Дубовик встал, прошелся по комнате, остановился возле журналиста:
– Твое спасение – в твоих руках! Если мы не докажем виновность Лазарева, боюсь, тебе от него не скрыться! – он намеренно нагнетал обстановку, играя на страхе парня.
– Скажите Але… Алие Кадимовне, чтобы не приходила сюда, – Жернов поднял воспаленные глаза на подполковника, – при ней ничего не скажу…
Дубовик посмотрел на Калошина, тот кивнул и вышел.
Жернов молчал. Было заметно, что он понемногу приходил в себя, появилась самоуверенность, хотя под взглядом подполковника, он сводил плечи, как бы прячась от этих проницательных глаз.
Калошин вернулся через несколько минут и, встав рядом с Дубовиком, сказал:
– Рассказывай!
Жернов попросил закурить и, затянувшись крепкой папиросой, которую ему подал Калошин, тяжело вздохнул:
– С чего начать?
– Ну, видимо, со знакомства с Лазаревым, – Дубовик сел в кресло напротив Жернова, Калошин же сел рядом с журналистом, контролируя его действия.
– Он двоюродный брат моего отца, и… мой отчим… – Жернов мрачно усмехнулся и на удивленные взгляды офицеров пояснил: – да, недолгое время он был мужем моей любвеобильной мамочки, правда, посещал я их редко – жил с отцом, пока тот не умер. В войну завод отца эвакуировали, я уехал вместе с ним. А после войны моя мать имела уже другого мужа, которого по счету – не знаю. Я поступил в университет, жил в общежитии. Сюда приезжал в гости к бабке – она мать моего отца. Я уже рассказывал… – он посмотрел на Дубовика, тот кивнул:
– Ничего, я послушаю во второй раз, не помешает… Фамилия вашей бабки Кербецова? – Жернов согласно кивнул.
– То, что Лазарев сидел, бабка мне сказала как-то так, между прочим, да я и не интересовался особо его судьбой, он мне никогда не нравился. Злой, алчный мужик… – Жернов снова затянулся папиросой и закашлялся, отчего из глаз потекли слезы, но казалось, что это было проявлением истинных чувств молодого человека к его не самым хорошим воспоминаниям.
Достав платок, он вытер слезы и продолжил:
– Я перестал о нем думать, пока не встретил у бабки. Но он настолько изменился, что я не сразу узнал его, вернее, не узнал совсем, пока он не назвал себя. И был очень доволен этим фактом, все повторял, что эти изменения ему на руку. И очень радовался моему приезду. Тогда я ещё не знал, почему… А когда глаза мои открылись – было поздно!.. Он посвятил меня в свои планы, сказал, что ему нужно забрать, именно так и выразился, три книги из городской библиотеки, которые являются, якобы, его собственностью. Но прежде он попросил меня сходить к его крестной, она должна точно знать, там ли они на самом деле. Он написал мне список книг, и я пошел к Войтович.
– Он не объяснил, почему не пошел сам? – спросил Калошин.
– Сказал, что после отсидки стыдно идти к такой… «положительной», как он выразился. Вот у неё-то я и познакомился с Иконниковым. В тот вечер старик был там. Я, по совету Лазарева, сказал Войтович, что мне нужны эти книги для статьи, но она, когда вышла меня проводить, спросила напрямую, не послал ли за ними её крестник. Мы были во дворе одни, и я счел своим долгом сказать ей правду, просто ложь мне претила… – Жернов замолчал.
– Что она? – опять прервал его раздумья Калошин.
– Она как-то так мелко закивала и сказала: «Значит, я не ошиблась»…Я понял, что женщина видела Лазарева и узнала его, не смотря ни на что… А когда я вышел за ворота, она вдруг догнала меня, взяла за руку и сказала тихо: «Скажи ему, чтобы пришел. Об этом никто не узнает!»
– И ты все это передал ему?
– Разумеется!.. Я же не знал истинной причины его скрытности!..
– Как отреагировал на это Лазарев?
