо, Вера!
– Поехали! Я всё тебе сказала.
– А! Понял я. Как сразу не дотумкал?
Ты снова в город собираешься.
Ведь так же?
Еще ты веришь,
Он к тебе вернется.
Как же зовут его? Не знаю я.
Вот где собака-то зарыта. Всё понятно.
Конечно, городской.
Умней меня.
Куда уж нам,
Деревни состязаться.
Ну, да! Ну, да!
Какой же я дурак!
Как размечтался!
Хвост тут распустил.
Ты надо мной
Решила посмеяться.
Ну, что же смейся!
Я же дурачок!
– Поедем мы, в конце концов,
Мой милый?
– Постой! Постой!
Не может быть такого,
Что так вот без любви
Ты отдалась. Не верю!
– А ты поверь!
– Ну, объясни тогда!
Чего-то я никак не понимаю.
– Я ничего не буду объяснять.
Всё! Кончили болтать!
Домой пора!
Поехали!
Молчали всю дорогу.
И молча Вера вышла из машин.
Он с места так рванул,
Что Вера напугалась.
И нехорошее предчувствие:
«Зачем
Ему я это всё наговорила?
Ну, дура!»
И уже хотела
Бежать за ним.
«А что ему скажу?
Что это я по глупости болтала?
Что ни в какой я город не поеду?
Что я его люблю?
Но это же не так!»
Глава сорок пятая
ЛЮБА. ЗАЧЕМ ПРИЕХАЛ САША
Зеленая листва.
Поезда синие и белые.
Раньше здесь останавливались
Поезд и электричка.
Сейчас не останавливаются.
Там посчитали, что это
Убыточно для железной дороги.
По неведомой причине
(Не дано ее понять)
Встретятся два человека,
Словно их вела звезда.
Две тропинки, что бежали
Друг от друга вдалеке,
Сблизятся, пересекутся
И тропой единой станут.
Значит, что-то есть такое,
Что сближает наши души,
И не властно расстоянье
Изменить судьбу людей.
Всё душа чего-то ищет,
Всё душа чего-то жаждет
И какой-то смутный образ
Перед нею возникает.
Вдруг, как молния, ударит,
Словно гром, расколет небо,
Вот оно – свершилось чудо!
– Ты зачем приехал, Саша?
– Без тебя я, как в пустыне,
Без тебя я, как без света,
Плотным мраком окруженный.
– Ты стихов не пишешь, Саша?
– Как-то пробовал. Так глупо
Получилось, стыдно стало.
В клочья изорвал листок.
– О Степаныче подумал?
Разобьет его инфаркт.
Он тебя, как сына, любит,
Без тебя он, как без рук.
– Подошел ко мне Степаныч,
Говорит; «Ну, что ж ты, Саша?
Я тебя не понимаю.
Почему ты здесь еще?
Должен ты за нею ехать,
Как стрела, лететь ты должен.
У нее случилось горе.
Кто ее сейчас поддержит?
А потом вдвоем вернетесь».
Люба грустно улыбнулась.
– Как уеду я отсюда?
Здесь мой дом,
Здесь мать лежит.
А тебе я благодарна
Очень-очень, милый Саша.
Ты когда поедешь в город?
– Без тебя я не поеду.
Здесь останусь. Буду жить.
– Что за глупости болтаешь?
Там работа, там карьера.
Ты природный горожанин.
Как тебе в деревне жить?
– Если ты здесь остаешься,
Значит, я останусь тоже.
И давай на эту тему
Больше говорить не будем.
Глава сорок шестая
НАДЯ. У ФЕДИ
«Не поддавайся панике, девчонка, не робей.
Конечно, ты всё сделала правильно.
Если сразу согласишься ты,
Подумает он, что ты к нему бросилась от безнадежности.
И будет потом презирать тебя,
А, может быть, и попрекать этим.
Согласиться сразу в ее положении
Никак нельзя.
А если он смирится с ее отказом,
Это тоже будет неплохо.
Значит, любовь его не так сильна.
Любит ли она его? Скорее нет.
Хотя между любовью и нелюбовью
Столько оттенков!
Так что у нее нет ответа.
Ладно! Поживем – посмотрим.
Я мечтала о жизни богатой.
Прикоснулась я краешком к ней,
Чтобы вновь у корыта разбитого
Оказаться. Да еще и с дитем на руках».
