Самопревосхождение

А потом Ася стала говорить каким-то другим, чуть глуховатым голосом, который, правда, постепенно становился всё сильнее:

– Когда Янушу Корчаку – доктору, организатору и воспитателю Дома сирот, пришёл приказ от офицеров СС отправить 6 августа 1941 года 200 его воспитанников в лагерь смерти, в Треблинку, он взял за руки мальчика и девочку и пошёл впереди, а над детским строем развевалось зелёное знамя Матиуша – всегда Первого, как он говорил, Короля детей. Старому доктору предложили остаться. «А дети?» – спросил он. – «А дети поедут». Тогда Корчак взял одного ребёнка на руки и вошёл в поезд, вслед за остальными детьми, а затем, через сутки, – и в газовую камеру, с ребёнком на руках и вместе со всеми детьми, – а потом и в бессмертие…

Януш Корчак не спас своих детей и не мог их спасти, но он их любил и не оставил перед лицом смерти, точно так же, как не оставлял их перед лицом жизни… И таких историй немало на Земле…

– Знаешь, как он говорил о детях? Это целая Вселенная! Даже в количественном отношении дети составляют очень большой процент человечества – любой нации, этноса, сограждан…, и им душно, скучно у нас, взрослых! Бедная у них была бы, суровая и убогая жизнь, если бы они сами не придумали, как извлекать знания из всего на свете, – даже из того, что запрещено, – создавать собственное многообразие жизни и ощущать радость каждого мгновения! Ребёнок способен упиваться просто наступлением утра и верить, что всё будет хорошо, потому что именно так он хочет! Ему не жаль времени на сказку и беседу с собакой, не говоря о лошадях и дельфинах, от одного лишь прикосновения к нежным, тёплым или прохладным губам этих умных и добрых животных у него замирает сердце от счастья. Дети могут часами играть – в мяч, камушки, шишки…, подробно рассматривать картинки или прорисовывать буквы и изображения, – и всё это они делают с любовью, – поэтому они правы! – Ася опустила глаза. – Но тогда, когда Януш Корчак это говорил, ещё не было гаджетов…

Она тряхнула головой, откинув свои густые длинные волосы, и произнесла с весёлой отвагой:

– Ни в коей мере не хочу проводить никаких аналогий – скажу прямо! Мы остаёмся – на земле – при всех – обстоятельствах – вместе со всеми – до конца, – и это наш осознанный и окончательный выбор. Иное дело те, кому уготована другая судьба, в первую очередь – ДЕТИ. Для них я и мои соратники – клянусь честью! – Она подняла правую руку вверх, а левую приложила к сердцу, – сделаем всё  возможное и… невозможное, чтобы помочь им исполнить своё предназначение наилучшим образом, в том числе, если это касается сохранения нашей любимой голубой планеты. Однако у них на этот счёт могут быть совсем другие соображения, ибо по отношению к нам, они находятся, – и это не худший вариант, – в состоянии «почтительной независимости», а свободный выбор – это, знаешь ли, то ещё бремя…

…Теперь молчал и Ника. Он не заметил, как куда-то исчезла Ася, но вдруг ясно ощутил, что всё вокруг и внутри него решительным образом стало изменяться, оставаясь, по видимости, таким же, как и прежде. Возникло особое состояние отстранённо-спокойного наблюдения и в то же время радостного ожидания перемен, частично уже происходящих, при этом их свободное проявление, – он это отчётливо осознавал, – от него почти не зависело, по крайней мере, он не мог их предугадать.

