– Полагаю, ты работаешь на совесть, раз даже не можешь поговорить со мной о работе. Это достойно похвалы. – Он вновь обратился к книге. – Ты не могла бы приготовить мне сэндвич и кофе, дорогая? Или в окружении десятков мужчин в лаборатории ты начала уподобляться им и забыла о некоторых своих женских обязанностях?

Селестия застыла с раскрытым ртом. Никогда он так не разговаривал с ней до свадьбы. Впрочем, до свадьбы, исходя лишь из встреч и свиданий, она и представить не могла, как сложится их совместная жизнь.

– Я шучу, милая, – снисходительно добавил он. – И все же не откажусь от перекуса.

– Да, сейчас.

Чувствуя, как мерзкая дрожь пробегает по ее телу, она встала и направилась на кухню. Она не могла отделаться от мысли, что на мгновение, слыша от него добровольно-принудительную просьбу, почувствовала себя в клетке.

Она поставила на поднос тарелку с сэндвичем, чашечку кофе и вернулась в гостиную.

– Милая, – обратился к ней Олдман, отпив кофе, – ты же знаешь, что я люблю кофе без сахара.

– Прости, я задумалась.

– Ничего, бывает, когда работаешь на столь напряженной работе. Не дай бог, выпустишь на волю какой-нибудь смертельно опасный вирус, – усмехнулся он, что случалось редко, отложил книгу на столик и приступил к сэндвичу.

– Почему ты так считаешь?

– Как?

– Что я могу выпустить вирус.

Олдман застыл с поднятой до плеч тарелкой и ответил рассудительным тоном:

– Пойми меня правильно, дорогая, я ни в коем случае не принижаю твои умственные способности, ведь кому как не мне – твоему бывшему профессору – знать о них. Но все же я считаю, что вирусология и уж тем более работа с вирусами – это не женская работа. Быть ассистентом – возможно, младшим научным сотрудником – допускаю, но…

– Но я старший научный сотрудник. Тебя это оскорбляет?

– Что ты. Вовсе не оскорбляет. Право же, ты звучишь как эти феминистки.

Селестия напряглась всем телом.

– Чем тебе не нравятся феминистки?

– Они не то чтобы мне не нравятся. Просто их позиция кажется мне смехотворной. Прав им не хватает, видите ли. Больше всего вводит в ступор то, что от нормальных их не отличить на первый взгляд.

– Почему наша борьба так ранит тебя?

– Наша? – Он выпрямился и уставился на нее в изумлении. – Так ты из них?

– Да.

– Я знал, что ты человек, придерживающийся… скажем так, необычных взглядов, но не ожидал, что настолько. Ранит? Ох нет, деточка. Господь наш с самого начала рассудил и уготовил для мужчин и женщин разную долю, потому что у него к нам разное отношение.

– Господь тебе лично сказал о том, что любит мужчин больше женщин? И с чего ты решил, что вы заслуживаете бо́льшей любви, чем мы?

Селестия внезапно осознала, что еще ни разу не испытывала к нему такой злости и раздражения. Казалось, с каждым словом они отдаляются друг от друга. Олдман ответил не сразу, но с прежней уверенностью и легкостью:

– Если вы так боретесь за равенство, то автомат в руки и бегом в армию.

И тут что-то перемкнуло в ней. Наружу, разрывая ее изнутри, рвался бунт. Она свела брови на переносице, и лицо ее помрачнело.

– Я бы, может, и пошла бы в армию. Хотя бы для того, чтобы научиться защищаться, но лучше, вместо того чтобы в любой момент стать призывником и пойти убивать таких же людей, как я, потрачу эти несколько лет службы на то, что научит меня не лишать жизней, а сохранять их.

– Сохранять жизни? Разве ты не смотрела статистику? Грядет перенаселение и, насколько я помню, ваш отдел тем и занимается, что разрабатывает способы этого не допустить. Да, я знаю, чем вы занимаетесь. Не такой уж это великий секрет для работников института. Так что, милая, вы сами по колено в крови. Но нам нужно, чтобы ваши труды были настолько выдающимися, чтобы вы были в крови хотя бы по локоть. Мы дали вам, женщинам, возможность заниматься любимым делом и в каком-то роде дали власть. Чего вам не хватает? У вас, ко всему прочему, достойная плата…

– Меньшая плата за одинаковую работу.

– Мужчинам всегда нужно больше денег.

