Время уходит. Жизнь продолжается. Повесть

Воспитателей много: семья, школа, общество,… Кто главный?

По достижении определённого возраста ребёнка, как правило, отправляют в школу. Такой порядок заведен давным-давно и он вроде бы всех устраивает. Одни родители облегчённо вздыхают: «слава Богу, теперь ребёнок будет под присмотром в школе, его будут там учить», а потому с облегчением уже ощущают себя свободными от части обязанностей по воспитанию. Другие же родители, зная положение в школе и характер своего дитяти, будут непременно волноваться за его безболезненное вхождение в школьный коллектив и получение необходимых знаний. В школе начинается двухстороннее воспитание и обучение: со стороны педагогов и со стороны одноклассников. Чему там эти две силы научат? Кто окажет большее влияние на ребёнка? Конечно, всем бы хотелось, чтобы ведущей образовательной и воспитательной силой была школа в лице её педагогов и руководителей. В большинстве случаев так оно и есть.

Но нельзя забывать и того, что школа это продукт общества, порождённый его потребностью в образовании (обучении) населения страны, требующей иметь учреждения, выполняющие определённые специфические функции, присущие только школе и выделяющие её из всех организаций, обслуживающих общество. Но школа всё-таки и часть современного общества, и отделять её от повседневной круговерти забот и волнений в нём, по-видимому, не стоит. А потому и функции по воспитанию молодого поколения должны быть разделены между школой и обществом. Утверждать, что главенствующая роль в воспитании молодого поколения принадлежит школе, даже в той нашей советской, которая официально исполняла функции воспитателя, а не так, как сегодняшняя российская школа, оказывающая лишь образовательные услуги, так же не стоит.

Конечно, школу можно укомплектовать самой современной учебно-материальной базой, но это будут всего- навсего неодушевлённые «железки», сложность и функциональность которых могут вызывать даже уважение к их создателям и, может быть, составить представление об уровне развития промышленности в стране, производящей такие устройства и приборы. Но подготовка всесторонне развитого гражданина страны требует и загрузку его сознания многим тем, что необходимо для полноценной жизни в человеческом обществе, том самом обществе, которое не только построило эту школу, но и задало программу обучения и, хорошо бы было, если бы ещё и программу воспитания. (Здесь речь идёт о государственных, но не частных школах). Конечно, «ничто не вечно под луной». Железо обязательно будет ржаветь, несмотря на всякие защищающие его покрытия, а направленность воспитания, и вообще духовная составляющая в жизни каждого человека может наполниться многими весьма необычными и даже дурно пахнущими «ароматами», от которых как-то нужно отгораживаться (защищаться). А иначе амбре, приобретаемое в школе, будет неизбежно заражать и общество.

Правда жизни тогда была такова, что даже такие пытливые и любознательные ребята как Матвей и какая-то часть его одноклассников, совершенно не задумывались о том, кто главный в их образовании, воспитании и вообще взрослении как граждан страны. Дома перед собой они видели согбенных от постоянных и тяжёлых крестьянских работ своих родителей, часто одну лишь мать, потому что отцов у многих забрала война, которые за всю свою крестьянскую жизнь закончили два- три класса ликбеза, и после той учёбы книжки даже в руках не держали. Что они в образовательном плане могли дать ребятишкам? Очень мало. Поэтому ответ у всех ребят был совершенно безальтернативный. Конечно же, школа. Потому и пришли сюда. Куда же ещё. Ведь ещё с пелёнок каждому внушали, что именно в школе его сделают грамотным. Другого образования получить было негде. А отношение у учеников к сельской общине (в смысле её влияния на образование и вообще на воспитание молодёжи) было таковым, как будто такого общества и вообще не существует, хотя оно, конечно же, подспудно чувствовалось. Скорее всего, оно просто ассоциировалось с семьёй, с колхозом, с сельсоветом.