Вначале появилась непривычная, очень приятная лёгкость во всём теле, как будто изменились законы гравитации и уменьшилась сила притяжения, – а потом он почувствовал, что все вопросы, которые так мучили его и которые он постоянно задавал и себе, и всем вокруг, – куда-то исчезли! И не то, чтобы он неожиданно нашёл все нужные ответы, было бы наивно так думать, просто стало ясно, – он увидел это неким «внутренним зрением», именно не интеллектом, а чувством и воображением, которые, видимо, первыми «считывают» истинные смыслы, – что ответы всегда приходят и приходят сами. По мере твоей готовности их усвоить, а значит, и по мере развития способности себя менять, – образно говоря, из общего информационного поля, где, возможно, все они и находятся, где создаются идеи всех форм и их воплощений, в которых скрыты огромные возможности последующего взаимодействия Материи и Духа. Можно выразить эту мысль и более «поэтически» – вспоминал он слова Аси. Если ты в состоянии себя настроить, как хороший инструмент, на гармонию и созвучие с Миром, принимаешь Жизнь такой, какая она есть, без претензий и осуждения, но с благодарностью, воспринимаешь её не как гипотезу, постоянно требующую доказательств, но как целое, существующее вовне и внутри тебя, как тайну, которая тебе доверена и предложена в дар, – с тем, чтобы непрерывно, с радостным изумлением её разгадывать,  то – в лучшем случае! – Ника от избытка чувств даже рассмеялся, – ты услышишь  «музыку сфер», а иногда и сумеешь воскликнуть: «Эврика!» – и тогда, может быть, испытаешь то, что люди называют «Божественной благодатью»…

Не нужно ничего противопоставлять, – легко и весело думал он: «да-нет», «либо-либо», «хорошо-плохо», «любовь-ненависть»… Существует более высокая правота соединения противоположных суждений, «схождения» противоположностей.

«О, как убийственно мы любим»… и «как мучительно тобою счастлив я»… «печаль моя светла»… Ибо Мир един, и надо лишь познавать его во всей полноте, собственным Бытием, пытаясь приблизиться к истине, – вот основная Цель и Благо, и на этом пути – все – разные и все равны… – Здесь Ника остановился, поняв, что стал запинаться, отрицая самого себя. – При чём здесь «цель»? И цели-то никакой, очень вероятно, не существует, кроме самой жизни, как таковой…

Он совершенно невозмутимо принял факт остановки доселе ясного потока сознания, посмотрел на Асю, тихо и незаметно вернувшуюся, открыто ей улыбнулся и произнёс:

– А жизнь, оказывается, – это постоянно рождающиеся и умирающие мгновения, так что бояться смерти просто смешно.

– С возвращением… «заблудшего», – тотчас радостно откликнулась Ася, и Ника почувствовал, какое это счастье, когда тебя понимают даже без слов.

Вокруг стояли живые растения, ласково покачивая длинными стеблями, раскрывая свои волшебно-прекрасные соцветия. Знакомая китайская ваза скромно ожидала в стороне, когда на неё обратят внимание, и Ника с удовольствием погладил её тёплое гладкое тело.

Строгие лица старинных портретов за прошедшее время стали мягче и светлее, вот-вот, кажется, готовые улыбнуться одним мимолётным движением глаз или губ. Неслышно вошедшая в дом Ева грациозно устроилась на коврике и принялась усердно исполнять ритуал «умывания и причёсывания», совершенствуя и без того безупречный пушистый свой наряд.

Снаружи, у самого крыльца, послышалась весёлая перекличка голосов Ларисы  и Николая, возвращавшихся с прогулки, встречаемых благородной красавицей Дианой, и уже затопали быстрые детские ножки, стремительно сбегавшие по лестнице со второго этажа, и раздался переливчатый радостный детский говор и смех. Позвонил Арсений и абсолютно счастливым голосом сообщил, что приедет завтра – проводить Асю в аэропорт и оставить нам «на сбереженье» Марину Александровну, так как он неожиданно, но ненадолго должен отлучиться…