Вдруг, как будто пружина подбросила.
– Мам! Сегодня я поздно вернусь.
Может быть, у подруги ночую.
Ты за Ванечкой уж пригляди.
Вышла мать. Подбоченилась строго,
Посмотрела на дочь.
– Ох, Надежда!
Здесь не город тебе.
Загуляешь,
Сразу будет известно в деревне.
– Не считай меня дурочкой, мама.
Я уже обожглась. Что ж кукушкой
Одинокой теперь доживать?
– Ну, не знаю, какой такой птицей,
Только в грязь не ударься лицом!
Федя смотрит и не верит.
Может, снится ему сон?
Надя на велосипеде
Подъезжает. Он застыл.
– Здравствуй, Федя! Вот решила
Посмотреть, как ты живешь.
Может быть, возьмешь дояркой?
И смеется.
– Я серьезно.
– Надя… это…
Мнется Федя.
– Может, в дом пройдем?
Чайком
Напою тебя я. С медом.
Мед недавно я качал.
– С медом? Что же, я не против.
С медом очень хорошо.
А понравится, так может
Хоть немножко мне продашь?
Федя двери открывает.
– Извини! Бардак. Никак
Просто руки не доходят.
– Да, я вижу: похудел.
Тяжело тебе, наверно?
– Как сказать? С утра до ночи
Всё кручусь. Без выходных.
Устаю, конечно, малость.
Но опять же не представлю,
Как остаться без работы.
Для меня она не в тягость,
Просто радость доставляет.
Кухня – просто загляденье.
Пахнет свежею сосною.
Тут бы шторы да цветочки,
Люстру бы покрасивей.
А хозяин суетится,
Стол готовит и не может
Он поверить. Неужели
Надя в доме у него?
– Помогу давай немного!
Если ты не будешь против.
Всё же женщина готовить
Стол должна, а не мужчина.
Похозяйничать мне можно?
– Ну, не знаю. Ты же гостья.
– Ну, и что?
За стол уселись,
Пьют чаек, не торопясь.
– А других ты тоже только
Чаем, Федя, угощаешь?
Он едва не поперхнулся,
Покраснел, пробормотал:
– Да. Других и не бывает.
Я живу, как рак-отшельник.
Ну, порой друзья заглянут.
Впрочем, редко.
Что здесь делать?
Ну, не знаю даже, Надя,
Предложить никак не смею.
Может быть, поймешь превратно.
– Ты, о чем, я не пойму.
– Ну, вина немного выпить.
По чуть-чуть. Совсем немного.
Не подумай! Я…
– Да хватит!
Доставай свое вино!
Он принес бутылку. Видит
На столе уже бокалы.
– Похозяйничала, Федя.
Ты меня ругать не будешь?
– Что ты! Будь хозяйкой!
– Вот как!
А возьму, да и останусь.
Впрочем, нет. Ребенок дома,
Тот, что в городе нагулян
От женатого мужчины.
Презирать меня ты должен.
От порога, как собаку,
Гнать! А ты вином да чаем.
– Что ты, Надя, говоришь?
Ты зачем сказала это?
По столу ладонью хлопнул.
– Чтобы никогда не слышал
Я такого от тебя!
Надя в миг переменилась.
Молча смотрит, с удивленьем.
А считала его рохлей,
Мягкотелым чудаком.
– Наполняй бокалы, Федя!
Наливает.
– Что же… выпьем
За твои успехи, фермер!
– За себя я пить не буду.
Выпить я хочу за нас.
Громко звякнули бокалы.
Выпили. Смеется Надя:
– А еще мне, кроме кухни,
Что-нибудь покажешь в доме?
– На второй этаж подняться
Не желаете, Надежда?
– С удовольствием! Однако
Я боюсь ужасно, сударь.
Всё же может закружиться
Голова от высоты.
– Не закружится! Ручаюсь!
Подхватил на руки Надю
Без усилий, как пушинку.
На второй этаж понес.
Глава сорок седьмая
ВЕРА. ПОКОНЧИТЬ РАЗОМ
Жирная луна сидит на небе,
Снисходительно глядит на сонмы звезд.
Шепчутся деревья. Да собачий
Лай порою разрывает тишину.
Вера крутится. Уснуть она не может.
Мысли разные. Толковой ни одной.
«Что же я, дуреха, натворила?
