Пациент мафии

Магомет с сомнением посмотрел на нее, но все-таки выполнил просьбу. Потом он повернулся и пошел наверх по деревянной лестнице. В этом доме все было сделано на совесть – под его ногами не скрипнула ни одна ступенька.

Магомет поднялся наверх, закрыл люк и запер его на засов. Потом он прошел в большую светлую комнату, где водитель разговаривал по телефону. Девушка, расположившись на свету, у самого окна, занималась ответственным и кропотливым делом. Она уже сбросила куртку и, оставшись в черной, с коротким рукавом кофточке, рассматривала вены на левой руке. Лоб ее был нахмурен, глаза сосредоточены, как у хирурга. На маленьком столике перед ней лежал раскрытый стерилизатор и шприц с уже набранной дозой. Найдя подходящую вену, она ловко перехлестнула тонкую белую руку жгутом и, закусив язык, вонзила под кожу сверкающую иглу.

Магомет увидел метнувшийся внутрь шприца багровый кровяной бурунчик и отвернулся – он боялся шприцов и уколов. Девушка скользнула по нему затуманившимся взглядом и снисходительно улыбнулась.

Водитель закончил разговор и, положив трубку, обернулся. Некоторое время он задумчиво разглядывал компанию, а потом с насмешкой произнес:

– Что, мать Мария, опять лечишься? – Он осуждающе покачал головой и добавил: – Доиграешься ты! Не слышала разве, что врачи по телевизору говорят, – кто ширяется, живет максимум до тридцати пяти!

Девушка махнула расслабленной рукой и врастяжку сказала:

– Да ну тебя, Кулак! Надоел. Ты что, вечно собираешься жить? Лучше скажи, чего Костик сказал!

Кулак сделал непонимающее лицо.

– Не знаю никакого Костика! Кому Костик, а кому – шеф. Шеф сказал, что не приедет. Велел самим отдуваться. Обещал круто разобраться, если не выколотим из этой бабы, что она знает.

– А что она знает? – хмуро сказал Магомет. – Это мужика трясти надо.

– До мужика нам пока не добраться, – заметил Кулак. – Он в больнице. Там охрана, как на спецобъекте. А баба, кстати, всегда что-то знает. Это тебе не Восток, где баба на кухне. У нас баба – центр вселенной, да, мать?

Мария фыркнула и зажгла длинную ментоловую сигарету.

– Я этого кадра всего ощупала, – сообщила она. – Пока его в «Скорую» не погрузили. Ничего у него не было – ну, типа бумаг или дискеты... Или по пути выронил, или вообще у него ничего не было!

– Глупость сказала, мать! – оборвал ее Кулак. – Он на встречу с фээсбэшниками шел – с информацией! Шеф тебе все ясно объяснил – надо было слушать, а не пялиться на него влюбленными глазами!

– Ой, Кулак, не задевай меня! – с угрозой выпалила Мария. – Если бы ты не в машине сидел, а вместе с нами пошел, мы бы этого Казарина не упустили, а Магомету стрелять бы в него не пришлось, и сейчас бы мы здесь не торчали... Еще неизвестно, с кем из нас круче разберутся!

– Да я не знаю, как это вдвоем одного лоха не вырубить! – немного сбавляя тон, сказал Кулак. – А за рулем, если хочешь знать, всегда человек должен быть.

– За рулем и я могла посидеть, – ядовито сказала Мария. – Боишься за свою шкуру! До ста лет собираешься жить.

Кулак негодующе сверкнул на нее глазами, но в этот момент подал голос Магомет:

– Он здоровый оказался, как лось. Вдвоем мы его с тобой, Кулак, может, и взяли бы, а с Марией – нет...

– Заладили! – психанул Кулак. – Что было, то прошло. Теперь бабу трясти надо. Не может быть, чтобы она ничего не знала. Наверняка муж ей в больнице что-то передал, а может, место назвал. Будем сейчас работать. Шеф велел сначала припугнуть хорошенько, без насилия... Ты, Магомет, сейчас паяльную лампу бери – для убедительности, и в подвал! А ты, Мария, на телефоне сиди! Если что – стукнешь нам.

Мария прикурила от окурка очередную сигарету и посмотрела на него с превосходством.