«Как всё просто! – думал Ника. – Мир всегда принимает и любит тех, кто сам открыт и способен к Любви…», – и в тот же миг он ясно увидел, как должна закончиться его книга – несколькими строками из стихотворения Анны-Марии, которое он услышал давно, в этом доме, и оно ему запомнилось, несмотря на то, что не всё тогда получило отклик в его душе. Это сейчас он находил у поэтов неисчерпаемое богатство идей, иногда сконцентрированных, иногда разбросанных по тексту, но всегда затрагивающих и умеющих «держать в тонусе» самые разные чувства, порой прямо противоположные. «Они вдохновляют нас на то, чтобы все маленькие дети, смеясь и играя, бегали даже «над пропастью во ржи», ничего не боясь; чтобы мечта Ассоль всегда сбывалась, и она встретила своего Грэя; чтобы Маленький принц счастливо возделывал свою маленькую Планету и долго-долго мог любить капризную красавицу-Розу, единственную на свете, ибо он приручил её и потому был за неё в ответе; чтобы даже «гадкие утёнки» всегда успевали превратиться в прекрасных белых лебедей и станцевать немыслимо красивый и нежный любовный танец. И пусть никогда не болеет князь Мышкин, не гибнет в огне Джордано Бруно, и – никто – никогда – не сможет больше распять Иисуса Христа…»

…Когда Ника вернулся домой, он подошёл к компьютеру, набрал последние строки своих записок и мужественно поставил не многоточие, как того требовала обрушившаяся на него лавина новой информации, желающая быть озвученной, – но твёрдую точку:

Наверное, в искусстве Со-творенья Есть сокровенный замысел Творца.

Его, быть может, Муза вдохновенья

Познать способна, и тогда гонца

Послать – тебе иль мне, или кому иному – Идущему навстречу ей святому,

Философу, бродягу, да любому! —

С необщим выражением лица, – Как сыну блудному, нашедшему Отца.

*

Книга вторая .

Времена года или поощрение к любви.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Окончание лета

Не сравнивай, живущий несравним.

Осип Мандельштам

В конце августа все разъехались. Родители раньше обычного покинули загородный дом, чтобы подготовить де-

тей к началу учебного года, тем более, что на этот раз открытие «школы» совпадало с её юбилеем и предполагало стать особенно торжественным. Марина Александровна спешила закончить свои дела в городе, чтобы поскорее уехать в Крым, где её уже ожидал Арсений. Николай надеялся, что Лариса Викторовна разрешит ему быть рядом с нею на Азовском море, где она раньше жила, а сейчас собиралась не только отдыхать, но и пару месяцев поработать.

Анна-Мария, как известно, уже больше месяца пребывала в Южной Америке вместе с экспедицией, так что я опять был один, как когда-то, со своей подругой Дианой. Но насколько же это моё одиночество отличалось от того состояния, что было всего каких-то два года назад (если быть совсем точным, – один год и семь месяцев), когда не сплин, а «русская хандра мной овладела понемногу».

Однако, прежде чем все разъехались, была проведена совершенно немыслимая (буквально: та, которой не было в мыслях) акция, а именно, публикация интернет-версии текста «Самопревосхождение» в трёх частях в издательстве «Петрополис» – с посвящением, предисловием-рецензией, естественно, в начале книги, а также благодарностью автора и несколькими отзывами читателей в конце.

Идея исходила от Марины Александровны, её мгновенно подхватил Николай, как выяснилось, так и не избавившийся от комплекса вины по поводу оставшегося на сайте «Проза.ру» своего имени, хотя я его многократно заверял, что мне даже нравится такая путаница. Более того, я искренне надеюсь, что он со временем сам начнёт писать отдельные главки, отражающие его собственный, особый путь «на безграничных просторах самопревосхождения», – но он только отмахивался:

– Соответствовать надо, а так…

Пока Николай пел о том, как хорошо будет издать книжку, потом устроить презентацию, встречи с читателями, интервью и т. п., я молчал, мама тихо посмеивалась и бормотала про себя: «…и конную полицию», – прекрасно зная, что я ни при каких обстоятельствах не буду участвовать в подобных мероприятиях, – Марина Александровна мгновенно уловила нарастающие рассогласования и предложила тот самый единственный аргумент, который сработал безупречно и убедительно.

– А графика оформления самой книги? А выбор формата, шрифтов, расположения текста на бумаге? Разве это не будет создавать особого впечатления, и я не побоюсь этих слов, не доставит эстетического удовольствия?

