«Кухня» НКВД

ДУБОВОЙ. Но у нас, т(оварищ) Сталин, какое впечатление! Якир захотел, и решение Политбюро для него меняется. Значит, власть. Значит, сила, с которой считаются. Все считаются с Якиром, а мы тоже ему в рот смотрим.

СТАЛИН. У нас бывает так: не Якир, а пониже человек назначается, и он имеет право прийти и сказать: “Я не могу или не хочу”. И мы отменяем.

ДУБОВОЙ. Имеет право. Но он несколько раз делал, он систематически не хотел уйти с Украины. Теперь понятно, почему он не хотел.

ВОРОШИЛОВ. Тов(арищ) Сталин сказал, что тут что-то серьезное есть, раз он не хочет ехать с Украины. Теперь многое можно говорить. Но я не хотел этих людей иметь здесь на авиации.

СТАЛИН. Здесь мы легко бы их разоблачили. Мы бы не стали смотреть в рот, как т(оварищ) Дубовой. (Смех).

ДУБОВОЙ. Я уже сказал о подсадке Туровского, который считал меня недалеким человеком. Подсаживают Зюка. И теперь мне ясно, почему об этом говорил Гамарник и Аронштам, что там Фельдман с Блюхером дерутся, и выпадает Зюк. Если помните, Климентий Ефремович, вы сказали, чтобы я взял его на последнее испытание.

ВОРОШИЛОВ. Я говорил с вами: “Возьмите этого мерзавца, полутроцкиста в последний раз, следите лично за ним; если он в чем-либо проштрафится – гоните его в три шеи”.

ДУБОВОЙ. Так точно. И через 2 месяца я сказал, что он дивизию разлагает и его выгнать надо немедленно. Так точно. Вот тут только становится ясно. Назначают ко мне начальником политического управления округа Щаденко. Я сказал, что я беру его. Я знаю, что (Ефим) Афанасьевич будет работать. Первым меня встречает Тухачевский и говорит: “Он тебя заест, он такого агнца, как Корк, заел. Почему ты не откажешься?”

ВОРОШИЛОВ. А ты испугался, что он такое слово выговорил.

ДУБОВОЙ. Я сказал, что я начальника политуправления округа не подбираю, а его назначает народный комиссар. Это дело не моего ума – подбирать себе начальника политуправления.

ВОРОШИЛОВ. Ума хватило бы, только власти нет.

ДУБОВОЙ. А власть определяет одно и другое. Товарищи, конечно, теперь я стал умным. Конечно, самым позорным, самым постыдным образом проглядел я, ничего не видел, абсолютно ничего, товарищи, я не видел.

МОЛОТОВ. А как работал Якир – хорошо, средне или плохо? Вот здесь говорили, что у него очковтирательство было.

ДУБОВОЙ. Хорошо работал. В 1935 г. маневры проводил, когда все командиры, все посредники поездили по местности, посмотрели. Маневры были слаженные.

ВОРОШИЛОВ. В 1935 г. маневры были проведены хорошо.

ДУБОВОЙ. Сказать, что была плохая подготовка, несмотря на то, что он – враг, предатель, я не могу сказать.

МОЛОТОВ. А как насчет лиц, которых он подбирал, они не вызывали сомнения?

ДУБОВОЙ. Это было.

БУДЕННЫЙ. Подозрения были?

ДУБОВОЙ. Насчет Голубенко и Примакова. С Буденным он говорил. Вот тут говорили о 5 – километровом наступлении, в частности на Украине этого дела не было. По 4–5 километров мы людей не гоняли. Мы считали 2–3 километра максимально можно идти на укрепленную полосу. И когда во время Белорусских маневров Климент Ефремович спросил меня: “А у тебя также гоняют людей?” – я ему ответил: “Вот свидетель, т(оварищ) Егоров, что у меня этого нет”. А Уборевич доложил тогда, что этому так учат у нас.

И последнее, товарищи. Здесь совершенно правильно выступавшие товарищи, и особенно т(оварищ) Сталин, сказали, что нужно выкорчевать все остатки этого вредительства. У нас талантов, молодых кадров – огромное количество.