– Чертыхнулся, что-то ещё пробормотал… Не знаю, я не разобрал, но звучало это как-то угрожающе… Правда, я быстро забыл об этом… – парень наклонил голову, потер переносицу. – Я согласился пойти в библиотеку. Собственно, не видел в этом ничего преступного. Правда, Лазарев предупредил меня, что книги лучше забрать сразу все, чтобы потом не возвращаться к этому вопросу. Мне не нравилось во всем этом только то, что этого никто не должен видеть. Я выразил ему своё недовольство. Тогда он, строго по секрету, сказал, что в них спрятано большое богатство. Объяснить подробно обещал потом. А я… У меня девушка в Москве, дочь профессора. Я так хотел предстать перед этой семьей обеспеченным, самостоятельным человеком…
– По-моему, ты лукавишь! – Дубовик внимательно посмотрел прямо в глаза журналисту.
– Да… Я не спорю! У меня кое-что есть – моя маменька перед смертью решила загладить свой грех перед единственным сыном – оставила кое-что, но этого не так много, чтобы транжирить, ездить по курортам! А для Анечки я хотел бы большего, не скрою… Она привыкла к богатству, а не к достатку…
– Ладно, оставим нравственные причины твоих поступков для судей, нам надо раскрыть преступление. Продолжай!
– Когда я пришел в библиотеку, то сразу же увидел Иконникова, но тогда я особо не придал этому значения, поздоровался с ним, и всё! У библиотекаря спросил, где научная литература, она показала рукой, сама была занята, лишь спросила, есть ли у меня паспорт, чтобы записаться в библиотеку. Я удивился, не думал, что они всех своих читателей знают в лицо. Первую книгу из списка Лазарева я нашел сразу. Дальше было хуже. Ни второй, ни третьей не было. Я пересматривал все снова и снова. Вот тогда мне и попалась книга «Брожение ума…», я полистал её и решил, что возьму, таким образом, оправдаю свой визит в библиотеку. Продолжая искать, я заглянул в большой шкаф, стоящий за стеллажами, думал, мало ли, найду что-нибудь… Там оказалось пусто, а мне пришла в голову шальная мысль, остаться на ночь и поискать в картотеке, кто мог взять эти книги. Как я залез в него, никто не видел…
– Самому этот поступок не показался странным? – усмехнулся Дубовик.
Жернов пожал плечами:
– Журналистам для работы приходится порой поступать и более эксцентрично!.. Но вы правы: мне было и смешно, и страшно, но я чувствовал себя участником какой-то игры… Думал, если вдруг застанет меня кто-то, оправданий можно найти массу, с тем и успокоился. Когда в библиотеке стало тихо, я выбрался из шкафа, включил свет в этой секции: выключатель заметил сразу, как пришел. Вдруг мне пришла в голову мысль, посмотреть в книжном формуляре, кто брал первую книгу, ведь это не художественная литература, и вряд ли у таких книг найдется много почитателей.
– Слышишь, Геннадий Евсеевич, как мыслит!.. Убедительно, рационально! – Дубовик повернулся к Жернову: – Тебе бы к нам на работу, а ты – в сообщники к преступнику! Ладно, продолжай! – махнул он рукой.
Жернов кивнул:
– Понимаю всё, только что уж теперь!.. Короче, заглянул я в формуляр, а там фамилия Арбенина, больше никто её и не брал. Я решил посмотреть в карточку этого человека, тут и услышал, что кто-то пришел. Испугался, замер, стою тихо… А эта библиотекарь свет увидела, думала, может, что сама оставила, ну и… Я оттолкнул её, рванул к двери, потом что-то меня остановило. Подумал, надо помочь, если ударилась! Про книги в этот момент не думал совсем. Вернулся к стеллажам, а она мертвая!.. Тут уж я запаниковал, задергался, часа два сидел возле неё, не знал, что делать… Потом подумал, что ей всё равно уже не помочь, списал из карточки адрес Арбенина, кстати, там же, действительно, нашел запись о том, что он взял вторую книгу, причем, уже не в первый раз. С тем и ушел из библиотеки.
– Лазареву всё рассказал, конечно? – Калошин положил руку ему на плечо.
Под тяжелой рукой майора Жернов стал, будто, меньше ростом.