– Сдавайся, Ник, – сказала мама, а Марина Александровна добавила:

– И вообще пусть лучше никто ничего не знает об авторе, пусть люди сами придумывают, что хотят, как в тесте Роршаха, глядя на чернильные кляксы и что-то там такое очень личное об этом соображая. Вы не согласны? – обратилась она к маме, заметив весёлые искорки в её глазах.

– Согласна, конечно. Мне даже вспомнилась одна фраза в книге отзывов на выставке абстрактного искусства: «Никакого удовольствия, кроме эстетического, не получили». Зацените фразу!

– Мама! – воскликнул я. – Откуда?

– Я тоже была когда-то молоденькой смешливой студенткой, – лукаво улыбнулась мама.

– Вопрос считается решённым, если он решён верно, – быстро подвела итог Марина Александровна, чтобы никто не передумал, и стала по своему обыкновению куда-то стремительно собираться.

То направление, по которому я сейчас двигался в своих размышлениях, было довольно далеко от уже написанного текста, с неожиданной скоростью собранного и названного книгой. Во мне как будто был запущен внутренний механизм трансформации, каждое мгновение было новым, прежняя логика иллюзий причин и следствий уступала место другим законам, в соответствии с которыми «вчера» оказывалось не в состоянии объяснить события сегодняшнего дня, а «сегодня» не несло привычных последствий для «завтра». В том, что будущее не является просто «продолженным настоящим», таилась для меня какая-то особая притягательная сила. «Всё уникально и одновременно едино и непрерывно, – думал я. – Возможно, со временем обновлённому сознанию станет доступной и гармония вечно меняющегося Мира, а угрожающие условия договора, выставленные самим Фаустом Мефистофелю:

«Едва я миг отдельный возвеличу, вскричав: “Мгновение, повремени!” – Всё кончено, и я твоя добыча…» – не будет больше мучить «похоронным звоном» Поэта и его героя.

Я снова и снова погружался в переживание своего личного опыта, как участник и очевидец одновременно, что сулило надежду на «устроение» собственной жизни на совершенно иных основаниях. В моём лексиконе закрепилось понятие «синергия», отражающее органичную связь Высших начал с открыто предстоящей им свободной человеческой личностью. Такая свобода, по утверждению тщательно отобранных мною авторов, может и должна привести человека к искомому состоянию самоосуществления в истине, когда истина начнёт приобретать характер «полной и непосредственной внутренней очевидности».

Так или почти так я понимал сейчас и свидетельство великого очевидца: «И познаете истину, и истина сделает вас свободными» (Иоанн, VIII, 32), а смущение ума от абсурдности, несправедливости, жестокости мира, от рассеянного, непрерывно прорастающего среди людей зла, которое продолжало уязвлять мою душу, – на время уходило, покидало меня.

Буду ли я писать об этом, мне было неизвестно. Известно было другое: «Чудище обло, озорно, огромно, стозевно и лаяй», но и преодоление искушений возможно, прежде всего, в себе, в единении с теми, кто не боится нести «в затемнённые земли» доброту и мудрость, не сужает смыслы важнейших человеческих понятий (таких, как свобода, любовь, красота…) до современных, узкоутилитарных значений, кто способен заново их каждый раз проживать, «освещая» сознание. Однако, есть одно непременное условие данного, единственно мирного, противостояния тёмным силам – это добровольность выбора. Недаром блистательный Анатоль Франс, предпочитающий острые парадоксы длинным периодам, в своё время (которое может быть легко продолжено и на другие времена) написал такие строки: «Ежели людей хотят сделать умными, добрыми, умеренными и великодушными помимо их воли, неизбежно приходят к необходимости перебить их всех до единого».

Многоумные, талантливые и знаменитые наши современники не перестают убеждать нас в том, что путь доброходов труден и горек, безнадёжен и смертельно опасен. Что на смену «одному Чёрному властелину всегда с неизбежностью приходит другой», ещё более чёрный, привлекая для усиления своей позиции высказывания бесспорных авторитетов, даже если последние и имели в виду нечто совсем иное («нет правды на земле»). Они, не смущаясь, описывают варианты цивилизационных иерархий («но правды нет и выше»), при которых всегда находится кто-то очень сильный и властный, кто заинтересован в вечном круговороте побед и поражений, прозрений и слепоты, равновыгодных потребителям энергии живых существ в «Империях» различного происхождения и художественной выразительности.

