Самопревосхождение

– …то есть любое человеческое несовершенство и несовершенство мира, а они – безграничны. Видимо, в том числе поэтому наши необычные дети и подростки часто оказывались склонны к депрессии, разочарованию, потере смысла жизни, – мама развернулась ко мне. – Твой Ванечка говорил именно об этом: «Я не могу жить, где лгут и обманывают. Мне физически больно!»

– К сожалению, процент самоубийств среди них в несколько раз выше среднестатистических показателей, – сказал Арсений, а мама подвела печальный итог:

– Герои вообще имеют обыкновение погибать…

– Но не все же! – убеждённо произнёс Арсений. – Противостояние было и есть, не скрою. С одной стороны, такими потрясающими особями заинтересовались соответствующие службы… – Чему «соответствующие»? – усмехнулась мама.

– Никто не знает, радость моя. – Арсений хитро на нас посмотрел и продолжил:

– А с другой – и наши герои не дремали. Они приложили немалые, кстати, небезуспешные, усилия, чтобы сделать себя для всех, праздно или корыстно интересующихся, – недосягаемыми! Возник потрясающей красоты позитивный проект, и теперь им не надо создавать никаких, похожих на уже когда-то существовавшие, организаций – они могут различать друг друга, вступать с кем угодно из себе подобных в контакт, где бы кто ни находился, благо возможности техники, которыми они располагают, это позволяют. Зато для тех, кто этого, скажем так, недостоин, они рассеяны и невидимы. И это, согласитесь, совсем иной вид союза, любой степени могущества, мгновенно возникающий и, если надо, также мгновенно исчезающий.

– С этого места хотелось бы поподробнее! – заинтересованно воскликнул я.

– Это всё к Асе, она – руководитель проекта, и он уже действует… – Арсений посмотрел на маму.

– Больше десяти лет, – уверенно ответила она и с гордостью добавила:

– Наш «маленький принц», сводный брат Аси Илия, ему сейчас уже около 12 лет, тоже принимал в нём участие.

– А пока, напоминаю, мы говорили о «лихих 90-х», когда сама Ася была подростком и когда, собственно, и зародился этот потрясающий проект. Отгадай, кто ещё мог проявить любопытство к таким «чудесам природы»? – обратился он ко мне.

– Наверное, криминал…

Арсений кивнул, мама встала с кресла и со вздохом закончила, как обычно, свой внутренний диалог:

– Вот мы и подошли к кульминации драмы. Антракт. Что вам приготовить, мужчины?

Мы сказали, что «не голодны», так что «на её усмотрение», и мама ушла на кухню, а я повернулся к Арсению.

– Итак, начался, как я понимаю, настоящий детектив – с похищениями, погонями и прочее?

– Они бы так хотели, да вышло иначе.

– Ты можешь рассказать?

– Попробую, пока твоей мамы нет, эти события её до сих пор расстраивают. Много всего было… – Он помолчал. – Выбрать надо.

Скажи, как ты представляешь сейчас Анну-Марию?

Я на секунду закрыл глаза, и сразу возник образ:

– Как воительницу. Амазонку. Или – Афину Палладу.

– Ну да, – пробормотал чуть слышно Арсений. – Парфенон.

Афина Парфенос, дева* ( Парфенон, мраморный Храм богини Афины Парфенос (Афины Девы) на Акрополе в Афинах. Сооружён архитекторами Иктином и Калликратом под руководством скульптора Фидия (448-438 до н. э.).), – и повернулся ко мне:

– А почему? Можешь сказать?

Я стал медленно подыскивать слова:

– Сейчас мне кажется, что я помню, какой она была в детстве: гордой, недоступной. А недавно я видел её и разговаривал. С тех пор часто мысленно беседую, читаю дневниковые записи, которые она сама называет «непричёсанные мысли». Но это совсем не так! Это скорее «путешествие сознания», «смысловые ключи», афоризмы, что-то в этом роде… Плюс замечания вскользь и оговорки окружающих людей, и это уже совсем другое впечатление – особой энергии и мягкой силы… Да! Ещё этот тонкий кожаный ремешок на лбу в сочетании с гривой волос и живой стремительностью движений. Это образ!