И теперь не знаю, как мне быть.
Как рожать? Ведь засмеют в деревне.
На аборт? Узнают всё равно.
Ох! Все косточки теперь мне перемоют.
Что же я за дура? Не пойму.
Вот приехала. Работы нет в деревне.
Матери в глаза смотреть боюсь.
Хоть она ни в чем не упрекает,
Чувствую, что на ее душе.
Что же делать? Что за наказанье?
Снова в город? Обо всем забыть?
И куда мне в городе податься?
Ни профессии, ни денег, ни угла.
И за что несчастье мне такое?
Где же выход? Нет его совсем.
И чего теперь должна я делать?
У кого совета попросить?
И какого нужно мне совета?
Как ни кинь, везде выходит клин.
Погоди-ка! Выход есть, конечно.
Как я раньше не подумала об этом?»
Улыбнулась Вера в темноте.
Хорошо, когда найдешь решенье.
Взмах меча – и разрубила узел.
И уснула Вера. Проспала
И не слышала, как мама на работу
Уходила. А когда проснулась,
То умылась, лучшее надела.
И к столу записку написать.
Ерунда сплошная! Снова пишет.
Тоже не пойдет. Всё глупо как-то.
Третью написать! Еще глупее.
Лучше обойдется без записки.
Принесла веревку бельевую.
Нет! Неправильно! Зачем поганить дом?
Вот в пристройке, где дрова хранятся,
Лучше места для тебя не сыщешь.
Вышла в дровяник. Поставив флягу,
Забралась, веревку закрепила.
Сделала петлю. «Ну, что же, Вера,
Вот и кончатся сейчас твои мученья.
Человек ты лишний, бесполезный.
Разве можно жить таким на свете?
Несуразность! Тридцать три несчастья!
Дура ты!»
И флягу оттолкнула.
И задергалась. И захрипела Вера.
«Что же я наделала? Не надо!
Помогите, люди!»
И сознанье
Потеряла.
Словно кипятком плеснули в мозг.
Поглядела. Мама наклонилась.
Гладит щеки ей и причитает:
– Что ж ты, дочка, делаешь с собой?
Ты чего удумала-то, Вера?
Обо мне подумала ты? Разве
Смерть твою смогла б я пережить?
И как сердце чуяло, как будто
Кто толкнул меня. Ой, чувствую неладное
Что-то страшное сейчас должно случиться.
Может быть, пожар. А, может, хуже.
До работы даже не дошла.
И бегом назад. А в доме пусто.
В дровяник! А ты в петле висишь.
Хорошо, топор валялся рядом.
Что молчишь-то? Ничего не скажешь?
– Что сказать? Беременна я, мама.
– Как беременна? Из дома не выходишь.
– Получается, что ветром нанесло.
– От кого?
– От Васьки.
– Как от Васьки?
Васька-то уволился. И вроде
По контракту он завербовался.
Завтра провожают. Уезжает.
Глава сорок восьмая
ЛЮБА. В ЛЕСУ
Разноцветные грибы
Собирает Саша.
Не прошло и полчаса,
Полное ведро.
До того собой он горд!
– Люба! Где ты бродишь?
– Здесь!
На голос он идет.
Вот сюрприз-то будет.
А в ведерке у нее
Нет и половины.
Снова город впереди,
Обогнал деревню.
– А гляди-ка у меня!
И собой довольный.
Перед нею ставит он
Полное ведерко.
– Вот как надо собирать!
Поделиться опытом?
– Да! Грибник неважный ты.
Только без обиды!
Люба, глянув на ведро,
Засмеялась весело.
– Да! Великий ты грибник.
Ничего не скажешь!
Надувает щеки он,
Хмурится.
– Завидно?
Ладно, помогу набрать
И тебе ведерко.
– Да. Помощник из тебя,
Вижу я, завидный.
– Я чего-то не пойму.
Объяснись, пожалуйста!
Люба из ведра берет
Гриб большой красивый,
С красной шляпою, похож
На сарафан в горошек.
– Называют красоту
Эту мухомором.
Чтобы в доме мух травить
Подойдет, конечно.
А вот это, грибовед,
Бледная поганка.
Если надоело жить,
Кушай на здоровье.
И опята даже есть.
Ложные опята.
Так что прочь их из ведра.
Смотрим, что там дальше.