Эти тексты рождаются постоянно, намеренно перемешивая Утопии и Антиутопии, делая их почти родственными. И хотя те и другие возбуждают одинаково сильные чувства, разница между «жизнью прекрасной» и «жизнью ужасной» угадывается уже с трудом, ибо «жизнь прекрасная», чаще всего, оказывается просто сверхкомфортной и благоустроенной, обеспечивающей – с помощью замысловатой супертехники – невиданно быстрый доступ в нереальные и виртуальные миры, а «ужасная», как правило, повторяет одни и те же вечные сюжеты с их нескончаемыми битвами за «вертикали власти», где нет победителей и побеждённых, зато есть череда новых заблуждений, в лучшем случае некие отрывочные прозрения, с каждым последующим шагом становящиеся всё более безнадёжными и неразрешимыми. «Исчезнет и никогда не вернётся магия Третьей эпохи. Никогда не жить эльфам среди исполинских ясеней Благословенного края»… А если вы сами «всё ещё есть и осознаёте себя», значит, с вами уже случилось «самое худшее из возможного в вероятностном Космосе», …ибо сознание – это «безвыходная самоподдерживающаяся тюрьма, из которой нельзя выглянуть даже мысленно… Это своего рода подвал универсума, тупик абсолютной окончательности»… (Допускаю, что разносторонне одарённый автор этих строк иронизирует сразу по всем фронтам, в том числе, и по поводу собственных высказываний).

Однако, к счастью для тех, кто не перестаёт надеяться и мечтать, остаются ещё на Земле люди, которые верят в «чистоту сознания» и его безошибочный отклик. И потому продолжают жить очаровательные, бессмертные эльфы, которых нельзя уничтожить, и, значит, они не могут исчезнуть. И дети рождаются снова и снова, и опять – вот чудо! – они, вопреки всему, верят в волшебство Мира, где герои поступают как велят им мудрость и великодушие (у нас говорят ещё – «по совести»), где не может умереть Любовь и Дружба, вышитые предыдущими поколениями на знамёнах.

– И часто так бывает? – могла бы спросить Алиса, на минутку забежавшая в «страну детства».

– Всегда! – от всей души ответил бы ей и всем детям Чеширский Кот.

Почему-то я не сомневался, какой из Миров добровольно изберут дети и взрослые в новой «школе», куда вскоре должен буду поехать, и что пребывание в её особой стихии поможет разрешить часть интересующих меня вопросов. Например, о неиспользованных ресурсах во взаимоотношениях наставников и учеников, о чём мы не раз беседовали с Асей летом в белые ночи.

Оказывается, теоретически давно доказано, что ученик начинает обучение в тот именно момент, когда перестаёт быть учеником и становится другом или коллегой учителя. Тогда и только тогда – они вместе! – получают возможность созидать, говоря высоким стилем, «личную Вселенную ученика», соприкасая её со своей собственной, преобразуя свою и его психику, тем самым, создавая новую картину мира и – что особенно важно – ничего не нарушая в предыдущем опыте.

Согласен, непросто, не для всех очевидно (хотя существуют уникальные практические достижения и в этой сфере), но так интересно не выучивать нечто уже известное, не запоминать что-то окончательно сформировавшееся, но стремиться понять, как это «нечто» или «чтото» возникает, как следует его наилучшим образом исследовать, чтобы получить качественно новое знание и перейти на следующую ступень собственного развития. Современные молодые люди не хотят, чтобы их готовили лишь к узкоконкретным, социально-устоявшимся моделям поведения, они хотят просто жить и сами искать, ошибаться и делать открытия, строить то, что им нравится, и так, как они это видят, а если получится, то и использовать нейронные сети как самообучающиеся системы, активируя особые гены по передаче и получению информации, в том числе, и на квантовом уровне.