– Неужели так тоже рассудил Господь?

Он вновь усмехнулся и поманил ее к себе взмахом руки. Словно недоверчивая кошка, Селестия осторожно направилась к нему и села на колени.

– Поспорили и хватит. Разные взгляды не отменяют моего отношения к тебе.

Она взглянула в его насмешливые глаза и окончательно осознала: не ее это человек и ее никогда не станет. Она хотела встать и уйти, но он обхватил ее талию и прильнул щекой к ее груди.

– Не обижайся, милая. Видно, не прошел еще твой вздорный характер. Вы, женщины, умеете удивлять.

Его рука скользнула вниз по бедру, и Селестия почувствовала, как задирается ее платье. Отвращение нахлынуло на нее, и она тут же вскочила с его колен.

– Не трогай меня.

– Селестия, успокойся. Давай забудем об этом разговоре. Ну же…

Она не желала его слушать. Дрожа от ярости, обиды и омерзения, побежала к лестнице, влетела в спальню, хотела закрыть дверь на замок, как вдруг резким движением руки та раскрылась с обратной стороны нараспашку. На пороге стоял Олдман.

– Селестия, что с тобой происходит? Ты не в порядке.

– Ты пугаешь меня. – Она пятилась назад. – Оставь меня одну.

– Ты не в себе. Все ведь было нормально. Что случилось?

– Мне нужно побыть одной.

– Я считаю иначе.

Еще не раз после Олдман скажет: «Муж не может изнасиловать свою жену», а Селестия, вспоминая свои крики, слезы и нестерпимую боль, будет смотреть на него пустым взглядом и думать о том, сколько несчастий принесла ей слепая надежда и навязанная Авророй вера в «не все такие».

В один из дней, когда Олдман отправится на работу, она соберет все свои вещи и уедет к матери, в душную маленькую квартиру, чтобы постараться начать жить заново. Мать вплоть до своей кончины в 1988 году так и не узнает истинную причину развода. Ее поминки продлятся недолго, ведь, как известно, на смену смерти всегда приходит жизнь.

Это был октябрьский день, когда Селестии пришлось снять черные одежды и надеть летнее платье с шляпкой. Она приехала в больницу, как только ей позвонили, и к моменту, когда добралась до палаты Авроры, медсестра принесла ее новорожденную дочь. Поразила ее вовсе не крошечность маленького существа, не рождение новой жизни, а Люк: его слезы, раскрасневшееся от приливших чувств лицо и то непередаваемое счастье, какое увидишь не у каждого отца. Когда Аврора передала дочь в его дрожащие руки, казалось, он разревется в голос. Новоиспеченный папаша поцеловал Аврору в лоб и, не переставая улыбаться, принялся рассматривать спящую малышку.

– Как назовем? – спросила Аврора.

– Даже не знаю. Сложно подобрать имя, которое будет полностью передавать всю чудесность этого ребенка.

– Ох, Люк, какой же ты сентиментальный, – хихикнула Аврора. – Селестия, садись, не стой в дверях.

Селестия села на кровать напротив Люка на стуле.

– Я так рада за вас, – говорила она слабым голосом. – Малышка действительно прекрасная.

Аврора села на кровать и положила руку на ее плечо.

– Мне очень жаль, Си. Уверена, твоя мама сейчас в лучшем мире.

– Ее нет уже месяц, а ты все еще выражаешь соболезнования?

– Не могу иначе.

– Все в порядке, правда. Не будем о грустном. Сегодня ваш день и день вашей дочери. Так как бы вы хотели ее назвать?

– Я забыл все имена, которые рассматривал для нее, – ответил Люк. – Нужно будет заглянуть в блокнот, в который я все выписал. Он остался в машине.

– Я помню эти имена, – буркнула Аврора. – Ни одно из них мне не понравилось.

– И что ты предлагаешь тогда?

– Эмилия?

– Может, Эльза?

– Может, Марлин?

– Саша? – предложила Селестия. – Отличное имя для девочки.

– «Защитница человечества»? – ответил Люк. – Даже не знаю.

– Мне нравится, но, кажется, оно ей не подходит. – Аврора добавила: – Но я запомню это имя на будущее.

– Будущее? – Люк вытянул лицо в удивлении.

– Что, мистер Краус, испугались? – Аврора рассмеялась.

– Н-нет, конечно, просто рановато еще даже думать о других детях.