– Хорошо. Принято, – удовлетворённо кивнул Арсений. – Тогда я расскажу тебе, как мы избежали однажды жестокой погони двух криминальных группировок сразу, которые проявляли, скажем так, нездоровый интерес к необычным феноменам природы, – а всю операцию провела Анна-Мария. Фактически сама. Ей было тогда что-то около 10 лет.

Я «весь обратился в слух», как принято говорить, но это не было любопытством, скорее готовностью к соучастию. Каким-то новым чувством я стал ощущать, что Ася тоже находится здесь, рядом. Арсений продолжал:

– Сначала был звонок от одной группы рэкетиров с требованием платы за невмешательство в нашу семейную жизнь – с угрозами, нагнетанием страха, – словом, всё, как положено. Потом от другой – с требованием привезти девочку, якобы для научного эксперимента, – и тоже угрозы, шантаж и так далее по списку. Помню, мы проводили с Сонечкой «закрытое совещание» и не заметили, как вошла Ася и села неслышно где-то поодаль. Мы уже что-то там напридумывали, но она вдруг подошла к нам и стала говорить, как на самом деле лучше всё это сделать. И я отчётливо помню, мы совершенно забыли, что перед нами просто маленькая девочка, и разговаривали с ней на равных, причём главной была она. Потом то же самое вспомнил шофёр, с которым она сидела рядом и тихо подавала команды. Он сказала даже больше: не было никакой возможности ослушаться, нужно было ехать только туда и с той скоростью, с какой она указывала.

– А дальше? Что было дальше?

– Дальше, говоришь? – По его губам скользнула горькая усмешка. – Она сделала так, что где-то в районе Лермонтовского проспекта, – там много проходных дворов, ты знаешь, обе машины преследователей, намереваясь протаранить нас с разных сторон, врезались друг в друга, а мы, невидимые ни для кого, благополучно скрылись «с места дорожного происшествия», как было указано в сводке.

Я вскочил и стал кружить по комнате. Множество невысказанных вопросов вертелось в голове. Потом остановился, пристально глядя на Арсения, пытаясь прочесть хоть какие-то ответы, – но не смог. Арсений хмуро смотрел в сторону:

– Сонечка молилась все дни, что шла подготовка к «операции», и после… А я до сих пор не знаю, как она это сделала! – вдруг воскликнул он, как будто услышав меня. – Как заставила их ехать, куда ей надо. Это было похоже… на компьютерную игру высшего уровня, без поражения. Но ведь это была не игра! Вот что страшно…

– Да нет, – ответил он ещё на один из моих молчаливых вопросов, – с ней я не говорил об этом. Ну как, скажи на милость, говорить с десятилетним ребёнком об операции по уничтожению двух машин, вес каждой из которых исчисляется в тоннах! – машин, набитых вооружёнными преступниками? Не стану отрицать, они это заслужили, – к ним у меня нулевая толерантность.

Арсений отвернулся, подошёл к старинной, почти до потолка изразцовой печке и стал гладить её, видимо, проверяя, ушло тепло или нет. Потом заговорил тихо, как будто даже не со мной, а с кемто третьим:

– Настоящих разведчиков не посылают в «горячие точки», чтобы они не были вынуждены, ну, ты понимаешь, что имеется в виду. У них должна быть только «дуэль мозгов», в противном случае может измениться психология сознания. А здесь? Такая дерзкая отвага, бесстрашие… Откуда? И такая уверенность в абсолютной победе, способность всё перевернуть в один миг. Не знаю, какие-то безумные качели…

Вошла мама, подталкивая перед собой столик на колёсиках, как всегда, умело сервированный «разными вкусностями», – не преминул отметить Арсений, добавив, что «аппетит, разумеется, разыгрался» и что она «the only one» в своём роде.