– Они оба меня ждали: и он, и бабка. Лазарев сказал, что я сделал всё правильно. Похвалил… – скривил он губы. – А на следующий день позвонил Арбенину в школу и назначил ему встречу. Тот пришел вечером. Я слушал их беседу из бабкиного закутка, в котором спал. Из того-то разговора я всё и понял. Арбенин сказал, что принес книгу. Было слышно, что он передал её Лазареву, а тот стал шуршать страницами и что-то бормотал. Тогда Арбенин сказал, дословно, следующее: «Мне стало известно о вашем открытии, оно было бы гениально, если не было бы преступно. Я испортил формулу противоядия, а без неё ваш яд не имеет той ценности, которую представляет. Третью книгу вы не найдете, потому что я её спрятал! Вы страшный человек, и я остановлю вас!» После этого послышалась возня, хрипение и ругань Лазарева. Из нескольких фраз, которыми он перебросился с бабкой, я с ужасом понял, что Арбенин мертв. Они стали обсуждать, куда девать труп. Лазарев предложил вынести на помойку, которая была неподалеку. Бабка обозвала его недоумком и сказала, что тело надо сжечь, – при этих словах Жернов передёрнулся. – Они позвали меня на помощь, чтобы перенести труп в котельную, но меня стало рвать, просто выворачивало наизнанку. Тогда они всё сделали сами. Жечь собак также предложила бабка, потому что кто-то из жильцов сказал, что пахло горелым мясом. Хвосты оставляли, чтобы было доказательство её злодейства с животными.
В комнате повисла гнетущая тишина.
– Думаю, нам надо прерваться на некоторое время. – Дубовик предложил перекусить, так как за всеми делами все забыли про завтрак. И хотя после убийственного признания Жернова о трупах слова о еде звучали несколько кощунственно, но впереди был долгий трудный день, который требовал больших физических и моральных сил.
Еду принесли в номер по распоряжению подполковника. Жернову он настоятельно предложил позавтракать, сказав, что вряд ли в скором времени у него будет возможность вкушать ресторанные блюда. Да и силы терять не следует. И, видимо, молодость взяла свое: Жернов неплохо поел, выпил кофе и снова закурил.
– Убийство Иконникова совершил тоже Лазарев. Когда мы с Воронцовым подошли к калитке дома старика, я ещё ничего не знал. Но когда на снегу возле трупа увидел знакомый след – ботинки у Лазарева были импортные – понял, что он побывал там. Сказал ему об этом, тогда он решил выбросить их. Бабка опять предлагала сжечь, но он сказал, что лучше будет, если сможет навести милицию на ложный след, чтобы успеть найти третью книгу и скрыться из города, пока будут разбираться с другим. Оказалось, что он случайно встретил Лешукова, тот его не узнал, а Лазарев решил подставить именно его.
– А где он взял другие ботинки?
– Да ему их бабка ещё до этого дала, специально, чтобы ездить в деревню, «песни собирать». – Жернов зло усмехнулся.
– Кто решил отравить Солопееву?
– Бабка… Она всегда под своей набожностью скрывала ненависть к красивым, успешным женщинам. Знала их всех до войны и ненавидела. А когда появилась возможность отомстить, сделала это с легкостью, – на лице Жернова появилась маска презрения. – Повезло мне с родственничками!..
– Где она взяла грибы?
– Так у неё ни одна банка припасена, «на всякий случай»…
– Да-а, дела-а… – протянул Калошин, совершенно обескураженный рассказом Жернова. – Прав ты был, Андрей Ефимович!.. Это уже «крысиный выводок», а не один «выродок»!
– Ничего, я думаю, что твои ребята уже остановили деятельность старушки! И грибочки все изъяли! – Дубовик прищелкнул пальцами. – С девочками-провинциалками по наущению Лазарева познакомился?
– Да, чтобы можно было с ним встречаться в гостинице. А когда появилась Алия… Кадимовна, я с девчонками знакомство прервал, извинился, правда… С Алией проще, никто не лезет с вопросами: куда, к кому. Да и женщина она… – Жернов посмотрел на Дубовика и пробормотал: – извините… Понимаете, никаких взаимных обязательств, упреков, свобода во всем… Она, мне кажется, вас предпочла, но я был не в убытке… Да и временное все это… Простите…
Подполковник поморщился:
– Так, ну все понятно, раскрыл ты свою натуру, как орех ядро, какое – не скажу, сам догадаешься!
В этот момент в номер стремительно вошел Ерохин. Покосившись на Жернова, обратился к Дубовику:
– Товарищ подполковник, разрешите?.. Я насчет Кербецовой…
– Докладывай!
– Умерла старушка! Не успели мы! – при этих словах Жернов дернулся, как от удара, и во все глаза посмотрел на Ерохина.