Поэтому школа на селе занимала особое положение. Хотя как дома, так и в школе большинство учеников ходило в лаптях и фуфайках (телогрейках). Как дома, так и в школе для освещения использовались керосиновые лампы. Как дома, так и в школе источником тепла была кирпичная печь. И то, когда были дрова. Как в селе, так и в школе никаких клубов не было и, естественно, никакой просветительской работы с этой стороны не было. Даже чтобы посмотреть кинофильм (после войны не чаще двух-трёх раз за летний сезон стали привозить из райцентра кинопередвижки), укрепляли экран на стене недавно построенного колхозного склада, или вообще на двух слегах посреди луга. Хотя и дома пища была довольно скудной (как правило, только картошка, а до 1950 г. вообще без настоящего хлеба), но о питании в школе речи вообще не шло. Откуда было всё взять. О пригодных для передвижения в любое время года дорогах по огромному селу и до райцентра даже и не мечтали. А если ещё вспомнить, что в деревенских избах о телевизорах вообще не слышали (их то и в городах ещё не было), о радио хотя и знали, но его не только не слышали, но и не видели. Театры и дома культуры вообще были за гранью понимания их нужности для сельского жителя. Это были городские блага, а до города были десятки километров по бездорожью. Так чем могло воспитать такое примитивное сельское общество?

Но отрицать воспитательную роль даже такого тёмного (в прямом и переносном смысле) села, в котором и прошли детские и юношеские годы Матвея, будет совершенно ошибочно. Ибо лапти и фуфайки, прочно вошедшие в послевоенный быт огромных масс людей, переживших фашистскую оккупацию 1941—43 г.г.,, воспринимались населением всё-таки как временные, порождённые огромными лишениями в ходе прошедшей разрушительной войны. Ведь до войны о лаптях стали уже забывать, а фуфайки (телогрейки) есть чисто военное порождение, к стати, очень удобное. Но всему свой срок службы! Так и этим, хотя и примитивным, но всё-таки достаточно функциональным элементам обуви и одежды предстояло уйти в небытие по мере ликвидации последствий войны. Но несмотря ни на что, на послевоенную разруху и повальную нищету населения всегда оставалось в сельском обществе (быту) главное: вековой уклад жизни сельского населения.

Казалось бы, какое значение может иметь уклад жизни в сельской общине дотла сожжённого села? Имеет! Да ещё какое! Во-первых, незыблемость семьи и семейных отношений, как гарантов безусловной заботы о воспитании детей и безусловной же заботы детей о постаревших родителях. Это краеугольный камень нормального человеческого бытия даже и в этом утонувшем в грязи огромном лапотном селе. Во-вторых, хотя всеобщая нищета и обострила некоторые природные инстинкты в борьбе за выживание, но основой выживания выступало традиционное для российской государственности коллективистское начало, понимание того, что в условиях России можно выжить только при взаимной поддержке друг друга, при готовности каждого встать на защиту своей родины. Взаимопомощь и присущее русскому народу сострадание неизбежно воспитывали и поощряли заботу об увечных, о пожилых, о бедных, но не о лентяях, которых в селе всегда не любили. Здесь же нельзя и приуменьшать роль религиозности населения этого большого села, хотя сельская церковь в 1943 г. немцами была превращена в огромную груду битого кирпича.

Особое положение школы на селе подчёркивалось не только полным доверием к ней со стороны родителей, глубоко убеждённых в том, что уж школа ничего плохого их детям не сделает, но и всегда уважительным отношением к ней со стороны сельской власти, старавшейся помогать школе своими скудными ресурсами. Не оставалась школа в стороне и «во дни торжеств и бед народных». Когда в начале марта 1953 г. в газетах появились бюллетени о состоянии здоровья И. В. Сталина, ученики старших классов очень бурно обсуждали все события, так или иначе имеющие отношение к вождю. А в день смерти Сталина (05.03.1953 г.) Матвею поручили выступить на митинге сначала в школе, а затем и в недавно построенном сельском клубе.

Если на уроке в школе и то волнуешься, особенно когда недостаточно проработал задание, то как можно не волноваться на митинге. Все ведь жаждут услышать из уст оратора «святое слово». А что мог сказать ученик 9-го класса сельской школы? Только то, что товарищ Сталин самый величайший полководец, под руководством которого Красная Армия наголову разгромила немецких фашистов и японских милитаристов. Что под мудрым руководством вождя и учителя товарища Сталина советский народ успешно восстанавливает разрушенное войной народное хозяйство и приближает торжество социализма в нашей стране и во всём мире, что товарищ Сталин самый человечный человек, неустанно заботящийся о счастливом детстве ребятишек всего Советского Союза. После этих слов оратору оставалось только заявить о верности учеников школы заветам вождя и призвать участников митинга неуклонно следовать курсом, указанным великим вождём и быть постоянно готовыми защищать честь и независимость нашей великой Родины, Советского Союза.