Мама внимательно всматривалась в нас, похоже, заподозрив неладное. Потом осторожно спросила:

– Арсений рассказал тебе, Ник, что его род и Сонечки пересекаются аж с восемнадцатого века, когда царь Пётр пригласил в свой новый город кораблестроителей из Голландии? Его дальний предок и был таким строителем, а Ася не очень близкой, но роднёй. Поэтому, наверное, – она подала ему на салфетке тарелку, чтобы он выбрал с общего блюда всё, что ему нравится, – ты так заинтересованно и относишься к её судьбе и так виртуозно прячешь, как листик среди других листьев, на далёком юге, в особой закрытой школе, где уже собралось много таких детей и взрослых, как она. – Теперь мама повернулась с другой тарелкой ко мне. – А какой невероятной одарённости и душевной чистоты руководитель у них, с сердцем, как у Данко, – да плюс постоянная добровольная защита южного казачества от любых посягательств! Так рассказал или нет? Молчишь.

Я всё-таки опустил глаза, ответил Арсений:

– Вот почему я и говорю: нужна особая школа и – непременно! – мощная гуманитарная составляющая. Иначе из таких «цветов жизни» может вырасти всё, что угодно, и не только со знаком «плюс».

– Да, это правда, рисковать можно собою, а не другими, – грустно заметила мама, опять отвечая вслух на какой-то свой, мысленно заданный вопрос, но мы поняли сразу на этот раз, о чём она думала. Потом она продолжила уже о другом:

– Конечно, в обычных условиях нашим сверходарённым детям нечего делать: на уроках им неинтересно, скучно, они в состоянии сами добыть практически любую информацию в том объёме и того именно качества, которое им нужно в данный момент. Их раздражают банальные наборы правил и образцов поведения, а преобладание в суждениях так называемого «здравого смысла», тиражирующего застывшие стереотипы мышления, вызывает не просто иронию – сарказм! А лгать они не умеют и не хотят.

И тут мама в своей любимой манере включилась в собственный мысленный диалог и с удовольствием сообщила:

– А Петербург, оказывается, небольшой город, здесь все, кто занимается более-менее общим делом, знают друг друга хотя бы через одного человека, если не непосредственно. Я, например, когда прочла рецензию Марины Александровны (между прочим, на твой текст, Ника), то сразу выяснила, что мы давно знакомы, встречались на одних и тех же конференциях, преподавали одним и тем же студентам.

– Мама! – перебил я её, – ты опять куда-то исчезла. Объясни, пожалуйста, что всё это значит?

   А то и значит, что эта самая М. А. Куртышева написала книгу «Дети Индиго», её даже переиздавали, если не ошибаюсь, два раза, так она была популярна, – и там как раз тоже написано, что «новые дети» свободно оперируют знаниями, которые им никто не давал, добытые непонятным образом, что они чаще задают вопрос – «зачем?», а не «почему?», что им свойственна некая «космическая воля» и «сердечно-духовная одарённость», – ну и ещё много чего интересного. Да вы сами можете с ней познакомиться в сетях! А она, между прочим, помимо всего, очаровательная женщина, работник многих кафедр и серьёзный исследователь со стажем, – мама тихо засмеялась, глядя на Арсения. – Ну, как, Арсений, слабо? Рекомендую.

Я взглянул на Арсения. Он стоял, улыбаясь широко и открыто, чуть откинув голову, а в глазах горел такой зримый огонь, что я как будто воочию увидел широкие белые рукава и кружевной ворот рубашки, узкие кожаные брюки и шпагу «морского волка», вольного плавателя, похоже, уже поднявшего паруса и смело устремившегося к непокорённым ещё новым землям. Потом он слегка погасил огонь, усмехнулся и спокойно продолжил разговор:

– Кстати, «лекарством от скуки» для наших чудо-детишек могло бы стать творчество, однако до процесса раскрытия и стимулирования креативного мышления как сложного своеобразия психики, предполагающего способность генерировать новые идеи, находить нетрадиционные решения задач плюс множество отдельных «мелких» (в кавычках, разумеется) умений (например, скорость и быстрота реакции, гибкость и оригинальность мысли, внутренняя свобода и даже юмор), – до этого момента в обычных школах, обременённых бюрократическими барьерами и нескончаемыми реформами, как правило, руки не доходят.