– Когда пришли, она лежала без сознания, а на столе открытая банка грибов! Видимо, на свои же грабли и наступила! Отвезли тут же в больницу, но поздно!
– Может быть, сама?.. Специально? – предположил Калошин.
– Ну, если даже и так, показания её нам по сути ничего бы не изменили, и смерть не помешает закончить дело, – веско произнес подполковник, подавая Жернову стакан с водой, так как тот все не мог придти в себя и хватал ртом воздух, как рыба. – Возьми себя в руки!
Допрос Лазарева был необыкновенно утомителен. Он либо молчал, либо говорил откровенные гадости, требовал прокурора, а когда пришла Рустемова, просто обозвал её грязными словами, подкрепляя все это соответствующими жестами.
Тут уж Дубовик, противник какого бы то ни было насилия над задержанными преступниками, просто ударил хама с такой силой, что сам замахал от боли рукой, но Лазарева это, как ни странно, отрезвило. Пообещав на голову «клюя» массу неприятностей, он просто замкнулся, и сидел, потирая вспухшую щеку, бесконечно поднимая руки в наручниках.
Тогда Дубовик просто сам рассказал тому всё, что оперативникам удалось узнать. Но Лазарев лишь усмехался на слова подполковника.
Лишь когда речь зашла о крысах и загрызенной семье, а потом и об Отто Гринберге, Лазарев сломался…
Глава 18
Утром следующего дня Дубовик с Ерохиным приехали попрощаться с оперативниками: их ждали другие дела.
Сухарев с сожалением качал головой:
– Жалко, жалко расставаться! Вроде бы и недалеко, а все ж дела разные у нас с вами!.. Когда же теперь встретимся?
– Совсем скоро! У меня на свадьбе! Готовьтесь! – Дубовик весело рассмеялся. Потом обратился к Воронцову: – Я помню, что обещал отправить тебя на учебу! Жди вызова! А Калошин с Дорониным, я думаю, скоро пойдут на повышение здесь, а, Никодим Селиверстович? Как? – он хитро подмигнул Сухареву, тот погрозил ему шутливо пальцем:
– Раскрываешь все мои карты! Лучше присядь перед дорогой, да расскажи нам, как это тебе удалось так раскрыть этого Лазарева! Думаю, что всем это интересно, так, «орлы»? – все согласно кивая, стали рассаживаться вокруг стола, за которым примостился Дубовик.
– Спрашивайте, отвечу! – он посмотрел на наручные часы. – Время терпит!
– Товарищ подполковник! – первым обратился в нему Воронцов. – Когда вы стали подозревать Зябликова?
– Я всегда говорил и говорю своим молодым подчиненным, что самое главное наше оружие – это умение видеть и слушать. Любая мелочь может привести к неожиданному результату. Я никогда не игнорирую разговоры, казалось бы, с совершенно посторонними людьми. Говорить не значит рассказывать о себе, что в нашей работе порой недопустимо, а вот задавать больше вопросов, высказывая заинтересованность в собеседнике, это великая наука. Так, например, сидя в аэропорту Воркуты в ожидании отлета, я разговорился с одним очень милым доктором. Случайно! Конечно, если бы я не поговорил с ним, обратился бы к другому. Но!.. повезло! Вот он-то, как я уже и говорил, объяснил мне всё относительно болезни Лазарева. После освобождения тот должен был поехать к своему соседу по нарам Булыге, чтобы выправить документы, но не приехал. Почему? Да потому что у него уже были новые документы. По нашим данным, два года назад по дороге из поселка, расположенного недалеко от зоны, где отбывал свой срок Лазарев, был найден труп неизвестного человека. Мягкие ткани и лицо были изъедены песцами. Но эксперты установили, что мужчина был довольно плотного телосложения. Собственно, больше ничего не узнали. Когда я отнес паспорт Зябликова нашему уважаемому Виктору Ивановичу, – Дубовик кивнул на Гулько, – и попросил сравнить с фотографией