– Слушай, пан, телега есть? – крикнул ему наш пограничник.
– Да, есть у меня, пан старший, есть телега, я сено на ней вожу – по-русски ответил поляк.
– Ну, давай, запрягай!
Хозяин побежал запрягать телегу. Телега была такая длинная. Мы расселись, а кому места не хватило, те шли рядом пешком. Старшина тоже шел пешком рядом с телегой.
– Вам далеко? – спросил пан.
– Да нам надо до Львова добраться – ответил наш спаситель.
В итоге, провез он нас около 15-20 км.
– Пан старший, я не могу дальше, у меня там хозяйство, я один, жена
с дочерью уехали, все хозяйство на мне, мне вернуться надо – сказал мужик.
– Ну что ж, понятно, спасибо за помощь!
Отпустив пана с телегой восвояси, мы пошли пешком вдоль дороги по обочине. По пути нам попадались разбитые машины, подводы, убитые люди, дорога местами тоже была разбита, видимо ее бомбили. Шли несколько часов, пока не увидели, что в нашу сторону из Перемышля идет машина – это была уже не полуторка, а грузовая с открытым бортом и на подножке стоял пограничник, держался за кабину.
Мы остановились, старшина переговорил с водителем и дал знак, чтобы мы загрузились в машину. За рулем тоже был пограничник. Они везли какие-то заколоченные ящики с бумагами, которые расставили по борту, а мы расселись на эти ящики. На машине мы практически доехали до Львова, оставалось что-то около 10 км. Вечерело. Вдруг смотрим, а справа от дороги перелесок и там стоит техника, машины и… зеленые фуражки – пограничники, большая группа: офицеры, солдаты. От этой группы отделяется офицер и направляется в нашу сторону: зеленая фуражка, грязная, пыльная гимнастерка, ворот расстегнут, лицо землистое, губы видны и глаза – отец! В этом перелеске был общий сбор, и он все поджидал нас, все время смотрел за дорогой и когда увидел зеленые фуражки, подъезжающие к ним, торопливо двинулся на встречу. Ну и мать, как только увидела отца, выскочила из машины и бросилась к нему: «Жорик, Жора, Жора, Жора!!!» – они расцеловались. Тут и мы следом побежали к нему: «Папа, папа!» – он подхватил нас на руки.
– Ну что, Надюш, езжайте во Львов, а со Львова в Харьков, к твоей сестре Симе, если получится, то вы доедите благополучно – расцеловал нас снова.
– Давайте, Львов уже бомбили, сейчас не бомбят, но бомбили сильно, скорее всего разбили железнодорожный вокзал, потому что мы видели, как поднимается дым столбом – дома горят.
Он подошел к шоферу:
– Давайте, везите их прямо на вокзал.
Спасший нас старшина остался с отцом, а мы поехали во Львов.
Туда мы добрались уже вечером. В городе полыхали дома, черный дым застилал улицы, так как ветра не было, смог не развеивался. На улицах валялись убитые люди, тачки двухколесные с узлами, мы не смогли проехать до вокзала, так как посередине дороги зияла воронка. Бросив машину, пошли пешком – до вокзала было недалеко. Там перед нами открылась чудовищная картина: горели цистерны с горючим, горели разбитые опрокинутые вагоны. Но железнодорожная линия, которая уходила на Восток – была целая. Офицер, который вез документы побежал узнавать, возможно ли куда-то погрузить нас. Совместно с железнодорожниками было принято решение к оставшемуся целым бронированному паровозу прицепить битые вагоны, которые остались еще со времен, когда немцы поляков били. В итоге из этих битых вагонов удалось составить целый состав, многие вагоны были даже без крыши и стекол, но выбирать не приходилось. Вот в такой транспорт мы и загрузились: народу в наш состав набежало со всех уголков, заняли абсолютно все вагоны. Тронулись: долго пытались сдвинуться с места, но затем кукушка набрала скорость, и мы покатились. Спокойно провели ночь и хоть ехали довольно медленно, но уже преодолели достаточно приличное расстояние.