– Плохо, когда не сбывается то, что хочешь, – продолжая свою внутреннюю речь, заметила мама, и Арсений, видимо, счёл необходимым шутливо ей ответить:

– Куда хуже, когда сбывается то, чего не хочешь. Но я хотел бы вернуться к «здравому смыслу». Ведь это он, надо отдать должное, справедливо утверждает, что там, где есть правила, обязательно будут исключения, и, следовательно, есть вероятность того, что коегде творческая деятельность всё-таки случается!

– Хорошо. Пусть так, – неожиданно легко согласилась мама. Потом встала и насмешливо поглядывая на нас произнесла хорошо поставленным «преподавательским» голосом:

– Хочу напомнить вам, господа, одно пронзительно-умное наблюдение писателя Набокова «Вэ Вэ»: «Биографию здравого смысла нельзя читать без отвращения». Здесь цитата заканчивается, а дальше уже пойдёт импровизация из высказываний его самого и его «ближнего круга». Он, т. е. «здравый смысл», – аморален в принципе! – ибо естественная мораль иррациональна; общедоступен и предсказуем – в худшем смысле этого слова. Он – прям, а творческое озарение округло, как Вселенная, и поэтому только оно способно её, эту Вселенную, воссоздать. «Здравый смысл», как и «обыденное сознание», – враг творческого поиска, а последний, т. е. поиск, идёт в обход сложившимся, якобы разумным представлениям, в свою очередь, объявляющим творчество – ересью, а творца, с его культом незнания и вкусом к нему, – еретиком, со всеми вытекающими отсюда последствиями.

– «Самоуверенно невежество, а знание сомневается», – я даже вспомнил интонацию С. А., когда она это говорила. Мама раскраснелась от волнения и похорошела ещё больше. Арсений, разумеется, тоже это заметил, встал и галантно поклонился:

– Екатерина Дмитриевна, вы прелесть!

– Мама, – сказал я, поглядывая на них с интересом, – тебе не кажется, что Арсений за тобой ухаживает?

– Не просто ухаживаю, – с готовностью подхватил Арсений, – но вот уже почти два десятилетия подряд постоянно делаю предложение «руки и сердца».

Мама очень мило пожала плечиками, при этом вовсе не стараясь выглядеть удивлённой:

– Неужели? Не заметила.

 Ну, вот так всегда! – воскликнул Арсений. – Ничего серьёзного. Не далее, как сегодня, на концерте… – Он повернулся ко мне: – Ты понял, что мы сегодня – вместе, заметь! – выходили в свет?

– Да… Вы такие нарядные.

Я с удовольствием наблюдал за их игрой.

– …опять я сказал твоей маме всё, что положено в таких случаях. – Когда громко запел мужской хор, – весело парировала мама.

– Так прямо во время пения? Оригинально… – Я ещё не понял, сколько во всём этом розыгрыша и сколько правды.

По губам Арсения скользнула лёгкая улыбка:

– Нет, я дождался паузы.

Мама делала вид, что всё это мало её касается. Тем не менее, села перед зеркалом («чуть-чуть почистить пёрышки», – как сама обозначила), а я думал о том, что Арсений так хорош, с такой ласковой приязнью провожает её взглядом, что это невозможно не заметить, не может не нравиться, и мама, конечно же, это знает не хуже меня и только усиливает впечатление «вечной женственности», уходя, как бы ускользая от внимания.

– Не слушай его, Ник. – Она разговаривала со мной через зеркало. – Арсений – убеждённый холостяк. Если бы однажды я согласилась на его предложение, уверяю тебя, он бы не просто удивился, а растерялся, если не больше, – и не знал бы, что со всем этим делать дальше. Его желания существуют только на расстоянии, предпочтительно дальнем, лучше всего через океан, можно космический.

Арсений весело рассмеялся:

– Катя! А ты попробуй!