ВОРОШИЛОВ. Только вы их не прячьте, а, пожалуйста, списочек на бумажке составьте и присылайте нам.

ДУБОВОЙ. Так точно, я ваши указания имею. Я думаю, что больше всего надо выкорчевывать корешки на Украине, где этих якировских корешков очень много.

ГОЛОС. И примаковских.

ДУБОВОЙ. Якировских, что там примаковских. Здесь надо выкорчевать до конца; это наша святая обязанность, точно так же, как нашей святой обязанностью является выдвижение молодых кадров. Несомненно, войска и Харьковского, и Киевского округов, как и вся Рабоче-Крестьянская Красная армия, будут достойны возложенных на них задач и справятся с этими великими задачами»^[18].

Анализируя это выступление И.Н. Дубового, можно сделать некоторые выводы. Во-первых, он выступил достойно, содержательно, по существу повестки дня. Во-вторых, в его выступлении в достаточной мере было критики и самокритики. Даже элементы самобичевания не выглядели искусственными и вымученными, как у некоторых других выступавших. В-третьих, в выступлении содержалась не только критика, но и деловые предложения. В-четвертых, выступавший, т. е. И.Н. Дубовой, до конца доклада сохранял свое лицо и не провозглашал здравиц в честь вождя партии И.В. Сталина, в честь НКВД и наркома обороны, как это делали другие. Что, безусловно, делает ему честь.

Еще большее потрясение от прочитанных и услышанных материалов испытал М.П. Амелин – начальник политуправления Киевского военного округа. Он даже пытался покончить жизнь самоубийством. Но не успел или не сумел этого сделать – был арестован после первого дня работы Военного совета (1 июня). Все эти подробности известны из выступления комкора Н.Н. Криворучко – заместителя И.Э. Якира по кавалерии.

«КРИВОРУЧКО… Если т(оварищ) Горячев сказал, что Уборевич не пользовался большой симпатией среди начальствующего состава, то уже это одно есть плюс, в связи с тем, что действительно Уборевич никого не мог ввести в заблуждение, не мог ввести в заблуждение массы, а вот Якир, – я смело заявляю, – что Якир, если не на все 100 %, то процентов на 70–75 пользовался большой популярностью и большой симпатией среди начальствующего состава… Я по чистой совести скажу, Якиру я доверялся, считал его своим учителем, своим командующим и недурным командующим… Я разговаривал и делился по этому вопросу и со своим помполитом, и с т(оварищем) Амелиным, хотя на сегодняшний день я не имею права сказать – т(оварищ) Амелин.

СТАЛИН. Он арестован, к сожалению.

КРИВОРУЧКО. Точно так. Если бы вчера не предусмотрели, то он бы застрелился. Я считаю, что он самый настоящий подручный Якира. Я не говорю, что он политически высокограмотный и понимает, что такое троцкизм и куда троцкизм ведет, но из-за того, что Якир его сделал начальником политуправления округа, он притянул его к себе, как солдафона. Он вчера, когда прочитал эти показания, страшно взволновался. Наш начальник академии т(оварищ) Кучинский (комдив Д.А. Кучинский до 1936 г. был начальником штаба Киевского военного округа, а затем назначен начальником Академии Генерального штаба РККА. – Н.Ч.) подвез нас на машине. Когда мы вышли из 1-го Дома Советов, а Амелин уже сидит в машине, я стал просить т(оварища) Кучинского подвезти нас, т. к. идти пешком не хочется, в метро идти тоже. Кучинский взял, мы сели в машину, по дороге разговорились о Гамарнике. Он (Амелин. – Н.Ч.) говорит: “Эва, нашел когда стреляться, нужно давать показания, а он покончил самоубийством”. Когда мы слезли с машины и пошли в номер к нему, то он был страшно взволнованным и вертит в руках револьвер. Риттель (дивизионный комиссар Г.И. Риттель – помполит 2-го кавалерийского корпуса. – Н.Ч.) сейчас же к нему, говорит: “Брось, зачем это нужно?” Он бросил револьвер на чемоданчик, кинулся на кровать и заревел. После этого мы следили, придет ли он на заседание. Он пришел на вечернее заседание, и я сказал: “По всей вероятности, он больше сюда не вернется”. Так оно и было…»^[19].