Кулак с Магометом спустились в подвал. Магомет, ни слова не говоря, разжег паяльную лампу, огонек которой, вырвавшийся с угрожающим гулом, заставил Казарину вздрогнуть. Она сидела на краю потертого дивана, сложив руки на коленях, и, подняв бледное измученное лицо, со страхом смотрела на пылающую лампу. Кулак с удовлетворением посмотрел на синяки, темнеющие под глазами женщины, на ее дрожащие губы. С этой возни не будет, уверенно подумал он.

– Простите, вас как по имени-отчеству? – развязно спросил он, останавливаясь в метре от сидящей женщины.

Она перевела на него испуганный взгляд и тихо ответила:

– Галина Николаевна... Чего вы от меня хотите?

– Галина Николаевна! – с воодушевлением сказал Кулак. – Вы же разумный человек! Вы же не хотите неприятностей, верно? Ответьте нам на один вопрос – и мы тут же оставим вас в покое. Ваш муж должен был передать вчера кому-то некие сведения. Я не знаю, что это было – блокнот, дискета... Мы не нашли у него ничего. Наверное, вы нам подскажете, где искать?

– Значит, это сделали вы... – мертвым голосом произнесла Казарина.

– Что вы имеете в виду? – осведомился Кулак.

– Вы убили моего мужа! – с отчаяньем сказала женщина.

Кулак быстро переглянулся с Магометом и грубо схватил Казарину за плечо.

– Он что – умер?! – недоверчиво выкрикнул он. – В самом деле? А у кого компра? Отвечай!

– Оставьте меня в покое! – истерически выкрикнула Казарина. – Я не знаю ни о какой компре!

Кулак хлестнул ее по лицу. Она оборвала крик и закрыла лицо руками.

– Не ори! – добродушно посоветовал Кулак. – Послушай меня внимательно! Сейчас мы будем поджаривать твою руку – палец за пальцем, – пока ты не скажешь...

Казарина медленно опустила руки и посмотрела на своего мучителя жалким просительным взглядом.

– Но я правда ничего об этом не знаю... – прошептала она.

Кулак хмуро разглядывал ее. Похоже, эта стерва не врет, подумал он с неудовольствием. Теперь шеф заставит шмонать больницу – а как туда попасть?

– Тебе что, муж ничего не передавал? Ничего не рассказывал? – неприязненно спросил он.

Казарина отрицательно покачала головой.

– Он умер, не приходя в сознание, – сказала она.

Кулак задумался. Наверху раздался стук. Казарина с надеждой вскинула голову, но тут же сникла, заметив злорадную улыбку Кулака. Он поднялся наверх и, откинув крышку люка, увидел довольную физиономию Марии.

– Тебя к телефону... Шеф! – ехидно сказала она.

– Иду! – буркнул Кулак. – А ты пока обыщи тетку. Может, у нее что-нибудь в трусах спрятано.

Он подошел к телефону, взял трубку.

– Что там у тебя? – нетерпеливо спросил шеф.

– Пока ничего, – осторожно сказал Кулак. – Работаем.

– Во-во, работай! А то знаешь – кто не работает... Ты вот что имей в виду – ребята там, на квартире этой, ночью пошарились – ничего особенного не нашли, но у этого кадра обнаружилась аппаратура для микрофотосъемки. Так что это может быть совсем маленькая штучка... Я имею в виду – та, что мы ищем. Понял меня?

– Понял, шеф! – ответил Кулак. – Кстати, жена сказала, что объект умер в больнице. Не приходя в сознание.

– Это все, что она сказала? Тогда это очень плохие новости для тебя.

– Шеф! – торопливо воскликнул Кулак, умоляющим жестом прихватывая трубку обеими руками.

– Все! Узнаешь что-нибудь – звони.

В трубке послышались короткие гудки. Кулак злобно выругался, пнул ногой столик, на котором стоял телефон, и, раздувая ноздри, обернулся на шум за спиной. На пороге, ухмыляясь, стояла Мария.

– Общупала всю! – сообщила она. – От пяток до макушки. Бабенка, конечно, подержанная, но еще в соку – как раз в твоем духе. Зря ты мне поручил это дело, Кулак!