Продолжая игру, мама развернулась от зеркала, опустила глаза, красиво расправила платье и приняла трогательно беззащитную позу:

– Знаешь, мне это напоминает одну историю с иезуитами. Когда Галилей изобрёл телескоп, открыл новую звезду или звёзды, не помню точно, он предложил учёным-монахам, ни во что такое не верящим, просто попробовать самим взять и посмотреть в трубу.

«И смотреть не будем!» – ответили они, тем дело и закончилось.

– Катя, ты не иезуит, ты – однолюб.

– А вот это уже становится интересно, – насторожился я.

– Расслабься, я говорю о твоём отце. А ты не знал? – спросил Арсений, увидев мою растерянную физиономию.

– Отец?! А он что… Тоже?

– По-моему, да, – ответил Арсений и убеждённо добавил: – Но это не мешает мне служить Прекрасной Даме, посвящать ей свои невидимые миру подвиги и завидовать «белой завистью» твоему отцу. А ещё – «надеяться и любить». Вот так-то, мой мальчик!

Арсений был абсолютно корректен, но впечатление было такое, что он смотрит на меня, а меня здесь нет. Да, это производило впечатление…

Ещё не переварив услышанное, я не удержался и спросил:

– Тогда почему он нас бросил и уехал в свой Израиль?

– Какой «свой»? Не говори глупости, – вдруг обиделась мама, сразу забыв свою игру.

– Так ты не уехала из-за…

– Да, она не уехала из-за любви к родине. – Арсений был прям и непреклонен, хотя в глазах и появились весёлые огоньки.

Мама вскочила, всплеснула руками:

– Да вы что? Оба! Кто так говорит? Это всё равно, что на полном серьёзе произнести: «Мы в этом году путешествовали по необъятным просторам нашей Родины!» И вообще, я не хочу обсуждать эту тему.

– Твоя мама – стилист, – Арсений был сама любезность. – Возможно, так говорить не стоит, но ведь думать и поступать так можно и должно. Или ты предпочитаешь, чтобы я выразился более поэтически:

—

…Я тогда была с моим народом,

Там, где мой народ, к несчастью, был…

– Предпочитаю! – сказала мама. – Не так уж много людей, чьи слова действительно имеют значение.

Она села и повернулась ко мне:

– Запомни! Никто никого не бросал. Нам предлагали, убеждали довольно долго, – уехать тоже, но я… не смогла…

– Надо же кому-то и огонь в очаге хранить, – тихо промолвил Арсений, но мама как будто ничего не заметила и продолжала, обращаясь ко мне:

– А тебе до сих предоставляется такой выбор, ты свободен! Ведь не можешь же отрицать, что видишься с отцом и здесь, и там, – столько, сколько хочешь. Кстати, летом он обещал приехать, вот и поговорите. А сейчас…

– А сейчас, дорогая Екатерина Дмитриевна, нельзя ли вернуться немного назад и ещё раз поразмыслить об «аморальности» здравого смысла, о невозможности обмена мыслями «на равных» с людьми разного уровня развития или что-нибудь в этом духе.

Арсений явно хотел переменить тему, и мама его поддержала:

– Но это будет уже не только Набоков, который просто всегда стремился противостоять пошлости, даже преобразовать её в нечто, скажем, более пристойное.

– Его защищать не надо, он сам с усам, – усмехнулся Арсений. – Ты бы лучше заступилась, Катенька, за современных авторов, а то ведь продюсеры сегодня, просматривая новый материал, неважно, песню, клип или многосерийный сценарий, открыто спрашивают: «А где пошлость? Она должна быть в соотношении, min,

3 к 1! Иначе people не хавает…» Мама нахмурилась:

– Но это совсем о другом, и не об искусстве даже… Да и грубо,

Арсений…

– Согласен. Зайдём с другой стороны: банальности тоже нужны, они тоже иногда способны вызывать искренние чувства.