Военный совет свою работу закончил, и его члены возвратились на свои места. Возвратился в Харьков и Иван Дубовой. А между тем волна арестов нарастала и ширилась, в том числе и в Харьковском военном округе. Аресты шли как в войсках округа, так и в его штабе. 30 июня был арестован ближайший помощник И.Н. Дубового – начальник штаба округа комдив П.Л. Соколов-Соколовский. Прошла неделя, и он уже давал «признательные показания».

«ПРОТОКОЛ ДОПРОСА

обвиняемого СОКОЛОВА-СОКОЛОВСКОГО

Петра Лукича, 1894 г. рожд., бывшего нач. штаба ХВО -

комдива, по соц. происхождению сын псаломщика,

служил офицером в гетманской и петлюровской армиях,

член ВКП(б) с 1919 г., исключен в связи с арестом по

наст. делу.

Допрос от 8 июля 1937 года.

ВОПРОС: Вы обвиняетесь в участии в антисоветском военно-троцкистском заговоре. Признаете себя виновным?

ОТВЕТ: Да, признаю себя виновным в том, что являюсь участником антисоветского военно-троцкистского заговора.

ВОПРОС: Кем, когда и при каких обстоятельствах Вы были вовлечены в заговор?

ОТВЕТ: В антисоветский военно-троцкистский заговор я был завербован в июле 1935 года командующим Киевского военного округа Якиром в его служебном кабинете.

С Якиром я знаком с 1922 года, когда я командовал 134 полком 45 дивизии, а затем я уехал учиться в Военную академию, откуда был в 1927 году направлен в Витебск нач. штаба 27 дивизии. В 1929 году там же в Витебске я был разоблачен особым отделом как офицер гетманской и петлюровской армии, что я до этого всячески скрывал. К этому времени проходила чистка рядов ВКП(б) и у меня был задержан парт. билет, возвращенный мне через недели три с объявлением строгого выговора.

ВОПРОС: А в других политических партиях Вы состояли?

ОТВЕТ: Да, я в 1920 г. состоял в партии “боротьбистов”.

ВОПРОС: Об этом Вы не скрывали?

ОТВЕТ: О моем пребывании в партии “боротьбистов” я до сего времени тщательно от всех скрывал.

ВОПРОС: С какого года Вы числитесь в ВКП(б)?

ОТВЕТ: В ВКП(б) я числюсь с июля 1919 г.

ВОПРОС: Как же Вы могли, состоя в партии “боротьбистов” в 1920 г., числиться в ВКП(б) с июля 1919 г.?

ОТВЕТ: Стаж моего пребывания в рядах ВКП(б) с июля 1919 г. указан мною обманным путем. В действительности я принят в ВКП(б) в апреле 1920 г.

ВОПРОС: К этому вопросу следствие еще вернется. Продолжайте свои показания об обстоятельствах Вашего вовлечения в заговор.

ОТВЕТ: После объявления комиссией по чистке строгого выговора мне за скрытие службы у гетмана и Петлюры, для меня создалась в 27-й дивизии весьма тяжелая обстановка и я стал принимать меры к тому, чтобы перевестись в другие части. К этому времени я встретился с Якиром на маневрах БВО в 1922 году и рассказал ему о случившемся со мной в связи с моей службой в антисоветских армиях. Тогда же Якир оказал мне крупную услугу, предложив переехать в Харьков на должность начальника отдела штаба УВО, куда я и был переведен в ноябре 1929 года. С этого времени у меня с Якиром сложились хорошие, близкие отношения, причем Якир всячески старался приблизить меня к себе, продвигая по службе и поощряя. Так, я с должности начальника отдела был продвинут командиром дивизии, после чего в апреле 1934 года был назначен заместителем начальника штаба УВО. С этого времени я стал чаще встречаться с Якиром, который постепенно стал вести со мной антисоветские разговоры, дискредитирующие руководящих работников РККА (Егорова, Буденного), занимаясь критикой приказов Наркома обороны тов. Ворошилова.