– Все с вами ясно, мистер Краус, – продолжала играть Аврора. – Не ожидала от вас такого.

– Ну, милая…

– Нет-нет. Довольно оправданий.

– Аврора, ну перестань.

– Да шучу я!

* * *

Холодная война достигла своего предела. Люди чувствовали, что недалек тот день, когда она перерастет в реальные военные действия.

С момента рождения дочери, которую Люк и Аврора в конечном итоге назвали Инджеборг, Селестия сильно отдалилась от их семьи. После неудачного брака и насилия она с головой погрузилась в проблемы современных женщин. В свободное время посвящала себя организации семинаров с привлечением специалистов для женщин, попавших в безвыходное положение, будь то насилие, преследование, невозможность развода, финансовая зависимость от мужчины и «стеклянный потолок», препятствующий получению более высокой должности. За стремлением помочь другим она не придавала значения той ненависти к мужчинам, что росла в ней после каждого разговора с участницами семинара.

Мир облачался в темные тона. Осознание невозможности быстрых перемен не давало ей покоя, и в какой-то момент Селестия поняла, что не только не сможет создать идеальный спокойный мир, но и не доживет до момента, когда человечество будет к нему близко. Мало акций, шествий, митингов, статей о правах женщин, большинство из которых отвергались прессой и вызывали смех, мало статистики и историй жертв несправедливости.

Так прошло время, пока в ноябре 1990-го в реальность не воплотились худшие опасения людей: холодная война между Российской империей и США за звание сильнейшей сверхдержавы перешла в реальный конфликт. Большая часть европейских стран, включая Германию, предпочла остаться в стороне. Несмотря на это, Селестия не могла отделаться от мысли, что война между двумя государствами в случае нажатия красной кнопки очень скоро может перейти в тотальное уничтожение жизни на планете.

Переполняемая противоречивыми эмоциями, она впервые за многие месяцы наведалась в гости к Авроре.

– У меня очень дурное предчувствие, – рассказывала Селестия. – Кажется, еще чуть-чуть, и красная кнопка будет нажата. Радиация, изменение климата. Все живое и неживое будет низведено до атомов. И нужно же им было придумать такое оружие. Как это глупо – создать оружие, которое не оставит ни живой души. Кому нужна борьба, в которой не останется победителей? Мужчины – идиоты!

– Си, успокойся. Никакой ядерной войны не будет. Они не доведут до такого. – Аврора поставила на столик поднос с чаем и села в кресло напротив. – Они все прекрасно понимают, что такая война бессмысленна.

– Знали бы – не стали бы создавать такое оружие.

– Все будет хорошо.

– Уже гибнут невинные люди. Вводятся все новые и новые санкции.

– Мы в безопасности, Си. Германия не станет…

– Ты слышишь себя, Аврора? Очнись. Разве ты не понимаешь? Не прошло и пятидесяти лет после окончания Второй мировой, а они начали Третью. Ради чего? Ради первенства! Воистину, нет причины глупее для войны. Если бы мужчины знали, как тяжело породить жизнь, они бы так просто не разбрасывались жизнями людей. Но им все равно. Ох, Аврора, как я устала жить в таком мире! Ни дня покоя. Я могла бы, как ты, спрятаться в своем доме и игнорировать происходящее в мире, но не могу, пока знаю, что где-то там гибнут невинные.

Она опустила взгляд и перевела дыхание.

– Прости.

– Я понимаю твои чувства. – Аврора развернула правую ладонь с белесым шрамом после раны, полученной в студенческие годы. – С самого детства меня волновало то же самое. Мир очень жесток, жизнь непредсказуема. Сегодня ты сидишь дома в тепле в окружении близких, а уже завтра с винтовкой наперевес перебинтованной ногой хлюпаешь по грязи под свист пуль. Меня никогда не перестанет поражать то, насколько хрупок наш покой. Стоит кому-нибудь у власти захотеть, и мир наш превратится в ад. Никто никогда не спросит у людей, хотят ли они участвовать в военных действиях. Не спросят, ведь знают, что не хотят, и потому действуют по-своему. С другой стороны, я могу отчасти понять воюющие государства. Они стараются обезопасить себя и готовы ради этого убивать. Боюсь, мы ничего не сможем с этим поделать. Я не смогла ничего поделать.

– О чем ты?

Аврора поникла головой и положила руки на колени.

– В каком смысле «я не смогла»? – не унималась Селестия.