Он посмотрел на девушку с ненавистью, но в перебранку вступать не стал. Громко стуча каблуками, он спустился в подвал и враждебно посмотрел на женщину. По ее бледному лицу разливались багровые пятна. Она стыдливо запахивала на полной груди халат, пряча глаза.

– Галина Николаевна! – играя желваками, сказал Кулак. – Вы должны что-то вспомнить, пока я не сделаю вам по-настоящему больно! Ну! Может быть, он что-то сказал в бреду? Может быть, вам что-нибудь сказал врач? Ну, вспоминайте!

Она обреченно качала головой и не произносила ни слова. Кулак не сдержался и отвесил женщине пощечину. Голова ее дернулась, из носа пошла кровь. Она схватилась за лицо и с ужасом посмотрела на окровавленную ладонь.

– Ты не выйдешь отсюда, пока не вспомнишь, сука! – прорычал Кулак и шагнул к Магомету.

Казарина всхлипнула.

– Я не знаю, – с усилием выговорила она. – Врач сказал... у мужа в горле... была какая-то таблетка... Больше я ничего не могу вспомнить.

Она со страхом посмотрела на Кулака.

Он замер, а потом подскочил к женщине и в возбуждении схватил ее за плечи.

– Что? Какая таблетка? Ты ее видела?

Казарина не отводила от него затравленного взгляда.

– Такая маленькая, черная... – сказала она. – Будто пластмассовая...

– Так... – сказал Кулак и, повернувшись на каблуке, бросился к лестнице.

Он поднялся наверх и, не обращая внимания на развалившуюся в кресле Марию, метнулся к телефону. Лихорадочно набрал номер и, едва дождавшись сигнала, торопливо выложил то, что узнал.

– Так-так, – неопределенно ответил шеф. – Таблетка, говоришь... И где же она? У врача? Ты уже едешь к нему? Ах, ты не знаешь его адреса! Тогда поторопись. Я тебя жду. Дам тебе адресок.

– Шеф, а что делать с этой? – деловито спросил Кулак. – С бабой что?

– Я должен посоветоваться. Пусть пока посидит. Оставь Марию присматривать, а сам с Магометом – ко мне. И не задерживайтесь!

– Понял, шеф! – Кулак осторожно положил трубку на рычаг и обвел взглядом комнату.

Мария, полузакрыв глаза, слегка раскачивалась в кресле, кажется, ничего не видя и не слыша вокруг.

– Эй ты, просыпайся! – заорал Кулак. – Оставляю тебя здесь за начальника! Мы с Магометом уезжаем.

Мария приоткрыла веки и тускло посмотрела на него.

– Проваливайте все! – безразлично сказала она.

Она слушала, как скрипят двери, шумит автомобильный мотор, затворяются ворота – все это звучало сейчас для нее почти как музыка. А потом музыка стихла, и наступила блаженная тишина.

Честно говоря, слова следователя не произвели на меня в первый момент особого впечатления.

– И вы полагаете, – довольно легкомысленно заметил я, – что я причастен к исчезновению гражданки Казариной?

Рыбин неодобрительно покосился на меня, а потом поискал глазами, где бы присесть. С этим вопросом у меня и правда была напряженка. Несколько дней назад я решительно и бесповоротно затеял генеральную уборку. И теперь квартира была похожа на какую-нибудь турецкую мелочную лавочку – по всем стульям разбросана одежда на все сезоны, стол захламлен книгами и пластинками, в самом центре громоздился спортинвентарь – гантели, боксерские перчатки, на телевизоре лежало ружье для подводной охоты. Добавьте к этому раскладной диван со смятой постелью, и безобразная картина холостяцкого бытия предстанет перед вами во всей полноте.

Я поспешно освободил для следователя стул и предложил садиться. Он присел у стола и с интересом поворошился в груде книг, сваленных как попало. Одну из них – «Биохимические сдвиги периферической крови при остром инфаркте миокарда» – он даже зачем-то полистал и со вздохом заметил:

– Да-а, сложная у вас работа... – А потом, кивнув на подводное оружие, поинтересовался: —Увлекаетесь?

Я почесал в затылке и признался:

– Было дело. В студенческие годы мотались с ребятами на море. Но теперь, увы...