Это ядовитый гриб,
Это несъедобный.
Подберезовик. Смотри!
Он же весь червивый.
Смотрит, Саша, на ведро.
Быстро опустело.
Почесал затылок он.
– Целая наука.
Да ему с любым станком
Разобраться проще.
Но зато в лесных делах
Полный он невежа.
– Не расстраивайся так!
И внезапно Сашу
Люба крепко обняла
И целует в губы.
– Ты хороший. Лучше всех.
Для меня как солнце.
Саша! Я тебя люблю
Очень-очень-очень!
Закружилась голова.
Нет его счастливей.
Он целует как безумный,
О любви ей шепчет.
И свершилось в первый раз
С ними.
– Саша! Милый!
По щеке твоей ползет
Муравей.
А Саша
Взгляд не может оторвать
От лица любимой.
Гладит нежно щеки ей.
Как она прекрасна!
Глава сорок девятая
НАДЯ. У РЕКИ
Рыба в ласковых заводях плещется.
Хорошо-то как! Федя обнял.
Вот оно его счастье! Любимая!
Даже трудно поверить в такое.
Тучки в красное солнцем окрасились.
И река как вулканная лава.
И стрекочут кузнечики-рэперы.
Получается классно у них.
– Мне пора!
Шевельнулась Надежда.
– Оставайся!
– Нельзя мне.
Ребенок.
– Ну, давай отвезу!
– Это лишнее.
Здесь езды-то всего на пол часика.
– А мое предложение в силе?
– А куда же теперь мне деваться?
– Так давай же смотаемся завтра,
Чтобы в загс заявленье подать!
– Нет! Давай уж тогда послезавтра.
Надо маму бы мне подготовить.
А не то словно обухом бухнем.
– Это так, – соглашается он.
– Но давай всё же до переезда
Довезу я тебя!
– Ты упрямый.
– Это плохо?
– По-разному, Федя.
Где-то плохо. А где-то неплохо.
В это время с другой стороны
Показались коровы. Напиться
Их до речки пастух подогнал.
Как напьются, в деревню погонит.
Конь, большими губами припав,
Тянет воду, хвостом отгоняя
Паутов. Худощавый пастух
Помахал им:
– Привет, молодежь!
Глава пятидесятая
ВЕРА. ВИТЯ УЕЗЖАЕТ
Ну, зачем мы врагам сдались на милость?
Им только дай почувствовать слабину,
Сразу хватают, гогочут и тянут.
Еще пропала одна душа.
Несчастья нам посланы проверить на крепость,
Насколько наша вера сильна.
Под ветром гнутся живые ветки,
Сухие же ломаются и падают на землю.
Не красной ковровой дорожкой
Выстлан жизненный путь.
Это лесная тропа
С рытвинами и лужами.
Гуляет Вася с дружками
Последний нонешний денечек,
Пьет стаканами и не хмелеет.
Только злая веселость в душе растет.
«Или морду набить кому-нибудь?»
Смотри на дружков дерзким взглядом.
«Или пойти утопиться? Гори оно всё огнем!»
Столько лет ни капли не брал,
А сегодня с тормозов сорвался.
Мир для него как бочка, в которой он заточен.
Поднялся Витя, желваки играют.
– В морду кому дать?
Смотрят дружки испуганно.
Крышу сорвало у Витьки.
– Что затихли? Боитесь?
Да хоть всей толпой выходите!
Рванул на груди рубаху.
– Но пазаран, паразиты!
– Вася! Что это такое?
Слышит он голос сзади.
Он повернулся, а рядом
Стоит тетя Валя и плачет
– Чего это вы, тетя Валя?
Зачем это вы сюда?
– Пойдем, Виктор, в сторонку!
Есть разговор к тебе.
Она ему всё рассказала.
И хмель, словно ветром сдуло.
– Позвольте схожу за рубахой?
Можно мне к вам прийти?
Лежит на кровати Вера
С бледным застывшим лицом.
Покойник бывает краше.
Жутко даже смотреть.
– Вера! Я всё рассказала
Ему. Не сердись уж, дочка!
Но так, как ты поступила,
Такого нельзя никак.
Вера не шелохнулась.
Глядит в потолок неподвижно,
Будто она не слышит,
Что говорит ей мать.
Виктор заходит робко,
Долго стоит на пороге.
Мать незаметно вышла.