И он прочёл несколько строк из какой-то толстой книги, которую держал в руках уже давно. Мельком я даже увидел название: «Болдино. Осень 1830»: «Нравственные поговорки бывают удивительно полезны в тех случаях, когда мы от себя мало что можем выдумать себе в оправдание». Арсений посмотрел на меня:

– Я вижу, молодой человек тоже заинтересовался.

И хотя я вовсе не проявлял никакой заинтересованности, думая о перипетиях отцов и детей, а мама ещё пыталась отнекиваться: «Давайте, я вам лучше подберу список литературы», – Арсений всётаки настоял на своём, уловив моё беспокойство и желая, видимо, снять напряжённость последних минут.

– Ладно, – уступила мама. – Только кратко. Насколько я помню, суммарное впечатление такое: есть как бы «объективная мораль», она устанавливается жизнью и заповедями, данными нам через пророков и тех, кому открывается истина. Свыше. Эта мораль становится основанием для возникновения в человеке того, что мы называем «совестью», для лучших из нас – «недремлющей совестью». «Объективная мораль» не изменяется, она может только расширяться, пополняться, обогащаться со временем, как Ветхий и Новый Завет. Что же касается «субъективной морали», то она изобретается человеком и поэтому – разная, для разных людей и эпох. Она всегда находится в зависимости от субъективного понимания добра и зла, господствующего в данное время в данном месте, и, таким образом, заведомо противоречива и относительна как некая «условность», вплоть до «смешения добра и зла». Но это, разумеется, очень упрощённо.

Тут я опять почему-то вспомнил о наших нестандартных детях:

– Однако, согласитесь, – существа, с ходу отрицающие общепринятую, хотя и субъективную мораль и здравый смысл, тоже, наверное, не подарок?

– Не передёргивай, –  сказала мама, и Арсений включился, хотя было непонятно, на чьей стороне:

– «Белые вор;ны» и в;роны всегда вызывали насторожённость, как говорят некоторые специалисты, – «немотивированную агрессию». На самом деле она очень даже мотивирована.

  Такая  реакция на «непохожесть», «чужака», сейчас мы иногда говорим – «маргинала», – ещё с племенных времён была необходима для выживания.

– Собственно, я имел в виду несколько иное, – вступил я снова. – И у «белых ворон», наверное, есть бездна неудобных качеств: от сарказма, как вы сами заметили, – до обидной жалости, а может быть и холодного пренебрежения к тем, кто находится, по их мнению, возможно, справедливому, на более низком уровне обыденного или даже дообыденного сознания. А там правит грубая сила – мускулов, оружия, денег, просто самонадеянности, – и у кого это есть, тот всегда прав… Ведь они же прекрасно знают себе цену, эти наши сверхлюди! – не удержался и громко воскликнул я, – не могут не знать! И также без труда могут оценить другого, тем более, если ещё и умеют «читать мысли». А другим такая оценка с высоты чужого превосходства, ох, как не нравится!

Мама встала, чтобы убрать остатки нашего ужина, но сначала решила ответить мне:

– Не стоит так волноваться, Ник. Ты говоришь совершенно правильно, и среди всех, кого мы для удобства называем сегодня «особой расой» или ещё как-то, неважно, – есть самые разные персонажи.

– А нельзя ли привести пример?

– Да на здоровье! Способность видеть внутренние органы автоматически никак не может привести к возрастанию морали и силы духа. Или, – страшно сказать, – мама говорила это, улыбаясь, – есть ведь даже «гении и злодеи» в одном лице! Или ещё: нравственно-совместимые, т. е. не отличимые от большинства обывателей поступки, мотивированные одним желанием, чтобы понимали только их, «полюбили их чёрненькими», но вовсе не стремлением «понимать и любить ближнего своего». Эгоизма и мании величия в этой «группе крови» – предостаточно.

Тут Арсений сделал важную, на мой взгляд, поправку:

– Но правда и то, что не терпящих чужого превосходства и удачливости, стремящихся уничтожить соперников по любым показателям, самыми разными способами, что присуще массе людей, – среди наших особей всё-таки почти не наблюдается. А уж безжалостность и цинизм, вечный бой на поражение, войны без конца и правил – и вовсе не относятся к нашим героям, по крайней мере, мне такие факты не известны.