– А я больше волейболом интересовался, – живо откликнулся Рыбин. – Первый разряд имел. Ну и, конечно, самбо...

– Может быть, кофейку? – предложил я.

Рыбин с сомнением покосился на кухонную дверь и, представив, какой бардак должен там твориться, вежливо отказался.

– Давайте сразу к делу, – предложил он. – К исчезновению Казариной вы, полагаю, вряд ли причастны, поскольку, как удалось выяснить, вы с утра находились в отделении и никуда не отлучались... Казарина покинула больницу около шести часов утра. Медсестра проводила ее до проходной и заказала такси. Охранники утверждают, что Казарина вскоре вышла на улицу и села в подошедшую «Волгу». Было ли это такси – мнения разделились. Один утверждает, что «Волга» была желтого цвета с шашечками, другой настаивает на сером цвете без шашечек. Обычное дело. Суть не в этом. Домой Казарина так и не вернулась. Хотя кто-то там ночью побывал – в квартире все перевернуто... Но это вас, собственно, не должно интересовать. Мы допросили соседей по дому, осмотрели место происшествия – увы, зацепок почти никаких. Поэтому нам важно, что вы можете сообщить – любая мелочь. Что-нибудь необычное, что вы заметили, услышали...

Я медленно развязал галстук и стянул его с шеи. Негласные правила нашей больницы предписывают неукоснительное ношение галстука всеми сотрудниками мужского пола. В жаркое время года это становится настоящим испытанием на прочность и очень дисциплинирует. Но японские ученые всерьез утверждают, что ношение галстука ухудшает кровоснабжение головного мозга и мешает человеку соображать. Сейчас я очень это чувствовал – в голове моей царил полный сумбур.

До сих пор не могу понять, почему я решил умолчать о своей находке. Словно какой-то чертик внутри подзуживал меня: молчи, молчи... Хотя и понимал разумом, что возможны неприятности. Я сбивчиво заговорил о касательном огнестрельном ранении, коме четвертой стадии... Рыбин перебил меня.

– С заключением судмедэксперта мы ознакомимся позже, – пояснил он. – Меня сейчас интересует не медицинская сторона вопроса, а, как бы это сказать, сопутствующий антураж... Что вы увидели на месте происшествия, может быть, какие-то слова раненого, произнесенные в бреду...

– В его состоянии люди не произносят слов, – ответил я. – А на месте происшествия... Ну, что? Было темновато. Соседи, жена... Вот! Когда мы погрузили больного, вместе с нами в машину проникла девушка, назвавшаяся родственницей. Но мне показалось, что она врет, и я выгнал ее. Да, она еще суетилась около Казарина, когда он лежал там, во дворе.

– Не могли бы вы описать внешность этой девушки? – деловито спросил следователь.

– Ну-у, в какой-то степени... – неуверенно сказал я. – Понимаете, у нее была не та внешность, которая бросается в глаза. Невзрачное лицо, неухоженные волосы, куртка – вроде тех, что носили стройотрядовцы, старые джинсы... Она похожа, знаете, на студентку, у которой куча «хвостов» и несчастная любовь в придачу.

– А вы поэт, – чуть-чуть улыбнувшись тонкими губами, заметил Рыбин. – Если бы вы ее увидели, смогли бы узнать?

Я задумался.

– Пожалуй, хотя... Если, допустим, она поменяет одежду... Трудно сказать.

– Ну хорошо, – кивнул Рыбин. – Как я понимаю, больше вы ее не видели? Тогда расскажите, о чем вы беседовали с Казариной.

И опять зловредный чертенок предостерегающе цыкнул на меня изнутри. Я нахмурился и собрался с мыслями.

– Она говорила, что мужа будто бы подсидели по службе. Он очень нервничал последние месяцы и трижды в неделю посещал тренажерный зал. Как будто боролся за место под солнцем изо всех сил. Казарина, как мне показалось, не очень высокого мнения о коллегах мужа. Она предполагает, что это они его и подстрелили.

– Вот как? – удивился Рыбин и попросил: – Владимир Сергеевич, нельзя ли обеспечить какую-нибудь полезную площадь? Мне надо накорябать протокол...