Он тяжело шагнул.
– Вера!
Она молчала.
– Прости меня идиота!
Я же тупой как валенок.
Я виноват во всем.
– Зачем ты пришел? Не надо!
Витя шагнул к кровати.
Вздохнул. И встал на колени.
– Я не уйду отсюда!
Буду стоять так сутки,
Неделю, целую вечность,
Пока ты не согласишься,
Что станешь моей женой.
И тишина. Лишь слышно,
Как шелестят часы,
Как кот лениво зевает
На кресле – любимом месте.
Вера к окну повернулась.
А за окном воробушек,
Маленький, любопытный,
Глядит на них черной бусинкой.
– Да поднимись ты, Витя!
– Нет! – отвечает твердо.
– Зачем я тебе такая?
Другую себе найди!
– Мне не нужна другая.
Мне никого не надо,
Кроме тебя. Разве
Это трудно понять?
– Какой ты, однако, Витя!
Можно?
И руку тянет.
Волосы перебирает.
Витя, как кот, урчит.
Глава пятьдесят первая
ЛЮБА. РЕШИТЕЛЬНОЕ ОБЪЯСНЕНИЕ
Мирно в озере плавают уточки.
А кого им бояться сейчас?
Нет охотников с грозными ружьями,
Чтоб их плоть разорвать на лету.
Обнимает он Любу за плечи,
Дышит в нежное ушко и шепчет:
– Никогда, сколько жил я на свете,
Не бывал я счастливым таким.
Словно был механизм я бездушный,
И как будто я спал до сих пор.
Но застыла она, и ни слова
Не сказала на это ему.
– Люба! Любочка! Что-то случилось?
Может, чем-то обидел тебя?
Почему ты молчишь, моя милая?
Ну, прошу, хоть словечко скажи!
Поглядела в глаза. Столько жалости
Прочитал он во взгляде ее.
И с плеча убрала его руку.
– Саша! Надо об этом забыть.
Нет работы в селе для тебя.
Кем ты будешь здесь? Скотником? Или,
Может быть, в трактористы пойдешь?
Над тобой же все будут смеяться,
Как над клоуном в цирке. В тебе
Ничего деревенского нет.
Ты же, Саша, насквозь городской.
Там тебя ожидает карьера.
Ты же там, словно рыба в воде.
Это путь твой, призванье твое.
А сейчас говорит в тебе чувство.
Только чувство пройдет, и тогда
Попрекать меня будешь ты, Саша,
Не в открытую пусть, но в душе.
Что случилось, забудем про это.
И сама я не знаю, зачем.
Но женою твоей я не буду.
Умоляю тебя, уезжай.
Словно камнем по темечку стукнули.
Ничего он не может понять.
Только губы его задрожали.
Еле держится, чтоб не заплакать.
– Ты прости меня, Саша. Я глупая.
Вижу я, что тебе тяжело.
Эту боль я тебе причинила.
Уезжай и забудь обо всем.
– Люба! Милая! Что же случилось?
Намекни мне хотя бы чуть-чуть.
Не уеду, пока не узнаю.
Что за тайна, хочу я понять.
Как сказать ему, Люба не знает.
Он же весь городской, он не наш.
Пропадет он в деревне, не сможет
Деревенским он стать никогда.
– Да пойми же ты, Саша! В деревне
Ты не сможешь прижиться никак.
Тяжело он вздохнул и ответил:
– Значит, вон в чем загадка была.
Что нам в город мешает уехать?
И Сережу возьмем мы с собой.
– Нет, я в город теперь не поеду.
Пожила. И назад не хочу.
Деревенская я. Что поделать?
За Сережу я тоже боюсь.
– Значит, сделаем так!
Он поднялся.
– Ты не едешь. И я остаюсь.
И решать за меня ты не будешь.
Ты пока, знаешь, мне не жена.
Глава пятьдесят вторая
НАДЯ
Рассказ Феди
По тайге ходил я с годик
В роли мула. Груз носил.
Ни машина и ни лошадь
В тех местах пройти не могут.
Мужики – народ ученый.
По лесному делу асы.
Измеряют, вычисляют,
Пишут разные бумаги.
Академики и только!
За сезон узнал так много,
Больше, чем узнал я в школе.
Не швец, не жнец,
Не в дуду игрец.
Несуразный я какой-то.