Лазарева, сделанную при аресте, получалось, что это разные люди. Зябликов-Лазарев совершенно не походил на свое старое изображение, а вот на паспорте, где была фотография настоящего Зябликова, но в молодом возрасте, можно было найти сходство с теперешним Лазаревым. Убив фольклориста, он не стал менять фотографию в паспорте. И это логично: в молодости был полным, через десять лет похудел! Он сделал ставку на это, и не ошибся! Стремительно пополнев, стал двойником настоящего Зябликова. Все, что касалось жизни того человека, Лазарев узнал от него по дороге на станцию. В одной деревне они даже заночевали вместе. Так что, все сложилось, как нельзя лучше. Пользуясь собранным материалом настоящего Зябликова, писал статьи, посылал университетскому начальству, брал командировки!.. Но это все преамбула! В тот день, когда я познакомился с Лазаревым и Шароновым, лектор говорил, что его сосед постоянно разгадывает кроссворды, лежа на постели. Уходя, я будто нечаянно задел все лежащие на тумбочке журналы. Они рассыпались, но самое интересное было под ними: там лежала лупа. Согласитесь, разгадывать кроссворды через лупу весьма парадоксально. Мало того, в тех журналах, которые, якобы, читал Лазарев, не печатают никаких кроссвордов. А вот разглядывать точки, проставленные в книге, это как раз подходяще. Лазарев просто брал журнал, вкладывал в него книжицу и переписывал свои формулы. Только вот Арбенин, как нам теперь стало известно, добавил в книги лишние точки, поэтому Лазареву понадобилась лупа. При сильном увеличении была видна разница в них: чернила разные. По словам администратора, Лазарев никуда не уходил, все вечера проводил в номере. Но стоило только нажать на дежурную, все стало на свои места. Он подпаивал Шаронова, подкупал подарками женщин, уходил-приходил, когда надо. Таким образом, из всех подозреваемых он один полностью подходил нам по всем признакам.
– А как вы связали его с Жерновым? – опять спросил Воронцов.
– Помнишь, Геннадий Евсеевич, когда болел Ерохин, вы увидели Жернова, выходящим из номера Рустемовой? Я тоже видел его, но, когда стал вспоминать, понял, что выходил он из другого номера. Узнав про девушек, решил, что он был у них. Но однажды я просто встал у двери своего номера и представил себе журналиста. Тогда я понял, что выходил он из номера Лазарева. При нашем знакомстве тот весьма нелестно отзывался о молодом человеке, причем, явно акцентировал на этом моё внимание, хотя я этого разговора не поддерживал. Тем самым, полностью отгородился от Жернова, исключая их знакомство. Когда я услышал жалобу женщины на то, что в котельной сжигают собак, вспомнил, что Жернов однажды очищал свой костюм от сажи. Лешуков работал неподалеку дворником, там же нашел ботинки. В рантах ботинок экспертом были найдены частички сажи. Одним словом, все закручивалось вокруг котельной, в которой работала Кербецова. Она, как я узнал, была родной бабкой Жернова. Но на роль убийцы он никак не подходил. То, что Арбенина могли сжечь в топке, я догадывался, а когда сказал об этом Геннадию Евсеевичу, он меня поддержал. Потом ещё ребята помогли. Я специально при Жернове отдал книгу Рустемовой, а Капитолину Васильевну попросил закрыть библиотеку на время. Таким образом, книга на ночь осталась у Алии Кадимовны. Мои ребята следили за передвижениями Жернова. Я специально выбрал комнату, чтобы двери открывались в сторону номера Лазарева. Журналист дважды покидал ресторан, относил и забирал книгу. Признаюсь, была вероятность ошибки, но я уже просто шел ва-банк. Результат налицо.
– А почему Арбенин дважды брал вторую книгу, а третью спрятал?