В этих же беседах Якир всячески восхвалял немецкую армию, противопоставляя ей Красную армию по вопросам организации и выучки, заявляя, что в таком состоянии трудно будет бороться с немецкой армией при нынешнем руководстве Красной армии. Продолжая эти беседы, Якир критиковал политику партии и правительства, обращая мое внимание на переживаемые якобы в стране трудности, особенно увязывая эти вопросы с проведенной коллективизацией и общим положением в стране.

Во всех этих вопросах я с Якиром соглашался, особенно еще и потому, что я очень болезненно относился к практическому осуществлению политики партии по ликвидации кулака как класса и пережитым продовольственным затруднениям в 1933 году. К тому же отец моей жены – Старченко, который являлся кулаком в селе Вышевичи Радомысльского района, был выслан в Сибирь.

Убедившись в моих антисоветских настроениях и преданности ему, Якир в июле 1935 года, накануне моего отъезда из Киева в Харьков, куда я был, по его настоянию, назначен начальником штаба Харьковского военного округа, во время беседы в его служебном кабинете посвятил меня в существование антисоветского военно-троцкистского заговора в армии, дав понять, что в заговор входит много крупных военных работников и “больших людей”, предложил мне принять участие в заговоре.

ВОПРОС: Как Вы реагировали на предложение Якира?

ОТВЕТ: На предложение Якира принять участие в антисоветском военно-троцкистском заговоре я дал свое согласие.

ВОПРОС: Что Вам говорил Якир о задачах заговора?

ОТВЕТ: Со слов Якира мне известно, что задачей заговора являлось изменение руководства партии и страны, свержение советской власти и установление власти троцкистов. Осуществление переворота приурочивалось к началу военных действий с расчетом на помощь интервентов.

В связи с этими целями заговора, Якир и поставил передо мной задачу по подбору и вербовке подходящих и близко мне известных военных работников и практической деятельности, направленной к ослаблению боевой мощи Красной армии.

ВОПРОС: Называл ли Вам Якир участников заговора?

ОТВЕТ: Разновременно Якир назвал мне, как участников заговора: командира 6-го корпуса Сидоренко, командира 17-го корпуса Гермониуса, начальника штаба КВО Кучинского, его двух заместителей – Бутырского и Подчуфарова. Кроме того, со слов Якира, можно было понять, что в заговоре принимают участие начальник политуправления округа Амелин и его зам(еститель) Орлов.

Давая мне указания, как вести себя по месту новой службы в Харькове, Якир предложил мне особо прислушиваться к Дубовому, Березкину и Туровскому, заявив, что это “свои люди”, из чего я понял, что Дубовой, Березкин и Туровский состоят в заговоре или во всяком случае знают о существовании в армии заговора.

Одновременно, говоря о расстановке сил, Якир подчеркнул, что он всячески стремится к замене командира 8-го корпуса Антонюка командиром 7-го корпуса Рогалевым. Вспоминая этот разговор Якира, я заключаю, что он делал ставку и на Рогалева.

ВОПРОС: К этому вопросу следствие еще вернется. Расскажите, какую практическую котрреволюционную работу Вы лично провели?

ОТВЕТ: Выполняя контрреволюционные задачи, поставленные передо мной Якиром, я, действуя весьма осторожно, начал изучать и приближать к себе начальника 4-го отдела штаба ХВО Ягодина, его заместителя Красильникова, начальника 5-го отдела Карлсона, бывшего начальника ВТУ Скрастина, начальника разведотдела Шмакова и впоследствии начальника 3-го отдела Добрякова. Из всех этих лиц я весной 1936 года, у меня в кабинете, завербовал Ягодина, с которым знаком с 1924 года и знал его как бывшего штабс-капитана царской армии, в прошлом анархиста, появлявшего недовольство своим служебным положением. Остальных же, намеченных мною – Красильникова, Карлсона, Скрастина, Шмакова и Добрякова, – я завербовать не успел. Кроме этих лиц, я считал, что участником заговора является мой заместитель Ауссем, который был в близких отношениях с Якиром, им же послан в штаб ХВО, а я был предупрежден Якиром, чтобы Ауссему не мешать, но лично с ним я контрреволюционные связи не устанавливал в целях конспирации.