– Я хочу добавить, – сказала мама, с благодарностью взглянув на Арсения, – именно среди наших особо одарённых, в человеческом, а не просто физиологическом смысле, – статистически чаще встречаются «люди облагороженного образа», по выражению одного замечательного русского мечтателя, который угадал их заранее и описал в своей книге; «аристократы духа», как называла их Сонечка, или «beautiful people», как пишешь ты, Ник, – да, да, появляющиеся иногда и раньше, но не как «восходящая раса». Вот они-то милосердны, они не стремятся никого унизить, тем более уничтожить, они всегда отдают, а не берут, потому что у них всего больше… Можно, я не буду объяснять, что значит «всего» и «больше»? – прервала себя мама, и мы согласились, что «не надо».

– Но они не могут не понимать, – сказал я, – и всю безнадёжность во многих случаях самого… «предприятия» по развитию духовно-физического образа тех, кто этого не хочет. Таков закон. И тогда остаётся лишь сказать с сожалением: «Это ваш выбор, господа!»

Арсений внимательно посмотрел на меня, потом на маму и добавил:

– В первой части «Самопревосхождения» Ника, кажется, неплохо это доказал, а теперь…

– …а теперь вижу сам, – перебил я его, – требуется сделать ещё столько уточнений!

– Да? – улыбнулась мама, – и что же?

– Например, уже известны опыты насильственного перепрограммирования человека с помощью новейшей техники, этакая – то ли дрессура с подобием средневековых пыток, но на  современном уровне, в том числе и психологического плана; то ли изменение сознания технологиями high-tech в массовых масштабах, когда меняется глубинная структура и подавляются высшие центры – памяти, воли, способности к саморегулированию и самопревосхождению, а результат, в целом, непредсказуем и проблематичен.

Когда я это произнёс и увидел насторожённый взгляд мамы, то понял, что сказал лишнее. Мне вовсе не хотелось с ней спорить, тем более её огорчать, и хотя меня весьма занимали вопросы взаимосоотношений героев и лжегероев; индивидуумов, «кукловодов» и толпы; властителей дум и «ты, им преданный народ…», – было совершенно очевидно, что сейчас развивать эти мысли не стоит, тем более, тогда бы пришлось обнародовать и тот факт, что мы с Асей давно и регулярно «выходим на связь», благо сети нового поколения исключают цифровое неравенство любой удалённой территории, – и получилось бы, что то, о чём мама постоянно просила «умалчивать» Арсения, мне известно гораздо больше, чем представлялось моим любезным опекунам, а возможно, даже больше, чем знали они сами. Поэтому сейчас я постарался задать как можно более невинный, на мой взгляд, вопрос:

– А школа, куда вы раньше возили Асю, она ещё существует?

Может быть, я тоже смог бы чем-то помочь?

Реакция меня удивила. Опять мама с Арсением стали переглядываться, потом она быстро собрала посуду, чтобы увезти столик на кухню, и Арсений пошёл ей помогать, бросив мне на ходу: «Извини, Ник!»

Я воспользовался паузой, раскрыл Асин планшет и прочитал: «Кое-кто снова, и я знаю, кто именно, “гонит волну” вокруг идеи “сверхчеловека”, “сверхинтеллекта” и т. д. Конечно, это не только отдельные люди, но и организации, а битва за “первородства” идёт уже не на внешне-грубовато-примитивно-телесном фоне, а на “невидимом поле брани” – за души, изменение сознания и модификации генома.

И если бы они ещё хотели только помочь человеку (я уже не говорю о развитии, возвышении его!) – можно было бы понять и оценить эти усилия, пусть даже ошибочные, но ведь они хотят  разрушить мозг и саму способность думать, уничтожить программу самовоссоздания человека, чистое небо над головой и нравственный закон внутри него, ибо мыслить и властвовать должны лишь “избранные”. И ведь есть результаты этих абсолютно бесчеловечных исследований по созданию таких вот “нужных мутантов”, – они ходят среди нас! Представляешь? Но! “Когда правила меняются по ходу, – это и есть наша жизнь”, – сказала “Алиса в стране чудес”, – и мы их тоже меняем, не только они! А у кого получится лучше, ещё посмотрим».