Откуда было тогда знать Матвею и его одноклассникам о скором и позорном забвении действительно великого вождя и патриота великого государства, созданного, несомненно, и его неустанными трудами, упорством и настойчивостью. Откуда тогда было знать большинству населения страны о том, что и «там, наверху» шла непрерывная борьба за власть даже среди ближайших соратников вождя, причём не всегда честная и не всегда в интересах государства. Откуда тогда было знать поколению Матвея, что какой-то Никита Хрущёв, входивший, как вскоре выяснилось, в ближайшее окружение И. В. Сталина, так подло предаст его, густо обгадив и обвинив в преступлениях, в которых сам был и инициатором и исполнителем. Кто только что славословил Сталина на каждом шагу как «величайшего вождя, учителя и мудрого руководителя», инициируя и насаждая тем самым в стране тот самый пресловутый культ личности. («Короля делает свита»). Чего не сделает человек ради спасения своей подлой душонки, когда до него начинает «доходить» осознание того, что в этой жизни за всё совершённое надо платить, а счёт будет неизбежно рано или поздно предъявлен.

Об источниках информации

Много ли знали о внутренней жизни страны и, тем более, о том, что делается «там, наверху», ученики старших классов сельской школы, да и многие люди старших поколений? Откуда они могли получить информацию? Из двух источников, первым из которых является официальная печать, так как даже радио тогда в селе не было. В первую очередь это центральные газеты, а затем уже областные, районные, ведомственные (отраслевые). А что могли публиковать газеты «Правда» и «Известия Советов…» тех лет? Правильно! Только то, что разрешено кем-то «там, наверху». Тематика и качество материалов, публикуемых в «нижестоящих» газетах позволяли составить лишь только одно, непротиворечивое впечатление о происходящих в пределах области или района событиях. Конечно, многие активные читатели могли извлекать уже информацию и между строк, поэтому и пользовались уважением среди сельчан. Но вот беда: тех, кто мог иметь газету, было мало. Ведь газеты стоили денег. А где их взять, тем более на газеты. Нонсенс! Никто не поймёт, потому что самое необходимое купить было не за что. А газета? Да кому она нужна. Если что-то где-то и произойдёт, то всё равно кто-то расскажет. Не сегодня, так завтра. А если и не расскажут, то от этого ничего не изменится. Так и жили.

Другим источником информации были «слухи», которые не всегда были ложными, и которые «кормили» многих людей, как взрослых, так и молодёжь. Но слухи официальными властями, конечно же, не приветствовались, а часто (до некоторых пор) жёстко пресекались. Конечно, молодёжь с интересом смотрела на вернувшихся из мест заключения, но бывшие арестанты (в селе их было очень мало) как-то неохотно, очень неохотно, рассказывали о себе.

Матвей что-то не припомнит, чтобы слухи о каком-то значимом событии доходили до населения быстрее, чем о нём узнавали из газет. То, что Берия, «агент всех империалистических разведок», намеревался учинить расправу над соратниками товарища Сталина, узнали из газет. Точно так же как и об антипартийной группе членов Политбюро (кто бы мог подумать!?), и примкнувших к ним, которые покусились на самое святое: изменить внутреннюю политику Советского государства. Разве можно было из тех же газет узнать доверчивому сельскому люду, что и арест (на самом деле убийство в момент ареста) Наркома Внутренних Дел Л. П. Берия и якобы помещение его для допросов под стражу (аж до декабря 1953 г.),устранение с политической арены соратников Сталина, оставшихся верными ему и после кончины вождя, предприняты Хрущёвым в корыстных интересах: упрочение своей личной власти и даже, может быть, сохранение своей жизни, но никак не в интересах так им «горячо любимого Советского государства».