Основной же моей контрреволюционной работой, вытекавшей из задач заговора, являлось вредительство, направленное на срыв боевой мощи частей ХВО. Эта моя вредительская деятельность проводилась по линии срыва боевой подготовки, расстановки кадров и в вопросах мобилизационных и военных сообщений.

Допрос прерывается.

Протокол записан с моих слов верно и мною прочтен.

П. Соколов

Допросили:

Зам. нач ХОУ и нач. ОО УГБ НКВД ХВО

полковник (Шумский)

Зам. нач. ОО УГБ НКВД ХВО

капитан гос. безопасности (Санин)»^[20].

БИОГРАФИЧЕСКАЯ СПРАВКА

Соколов-Соколовский Пётр Лукич. Комдив (1935). Русский. Член ВКП(б) с июля 1919 г. Родился в июле 1894 г. в селе Вышевичи Радомысльского уезда Киевской губернии в семье псаломщика. Окончил церковно-приходскую школу, духовное училище и духовную семинарию. В октябре 1914 г. поступил в Киевское военное училище, ускоренный курс которого окончил в феврале 1915 г. После этого служил в 15 – м пехотном полку, занимая должности младшего офицера роты, командира роты. Участник Первой мировой войны. Воевал на Румынском фронте, в боях четыре раза ранен. После Февральской революции 1917 г. избран председателем полкового комитета. Последний чин в старой армии – штабс-капитан. После демобилизации старой армии прибыл на Украину. С апреля 1918 г. служил в 15 – м стрелковом полку войск Центральной Рады.

В Красной армии с февраля 1919 г. Участник Гражданской войны. В марте – мае 1919 г. – организатор советской власти в Ямпольском уезде, партизан в отряде Ф. Криворучко. Участник боёв с немцами и петлюровцами. С мая 1919 г. – командир Ямпольского батальона, помощник командира и командир 402-го полка 45-й стрелковой дивизии. Участник Южного похода войск 12-й армии. С ноября 1919 по апрель 1920 г. болел тифом. С апреля 1920 г. – сотрудник Киевской ЧК по борьбе с бандитизмом в Радомысльском уезде.

После Гражданской войны на ответственных командных и штабных должностях. В 1921–1923 гг. – командир 401-го стрелкового полка. Затем (до октября 1924 г.) – помощник командира и командир 134-го приднестровского стрелкового полка. В 1924–1927 гг. – слушатель основного факультета Военной академии имени М.В. Фрунзе. После окончания академии назначен начальником штаба 27-й Омской стрелковой дивизии. С октября 1929 г. – начальник 4 – го, а с января 1930 г. – начальник 5-го отдела штаба Украинского военного округа. С октября 1932 г. – командир и военком 15-й Сивашской стрелковой дивизии. С февраля 1934 г. – заместитель начальника штаба Украинского военного округа. С мая 1935 г. – начальник штаба Харьковского военного округа. В июне 1937 г. по политическому недоверию уволен в запас.

Арестован 30 июня 1937 г. Военной коллегией Верховного суда СССР. 9 декабря 1937 г. по обвинению в участии в военном заговоре приговорён к расстрелу. Приговор приведен в исполнение 10 декабря 1937 г. Определением Военной коллегии от 9 июля 1957 г. реабилитирован.

Репрессии в ХВО нарастали. Ещё 2 июня 1937 г., раньше своего начальника, был арестован упомянутый выше заместитель начальника штаба округа комбриг В.В. Ауссем-Орлов. Следователи НКВД с ним «хорошо поработали», и на свет появился документ следующего содержания.

«ПРОТОКОЛ ДОПРОСА

обвиняемого АУССЕМ-ОРЛОВА Владимира Владимировича

от 14–15 августа 1937 года.

АУССЕМ-ОРЛОВ В.В., 1897 г. рожд., уроженец

Германии, немец, быв. член ВКП(б) с 1918 г.,

исключен в 1937 г., до ареста зам. нач. штаба

ХВО, комбриг.

ВОПРОС: Вы обвиняетесь в активном участии в антисоветском военно-троцкистском заговоре. Признаете ли себя виновным?

ОТВЕТ: Да, признаю. По день ареста я действительно являлся активным участником антисоветского военно-троцкистского заговора.

ВОПРОС: Кем и когда Вы были вовлечены в заговор?