Многие учёные сегодня считают доказанным тот факт, что общая сложность планеты постепенно понижается. Некогда, скажем в эпоху Древних пирамид, люди умели делать многое из того, что, к сожалению, ныне утрачено. Часть Великого знания ушла в закрытые сферы, каналы связи перестали действовать и человек, к ещё большему сожалению, заметно деградировал. Однако в наши дни, утверждают те же исследователи, наблюдается и явное стремление к новому Возрождению, разумеется, среди страждущего меньшинства, у тех, кто хоть однажды испытал мгновение внутреннего открытия-откровения. В подобных случаях все они говорят о некоем «щелчке», «вспышке сознания», ибо усвоение человеком знаний и умений, переводящее его на новую, более высокую ступень, происходит скачкообразно, когда якобы неожиданно найденное решение становится абсолютно ясным, единственно правильным, а человек испытывает такую творческую радость, что не заметить, перепутать её с чем-либо иным невозможно, – будь то новые идеи или переживания; изменение линии жизни или поворот сюжета в искусстве; неожиданная стихотворная строка или музыкальная фраза; искомая математическая формула или вновь выстроенная система элементов. К слову сказать, биографии замечательных людей свидетельствуют: «щелчок» может произойти мгновенно, с первой попытки, но может и не произойти, и тогда надо начинать всё сначала.

Помнится, во время одной их наших долгих летних прогулок Ася заметила, как всегда, не просто по поводу, а как бы выше и больше сказанного:

– Надо создавать миры, в которые можно войти и хочется там остаться. А те, кто умеет это делать, – она уверенно и привычно встряхнула головой, – действительно, постоянно рождаются, снова и снова. Особенно в наше переходное время. – Она подняла руки вверх и медленно их раскрыла:

– Как хорошо! Такая щедрая избыточность божественной природы! Как же мы далеки от неё в своих искусственных садах и парках, в жилищах с искусственным освещением и химической пищей. А живительная вода, текущая вдоль обогащённых горных пород, сквозь песок или кремний, где она? Осталась та, что приходит к нам из грубых, жёстких труб и становится – с неизбежностью – «мёртвой»… А мы сами? – Ася грустно посмотрела на меня. – Теперь мы постоянно пребываем в виртуальном общении, обмениваясь значками – «лайками» вместо живых улыбок и прикосновений… Даже природно-естественное таинство зарождения жизни переводим в искусственную процедуру, чуть ли не гордимся этим, разумеется, не ведая, что творим…

– Мне неудобно говорить тебе, Ася, очевидные вещи, – осторожно заметил я, – но неужели ты всерьёз полагаешь, что кто-то в наши дни откажется от комфортабельно устроенных больших городов, их изощрённой киберсферы? Даже мучительно – счастливая ежедневная погоня за деньгами и их же тратами (за которые, кстати, люди отчаянно боролись столько веков!) – им по-прежнему очень мила. Так что не стоит обольщаться, никто не откажется, не сделает выбор в пользу феодальной пасторали деревенского домика в окружении полей, лесов и озёр, – «напрасные слова»…

– Ты становишься поэтом, – улыбнулась Ася, внимательно наблюдая за уткой и селезнем, пришедшими с озера полакомиться в овражке.

У меня были с собой сухарики, и я хотел их бросить уткам.

– Подожди, – тихо сказала Ася. – Не мешай, им так хорошо вдвоём.

– «Где больше всего витаминов? – шутит народ. – В аптеке». – Я продолжал слегка подтрунивать над экологическими сентенциями Аси, а она уже повернулась ко мне, весело блестя глазами: – Вообще-то уже есть те, кто так именно и живёт. Их, правда, немного, ибо позволить себе здоровый образ жизни в лучшем смысле этих слов могут лишь очень обеспеченные люди.

– Например?

– Например, миллионеры.

– Ну, да, конечно, – фыркнул я и спросил с интересом, – а кто ещё?