Вот в таких условиях материальной и информационной нищеты сельского бытия, лжи и обмана «там, наверху», о чём навряд ли простые люди даже догадывались, потому что при живом Сталине все были приучены к тому, что народ о всех событиях в стране информируется полно и честно, без обмана, и росло поколение Матвея. По прошествии многих и многих лет уже теперь Матвей Трофимович пришёл к убеждению, что обман верхами низов существовал во все века и у всех народов, и без него в практической деятельности вроде бы даже и не обойтись. Но уровень и «объём» обмана резко возрастают при смене, тем более, в неординарных условиях, сильной личности во главе государства на более слабую, затрудняющуюся в принятии решений, особенно по сложным вопросам. Такие личности склонны принимать скоропалительные и потому не всегда всесторонне продуманные решения, импровизировать, приспосабливаться, лавировать, выдавать желаемое за действительное.

Именно такие руководители, начиная с Хрущёва, и оказывались во главе Советского государства. Обман, ложь, недомыслие и самоуправство становились обыденностью. За сказанным публично словом часто не следовало никакого дела. На трибунах все ораторы были «истинными ленинцами», глубоко уверенными в «правоте нашего курса». Твёрдо стоящими на страже социалистической законности и сохранности социалистической собственности, не терпящими злоупотреблений спиртными напитками и т. п. Но пока на трибуне гремели громы и сверкали молнии, где-нибудь на хозяйственном дворе в это же время, тихо и без суеты, в багажник машины оратора-руководителя загружали ту самую социалистическую собственность, естественно уворованную. Речь, конечно, идёт об «верных ленинцах» областного и районного масштабов и работниках центральных органов. Членам ЦК, тем более, членам Политбюро и им равным, без всякого шума всё доставлялось из спецраспределителей. Так что ленинцы ленинцами, а мораль и нравственность были далеко от них, часто очень далеко.

Может это и хорошо, что серая крестьянская масса, включая сюда и их детей-учеников, не знала, что на самом деле делалось «там, наверху». «Меньше знаешь, крепче спишь!» Хотя тяжёлый труд на земле и на фермах так пригибал работающих, что никакой информации о государственных делах и не хотелось даже слушать. Скорее бы голову на подушку, потому что их утром ожидали те же самые заботы, тот же самый тяжёлый крестьянский труд.

Большее впечатление производили, конечно, дела более понятные. Например, сообщение о предстоящей амнистии после смерти Сталина. Потому что среди сельчан были те, которые надеялись вскоре увидеть свих родных и близких, осуждённых за какие-то противозаконные действия. Правда, Матвей хорошо помнит, что в их селе сам факт амнистии прошёл совсем незаметно, так как вернувшихся из мест заключения было очень мало, в отличие от областного центра, в котором резко возросло число серьёзных криминальных преступлений, совершаемых бывшими зеками. То, что в 1953 г. резко ухудшилась общественная безопасность в областном центре, ощущалось во всех местах с массовым скоплением людей: в магазинах, на рынках, и даже на улицах.

Матвей это отмечал по своим собственным ощущениям, когда вместе со своими сельчанами торговал картошкой на рынках, и после распродажи, когда шли в магазин купить хлеба или тех же макарон, постоянно дрожа за сохранность своих с огромным трудом заработанных мизерных «капиталов». Тревожности добавляли и рассказы проживающих в городе родственников и знакомых, бывших односельчан. По доходившим слухам, власти были вынуждены ужесточить реагирование на все правонарушения, вплоть до публичного расстрела мародёров, грабителей и обвинённых в убийствах. Правда, публичных расстрелов ни Матвей, ни его родственники и знакомые лично не видели. Скорее всего, это были сплетни. Но, тем не менее, уже в 1954 г. обстановка в городе стала намного спокойней.

Всё сказанное выше есть лишь небольшая толика тех воспитательных воздействий, которое оказывает общество на всех его обитателей, и пожилых, и молодых, в том числе и на учащихся всех учебных заведений. Любое внешнее воздействие на человека оставляет в его сознании информационный след, глубина которого зависит не только от силы воздействия, но и от того, насколько «запоминающий орган» открыт для приёма на хранение предлагаемой информации, насколько он восприимчив к ней. Регулятором доступа в сознание той или иной информации, своеобразным вентилем что ли, часто выступают элементарные сомнения в пригодности её (информации) в последующей жизни, а потому и в необходимости иметь в памяти всё, что слышится, видится, осязается и т. д. Конечно, что-то и не пригодится.