ОТВЕТ: В военно-троцкистский заговор я был вовлечен осенью 1934 года Сидоренко, бывшим в то время заместителем начальника штаба УВО и Кучинским – бывшим начальником штаба УВО.

ВОПРОС: Обстоятельства вовлечения Вас в заговор?

ОТВЕТ: На протяжении ряда лет, еще задолго до вовлечения в заговор, у меня сложились определенные троцкистские мировоззрения, чему способствовали – моя мелкобуржуазная психология, сильное влияние отца – активного троцкиста, впоследствии репрессированного. И, наконец, влияние окружавших меня троцкистов (командир 6-го стрелкового корпуса Сидоренко, бывший начальник штаба КВО Кучинский, бывший начальник штаба 7-го стрелкового корпуса Евгеньев, бывший командир 4-й танковой бригады Дубинский, Сахновский и др.).

Приход мой в контрреволюционную организацию и активная борьба с партией явилась результатом моих троцкистских убеждений, двурушничества и обмана партии на протяжении десятка лет.

Работая в 1934 году вместе с Сидоренко в штабе УВО, мы установили с ним близкие дружеские взаимоотношения и в наших беседах на политические темы не скрывали друг перед другом своих антисоветских взглядов и троцкистских убеждений.

Проявляя резкое недовольство политикой партии и руководства ЦК ВКП(б), мы в беседах с Сидоренко приходили к выводам, что:

– внутри партии существует зажим. Центральный Комитет ВКП(б) во главе со Сталиным жестоко расправляется со всеми, проявляющими несогласие с политикой партии;

– коллективная форма хозяйства на селе нежизненна и не имеет реальной почвы;

– внутреннее положение страны требует коренного изменения, т. е. перехода на капиталистическую систему ведения хозяйства.

Наряду с этим, как я, так и Сидоренко, высказывали резкое недовольство руководством армии в лице Ворошилова, Егорова и Буденного, противопоставляя им Тухачевского и Якира, как более талантливых, по нашему мнению, руководителей, могущих обеспечить армейское руководство лучше Ворошилова, Егорова и Буденного.

В результате всех этих бесед мы пришли к выводу, что существующее положение в СССР далее нетерпимо и что таковое необходимо изменить путем организованной борьбы с мероприятиями Компартии и советской власти и насильственного устранения руководства ЦК ВКП(б) и правительства. Такие же беседы я имел и с Кучинским.

Осенью 1934 года в одну из очередных бесед на контрреволюционные темы Сидоренко сообщил мне о существовании антисоветского военно-троцкистского заговора во главе с Якиром, назвал себя участником этого заговора и предложил мне принять в нем участие. Я дал свое согласие.

Тогда же Сидоренко рассказал мне о целях и задачах заговора, которые сводились, в основном, к следующему:

1. Подготовка и организация путем вредительства и предательства поражения Красной армии в будущей войне.

2. Вооруженное свержение советской власти и реставрация капитализма.

ВОПРОС: Как мыслилось осуществление вооруженного переворота?

ОТВЕТ: Из неоднократных бесед с участниками заговора (Сидоренко, Кучинский и др.) мне известно, что вооруженное свержение советской власти приурочивалось к начальному периоду войны с СССР со стороны фашистских государств.

Положение на фронте, созданное поражением Красной армии, должно было вызвать недовольство масс и создать благоприятную обстановку для дискредитации руководства партии и армии и захвата власти.

ВОПРОС: По вопросам Вашего участия в военно-троцкистском заговоре Вы имели беседы с Якиром?

ОТВЕТ: Да, имел.

ВОПРОС: Расскажите о содержании Ваших бесед с ним.

ОТВЕТ: К Якиру я вегда относился с особой преданностью. Ко мне Якир также всегда относился хорошо, полностью доверял мне и поэтому выдвигал по службе и всячески поощрял меня.

Зимой 1934/35 г. я был с официальным докладом на квартире у Якира (он тогда был болен).

После доклада Якир спросил меня – договорился ли я с Сидоренко и Кучинским о нашей работе.

Я понял, что речь идет о моем участии в заговоре и ответил на это положительно.