Надо мною, помнишь,
Смеялись в школе,
Потому что я был
Не как все.
Меня били,
Не смел я сдачи дать.
Ругали, я молчал,
Понурив голову.
Обзывали,
Я ударялся в слезы.
Даже мама звала меня
Недотепой.
Глава пятьдесят третья
ВЕРА. РАССКАЗ МАТЕРИ
«Хотя его мне почему-то жалко.
Страдает он. А как меня он любит!
Не знаю я, что делать. Кто-нибудь
Мне подскажите.
Что должна я делать».
И не сдержавшись,
Зарыдала Вера.
Тут мать вернулась.
– Ты чего такая?
– Да всё нормально, мама!
Не волнуйся.
– Я вижу, что глаза на мокром месте.
Опять?
– Мне Витя сделал предложенье.
Присела мать.
– Как? Витя? Предложенье? Ох ты!
– В любви признался
И жениться хочет.
– А ты?
– Сказала «нет».
Зачем ему такая?
– Какая ты такая?
– Ты не знаешь?
– Да, Господи!
Забыть давно пора!
– Чтоб он годами попрекал меня?
– Коль любит, попрекать тебя не будет.
В этой жизни все мы пленники. Чтобы
Наша жизнь не превратилась в тюрьму,
Мы должны прощать друг друга. Иначе
Нам не выбраться из ямы на свет.
Ты была еще малышкой. Твой папа
С ветврачихою любовь закрутил.
Повезет ее на дойку. И в кущи.
И закусочка, и водка у них.
Мне в открытую почти говорили,
Но поверить я никак не могла.
Он такой открытый и честный,
И обманывать не станет меня.
Но сомнение запало. И стала
Я внимательно за ним наблюдать.
Возвращается он поздно с работы,
А порой явиться за полночь мог.
И частенько с запашком. На работе
Очень редко он вообще выпивал.
А когда садился он пообедать,
То чему-то улыбаться начнет.
А однажды на рубашке светлый волос
Я нашла. У ветврачихи такой.
Ну, а главное ко мне равнодушен.
Вижу, я ему совсем не нужна.
Ну, и как-то мы повздорили чего-то.
Не сдержалась, наорала на него.
Ну, и высказала всё. Усмехнулся.
«Доложили всё товарки тебе.
Ну, и что же здесь такого? Между прочим,
Я мужик и это дело люблю.
Ты во всем одна виновата.
Не умеешь ты себя подавать.
Одеваешься в старьё, как чумичка,
Про косметику забыла совсем.
Ну, и это… ты лежишь, словно плаха.
Только что еще не храпишь».
Разревелась я тогда, даже сердце
Защемило. Хоть в петлю полезай!
«Уходи-ка ты к своей суке!
Чтобы больше мы не видели тебя!»
Усмехается: «Смотри! Напугала!
Я и сам давно подумывал уйти».
Одежонку я его собираю.
Молча сумку подхватил и ушел.
– Что-то раньше, мама, об этом
Не рассказывала ты никогда.
– Ну, а чем тут, дочка, хвалиться?
Нечем. Только это не всё.
Ну, наплакалась, конечно. Нарыдалась.
Только некогда особо рыдать.
О тебе заботиться надо.
И хозяйство, и работа еще.
В общем, боль моя поутихла.
А увидимся, молча пройдем.
Он и денег не давал ни копейки.
Всё никак на алименты не решалась.
Ну, и как-то раз на гулянке
Агроном положил глаз на меня.
А гуляли мы у подруги.
Собираюсь я домой. Следом он.
Говорит мне: «Вон стоит мой уазик.
Всё же ночь. Давай подвезу!»
Ну, подвез. И снова за мною.
Не хотела я пускать. Только он,
Словно танк. Сгребает и тащит.
Так уж вышло против воли моей.
– А потом?
– Ну, как-то явился вечерком
Он дня через два.
Снова лезет. Кочергу я схватила.
Матом выругался он и ушел.
А примерно через полгода
Папа твой вернулся назад.
Всё сидит на кухне, вздыхает
И бормочет: «Ты прости уж меня!»
Снова стали жить.
Он какой-то стал другой.
Глава пятьдесят четвертая
СВАДЬБЫ. СРАЗУ ТРИ
Называют тебя золотою.
Хоть банально. Но есть в том резон.