Когда расцвело, паровоз вдруг остановился, машинист вышел, а мы заволновались, слышим, как он говорит, что все, не на чем ехать – уголь закончился. А тут еще опять закричали: «Воздух! Воздух! Из вагонов!!!» Мы бросились врассыпную, и видим, как опять заходит на цель немецкий самолет. С первого раза ему прицелиться не получилось, и он ушел на разворот: со второго раза как он ударит по нам из пулеметов – голова состава была разбита. Ехать не на чем! Идем пешком.
Сначала мы двигались по шпалам, затем, нам сказали, что это неправильно и очень опасно – лучше идти в стороне от дороги, но придерживаясь направления железнодорожных путей. Заночевать пришлось в небольшом лесу. Было прохладно – мы разожгли костер, но нас опять предупредили, что если кто-то услышит гул самолета, то костер придется залить, чтобы не обозначать свое местоположение. У некоторых из нашей группы была прихвачена с собой кой-какая еда, все поделились друг с другом. Мы немного поели, мама наломала веток, настелила их на земле, и мы улеглись, прижавшись друг к другу.
Рано утром мы позавтракали остатками от ужина и двинулись дальше. С нами шли несколько солдат красноармейцев, по всей видимости, из пехоты, так как петлицы были красного цвета. Мы встретили их по пути движения нашей группы, они отбились от своих и пытались выйти и присоединиться к какой-нибудь группе солдат. Для нас это было хорошо, так как у них хотя бы были винтовки. Они рассказывали, что нужно быть аккуратными и прежде чем заходить в деревни – необходимо убедиться, нет ли там немцев, так как они видели, что вражеские самолеты выбрасывали парашютистов – десантов. А с ними точно лучше не встречаться.
В конце дня мы вышли на станцию. Там было относительно спокойно, был обустроен буфет, нас покормили, дали продуктов в дорогу: молоко дали – такие, большие трехлитровые бутылки. Сказали, что нужно двигаться быстрее дальше и не задерживаться в пути. Пожелали удачи и напутствовали словами о том, что нужно быть очень внимательными. Вообще на протяжении всего пути, местные жители к нам относились очень хорошо: мы заходили в деревни, там нам давали хлеб, яйца, приодели, ведь многие убежали, кто в чем успел. Мне дали ботинки, брюки, пиджак, ватное одеяло.
У нас постепенно стало уменьшаться количество людей: они уходили, двигаясь по другим направлениям. А мы, семьи пограничников, держались строго вместе – шли на Харьков, так как у многих там были родственники. Кроме того, мы обменялись друг с другом адресами, на случай непредвиденного и чтобы в дальнейшем не растеряться.
Опять заночевали. Ночь провели тихо. Мы знали, что самое главное дойти до Днепра – там немцы не достанут. Солдаты помогали нам ориентироваться. В общей сложности нас, с Перемышля, было около тридцати человек, из которых восемь – жены и дети пограничников.
Примерно на седьмые сутки нашего пути с момента гибели состава, мы неожиданно позади себя услышали гул моторов. Мы находились рядом с полем, засеянным то ли рожью, то ли пшеницей, и гул отчетливо и быстро приближался к нам. Все испугались, кто-то из женщин прошептал: «Это, наверное, танки идут».
Действительно, четыре немецких танка и небольшая машина шли прямо на нас. Прятаться было некуда. Танк, который шел впереди колонны подрулил к нам и остановился. Открылся люк и оттуда показался человек – он долго нас осматривал, переговаривался со вторым немцем в танке, потом еще раз на нас посмотрел. В это время подъехали и остальные три танка. Немец еще раз посмотрел на нас и подал знак колонне двигаться дальше. Он опустился внутрь, люк закрылся и они двинулись своим путем, нас не тронули. Правда пытались уничтожить солдат, которые были с нами – долго гоняли их по полю, но ничего толкового из этого у них не вышло, да и видимо времени у немцев уже не оставалось, так что они двинулись дальше.