Тогда же Якир одобрил мое вступление в военно-троцкистский заговор, выразил свою уверенность во мне и подчеркнул важность для заговора моего участка работы.

Второй разговор у меня с Якиром был весной 1935 года в его служебном кабинете в штабе УВО.

К этому времени был уже решен вопрос о разделении УВО на два самостоятельных военных округа, и я, в процессе беседы с Якиром, высказал ему свое сомнение в целесообразности этого разделения.

Якир согласился со мной и сказал, что это сделано вопреки его желанию, но раз имеется такое решение, надо работать и в этих условиях, обеспечив тесный контакт и сохранив “высокий стиль работы УВО” во вновь созданном военном округе.

Подбор своих людей в Харьковский военный округ во главе с Дубовым целиком это обеспечит, заявил Якир.

Несколько позже, приблизительно в феврале – марте 1935 года, в одной из бесед с Якиром у него же в кабинете, он, Якир, мне прямо заявил, что Дубовой является участником заговора и что контрреволюционная работа в ХВО будет вестись под его руководством.

Этот разговор состоялся перед моим отъездом в Харьков, к новому месту службы в ХВО. Говоря о работе в “новых условиях”, т. е. о деятельности участников заговора в ХВО, Якир указал на неодходимость контакта в работе с участниками Соколовым-Соколовским и Латсоном. Говорил также и о необходимости связи заговорщиков в ХВО с Киевом, причем по этому поводу он заявил буквально следующее: “Вопросы связи и руководства совершенно ясны. Дубовой наш человек и он целиком обеспечит это дело”.

ВОПРОС: Говорили ли Вы с Дубовым по вопросам заговора?

ОТВЕТ: Да, говорил. Осенью 1935 г. в Харькове, вскоре после переезда штаба ХВО в свое основное здание, я зашел к Дубовому в кабинет и передал ему мой разговор с Якиром.

Дубовой меня выслушал и сказал, что ему известно о моем разговоре с Якиром, и что все задачи, поставленные передо мной Якиром по вопросу военно-троцкистского заговора, нужно выполнить беспрекословно.

После этого у меня с Дубовым установился тесный контакт в работе как с руководителем военно-троцкистского заговора по Харьковскому военному округу. От Дубового я получил ряд заданий по заговору…

ВОПРОС: Созданная группа террористов готовилась к практическому осуществлению террористических актов над руководителями Компартии и правительства?

ОТВЕТ: Да, готовилась.

ВОПРОС: Над кем именно?

ОТВЕТ: Над наркомом обороны Ворошиловым.

ВОПРОС: Каков был план Ваших мероприятий по подготовке и осуществлению террористических актов над наркомом обороны Ворошиловым?

ОТВЕТ: Совершение террористического акта над Ворошиловым мы предполагали осуществить в момент его приезда на маневры в Харьковский военный округ в 1936 г.

В целях обеспечения успешного осуществления теракта, перед нами встал вопрос о выделении коменданта маневров из числа наиболее активных и решительных заговорщиков, с тем, чтобы он по нашим указаниям связался бы с группой террористов и обеспечил бы их надлежащую расстановку на маневрах.

Я и Соколов-Соколовский, обсудив подходящие для этой цели кандидатуры, остановились на полковнике Скрастине…

ВОПРОС: Кого Вы информировали из руководителей заговора о ходе подготовки теракта над тов. Ворошиловым?

ОТВЕТ: О предстоящем проведении в жизнь теракта над Ворошиловым знал Якир от Кучинского, которому я сообщил об этом в июне 1936 года, прилетев на самолете в Киев…

ВОПРОС: Еще кого Вы информировали о подготовке теракта над Ворошиловым?

ОТВЕТ: О работе группы террристов и о предстоящем совершении теракта над Ворошиловым знал также Дубовой, которого поставил в известность об этом в июне 1936 года Соколов-Соколовский. Тогда же имел беседу с Дубовым по этому вопросу и я.

ВОПРОС: Расскажите подробно об этой беседе с Дубовым?

ОТВЕТ: Во время моего личного доклада Дубовому по служебной линии я, после официального приема, спросил у Дубового – информировал ли его Соколов-Соколовский о работе Днепропетровской группы террористов, подготавливаемой Рогалевым и Евгеньевым, для совершения теракта над Ворошиловым во время его приезда на маневры.