– Ради бога, – спохватившись, сказал я и сбросил часть книг со стола на диван, освобождая место, где можно было бы положить лист бумаги.

Следователь со странным одобрением следил за моими решительными действиями.

– Вы – холостяк, Владимир Сергеевич? – спросил он и, услышав утвердительный ответ, с завистью добавил: – Наверно, чертовски удобно быть холостяком, верно? Не нужно никому объяснять, почему ты снял в комнате носки и когда собираешься вынести мусор... – Видимо, самому ему это приходилось делать довольно часто. – Итак, больше вы ничего не вспомнили? Тогда я пишу – мною, следователем Мосгорпрокуратуры... Ну, и далее по тексту – вы потом прочитаете и, если не возникнет никаких возражений – подпишете «с моих слов записано верно»...

Он принялся писать привычным размашистым и неудобочитаемым почерком, бросив через плечо:

– Сдается мне, бытовухой здесь не обойдется. Погибший числился вторым замом генерального директора фирмы «ИнтерМЭТ», сотрудничавшей с оборонными НИИ, а это уже прерогатива ФСБ... Я это к тому, что лично вас я скорее всего больше беспокоить не буду. Если только сердечко прихватит, – пошутил он. – Вызову вас тогда на «Скорой»...

– Вряд ли вы это сделаете, – вежливо заметил я. – Дело в том, что вызов нашей «Скорой» стоит приличных денег. И телефон у нас не 03. Наш телефон широко известен, но, знаете, в довольно узких кругах...

– Вот оно что! – поднял брови Рыбин. – Ну что ж, будем тогда жить как в песне – «если смерти, то мгновенной...». Прошу ознакомиться и подписать!

Я наскоро пробежал составленный Рыбиным протокол и безо всяких возражений поставил свою закорючку. Мне хотелось поскорее остаться одному. Следователь с удовлетворением поднес бумагу к глазам и, убедившись в полной ее законченности, спрятал в тонкую кожаную папку. Затем он поднялся, еще раз окинул завистливым взглядом беспорядок, царивший в квартире, и подал мне руку. Я пожал ее. Несмотря на то что вид у моего гостя был не слишком внушителен, рукопожатие его оказалось крепким – занятия волейболом не прошли даром.

Перед тем как уйти, Рыбин с любопытством бросил взгляд на окно, за которым виднелся шпиль сталинской высотки, и спросил:

– Давно обосновались на Смоленской?

– Два года, – ответил я. – Обмен с доплатой. Друзья помогли.

– М-да, а я, знаете, в Орехове-Борисове осел, – признался он. – У вас райончик поинтереснее, верно? Седьмой этаж, конечно, но...

Я пожал плечами. Кажется, район проживания был для следователя больным местом. Наверное, среди всего прочего ему приходится объясняться с женой и по этому поводу. Он еще раз пожал мне руку, и мы расстались.

Оставшись один, я решил поскорее разобраться с процессом приготовления пищи. В холодильнике еще имелось некоторое количество продуктов, способных в любую минуту выручить одинокого голодного мужчину в расцвете лет, – яйца, колбаса, банка шпрот и упаковка земляничного экологически чистого йогурта.

Я поставил на плиту тяжелую сковородку и, сбрасывая на ходу пиджак, вернулся в комнату. Брюки, рубашка отправились вслед за пиджаком, и, оставшись в одних трусах, я прошлепал в ванную.

Прежде чем включить душ, я критически осмотрел свое отражение в зеркале. Сегодня, несмотря на бессонную ночь, отражение выглядело не так уж плохо. Темноватые круги под глазами были почти незаметны, а сами глаза смотрели строго и ясно, как у постового с плаката ГАИ. Кожа на лице уже покрылась легким майским загаром. Щеки требовали вмешательства бритвы, и, хотя теперь в моде мужественные, плохо выбритые подбородки, мне придется скоблить свою физиономию, потому что наше руководство чрезвычайно ортодоксально в вопросах моды.

Все остальное тоже меня вполне удовлетворило – широкие плечи, пластичные выпуклости мышц, крепкий торс – все это, наработанное годами упорных тренировок, оставалось при мне. Подводил только живот. Почти незаметный, но недвусмысленный жирок появился на талии, и это был сигнал. Последнее время я был не слишком усерден в поддержании формы, и это немедленно сказалось. После тридцати природа не прощает лени. Впрочем, и до тридцати тоже.