Потому что пора наступила,
Чтоб заполнить свои закрома.
В погреба засыпают картошку.
А на полках пузатые банки:
Помидоры с кровавою плотью,
Огурцы, как подводные лодки,
В мутных водах рассола плывут.
Шапку набекрень.
Галстук сбился набок.
Эх! Гуляй, деревня!
Песни пой! Пляши!
Не одну же свадьбу,
Целых три играют!
Все столы собрали,
Лавки все снесли.
Пьют вино и пиво.
Водкой, самогонкой
Балуются тоже.
Тут родни в деревне,
Считай, что полдеревни.
Как-никак три свадьбы!
Это ни одна!
Ой! Смотрите! Кто там
Шагает с остановки?
Не определишь.
Да не наш он вроде.
Значит, прибыл в гости.
А к кому он прибыл
Разобраться надо.
Пригляделась Люба,
Саша присмотрелся.
Это же Степаныч,
Мастер дорогой!
Бросились навстречу.
Люба приподняла
Платье и несется,
Попробуй догони!
Кинулась на шею,
Как к отцу родному.
Плачет и целует
Люба старика.
Вот никак не ждала
Гостя дорогого.
– Как же вы решили?
Как же нас нашли?
– А чего решаться? –
Отвечал Степаныч.
– Вы мне как родные.
Прикипел к вам сердцем.
Я вдовец, ребята.
Дочь моя далеко.
За морями, океаном
В Америке живет.
А как вы уехали
Загрустил я что-то.
Не идет работа,
Всё валится из рук.
Мялся-колебался.
Нет! Решил поеду.
Повидаюсь, может,
Легче станет мне.
А в сторонке слушал
Их директор ЗАО.
Слушал. И конечно,
Всё мотал на ус.
А потом подходит,
Тянет к нему руку.
– Вижу вы рабочий,
Крепкий человек.
Три подруги в подвенечных
Длинных платьях за столом.
Сразу три играют свадьбы.
Вся деревня собралась.
Хвалят жениха Надежды.
Из соседней он деревни.
– Вот хозяин! Работяги!
Три коровы, пять свиней.
Заживете с ним богато.
И машина – иномарка.
Дом красивый и просторный.
И не курит. И не пьет.
Надя с ним училась в школе.
Хоть он не был хорошистом,
Но старался, был прилежным.
Слова грубого не скажет.
Федя – вовсе не красавец.
Но ведь главное не это.
Главное – любил Надежду
Он еще со школьных лет.
Или Наде его жалко,
Или был он ей по нраву.
Души женские – потемки.
Разберись, попробуй, в них!
Листаю альбом незапамятных лет.
Какие красивые лица!
Нам в жизни незаметно открывались
Иные горизонты. Может, там
Нас ожидала жизнь совсем иная.
Но нас страшили неизвестные пути.
Как бросить всё знакомое, родное,
К чему душой и телом прикипел,
Где каждой вещи место есть своё,
Где всё найдешь с закрытыми глазами?
Нет! Неизвестность нас пугает. Перед ней
Испытываем мы животный страх.
Нам монстры видятся, костлявая с косою,
За каждым поворотом лютый враг.
Поэтому колумбов очень мало.
Кортес найти не может добровольцев,
С которыми в неведомые страны
За золотом отправился бы он.
Не потому ли множество несчастных
Нас окружает. Счастье под ногами
Обычно не валяется, как мусор.
А может притаиться где угодно.
И даже ищущий порой проходит мимо,
И ничего в душе не шевельнется.
А многие его по интернету
Пытаются найти.
И сайт знакомств
Поводырем им видится надежным.
Но только нет абстрактных человеков.
Есть Маша, Петя, Витя, Александр.
Конкретные в единственном числе,
А не вообще блондины иль брюнеты.
Высокий, стройный, без привычек вредных,
Имеющий квартиру и машину…
Ха-ха! Да это же карикатура,
Чертеж, но не художника картина.
Конечно, можно полюбить чертеж
Рассудочно. Но это не любовь.
И близко там не ночевало чувство.
И по параметрам найденный идеал
В реальности чудовищем предстанет.
А что ж роптать? Ведь вы искали схему,
А вам живой достался человек,
Он уникальный и неповторимый,
Что существует лишь в единственном числе.
Нет большей глупости искать универсальность,
Поскольку нет ее. Она лишь плод ума,
Проект, а не живое существо.