Но никому не дано заранее знать «как слово наше отзовётся», ибо в жизни бывают и такие ситуации, когда именно это казавшееся ненужным «слово» будет решающим при принятии важного решения. Говорят ещё и по-другому: «если бы знал, где упасть, то и соломки бы подстелил». Поэтому бесспорно, что полученные знания никогда не бывают лишними и если даже они не пригодились в конкретной профессии, но они, несомненно, обогатили и расширили кругозор человека, облегчая поиск и принятие решений совершенно в других областях знания и производства. Конечно, в разной степени полезности.

Но, несомненно, и то, что основной объём знаний человек получает не из случайных источников, а всё-таки в результате целенаправленной и систематической работы по добыванию знаний. И в этом просвещении первоочередная роль принадлежит, конечно же, средней школе, а в последующем и учебным заведениям «высшего порядка»: колледж, университет, академия и пр. Но особенно велика всё-таки роль именно средней школы, закладывающей в ученике начальные навыки работы с учебным материалом (книга и пр.) и определённую систему труда по добыванию знаний.

Именно школа «открывает глаза» ученику на огромность информационного пространства, в котором живёт человек, и тот минимум из этого объёма, который и должен освоить каждый ученик, хотя бы для того, чтобы выбрать более уверенно для себя будущую профессию. Конкретизация же профессиональной подготовки будет осуществляться в высшем учебном заведении, которое по бытующему повсеместно мудрому наблюдению не учит, но лишь помогает учиться. Не стремится сам студент к приобретению знаний, никакая академия его не выучит. Хотя диплом можно и купить. Но не знания! Это аксиома.

Глава третья. Время, школа и …надежды

Школа вселяет надежды, а усердие всё превозмогает

Всё, что совершается на земле, происходит в пространстве и времени, как в основных формах существования материи. Так утверждает наука. Но так как простому человеку « по-научному не понять», то он упрощает всё до примитивизма: заинтересовавшее событие произошло тогда-то и там-то, обозначающие дату, время и место (адрес). И сразу всё становится на свои места. Даже без знания материалистической теории.

Так мыслить человек привык с детства, эту терминологию он усвоил от родителей, взрослел уже со сформированным внутренним убеждением в том, что всё, что происходит на земле, в том числе вокруг чего «крутятся» и его мысли, так или иначе, но, безусловно, связаны со временем и пространством. Как правило, ограниченным в детстве родным домом, улицей, селом, городом, а во взрослом —уже и земными просторами. Хотя, конечно, никому не возбраняется в своих мыслях углубиться в галактическое пространство и, находясь мысленно там, пытаться в свете мерцающих отдельных звёзд и целых созвездий или даже галактик, увидеть там что-то «такое-этакое», которое с земли уж никак не просматривается.

А что там можно узреть? Конец этого пространства, ограниченного каким-нибудь забором затейливой формы? Но человек ещё на земле убедился, что за забором вокруг твоего дачного участка начинается участок соседа, а там дальше опять забор, а за ним опять забор и далее то же самое. Сколько бы не было поставлено заборов, за последним из них всё равно будет какое-то пространство. Поняв эту реальность, даже слишком настойчивый в стремлении измерить космические просторы человек, лишь глубоко вздохнёт от необъятности и бесконечности вселенной и бесполезности искать там то самое «такое-этакое».

Даже не столько расстроившись от невозможности оказаться среди звёзд, а сколько от понимания земной реальности, человек смиренно вернётся на свою дачу, и только увидев здесь вокруг себя заборы, ощутит, что вся его жизнь ассоциируется, почему- то, с преодолёнными на его жизненном пути заборами и заборчиками. И это ощущение неожиданно заставит задуматься и о том, что рано или поздно, но обязательно, встретится и такой «забор», который никому из родившихся на земле преодолеть не суждено.

Эта «заборная» тема как-то уж даже царапнула, мягко напомнив о реалиях жизни, которые таковы, что преодолевая то или иное препятствие (проживая очередной этап своей жизни) каждый человек испытывает и «спортивный азарт», – как же, перескочил, и получает определённое удовлетворение от успешности преодоления очередного препятствия, а иногда и чувство досады.

К сожалению, иногда не удаётся избежать ссадин и ушибов, пока вроде как бы безобидных, но как потом оказывается – провокаторов серьёзных заболеваний. Не бывает в жизни одного без другого. А итоговый результат в пропорциях, в соотношении потерь и приобретений. Именно соотношение того и другого и окрашивает человеческую жизнь в мрачные или яркие тона. И если в пожилом возрасте всё чаще и чаще гложет душу грусть-тоска, то надо ведь и благодарить судьбу за то, что достичь пожилого возраста позволили как раз те светлые периоды, которые и определили характер и успешность всей жизни.