Пока я любовался на себя и полоскался под душем, сковородка раскалилась чуть ли не докрасна и приняла на себя содержимое холодильника с отчаянным воплем и шипом. Яичница была готова в одну минуту. Я управился с ней за пять минут. Та же участь постигла шпроты и экологически чистый йогурт. Холодильник был пуст, и вставал вопрос о новом его пополнении, чтобы однажды, вернувшись с дежурства, не оказаться у разбитого корыта.

Пока я не расслабился, нужно было заняться этим немедленно. Кстати, мне хотелось на свежем воздухе обстоятельно обдумать сложившуюся вокруг меня ситуацию.

Быстро облачившись в застиранные джинсы и белую майку, натянув на ноги разношенные кроссовки, я взял пакет, деньги и вышел из квартиры. Разумеется, не успел я дойти до лифта, как осторожно приоткрылась дверь соседней квартиры, и показалось сморщенное личико соседки Ксении Георгиевны.

Ксения Георгиевна, благообразная старушка лет семидесяти, обладает изумительным нюхом на мои выходы в магазин. Не было еще ни одного случая, чтобы мне удалось проскользнуть мимо ее двери незамеченным. Она непременно – случайно – выглядывает в коридор и, смущаясь, делает мне заказ. «Ой, как удачно! – говорит она. – Вы, Володечка, в магазин? А не могу я попросить вас...» Справедливости ради нужно отметить, что заказ ее обычно невелик, – как правило, он ограничивается одним продуктом.

– Ой, как удачно! – сказала она и теперь. – Вы в магазин, Володечка? А не могли бы вы купить мне заодно пакетик кефира? Только я вас умоляю – ничего заграничного! Попробуйте взять отечественный, ладно?

Пришлось заверить, что на заграничный товар я даже смотреть не буду. От предложения денег я покуда отказался, сказав, что расчет будет произведен по доставке товара. Сам процесс покупки меня, разумеется, не тяготил. Хуже было то, что в знак благодарности меня ожидал довольно подробный рассказ о житье-бытье, болезнях и растениях.

Ксения Георгиевна живет одна и имеет две темы для бесед – домашние растения и болезни. Пациент она назойливый, но благодарный. О своих хворобах, весьма, кстати, умеренных для ее возраста, она может говорить часами, но зато и рекомендации – любые – принимает с восторгом и благоговением. Любой врач для нее – кладезь земной мудрости и объект поклонения. Если бы была такая возможность, Ксения Георгиевна, наверное, оклеивала бы стены портретами врачей, как некоторые оклеивают их плакатами поп– и кинозвезд. Вторая ее страсть – домашние растения. Ее маленькая квартира – ботанический сад в миниатюре. Все силы и большую часть своих скромных доходов она отдает этим бессловесным представителям живого мира. Я этой страсти не понимаю, но одобряю – растения, по крайней мере, не лают и не гадят на лестнице.

Однако Ксения Георгиевна не просто разводит домашнюю флору – она окружает это дело мистическим ореолом. Подхватив из газет идею о магической силе пирамид, она непременным образом снабжает каждое растение пирамидой, склеенной из картона, бумаги и более экзотических материалов, утверждая, что от этого ее питомцы растут как на дрожжах. Дело тут в том, говорит она, что пирамидки накапливают энергию, идущую из космоса. Устройств этих в квартире Ксении Георгиевны так много, что я всерьез опасаюсь, что она вскоре вычерпает из космоса всю его энергию.

Впрочем, беседа об этих материях ждала меня впереди, а пока я с легким сердцем направился к лифту, небрежно помахивая пакетом. Глазок лифта светился. С легким дребезжанием кабина поднималась наверх, и я машинально гадал, на каком этаже она остановится. Но гудение мотора продолжалось до тех пор, пока лифт не добрался до седьмого этажа. Я отступил на шаг, чтобы не мешать выходящим. Дверцы лифта дрогнули и разъехались. На площадку шагнул мужчина довольно внушительного роста и телосложения. Я не считаю себя маленьким со своими ста восьмьюдесятью роста и восьмьюдесятью одним веса, но этот тип возвышался надо мной еще сантиметров на пять-шесть и весил килограммов на десять больше. Причем это были не дикие килограммы, приобретенные у пивного ларька, а вполне тренированные, активные и начиненные энергией. С таким партнером приятно встретиться на ринге, где в критический момент можно выбросить белое полотенце, но нарваться на такого, скажем, в ночном переулке было бы слабым удовольствием.