Пылаете любовью к идеалу?
Так флаг вам в руки!
Было бы неплохо,
Когда б вы понимали: идеал –
Лишь тень идеи, фантик он без плоти.
Любить идею можно. Но Христос
Нам завещал любить конкретных Маш,
Геннадиев, Володей, Вероник.
И это настоящая любовь,
Которая завещана Творцом,
Которую он в странствиях своих
По городам и весям расточал.
Глава пятьдесят пятая
ЛЮБА. ЛЕТИТ ШАГАЛ
Летит Шагал с женой в обнимку.
Под небосводом дом родной
Игрушкой видится отсюда,
А люди словно мураши.
– Могу картиной любоваться
Часами, – Саша говорит.
– Как будто в мир другой чудесный
Попал, где ты живешь на небе,
Избавившись от суеты
И дрязг, и грязных пересудов.
Да, наша жизнь имеет цель.
Быть может, мы ее не знаем.
Предназначение своё
Порою мы находим там,
Где обитать оно не может.
Уверен я, что взгляд с небес
Дает нам верную картину.
Не видим грязи, шелухи
И черных луж, и мелких козней.
– Да ты философ, милый мой, -
Сказала Люба, улыбаясь.
– Ты не похож на остальных,
Живешь в другом каком-то мире.
А кстати, как твоя работа?
Смеются над тобой, наверно?
Конечно, кличкой наградили
Какой-нибудь. Ну, вроде Прыщ
Или Фитюлька Городская.
У нас такие острословы!
Любого высмеют они.
И не со зла, а по привычке,
Считая это остроумным.
А хочешь, так спроси Надежду.
Она тебе расскажет много,
О чем доярки говорят,
Как косточки перемывают,
Украсив речь отборным матом.
Когда б ты побывал на дойке,
Отсохли б уши у тебя
И взгляд на жизнь переменился.
Тогда б забыл ты о Шагале
И не цитировал поэтов.
– Не думаю. Я это знаю.
Ведь не в оранжевых очках
Родился я. И до сих пор
Я через них гляжу на мир?
Нисколько их не осуждаю.
Ведь осуждать довольно просто
И очень глупо наконец.
Стремиться нужно понимать,
Искать причины, и тогда
И самый неприятный тип
В другом уже предстанет свете.
Нет! Человек не черно-белый.
Он разноцветный, весь в нюансах
И в переливах-переходах.
О кличке ничего не знаю.
Быть может, есть, но я не слышал.
А и услышу, не обижусь.
Пускай острят, пускай смеются.
Но мужики – не дураки.
О человеке по делам,
По качествам душевным судят.
Не думаю, что дал им повод
За что-то осуждать меня.
Конечно, трудно поначалу
Пришлось. В станках я разбираюсь.
А с этой техникой ни разу
Столкнуться мне не доводилось.
Расспрашивал, читал, конечно.
Особой сложности здесь нет.
Теперь могу регулировки
Сам проводить. И дать совет
Не только молодым. Всё чаще
Ко мне механики подходят
И просят в чем-нибудь помочь.
– Я знаю.
Люба улыбнулась.
– Тебя директор очень хвалит.
Твердит про золотые руки,
Что у тебя не голова,
А клад идей.
– Да, ладно, Люба.
Зачем меня вгоняешь в краску?
– А мужики тебя как хвалят!
– Ну, хватит, Люба!
Всё! Довольно!
– Как скажешь, Саша… Не об этом
Поговорить с тобой хотела.
– О чем же?
– Дело в том, любимый.
Что я беременна. Вот так!
Не знаю, как ты отнесешься,
Однако, к новости такой.
– Как отнесусь? – воскликнул Саша.
– А так и отнесусь!
На руки
Он Любу подхватил и жарко
Стал целовать ее лицо.
– Ты сумасшедший! Успокойся! –
Она кричит.
– Поставь на место,
Где взял меня!
– Нет! Не поставлю!
Всю жизнь тебя носить я буду.
А хочешь прямо вот сейчас
Пойду с тобой до края света?
– Ну, нет! До края мне не надо.
И здесь мне хорошо с тобой.
– Ах, Люба! Если бы ты знала,
Как счастлив я!
– Да знаю! Знаю!
ЭПИЛОГ
Три девчонки на скамейке
Шелуху плюют под ноги