– Настоящая причина войны заключается не только в борьбе за первенство. Я… Моя семья, династия Клюдеров, как ты знаешь, ученые еще с начала прошлого века. Но мы не всегда действовали во благо людей. Мне неприятно и больно вспоминать рассказы об этом, но… Мои предки ставили эксперименты над людьми в концлагерях. Некоторых из них в конечном итоге казнили, а других выгородил орден, ныне называемый Creatio Azazel. Это новое религиозное течение, восхваляющее Азазеля как своего бога. Я всегда была единобожницей, но вступление в этот орден обязательно для всех Клюдеров как дань благодарности за их помощь когда-то. У них большие связи с политиками и аристократией со всего света. А еще у них большие деньги и влияние. Когда я вступила туда, то подписала договор собственной кровью и начала исследования на благо ордена. Поначалу было тяжело. В силу юного возраста и пола меня не особо воспринимали и относились со снисхождением. А затем я представила им проект, свое любимое детище – «Зазеркалье Нашей Реальности». Мир, в котором не будет ни боли, ни насилия. Компьютерная симуляция с одним неразглашаемым нюансом. Проект был очень сырым, но ордену понравилась его задумка. Они решили привлечь инвесторов из высших слоев общества разных стран. Закончилось это тем, что в США захотели полностью выкупить этот проект. Потом захотела и Российская империя. Я видела в ЗНР спасение, они видели угрозу в случае, если этим проектом завладеет недружественная страна. Точно не знаю, что они сделали бы с ним, завладей они ЗНР. Возможно, уничтожили бы. Возможно, создали бы на него спрос. Так или иначе ЗНР стало камнем преткновения и последним шагом на пути к горячей, по сути, искусственной войне. Так что в происходящем сейчас есть и моя вина.

Селестия не могла подобрать слов. Минуту они сидели в тишине.

– Ты не виновата в том, что кто-то увидел угрозу в твоем детище, – наконец заговорила она. – Виноваты здесь только они. Одно мне ясно теперь точно, и ничто не убедит меня в обратном: насилие у мужчин в крови. Львиная доля войн была начата мужчинами по самым глупым причинам. Это нужно прекратить. Пресечь на корню.

– Опять ты обобщаешь, Си.

– Ты и сама знаешь, что я права! Зачем отрицать очевидное? Потому что у тебя хороший отец? Потому что тебе достался любящий муж? Аврора, ты просто огромное исключение. Ты вытянула счастливый билет. Тебе повезло. А мне нет. И миллионам других тоже. За мир чаще всего борются именно те, кто познал войну, или боль, или насилие. Те же, что с рождения жили в лучших условиях, не думают о бедах других, пока сами не попадут в беду. И если начистоту, ты могла бы уничтожить свой проект, но ты оставила его.

– Я верю в лучшее…

– Не будет лучшего! Ты уже взрослый человек, ученый, но так наивна и глупа, раз не понимаешь этого. – Селестия встала с кресла и закончила низким голосом: – Я всегда считала, что один человек не может изменить мир в лучшую сторону. Больше я так не считаю.

* * *

Спустя три недели сводки о военных действиях уступили шокирующей статистике смертности в Германии: резко возросла смертность среди представителей мужского пола. Предполагаемая болезнь, способствовавшая этому, не была найдена, и ученые и вирусологи пришли к выводу, что вирус был создан в лабораторных условиях предположительно в качестве химического оружия.

После первых заявлений об этом не прошло и двух недель, когда болезнь, которую в народе окрестили мужской, добралась практически до всех стран мира. Спустя месяц ученые сделали следующее шокирующее заявление: рождаемость мальчиков идет на убыль.

Войну немедленно остановили, был объявлен карантин. В сердца людей закралась настоящая паника. Никто не знал ни причины, ни источник, ни способ борьбы с эпидемией. Под подозрение попали все лаборатории Берлина, но расследования не дали результатов.

Вскоре Аврора похоронила отца. Селестия прибыла на похороны уже к концу, когда гроб был опущен в землю. Обняла подругу, выразила соболезнования всем родственникам. От горя никто не придал значения ее сдержанному поведению. Легкая заинтересованность с помесью сожаления возникала в ее глазах, когда она смотрела на неустанно пребывающих на кладбище людей, чтобы похоронить своих мужчин.

Всюду слышался плач.