Впрочем, облик этого человека вызывал сомнения в том, что он шастает по каким-то переулкам. На нем был дорогой двубортный костюм песочного цвета, застегнутый на все пуговицы, ворот безукоризненно белой сорочки перехватывал галстук темно-бордового оттенка, на сверкающих коричневых штиблетах не было ни единого пятнышка.

У него было узковатое внимательное лицо, властно сжатый рот и серые глаза, смотревшие жестко, но без выраженной агрессии. Он был похож на хорошо вышколенного, переодетого в гражданскую одежду солдата.

Он оценивающе посмотрел на меня и, что-то сообразив в уме, предупредительно, но настойчиво осведомился:

– Простите, вы не Ладыгин Владимир Сергеевич?

Похоже, у меня сегодня приемный день. Какой-то неприятный сосущий холодок появился у меня где-то под ложечкой, но сразу пропал.

– Вы угадали, – ответил я. – А с кем имею честь?

– Моя фамилия Тупиков, – сказал переодетый солдат. – У меня к вам убедительная просьба – пройти со мной до автомобиля. С вами хочет поговорить один человек. Думаю, вас это не очень затруднит – вы, я вижу, все равно собирались уходить, а разговор весьма важный.

– Мне, конечно, не трудно, – несколько растерянно заметил я. – Но весь вопрос в том, что это за человек и что это за автомобиль. Надеюсь, не «черный ворон»?

Молодой человек деликатно улыбнулся – при этом глаза его сделались еще холоднее – и сказал:

– Разумеется, нет. С чего вы взяли?

Мы вошли в лифт, и, пока спускались, Тупиков неотрывно и безо всякого напряжения наблюдал некую точку на стене кабины – на лице его не дрогнул ни один мускул. Завидной выдержки был человек.

На улице нас ожидал «СААБ» цвета морской волны. Тупиков распахнул передо мной заднюю дверцу и жестом предложил садиться. Человек, сидевший на заднем сиденье, приветственно мне улыбнулся, и я, пожав плечами, сел в машину.

Человек протянул мне руку и представился Артемом Николаевичем.

– Ты, Володя, пока погуляй, – мягко сказал он Тупикову и зачем-то объяснил мне: – Он ваш тезка...

Чем-то Артем Николаевич неуловимо походил на моего тезку – такое же суховатое лицо с твердо очерченными линиями, короткая стрижка и строгие серые глаза. Но, видимо, солдатское звание он уже давно перерос и мог позволить себе некоторую вольность как в одежде, так и в манере держать себя.

– Простите, Владимир Сергеевич, что отрываю вас от дел, – сказал он живо. – Но это не мой каприз. Того требует – может быть, вы удивитесь – государственный интерес. Дело в том – не буду от вас скрывать, – что я работаю в службе безопасности президента.

Видимо, у меня в этот момент был чересчур глупый вид, потому что Артем Николаевич невольно улыбнулся. Но тут же стер улыбку с лица и объяснил:

– Все очень просто. Вчера вечером один мой старый друг назначил мне встречу. Он должен был передать мне некие материалы, имеющие большое значение... А может быть, и не имеющие. Сейчас трудно об этом судить, потому что материалы пропали. Мой друг имел неосторожность договариваться о встрече по сотовому телефону... Фамилия его – Казарин. Мы уже беседовали с вашими коллегами по работе, созванивались с прокуратурой. Размотали, так сказать, цепочку... И, знаете, Владимир Сергеевич, какое впечатление сложилось лично у меня?

– Какое? – послушно спросил я.

– У меня сложилось впечатление, – значительно сказал Артем Николаевич, – что материалы, нас интересующие, могли попасть вам в руки, Владимир Сергеевич!

