Александр Гумбольдт. Его жизнь, путешествия и научная деятельность

Глава VI. Путешествие в Азию и дальнейшие труды (1827–1832)

Жизнь в Берлине. – Отношения к королю. – Лекции Гумбольдта и их значение. – Путешествие в Азию. – Жизнь в Париже. – Революция 1830 года. – Популярность Гумбольдта в Парижском обществе. – Научная деятельность Гумбольдта после азиатского путешествия

В 1827 году Гумбольдт окончательно водворился в Берлине. Здесь жил он в постоянном общении с королем, часто бывал у него в Потсдаме и сопровождал его в поездках по Европе. Официальной роли он не играл, но старался по возможности противодействовать влиянию обскурантов.

В Пруссии реакция никогда не достигала таких уродливых размеров, как во Франции при Полиньяке или в Австрии под влиянием Меттерниха; отношения Гогенцоллернов к народу носили добродушно-патриархальный характер; «немецкая верность» вошла в пословицу; со своей стороны и короли не забывали девиз великого курфюрста «Pro Deo et populo» («Для Бога и народа»). В эпоху крайней и общей реакции после изгнания Наполеона в Пруссии продолжались реформы, начатые под влиянием Штейна, Гарденберга и других. В царствование Фридриха-Вильгельма III (17974-1840 годы) было уничтожено крепостное право (1807 год), наделены землею крестьяне, поселенные на коронных землях (1808 год), введена всеобщая воинская повинность Шарнгорстом (1814 год), обязательное элементарное образование Альтенштейном (1817–1840 годы), – словом, произведен ряд глубоких, коренных реформ. Это объясняет нам, почему либеральный Гумбольдт мог уживаться при реакционном дворе. Как мы увидим ниже, житейская мудрость не заставила его кривить душой и не мешала откровенно высказывать, свои мнения. Но король ценил его знания, ум, блестящую беседу, а он ценил прогрессивную сторону деятельности короля и не хотел конфликтовать с ним, предпочитая своим личным влиянием бороться с влиянием людей, готовых заподозрить в излишнем либерализме самого монарха.

Направление эпохи давало себя знать и в Пруссии. Брожение в обществе, выразившееся различными демонстрациями, и особенно убийство Коцебу Зандом (1819 год) только усилили реакцию. Люди вроде В. Гумбольдта, Гарденберга и других должны были устраниться от дел; на поверхность политической жизни выплыли Камцы, Штольцы и прочие, не связавшие своих имен с великими делами, чтобы сохраниться в памяти потомства, но достаточно усердные в мелочной реакции и преследованиях, чтобы сильно надоесть современникам. Вся эта компания ненавидела Гумбольдта, называя его «придворным революционером».

В первый же год своей жизни в Берлине он прочел ряд публичных лекций «о физическом мироописании» – первый набросок «Космоса». Лекции привлекли массу слушателей. Не только берлинские жители стекались на них толпами, но и из других городов Европы приезжали любопытные послушать Гумбольдта. Начавши чтение в одной из университетских зал, он должен был перейти в более обширную залу певческой академии. Вряд ли какому-нибудь ученому приходилось выступать перед такой блестящей и разнообразной публикой. Король и его семейство, важнейшие сановники, придворные дамы, профессора и литераторы присутствовали тут вместе с бесчисленной публикой из самых разнообразных слоев общества.

В наше время ученые стремятся к сближению с публикой, популярная литература достигает огромных размеров, публичные лекции стали заурядным явлением, и фигура ученого, говорящего только по-латыни и оберегающего сокровище своих знаний от посягательств невежественной черни, давно отошла в вечность. Но в двадцатых годах нашего столетия наука только еще начинала спускаться со своих высот в сферу обыденной жизни. Как и во всем, что касается духовной жизни Европы, начало было положено Францией, и естественно, что Гумбольдт – полуфранцуз по характеру и воззрениям – явился инициатором этого дела в Германии.

Камергер, друг и приятель короля, светило науки является перед разношерстной публикой, стараясь изложить удобопонятным для нее языком результаты своей многолетней работы. Ученый профессор и грамотный работник, король и бедный студент собираются в одной зале поучаться мудрости. Это было событием – и можно сказать, что лекции Гумбольдта знаменуют собой начало нового направления в духовной жизни Европы, направления, характеризующего собственно наше столетие и состоящего в сближении науки с жизнью, в стремлении сделать сокровище знаний, накопленное веками, достоянием всех и каждого.

Конечно, попытки к этому были и раньше. Но лекции Гумбольдта проложили широкую дорогу новому направлению, разом сорвали и уничтожили плотину, сквозь которую до него едва просачивались отдельные струйки нового направления. Лекции Гумбольдта были в то же время первым очерком новой, вернее сказать, сводом целого ряда наук, из коих некоторые были им самим созданы. 16 лекций посвящены небесным пространствам, 5 – физике земли, 6 – геогнозии, 2 – орографии, 1 – морю, 10 – атмосфере и распределению тепла, 7 – географии растений и животных и 3 – человеку.

Чтения начались 3 ноября 1827 года и кончились 26 апреля 1828 года. По окончании лекций особо назначенный комитет поднес Гумбольдту медаль с изображением солнца и надписью: «Illustrans totum radiis splendentibus orbem» (Озаряющий весь мир яркими лучами).

Разумеется, не обошлось и без нападок на Гумбольдта. В конце концов, лекции его были одним из проявлений демократического духа нашего столетия; это очень хорошо понимали обскуранты. Посыпались обвинения в якобинстве, противоречии со Св. писанием и тому подобное.