– Мы, – ответила она просто, – правда, на совсем других основаниях.

Ася прошла вперёд и села на пенёк высохшего дуба, аккуратно кем-то спиленного и превращённого в удобное кресло. За её спиной шумела густая летняя поросль. Светлое, лёгкое Асино платье чуть шевелилось от ветра на фоне зелени. Ася смотрела не на меня, а в глубину леса, за которым уже угадывалась прохладная синева глубокой воды.

– В природе всё происходит иначе, чем у нас, – продолжала она. – Там вообще нет мусора – всё сразу идёт в производство. А мы? Мы жить не можем без грязи, без этих уродливых свалок… Мы даже Космос ухитрились засорить!.. А ведь человеку давно следовало бы брать уроки у природы, чтобы стать, наконец, её разумным органом и вместе с Нею (а не против или вопреки!) создавать единство Духа и Материи.

– Тогда, может быть, «тем, которые умеют», – я постарался вернуть её к прежней мысли, – нужно помогать не зарывать таланты в землю?

– Нужны Великие идеи, – Ася была взволнована и теперь уже быстро шла по лесу, чуть касаясь веток и как бы поглаживая их на ходу. – Откуда бы ни приходили, они всегда могут быть усвоены.

И вдруг она стремительно повернулась ко мне, посмотрев прямо в глаза:

– А лучший способ сделать человека несчастным – это отнять у него большие идеи и постараться удовлетворить мелкие – лучше все и сразу – суетные, примитивные желания, и тогда, – она тихо засмеялась, – как было уже не раз и не два, «люди станут предаваться изнеженному образу жизни и впадут в ничтожество».

Я с удовольствием её поддержал:

– «Скажи, Сократ, – спросила однажды Гетера, – вот ты такой умный, почему же у тебя так мало учеников, а у меня – смотри! – каждый день новые очереди?» – Я видел, Ася с интересом наблюдала, как я справлюсь с известной легендой, и постарался её не разочаровать. – «Ничего удивительного, – ответствовал Сократ, – ты зовёшь их вниз, а я вверх».

На это Ася неуверенно произнесла:

– Может быть, действительно, стоит ввести такой эпизод в твоё повествование? Люди любят анекдоты из жизни великих.

– Тогда, наверное, и беседа Диогена с Александром Македонским может оказаться кстати? Помнишь, Александр говорил: «Я тебе завидую, Диоген. Ты лежишь на берегу моря, никаких забот, только покой и сплошное удовольствие». А Диоген отвечает: «Зачем же дело стало, Александр? Ложись рядом, места хватит всем». «Нет, – отвечает гордый правитель, – меня ждут мои храбрые воины и важные дела. Я должен завоевать мир. Потом, может быть, после…» Ася весело рассмеялась.

– Ну, ты расфантазировался! По-моему, Александр сказал чтото совсем простое: «Что я могу для тебя сделать, Диоген?», а тот ответил: «Да ничего, пожалуй, разве что отойди немного в сторону, а то ты заслоняешь мне солнце». Александр обиделся, ушёл в дальний военный поход и завоевал полмира.

– Потом он стал «невоздержан», убил кое-кого из своих друзей, «боясь упрёков в неблагодарности», и умер в раннем возрасте в IV веке до Р.Х., попросив пронести его на погребальных носилках, прикрытым только плащом, чтобы опущенная ладонь его была открыта, символизируя известную с тех пор истину, что мы ни с чем приходим в этот мир и такими же уходим.

Ася уже от души хохотала вместе со мной.

– Это какой-то «Сатирикон» получается!

– Первого или двадцатого века?

– Да любого, – и добавила, покачав головой, – совсем другой жанр.

– А как сейчас обстоят дела с суетными желаниями? Не знаешь?

– Никто не может знать всё, да и не нужно, наверное. Я, например, только недавно узнала, что гильотину – во Франции! – отменили только в 1981 году!

Я был тоже поражён:

– А до этого… Секли?

– Не знаю. – Ася нахмурилась. – Нет, давай лучше… О чём мы говорили?