После этого происшествия, солдаты сказали, что днем больше ходить не нужно, придется двигаться ночью, а днем прятаться, так как за танками обязательно появится пехота, а они никого не щадят. Так мы и стали идти по ночам, шли очень медленно, шли трудно, так как в темноте ничего не было видно. Утром искали место, где спрятаться, благо, что в округе было много озер и густой камыш. Костры уже не разводили совсем – боялись, что могут засечь. Если по пути была деревня, то солдаты тихонько старались узнать есть ли там немцы. Если все было чисто, то мы заходили и, иногда нам даже удавалось поспать на сеновалах местных жителей. Практически всегда нас кормили: давали картошку, мясо, молоко, вареники, пироги – делились всем, чем могли. Украинцы всегда были очень участливы и хорошо к нам относились.
В конце июля мы, наконец-то добрались до Днепра. Вышли на старый паром. Там готовились к переправе несколько военных машин и наши солдаты. Нас прихватили вместе с ними. Переехав на левый берег Днепра, мы увидели, как наши солдаты рыли окопы и подвозили орудие. Накануне, в том районе немцы выбросили большой десант и завязался бой, но их всех перебили: так и лежали они на земле, никто не убирал.
После парома, нас немного довезли, и мы вновь двинулись пешком. Шли уже днем, не боялись и даже немного приободрились. По пути мы уже везде встречали наших, которые готовились к встрече врага: рылись окопы, вкапывались орудия. Однажды к нам подошел офицер, поинтересовался откуда мы движемся. Наши женщины объяснили, что они жены пограничников, и мы идем из Перемышля в Харьков. Офицер очень удивился тому, какой длинный путь мы проделали, сказал, что его медсанбат должен везти тяжелораненых в Харьков, всех сразу, говорит, мы взять не сможем, а трех-четырех человек в машину посадить получится. Сказал, что здесь машины часто идут, поэтому не стоит волноваться – уедут все.
Солдаты нас накормили, а с собой дали консервы мясные и рыбные, хлеба несколько булок.
После того как уехали первые четверо человек из нашей группы, за нами тоже подошла машина, в кузове лежал один раненый солдат с перевязанной головой и руками, рядом сидели еще двое, ну нас к ним и пристроили, и мы поехали в Харьков.
До Харькова добрались не сразу, останавливались на ночлег. Но уже на следующий день, 8 августа 1941 года мы наконец-то въехали в город.
Мы отправились к маминой старшей сестре, Ксении Степановне Лазько, которая проживала в Харькове на улице Исаевская, 37.
Тетя Сима, увидев нас, закричала: «О, Господи! Вы живые!!!». Обрадовалась безмерно. Сразу побежала греть воду, наполнила большую цинковую ванну, натерла нас с ног до головы с мылом. Мы-то уже все вшивые были. Тетя Сима сказала, что мальчишек нужно срочно постричь.
У нее была ручная машинка, и она обрила нас на лысо.
Тетя Сима рассказала, что раньше их бомбили каждую ночь, а сейчас периодически и днем бомбят. Вдруг, раздались залпы зениток: Бум! Бум!
Я выскочил во двор прямо в полотенце, смотрю на небе следы от разрывов, похожие на белых барашков и слышу в небе гул немецкого самолета. Зенитки лупят – все небо покрылось «барашками». А самолету хоть бы что – летит, но он не бомбил, прошел мимо, сбить его так и не смогли, даже несмотря на то, что в небо подняли аэростаты.
Когда все затихло, тетя Сима погрела нам борщ и расстелила нам постель в свободной комнате. Сама она не спала всю ночь: поставила тесто, отварила мясо, накрутила его на машинке и испекла пирогов. Утром квас предложила. У тети Симы он был невероятно вкусным, так как она добавляла в него кишмиш.
Однажды ночью я встал с постели и вышел во двор: голова гудела, какой-то туман застилал глаза, я даже не совсем осознавал сплю я или нет. Тетя Сима услышала меня и бросилась следом: «Вена, ты чего?». А я никак не пойму ничего, спрашиваю: «Тетя Сима – это Вы?» Она испугалась:
– Вена что с тобой?