«Непричёсанные мысли» Анны-Марии всегда находились со мной, и вот что интересно: не в первый раз я заметил, – их содержание постоянно менялось в зависимости от моего запроса, как если бы мир вокруг меня (и нас всех, конечно) был подобен живой книге, а её текст, отражая изменчивость мира, находил отпечатки своих смыслов в словах.

Собственно, я был уже неплохо осведомлён в некоторых вопросах, имеющих отношение к моим собственным поискам. Так, я довольно внимательно изучал работы, посвящённые геному человека и квантовой генетике.

Многие открытия оказались просто поразительны! Например, учёные утверждают (после многолетних исследований), что молекула ДНК состоит большей частью – до 95-99% – из закодированных текстов, и тексты эти постоянно движутся, меняются, потому что наши хромосомы тоже дышат и колышутся, порождая огромное количество смыслов, – и только 1-5% из них заняты теми «пресловутыми» генами, которые синтезируют белки. Разумеется, основная часть информации, содержащаяся в хромосомах, остаётся – пока ещё! – не известной никому! Какое, однако, зовущее пространство возможностей и неведомых проектов открывается: «О, сколько нам открытий чудных…» Вот чем надо заниматься человеку! Ася постоянно разбрасывает вполне понимаемые, но без подробностей, намёки о различных замыслах со знаком (+), над которыми она и её единомышленники уже работают. Наверное, и мне пора включаться…

«Это, так сказать, путь науки, – думал я. – Если же зайти ещё с одной стороны, можно увидеть, что истинные художники даже раньше учёных, очень давно, «“духовной жаждою томимы”, поняли, что надо смиренно ждать, когда “божественный глагол до слуха чуткого коснётся”, чтобы “исполнить Высшую волю”. Для настоящего поэта это – “всеведенье пророка”, как дар “провозглашать любви и правды чистые ученья” “и, обходя моря и земли, глаголом жечь сердца людей!” Что же касается соприкасающегося со вторым третьего пути – религии – то поэзия и ни с чем не сравнимая тайна смыслов и метафор, заключённая в любых, даже нескольких строках священных текстов, записанных или произнесённых однажды, их громадный потенциал, недосягаемая красота и совершенство, – столетиями возносятся над миром, невзирая на наше несовершенство, бесконечно порождая жажду познания истины, – и так “во все дни до скончания века”».

«В начале было Слово, И Слово было у Бога, И Слово было Бог…»

Мысли звучали во мне, и было уже не различить, читаю ли я эти слова или они сами возникают в моей душе, а кто их автор, попрежнему было неизвестно…Я снова заглянул в записи Анны-Марии и прочёл следующее сообщение:

«Объединить три пути познания. Они будут дополнять и обогащать друг друга. Разве это не прекрасный позитивный проект? А что касается тех, кто нам мешает, то они опоздали! Мы сделали то, что хотели, и теперь никто уже не сможет не только “присвоить” себе наших людей, их таланты и возможности, но даже просто узнать их в толпе, да и на близком расстоянии тоже, если они сами этого не захотят, разумеется.

Поясняю: “наши люди” – это те, кто знает (кого вы сегодня в разговоре так по-разному называли). Со своей стороны добавлю: это те, у кого с Космосом единая природа, в ком проявлена Высшая Сущность, их – представь себе! – с каждым годом становится всё больше. А теперь вспомни физику: цепная реакция начинается после накопления критической массы. Так что забудь о погонях и похищениях, всё это в прошлом. Ныне: для всех, кто нам открыт и близок, – мы есть. Для тех, кто неугоден, тем более враждебен, мы просто не существуем».

И тут я услышал приближающиеся шаги и закрыл планшет. Вошли мама с Арсением, продолжая начатый разговор и теперь уже включая в него меня.