Повсюду в Германии выражалось желание видеть лекции напечатанными, и Гумбольдт решил обработать их в виде книги. Работа, однако, была отложена, так как в это самое время он получил от русского правительства приглашение предпринять путешествие в Азию. Случилось это следующим образом.

Министр финансов, граф Канкрин, обратился к Гумбольдту за советом относительно платиновой монеты, которую русское правительство намеревалось пустить в оборот. Гумбольдт в своем ответе перечислил неудобства, представляемые платиною для этой цели, и заявил, что, по его мнению, она не годится для монеты. Взамен того он советовал чеканить из нее ордена для пожалования вместо табакерок, перстней и тому подобного; таким образом, и избыток платины пойдет в дело, и расходы на золото и серебро уменьшатся. Этот чисто немецкий совет, однако, не был принят, и платиновая монета пущена в оборот, но практика вскоре доказала правоту Гумбольдта.

В ответе Канкрину он упомянул между прочим о своем намерении посетить Урал и Алтай. Не прошло и месяца после отправки письма, как он получил через Канкрина предложение от императора Николая предпринять путешествие на Восток «в интересе науки и страны». Такое предложение как нельзя более соответствовало желаниям Гумбольдта, и он, разумеется, принял его, попросив только отсрочки на год для приведения к концу некоторых начатых работ и подготовки к путешествию;

Незадолго до отъезда, в конце 1828 года, он участвовал в качестве президента на седьмом съезде немецких естествоиспытателей. Собрание открылось речью Гумбольдта, а вечером он угощал более 600 друзей в театральной зале. Варнгаген рассказывает об этом: «Гумбольдт угощал чаем, полгорода было приглашено; король присутствовал в своей ложе; кронпринц и другие члены царствующего дома явились в залу и разговаривали с гостями. Праздник вполне удался. На большом транспаранте горели имена немецких естествоиспытателей—только умерших. Угощение было роскошное. Музыка и пение часто прерывали оживленную беседу».

В начале следующего года умерла жена Вильгельма Гумбольдта, и Александр находился при брате, который был страшно огорчен этой потерей. Вскоре затем состоялось второе путешествие Гумбольдта. Перед отъездом он получил звание тайного советника с титулом «Exellenz» (Превосходительство).

Как уже упомянуто, путешествие совершалось за счет русского правительства. Все свое состояние Гумбольдт истратил на научные предприятия; пенсия в 5 тысяч талеров тоже расходовалась целиком – частью на себя, но еще больше на поддержку начинающих ученых, студентов и просто нуждающихся людей.

Щедрость и любезность нашего правительства не оставляли желать ничего лучшего. Еще в Берлине Гумбольдт получил вексель на 1200 червонцев, а в Петербурге– 20 тысяч рублей. Всюду были заранее подготовлены экипажи, квартиры, лошади; в проводники Гумбольдту назначен чиновник горного департамента Меншенин, владевший немецким и французским языками; в опасных местах на азиатской границе путешественников должен был сопровождать конвой; местные власти заранее уведомлялись о прибытии путешественников, и так далее. Словом, это путешествие походило на поездку какой-нибудь владетельной особы и вовсе не напоминало того времени, когда Гумбольдт и Бонплан плыли по Ориноко в индейском челне или, босые и промокшие до нитки, пешком перебирались через Анды.

Гумбольдта сопровождали Г. Розе и Эренберг. Первый вел дневник путешествия и занимался минералогическими исследованиями; второй собирал ботанические и зоологические коллекции; сам Гумбольдт взял на себя наблюдения над магнетизмом, астрономическое определение мест и общее геологическое и географическое исследование.

Никаких стеснительных условий на него не возлагалось. Русское правительство заявило, что выбор направления и цели путешествия предоставляется вполне на усмотрение Гумбольдта и что правительство желает только «оказать содействие науке и, насколько возможно, промышленности России».

12 апреля 1829 года Гумбольдт оставил Берлин и 1 мая прибыл в Петербург. Отсюда путешественники отправились через Москву и Владимир в Нижний Новгород. Всюду, начиная с Петербурга, их принимали самым торжественным образом.: «Постоянные приветствия, заботливость и предупредительность со стороны полиции, чиновников, казаков, почетной стражи! К сожалению, почти ни на минуту не остаешься один: нельзя сделать шагу, чтобы не подхватили под руки, как больного».

Из Нижнего отправились по Волге в Казань, оттуда в Пермь и Екатеринбург. Здесь, собственно, начиналось настоящее путешествие. В течение нескольких недель путешественники разъезжали по Нижнему и Среднему Уралу, исследовали его геологию, посетили главнейшие заводы – Невьянск, Верхотурье, Богословск и другие, осмотрели разработки железа, золота, платины, малахита и прочего. Гумбольдт не мог не обратить внимания на жалкое положение крепостных и невозможное состояние промышленности, но говорить об этом было неудобно, и он обещал Канкрину – с которым переписывался вполне откровенно – не выносить сора из избы…

Осмотревши уральские заводы, путешественники отправились в Тобольск, а оттуда, через Барнаул, Семипалатинск и Омск, в Миасс. Путь лежал через Барабинскую степь, где в то время свирепствовала сибирская язва. Мириады комаров и мошек терзали путешественников не хуже американских москитов. Зато удалось собрать богатейшие зоологические и ботанические коллекции к великой радости Эренберга, который приходил в отчаяние, встречая от Берлина до Урала все те же растения.