Дубовой мне ответил, что он по этому вопросу беседовал с Соколовым-Соколовским и что все детали подготовки теракта известны.

ВОПРОС: Расскажите о дальнейшей работе группы?

ОТВЕТ: Террористический акт над Ворошиловым не был осуществлен потому, что Ворошилов на маневры ХВО не прибыл.

В связи с этим Рогалеву и Евгеньеву было поручено сохранить группу террористов для дальнейших террористических действий.

Впоследствии Евгеньев как-то меня информировал о ходе дальнейшей работы тергруппы и назвал фамилии террористов – Зайчика и Ленцнера.

ВОПРОС: Что Вам известно о Зайчике и Ленцнере?

ОТВЕТ: Со слов Евгеньева мне известно, что Ленцнер и Зайчик входили в состав группы террористов, созданной и возглавляемой им же – Евгеньевым и Рогалевым. Подробно о них меня Евгеньев не информировал.

ВОПРОС: Что Вам известно о деятельности других групп террористов?

ОТВЕТ: Весной 1936 года, беседуя с Соколовым-Соколовским по вопросам террора, я высказал мнение о необходимости создания параллельной законспирированной группы террористов на случай провала Днепропетровской группы.

На это Соколов-Соколовский ответил, что из информации Туровского он знает о наличии в Харькове группы террористов, в которую, в частности, входит начальник разведотдела ХВО Левичев.

Остальных лиц он мне не называл, и я не расспрашивал его о персональном составе этой террористической группы.

Мне только известно, что эта группа террористов возглавлялась и руководилась Туровским.

ВОПРОС: Информировали ли Вы Дубового о дальнейшем ходе работы группы террористов?

ОТВЕТ: Да, информировал. После того, как группа террористов была в Днепропетровске окончательно сформирована, я и Соколов-Соколовский вторично информировали Дубового о готовности группы к террористическим действиям.

Разговор мой с Дубовым по этому поводу происходил у него на квартире в январе – феврале 1937 года во время моего служебного доклада.

Выслушав меня, Дубовой ответил, что ему уже обо всем известно от Соколова-Соколовского и Рогалева.

Несколько позже мне Соколов-Соколовский говорил, что он, будучи у Дубового, информировал его о состоянии группы террористов.

В январе – феврале 1937 г. Дубовой, по возвращении из Москвы, предупредил меня и Соколова-Соколовского о предстоящих маневрах в Харьковском военном округе летом 1937 года и предложил подготовить группу террористов для осуществления теракта над Ворошиловым. Разговор мой с Дубовым происходил днем у него в служебном кабинете в присутствии Соколова-Соколовского, которого Дубовой пригласил к себе вместе со мной.

Проинформировав нас о приезде на маневры ХВО Ворошилова, Дубовой заявил буквально так: “Имейте в виду при этом наших днепропетровцев”.

Во исполнение указаний Дубового, я и Соколов-Соколовский через Скрастина, назначенного вместо Евгеньева на должность начальника штаба 7-го стрелкового корпуса, поставили об этом в известность Рогалева и поручили ему проверить боевую готовность группы террористов.

В последних числах марта 1937 года, во время моего приезда в Днепропетровск, Скрастин мне доложил, что состав группы террористов ими просмотрен и что подобранные люди – непосредственные исполнители готовящегося теракта над Ворошиловым, подготавливаются и в этих целях проходят специальный курс обучения стрельбе.

По возвращении в Харьков, я об этом проинформировал Соколова-Соколовского, а по прибытии в апреле месяце из-за кордона Дубового я доложил и последнему о ходе подготовки группы террористов.

Этот разговор мой с Дубовым происходил в штабе ХВО в кабинете Дубового.

ВОПРОС: Как реагировал на это Дубовой?

ОТВЕТ: Дубовой одобрил наши мероприятия и доподлинно заявил мне: “Смотрите, чтобы были приняты надлежащие меры к недопущению провала группы”.

К концу дня у него был Соколов-Соколовский в кабинете, а затем вечером, у себя на квартире, Соколов-Соколовский мне рассказал о том, что Дубовой говорил ему о моей с ним беседе.