– Я не знаю, что со мной, мне снится что-то страшное, я не могу спать.
– Пойдем я тебе головку почешу, спинку поглажу. Пойдем дорогой, давай успокойся.
Она позвала маму и сказала, что со мной происходит что-то плохое. Мама заволновалась:
– Венуся, что с тобой? Что у тебя болит?
– Ничего не болит…
– А почему ты не спишь тогда?
– Не могу спать, кошмары замучили. Я видел, что нас бомбят, видел убитую лошадь, кишки у нее наружу.
– А где ты видел лошадь?
– По дороге видел, по которой из Перемышля уезжали.
И вдруг у меня начались судороги, все тело затрясло. Так продолжалось несколько дней: я перестал спать, ходил, выбегал на улицу, мама боялась, что я могу залезть на крышу в таком состоянии и упасть, ведь наутро я ничего не помнил.
В итоге, меня увезли на машине в центр города к доктору, который, осмотрев меня, сказал, что нужно срочно ложиться в больницу. Я точно не знаю, какой мне поставили диагноз, но из разговоров, я так понимаю, что на фоне нервного истощения у меня начались воспалительные процессы в голове. В больнице мне ставили очень много уколов, сначала мама приезжала ко мне каждый день, а потом начала приезжать только тетя Сима. Оказалось, что некоторые раненые пограничники из нашего, Перемышленского 92 погранотряда проходили лечение в госпитале, в котором я находился и кто-то сообщил маме, что отец жив и сейчас находится в районе г. Нежин. Там отряд был реорганизован в полк и приступил к несению службы заграждения на рубеже Нежин-Монастырище. Как только мама узнала эти новости она и еще одна жена пограничника отправились в Нежин. Я не знаю, как они добирались, но с отцом ей там встретиться удалось. Результатом этой встречи стало рождение, 5 апреля 1942 года, моего младшего брата Володи, который появился на свет семимесячным. Знаю, что когда мать находилась с отцом в Нежине, немцы неожиданно высадили в том районе крупный десант, и маме с подругой с трудом удалось убежать обратно в Харьков. Вот такие, отчаянные жены пограничников.
Прошло около двух недель моего пребывания в больнице и как- то, в один из дней, к моему врачу пришли военные, сказали, что нужно начинать готовиться к эвакуации, так как немцы подходят к городу.
В скором времени меня выписали домой. Мама каждый день куда-то уезжала в город и однажды, вернувшись, сказала нам, что дядя Саша, муж тети Симы, который работал на железной дороге небольшим начальником, сказал, что пассажирские поезда уже все ушли из Харькова, остались только товарные вагоны и прямо сейчас формируют несколько товарных поездов для беженцев и тех, кто пожелает из Харькова уехать – нужно собираться в дорогу, поедем за Урал.
Собрались мы достаточно быстро. Тетя Сима снабдила одеждой, ее сын Валентин был старше нас, из его вещей тетя Сима с мамой перешили нам с братом наряды, которые завязали в узел вместе с подушкой и теплым одеялом. В дорогу тетушка напекла для нас пирогов, приготовила кислого молока, сложила яблоки и груши. Также она сообщила их с мамой отцу, моему деду Степану Федоровичу о нашем отъезде. Он проживал в окрестностях Харькова, в деревне Большая Даниловка, и немедленно приехал, чтобы нас проводить. Дедушка был очень высокий, сильный, подхватил нас с братишкой обоих на руки, расцеловал:
– Какие они у тебя худые, Надя.
– А с чего им быть полными, папа? Венуся всю дорогу сам прошагал, Валю я на руках тащила.
Дедушке уже было 60 лет. При царе он служил в Семеновском полку в Санкт-Петербурге, жил в казармах на Васильевском острове. Проходил срочную службу. В Первую мировую войну был награжден Георгиевским крестом. Когда немцы оккупировали Харьков, дедушка ушел в ополчение, но немцы разбили их и взяли в плен – его повесили на центральной площади и где его похоронили, так и осталось не известным.