Это сейчас легко рассуждать о перипетиях земного бытия, о научном и «крестьянском» понимании жизни. Тогда понимание жизни совсем ещё юным сельским парнишкой Матвеем, оставшимся в свои 6 лет без отца, а затем и без крова над головой, да ещё и при очень скудном питании, формировалось и даже насаждалось (другого не было) окружающей объективной реальностью. А эта реальность была, конечно, запоминающейся. Да и как Матвей может забыть то, что в школу он и весной, как только стает снег, и осенью до сильных морозов и выпадения снега ходит босиком, потому что даже лаптей часто не было. Разве забудется то, что и школа была всего лишь только что даже не построенная, а «слепленная» из подручных материалов крестьянская лачуга, в которую затащили 4—5 грубо сколоченных из неструганых досок столов и такого же качества лавок. А на этих столах вместо тетрадей для письма лежали лишь отдельные листки бумаги, а то и куски газет, на которых писали, а потом до дыр стирали написанное, чтобы опять повторить крючки-палочки, а потом и буковки.

Никогда не уйдёт из памяти то, как на большой перемене многие ребятишки опрометью бежали домой, чтобы проглотить хотя бы картофелину с солью. Больше ничего дома не было. Голодные были, кушать хотелось постоянно. Но на урок старались не опаздывать. Сейчас это может вызвать у кого-то сомнения, но ребята были очень дисциплинированными, хотя на перерывах иногда и те неказистые столы под ребячьим натиском меняли с грохотом своё место, вызывая бурное негодование со стороны хозяев этой «школы», боящихся разрушения их единственного жилья. Ещё Матвей хорошо помнит первую свою школьную зиму 1944 г., когда в крохотном помещении за несколькими уродливыми столами одновременно постигали грамоту ученики сразу 4-х классов. Может быть то, что за один год Матвей «прошёл» сразу четыре класса, и заложило в нём стремление и интерес к познанию, что сказалось и на предстоящей учёбе уже в более оборудованных помещениях. Он всегда страстно хотел учиться, несмотря ни на какие условия.

С окончанием войны начались восстановительные и строительные работы по созданию более сносных условий для занятий. Село то ведь разрасталось, население увеличивалось, и ребятишек надо было всех «пристроить» в школу. Уже к сентябрю 1947г. советской властью было восстановлено здание бывшей барской усадьбы, что позволило организовать в две смены учебный процесс для всех ребятишек. Хотя учебных помещений в школе было мало, но места пока хватало всем. Положение облегчалось тем, что школа росла вместе с классами. Начав свою историю с 1944 г. к сентябрю 1948 г. школа «доросла» лишь до 5-го класса. Старшие классы подрастали здесь же в школе, и с постройкой в 1951 г. новой школы 10-тилетки появились уже два 8-х класса. Число учеников в новой школе возросло за счёт зачисления в неё ребят из ближайших (до 5—7 км. от школы) деревень и посёлков. Ребятам из этих «ближайших» деревень было несравненно труднее, чем местным, так как им приходилось в любую погоду дважды в день преодолевать пешком по бездорожью эти не такие уж и малые расстояния. И не все могли выдержать такую нагрузку. Поэтому много ребят из тех деревень так и не получили даже среднего образования.

Матвею в смысле географии, конечно, повезло. Все послевоенные импровизированные школы, а затем и двухэтажное здание новой школы десятилетки, находились, как сейчас принято говорить, в шаговой доступности. Малый расход времени на перемещение давал возможность уделить больше внимания на выполнение домашних заданий и, что очень важно, читать дополнительную литературу. Конечно, если мать не нагружала хозяйственными работами. Без этого ведь не обойтись. Кушать хочется каждый день, а чтобы кушать, надо и что-то сделать для добычи пропитания. У нас не тропики и банану неоткуда взяться. А картошка как основной продукт питания растёт в земле, которая без огромных трудов на ней ничего и не даст. Тяжёл крестьянский труд, но именно он и кормит простого труженика, у которого нет других возможностей добыть себе хлеб насущный.