После похорон Селестия встретилась с Авророй в небольшом кафе у берлинского водоканала.

– Мне очень жаль, что так случилось.

Аврора приложила платок к носу и всхлипнула. Было непривычно видеть ее в черных одеждах.

– Я так теперь боюсь за Люка, Си, – заговорила она сиплым голосом. – Если и с ним что-то случится, я этого не вынесу. Самое ужасное, что мы не знаем, откуда ждать беды. – Она глотнула кофе и громко вздохнула, казалось, сдерживая плач. – Столько людей умирают, и никто даже не может понять из-за чего. Даже войну прекратили.

– Поговаривают, может быть переворот и даже смена власти вплоть до изменения формы правления.

– Д-да. Власти ничего не знают. Люди в отчаянии требуют незамедлительных мер. Если они не придумают вакцину, страшно представить, что произойдет. Никто сейчас не может мыслить здраво. Все трясутся за своих близких, ради сохранения их жизней готовы на все. – Она зажмурилась, стерла выступившие слезы и громко сглотнула. – А что говорят у вас в лаборатории?

– Все то же самое. Никто ничего не знает.

– Зато теперь твоя мечта сбылась.

– Мечта?

– Война закончилась, и пока человечество не оправится от этой болезни или хотя бы не привыкнет к ней, новые войны не предвидятся.

– Не привыкнет?

– Нужно надеяться на лучшее, но готовиться к худшему.

Они сидели в молчании несколько минут. Аврора, чтобы отвлечься или потому что действительно была голодна после изнурительного дня, ела пирожное, поглядывая на часы. За окном темнело. Селестия оплатила счет, и они вышли на прогулку к реке Шпре.

– Вода обладает удивительными свойствами, – начала Селестия. – Она кажется нам в порядке вещей, частью нашей жизни, ее центром, учитывая, что наши тела на восемьдесят процентов состоят из нее. Но как по мне, она же представляет собой опасность. Например, если в центральной системе произойдет какой-нибудь сбой, мы получим нефильтрованную и – кто знает? – возможно, даже опасную воду. Мы выпьем ее, и даже если у нее будет странноватый вкус, скорее всего, не придадим этому большого значения. Вода сама по себе – источник жизни, но стоит приложить руку, как она же станет источником смерти.

– К чему ты это говоришь?

Селестия молча смотрела ей в глаза, точно хотела донести свои мысли. Ей не хватало смелости признаться, что знает причину, по которой тысячи людей сейчас оплакивают и хоронят своих мужей и сыновей, но более наблюдать за терзаниями лучшей подруги она не могла.

– Си… – выдохнула Аврора, и глаза ее наполнились ужасающим осознанием и слезами. – Наш последний разговор у меня дома имеет отношение к происходящему?

Селестия прикусила губу и опустила виноватый взгляд. Из Авроры вырвался сдавленный крик. Она прикрыла рот рукой и содрогнулась всем телом.

– Я не хотела, чтобы так случилось с твоим отцом. Но так нужно было сделать, пойми. Он – жертва во благо. Его смерть не напрасна.

– Что ты несешь?! – рыкнула Аврора. – Какое благо?

– Война закончена. Человеческой жестокости пришел конец. Настанут лучшие времена, – утверждала Селестия, словно одержимая.

– Ты отравила воду? Что ты в нее добавила?

– Это неважно. Процесс уже запущен. Даже если мужчина не пил воду, он легко заразится вирусом от того, кто выпил.

– Селестия! – вскрикнула Аврора. – Что ты наделала?! Ты должна все исправить! Останови это!

– Нет, – качала она головой, глаза ее блестели от подступающих слез, и брови были сведены в решимости.

– Ты должна придумать антидот!

– Нет.

Аврора взяла ее руки. Лицо исказила гримаса отчаяния, и она заговорила тихо, почти шепотом, иногда всхлипывая:

– Умоляю, Си. Я тебя умоляю. Останови это. Только тебе под силу. Я никому ничего не скажу, только останови. Ты своего уже добилась, война закончена. Молю, не отнимай у нас с дочерью Люка. Прошу, Си. Ч-что… Что мне сделать, чтобы ты согласилась? Что я могу тебе дать? Только скажи. Все, что угодно. Только дай антидот хотя бы для Люка. Хотя бы для него!

Селестия лишь медленно качала головой.

– Смирись, Аврора. Процесс уже запущен.

You have finished the free preview. Would you like to read more?