***
На вокзале оказалось громадное количество народа и, когда объявили посадку в товарняк, все кинулись занимать места в вагонах. Там не было никаких сидений, просто голый пол, да выдвижная дверь. Вот, в таких условиях мы и поехали, спали на полу. Дорога оказалась невероятно долгой, мы проехали весь сентябрь, на разъездах могли стоять по несколько суток и даже недель, так как пропускали, движущиеся на Запад по одноколейной дороге эшелоны.
Добрались до Урала мы только в октябре. Конечным пунктом стала Лысьва. Город стоял укрытый белоснежным снегом, в ухоженных палисадниках полыхали красным огнем гроздья рябины.
Нас высадили из вагонов и группами водили по городу – расселяли в дома местных жителей. В одном из домов нам выделили угол, записали адрес и мамину фамилию. Хозяин дома был уже довольно пожилой, с ним проживала его жена, зять с дочкой и с ребенком. Посередине горницы стояла большая русская печь, которая занимала почти полкомнаты, сам дом был деревянный.
Мне постелили на сундуке, братику нашли детскую кровать, а мама ютилась на полу, рядом с нами. Хозяева к нам относились с неприязнью. Нам ничего не давали из еды, хозяин дома запретил нам что-то брать без его ведома. Хозяин говорил: «Вот есть будешь только то, что я тебе дам, а так даже думать не смей!» У самих при этом было все – они хорошо питались, но нас никогда к столу не приглашали. Мы ели брюкву, морковь, мама иногда приносила в солдатском котелке суп с полевых кухонь. Суп был на воде из брюквы, гороха или пшена. До сих пор помню этот противный сладкий привкус. Иногда мама приносила перловую и пшенную каши. Один раз принесла кильку. Хлеб давали три куска на семью. Питались очень плохо.
В начале декабря я пошел в школу. Нужно сказать – я был абсолютно не готов к первому классу5: не знал ни букв, ни цифр, про письмо и говорить не приходилось.
Учительница определила мне место, рассказала правила поведения: если хочешь спросить – поднимай руку, разговаривать во время урока – нельзя, на перемене – не бегать и не сорить. В школе по партам ползали вши, а я был очень брезгливый, и эта картина каждый раз вызывала у меня тошнотворное чувство. Каждый вечер мы садились к керосиновой лампе, мама снимала с меня сорочку и проглаживала швы раскаленным утюгом. Однако все это казалось мелочью, так как на большой перемене в школе обещали давать булочку. Булочка была для меня чрезвычайно важна, нет, сам я ее не ел – я относил домой голодному братишке.
Учеба давалась мне тяжело, к тому же постоянно мучали головные боли и головокружения, я так и не поправился до конца. По дороге в Лысьву мама меня постоянно привязывала к себе за ногу, чтобы я не выпал из вагона, потому что иногда двери приоткрывали на ходу, когда мужчины курили и справляли нужду.
Однажды я шел домой со школы, день был довольно морозным, на моем пути оказался большой сугроб, я стал его обходить и провалился в яму. Оглядевшись – вижу, что в яме снега немного, видимо выкопали ее недавно. Оценив обстановку я понял, что не выпрыгнуть из ямы, не зацепиться за что-то – не получится. Я стал кричать, но никто не отозвался. Так и просидел я в этой яме до вечера, стало страшно. Вдруг, слышу, скрипит снег – кто-то идет рядом. Я отчаянно заголосил: «Помогите! Помогите мне!». К краю ямы подошла женщина:
– А ты что здесь делаешь?
– Я вылезти не могу.
Она встала на четвереньки и протянула мне руку, я схватился, и она вытащила меня. Я поблагодарил ее и со всех ног кинулся домой.
Подходя к дому, я услышал, как мама меня зовет, она с ног сбилась в поисках меня. Я рассказал ей, что случилось, она взяла меня за руку и повела в дом, осмотреть. Мама очень испугалась, что я мог замерзнуть в этой яме.