Теперь, вспоминая те годы, Матвей, и сам убедился в том, что время как вуалью укрывает всё прошедшее, свершившееся. Всё то, что было в те годы неразрывно связано с каждым учеником, было его не только смыслом жизни, но даже и самой жизнью, ибо ничего другого более светлого и радостного, чем школа, у сельских ребятишек просто не было. А с годами вуаль становится всё менее и менее прозрачной. И теперь за этим покрывалом не удаётся рассмотреть даже размытые очертания лиц одноклассников, учителей. Более того, теперь уже еле-еле просматриваются лишь отдельные фрагменты даже тех больших и объёмных событий. Но даже и они становятся всё более тусклыми, ускользающими из поля зрения. А ведь ещё не так уж и давно те события многих волновали, ими жили, они вызывали у людей сильные эмоции, пробуждали хотя и самые обычные, но забытые из-за послевоенных тягот и лишений человеческие желания и устремления, порождали надежды и ожидания. Но если многое и укрывается этой вуалью, что, должно быть, естественно, но ведь что-то и остаётся в сознании и душе человека?

Конечно, учителей в сельской школе (за очень небольшим исключением) трудно было запомнить, так как они горемычные приезжали сюда всего на год-два либо по распределению после института, либо из-за отсутствия вакансий в городе. Мало было и в то время настоящих патриотов, стремящихся по зову своего сердца реализовать на практике высокие мысли, внушённые им в тех же педагогических ВУЗах о воспитании нового человека для построения передового коммунистического общества. Сермяжная правда жизни: лозунги, хотя и красивые, но они всё-таки всего—навсего лозунги, не более чем эфемерная перспектива, а деревенская грязь, отсутствие жилья и элементарных удобств – это объективная реальность, в которой нищета бытия, казалось бы, должна была напрочь подавить даже зачатки высокой духовности. Матвей, будучи от рождения наблюдательным, не мог не видеть, что даже в таких «антисанитарных» условиях абсолютное большинство учителей (педагогами почему-то их не называли) «выкладывалось по полной», дабы за время их работы в школе все ученики усвоили школьный курс обучения. Среди них были и самые настоящие профессионалы, о которых сохранились очень добрые воспоминания.

Матвей в те годы как-то даже не задумывался о причинах «высокой текучести учительских кадров». Впрочем, даже такого термина не знал. А сейчас уже с высоты прожитых лет совершенно не хочется осуждать стремление учителей жить в нормальных культурно-бытовых условиях. Они же ведь люди! Несомненно, был бы Советский Союз в то время более осмотрительным в расходовании огромных средств на поддержку социалистических режимов по всему миру, можно было бы и обеспечить учителей жильём, создать нормальную инфраструктуру при школах, обеспечить жильём ребятишек из дальних населённых пунктов. Жаль, конечно, что много средств уходило за пределы страны в ущерб её населению. Господствующая идеология того требовала. Время было такое.

Но всё течёт и всё меняется. Интернаты всё-таки были построены в конце 70-х, начале 80-х годов, но просуществовали они не долго. Обстановка в стране с приходом к власти Горбачёва, особенно разбойного режима Ельцина, стала быстро деградировать, сельское население из-за отсутствия работы (колхозы и совхозы были разрушены) резко сокращалось, школы (о ужас!) стали закрываться и разрушаться. Удручающее впечатление ныне производят жалкие остатки бывшего во времена детства и юности Матвея огромного села, в котором теперь и вообще нет ни школы, ни клуба, полноценного медицинского обслуживания и пр. Конечно, остановить назревшие преобразования в селе и сокращение в связи с этим численности населения навряд ли теперь разумно. Но не такими же разбойными методами как сейчас.

Однако вернёмся к означенной выше теме о приобретениях за время пребывания в школе. То, что память с возрастом у большинства людей угасает, есть факт достоверный и в большой степени медицинский. Но ведь если даже в пожилом возрасте человек действует вполне разумно, то не есть ли это свидетельство того, что его разумное начало содержит, по-видимому, достаточный объём знаний, умений и навыков, позволяющих ему и на склоне лет вести себя по-человечески. Такой статус человек получает не столько по факту своего рождения, сколько благодаря воспитанию в обществе, не последнюю роль в котором играет школа.