– О суетном и мелком. – Я охотно переключился. – Сейчас массовая доступность и вседозволенность Интернета предоставили неограниченные возможности для всех, кто хочет известности, славы, а то и богатства, без особых на то усилий и… любой ценой. Нужно лишь выложить в Instagram «типичные», как сейчас говорят, фотографии, видео, истории («Я и …») – и всё! Успех, общение в Сети, поощрения, «поглаживания» обеспечены!

– Ну, и что? – спокойно и как-то отстранённо заметила Ася. – А кого бы ты хотел там встретить? Мудреца, пассионарного героя, лауреата Нобелевской премии по физике, или, может быть, нашего «единственного и неповторимого» писателя? Так было и так будет всегда, если оставить всё как есть, без изменения главного… – Она сделала паузу, подыскивая нужные слова, – скажем так, главного перехода – не от материи к жизни, а от жизни – к Божественной жизни. – Ася помолчала, потом добавила:

– Но при данном типе обыденного сознания и общем энергетическом контуре преобладающее большинство обывателей будет по-прежнему с наслаждением предпочитать бесконечный, никогда не насыщаемый shopping, развлечения и самолюбование, подглядывания и обсуждение частной жизни других людей. И неважно, как теперь будут называться прежние «замочные скважины» –  сетевое пространство, блоги, интернет-мемы, «промысловая магия» или супердорогой с двузначным номером гаджет на рынке услуг.

– Это ещё очень мягко сказано! – воскликнут я. – Ты даже представить себе не можешь, что люди выкладывают в сеть на всеобщее обозрение, ничуть не стесняясь.

– Почему же? – Ася была серьёзна и иронична одновременно. – Я вполне представляю, что такое шабаш.

– А что ты скажешь о том, что секс, страх, тщеславие, цинизм, насилие… – по-прежнему занимают первые строчки среди предпочтений по популярности во всех опросах, а всякие там «умные разговоры» о духовности, морали или развитии сознания – никому не нужны, смешны и неинтересны!

– Так уж и никому? – усмехнулась Ася. – Есть же пресловутая «тысяча», о которой ты сам писал.

– Так это лишь мнение художника слова, возможно, метафора… – неуверенно произнёс я.

– В большой науке те же соотношения великих преобразователей, реформаторов и послушных им масс! – Ася опять помолчала, потом добавила, как бы даже не очень настаивая на сказанном:

– Однако, такое подчинённое большинство определяет лишь скорость своего же падения или разочарования, раскаяния или рассыпания на первоатомы, – кому как повезёт, – ибо цена, которую человек платит за собственные иллюзии и безволие, – очень высока.

Теперь уже Ася медленно шла сквозь буйно разросшийся кустарник, глубоко вдыхая запахи тёплого дня и с неподдельной, всегда удивляющей меня любознательностью оглядывая всё вокруг. Тонкие ткани её летнего платья тихо вздымались и опадали в такт шагам. Постепенно редеющие кусты открыли тропинку, которая привела нас к одному из многочисленных ручейков, впадающих в озеро. На ветке неподалёку от растущего молодого деревца сидела маленькая птичка с синей грудкой, чуть раскачиваясь. Блики лучей высоко стоящего солнца отражались в прозрачной воде, а её журчание растворяло грустные мысли, пытавшиеся осесть в моей душе. Потом появилось другое ощущение. «Всё это уже было и есть, всегда будут плюсы и минусы бытия, как они представляются нашему “конечному уму”, который просто не в силах осознать целое, только детали, да и то не все… Но даже случайное предчувствие знания способно приблизить к истине настолько, что можно услышать её тихую подсказку: если вновь и вновь, непрерывно, шаг за шагом идти к правде, прочь от того, что ею не является (т. е. от самообманов и лжи), то желанная встреча вполне возможна, и она даже не будет случайной… Ибо мир истины не нужно создавать, он уже есть! И нужно совсем немного – лишь внутреннее «переключение» сознания и открытость чувств, чтобы все изменилось, оставаясь тем же…»