Его холодные глаза требовательно уставились на меня. Я начал кое-что понимать. Вместе с пониманием пришел страх. Страх настоящий, берущий за глотку. Но боялся я не за себя, а за Марину, которую втянул в какую-то непонятную, но, похоже, серьезную историю. Теперь логика событий требовала, чтобы я продолжал строить из себя дурака, пока не выведу из-под удара Марину.

– Не понимаю вас, – настороженно сказал я. – Какие материалы?

Артем Николаевич скептически пожевал губами.

– Владимир Сергеевич, вы не являетесь владельцем акций «ИнтерМЭТ»? Нет? Впрочем, я так и думал... Не понимаю, что вас тогда удерживает. Скажите, вы извлекали из гортани Казарина инородное тело?

По лицу его скользнула усмешка, и чертик внутри меня заметался, как ошпаренный. Я постарался ответить как можно спокойнее:

– Да. У него была дыхательная асфиксия.

– И куда вы дели это инородное тело? – быстро спросил Артем Николаевич.

– Ну-у... Не помню. Выбросил, должно быть, – небрежно ответил я.

Артем Николаевич насмешливо посмотрел на меня.

– Вы ничего не путаете, Владимир Сергеевич? – поинтересовался он. – Мне казалось, что врачи более аккуратны в таких вопросах. Я наслышан, что в больницах даже существуют эдакие музеи инородных тел – пуговицы, иголки, монеты... Разве нет?

– Бывает, – нехотя сказал я. – Но у меня нет страсти к коллекционированию.

– И все-таки, – настойчиво повторил Артем Николаевич. – Припомните, что вы сделали с этим предметом. Кстати, как он выглядел?

Скучным голосом я описал, как он выглядел, стараясь изо всех сил продемонстрировать свое полное равнодушие к предмету. Артем Николаевич покивал головой и доверительно положил руку на мое колено.

– Владимир Сергеевич, – проникновенно сказал он. – Я очень вас прошу вспомнить, куда вы дели этот предмет. И постараться найти его. Почему-то я уверен, что это вам удастся. У меня и в мыслях нет угрожать вам, но, подчеркиваю, дело очень серьезное, не терпящее легкомыслия... Как только получите положительный результат – свяжитесь со мной вот по этому телефону. – Он протянул мне маленький картонный квадратик. – Если же дело по какой-то причине затянется, то... мне придется самому вас разыскивать, а это, сами понимаете, ни в моих, ни в ваших интересах.

Я кивнул. Сказать мне было нечего.

– Вот и отлично, – похвалил Артем Николаевич. – Наш разговор, разумеется, остается между нами, вы меня понимаете? – Лицо его приобрело доброжелательное, почти приятельское выражение. Он кивнул на пакет в моих руках и спросил: – Вижу, вы собрались за покупками. Может быть, вас подвезти?

– Нет, спасибо, – вежливо пробормотал я. – Мне недалеко. До свидания.

– Всего хорошего, Владимир Сергеевич! – произнес Артем Николаевич.

Я открыл дверцу машины и выбрался наружу. Запах улицы показался мне в этот момент сладким, как нектар. Тупиков коротко кивнул мне и быстро нырнул на переднее сиденье – он, оказывается, был здесь стрелок-водитель.

«СААБ» мягко заурчал и, обдав меня ядовитым выхлопом, все быстрее и быстрее покатился по Смоленской, свернул на бульвар и исчез.

Я вытер вспотевший лоб и пошел к ближайшему телефону. Нужно было предупредить обо всем Марину.

Серая «Волга» с тонированными стеклами подъехала к двенадцатиэтажному офисному центру, расположенному на проспекте Мира. Заняв место на охраняемой автостоянке, она остановилась, и из нее вышел высокий, коротко остриженный человек в темном костюме. Особая осанка и привычная суровость в выражении лица выдавали в нем бывшего военного, а уверенность и точность в движениях указывали на то, что служба его проходила отнюдь не в интендантстве.

На вид мужчине было около сорока лет. Волосы очень темные, почти черные, а глаза – светлые. Это довольно редкое сочетание делало его особенно привлекательным. Густые черные брови срослись на переносице, орлиный нос, совершенно его не портящий, смотрел на мир как-то вызывающе дерзко.