– На эти вопросы лучше всего ответил бы сам учитель, но я попробую предположить… Когда он случайно нашел формулу яда и синтезировал его, он понял, какого джина выпустил из бутылки, особенно, когда на него наткнулся мальчик. Арбенин проявил халатность при хранении ядовитого вещества, а Лёня, по всей вероятности, убираясь в шкафу, нечаянно разбил склянку. Смерть была мгновенной. Арбенин, придя в класс, увидел бездыханного мальчика, и все понял. Яд токсичен только первые несколько минут, потом он просто улетучивается, растворяется в воздухе. Но если принять противоядие, то можно спокойно с ним работать. Представьте себе, какое удобное средство уничтожения неугодного субъекта. В бутылке с алкоголем он может «жить» сколь угодно долго. Приносишь такой презент своему врагу, наливаешь, подносишь ему и – всё! Никто никогда ничего не докажет. Вот за этим-то и приехал Отто Гринберг. Каким образом и где они с Лазаревым встретились после его освобождения, пусть выясняют следователи на Лубянке. Кстати, этот швейцарец оказался агентом германской разведки. Представляете, какое страшное оружие могли заполучить наши враги! – Дубовик удрученно качнул головой. – Вот так! Возможно, Арбенин какое-то время сам занимался вопросом противоядия, а как ему пришла в голову мысль посмотреть в другой книге, мы, конечно, не узнаем. Но наткнувшись на вторую формулу, он занялся этим, но у него ничего не получалось, потому что не было окончания формулы. Решив, видимо, что он просто неправильно перенес её со второй книги, он взял её вторично. И вдруг в школьной библиотеке обнаружил третью книгу. Библиотекарь говорила, что однажды застала его в возбужденном состоянии. Почему и когда он решил частично изменить, а часть формулы противоядия спрятать, не скажу. Собственно, результата он достиг. Швейцарец ничего не получит, а синтезировать вновь этот яд, вряд ли получится. Лазарев книгу сжег, переписав формулу на специальную бумагу. Ребята записки нашли, но!.. О том, что вся запись исчезнет, если её открыть ненадлежащим образом, никто не знал. Наверное, это и лучше. Пусть это останется тайной в веках, так как сам Лазарев, скорее всего, долго не проживет, слишком тяжкие статьи у него.
– А он действительно был виновен в гибели семьи нотариуса?
– Да, хотя всячески пытается оправдаться, но дело будет расследовано, там столько недочетов оказалось!.. Он ведь и в самом деле на крысах испытывал свои яды. От какого-то вещества они становились сначала агрессивными, а потом сдыхали. Кстати, формулу его Лазарев ещё до войны предлагал Гринбергу. Воспользовался ли тот предложением, это ещё предстоит выяснить. Сам же Лазарев использовал это для осуществления своего зловещего плана, когда ему понадобились деньги для следующих опытов. В квартиру Буцевичей проник под видом сантехника и в укромном месте проделал дыру, соединив туалет с подвальным помещением. Оттуда запустил крыс в квартиру, а чтобы они не убежали, замуровал отверстие из подвала.
– Да-а, интересное дело получилось!.. – задумчиво произнес Сухарев. Потом вдруг предложил: – А может, на посошок?..
Его все дружно поддержали.
– Товарищ подполковник, – держа стакан в руках, обратился к Дубовику Воронцов. – А я ведь в тот день познакомился с Шароновым, немного выпили, вернее, пил в основном он, ну, и поведал, что одно время работал в геологической партии в Сибири, потом устроился рабочим ещё и к археологам в Казахстане, так и мотался по Союзу. Потому и деньги посылал жене, откуда придется.
– Ну, что ж, и такое бывает!.. – глубокомысленно заметил Дубовик. – По сути, он просто несчастный человек.
– Знаете, что я подумал? Если бы библиотекарь Слепцова тогда не забыла свою курицу, ничего бы этого и не было! – добавил Воронцов. – Просто случайность!
Уже сидя в машине, Дубовик вдруг увидел за углом одинокую фигурку Рустемовой. Она так и не подошла попрощаться.
Ерохин перехватил взгляд подполковника и сказал:
– Трудно ей придется…
– Ладно тебе, дипломат… Пойду, скажу пару слов на прощанье, – Дубовик вышел из машины и направился к женщине.
Она смотрела на высокого стройного мужчину без пальто, в одном костюме и накинутом белом шарфе, шагающего четким офицерским шагом, и понимала, что это был единственный человек, которого она могла бы полюбить, но он уже никогда не будет принадлежать ей…
Увидев слезы в глазах Рустемовой, Дубовик растерялся, потом провел пальцами по её щекам, а она, задержав рукой его ладонь на своем лице, прижалась к ней губами. Он осторожно отнял руку и сказал, как можно спокойнее:
– Я рад, что познакомился с вами! Вы чудесная женщина! На свадьбу не приглашаю – не придете!
– Конечно, нет! Очень боюсь разочароваться! – едва слышно прошептала она.
Он хотел сказать, что в его Варе разочароваться невозможно, но женщина перебила его, добавив:
– В себе!.. А так буду думать, что достойна вас! Прощайте! – она резко развернулась и убежала, унося с собой и боль, и страдание, и кусочек счастья от знакомства с этим человеком.
Дубовик глубоко вдохнул свежий воздух и таким же четким шагом, но с легкой душой вернулся к машине.