– Да чё ж секрет-то, не секрет. Молодой я был, ну как молодой, это уж с кем сравнить. Работа была, жену красавицу содержал как мог, в доме всегда был газ и свет. Не пил даже, стыдно, конечно, сейчас в этом сознаваться, но раз уж говорить начистоту, то только по праздникам рюмашку-другую себе позволял. А в один день поплохело мне как-то за рабочим станком, давление скакануло, или чёрт его знает, в общем, мастер как моё бледное лицо увидел, так и отпустил на денёк отлежаться. А оно получилось как в анекдоте, прихожу я домой, а там жена моя, красавица, раздвинув свои ноги лежит под моим товарищем. Дальше я мало что помню, пришёл в себя, уже когда руки были в крови, сам вызвал ментов и добровольно с ними ушёл. Это уже потом мне рассказали, что в общей сумме я нанёс двадцать один удар ножом, так и получилось, что за каждый удар я по году своей жизни и отдал.
Предбанник снова наполнился дымом. Я никогда не встречал убийцу, но всегда считал, что они либо безжалостны по отношению ко всему миру, либо сломлены грузом своих деяний. Сейчас передо мной сидел увядающий старик, который не выглядел ни безжалостным, ни тем более сломленным.
– Ты вот парень молодой, – продолжил он после небольшого перекура, – скажи, любил ты когда-нибудь? Не блядей вот этих размалёванных, а самую настоящую женщину?
– Смотря что вы понимаете под любовью, – слегка неуверенно ответил я, меньше всего мне хотелось показаться умником или занудой.
– Во-о-о! Это ты правильно толкуешь, это ты в корень зришь! Слова – они ведь не больше чем этикетка, а понятия у каждого свои, – два других товарища совсем окосели, глаза их открывались, только когда Павел Петрович повышал тон своего голоса, но сейчас, когда речь зашла о понятиях, их понурые головы одобряюще закивали, – и то, что я понимаю под любовью, словами тоже не выразить, но я попробую тебя подвести к этому максимально близко, дальше все зависит от глубины твоей души. В момент, когда два оперативника заламывали мне руки за спиной я и нашёл реальность, словно проснулся, я смотрел на два окровавленных трупа и понимал, что это момент, когда я навсегда связал свою жизнь с этими людьми, понимал – нет и не будет никого ближе них.
– И что, совсем не осталось злости за их предательство? – раздался голос Вити, я уже совсем забыл про него, но, оказалось, он слушал так же внимательно, как я.
– Абсолютно, каждый ответил за свой поступок. Я человек пожилой, меня и бляди уже не интересуют, но любить я не перестал. Жену я помню такой же молодой, красивой и не способной предать, – по его морщинистой щеке покатилась слеза и тут же впала в ручеёк пота. – Надо выпить, – оживившись, добавил Павел Петрович и стукнул кулаком по деревянному столу так, что два товарища очнулись и тут же засуетились, разливая остатки из бутылки.
Я бессознательно потянулся за своим стаканом и плеснул содержимое в горло. Обжигающей лавиной жидкость прокатилась до пустого желудка и согрела всё изнутри. Витя протянул мне банку с килькой и кусок хлеба.
– Легче? – спросил Павел Петрович.
– Ага, – проталкивая чёрствый кусок по только что обожжённому каналу, ответил я.
– Конечно легче, оно ведь только так можно угомонить бурю в душе. А душа у нас, как известно, самая неукротимая, потому и латаем её по мере износа. Все ведь как думают: сила в нашем менталитете, в традициях, а сила-то в богатстве языка. Как мы уже выяснили – у большинства слов есть своё понятие, а разобраться в этих понятиях не так просто. Мы сидим тут толкуем, выясняем, что к чему, а душа оттого и начинает болеть, потому что не предназначена она для такого вмешательства, а мы уже не можем не вмешиваться. Так и страдаем, так и лечимся.
– Разве может язык определять то, как мы думаем? – я почувствовал, как волна тепла ударила в голову.
– Ну-с, определять может и не определяет, но то, что влияет, – это к бабке не ходи.
VI
За окном ещё было темно. Не знаю, была ли это глубокая ночь или же раннее утро. Чувствовал я себя сильно измотанным, но о том, чтобы лечь спать, даже не было мысли. Я подошёл к окну и раздвинул шторы, комната наполнилась холодным лунным светом, но этого было недостаточно, чтобы видеть очертания всего интерьера. Бледное пятно растеклось у меня под ногами и заползло на ещё тёплую кровать. На улице весь двор замело снегом, но теперь я без труда узнавал очертания той улицы, по которой следовал за таинственной незнакомкой.
– Не спится?
За спиной у меня раздался тихий, чуть хриплый голос, как у людей, только что проснувшихся и ещё не разогревших свои голосовые связки. Я чувствовал, что отвечать нет никакой необходимости, так же как чувствовал её сонный взгляд на себе. Я вернулся в кровать, рукой смахнул лунную лужицу и поближе прижался к её тёплому плечу. Она положила свою голову мне на грудь и взяла мою руку. Какое-то время мы так и лежали в полной тишине, пока ветер за окном яростно завывал и метался со стороны в сторону.
– Ты же понимаешь, что нам придется об этом поговорить?
Её голос вибрацией скатился по моему телу.
– Понимаю, просто выдерживал эффектную паузу.
Я почувствовал её улыбку.
– Я знала, что сделаю тебе больно, наверное, глупо сейчас так говорить, вряд ли хоть одно слово опишет то, что ты чувствовал, но я просто не нашла другого выхода.
– Почему ты выбрала таблетки?
– Не хотела, чтобы ты нашел меня в крови или в какой-нибудь компрометирующей позе. Думаю, я смотрелась бы очень смешно с петлёй на шее, – она повернула своё лицо ко мне, по её щекам катились крупные слёзы, но она пыталась улыбаться, потому что знала, как ей это идёт.
Ей действительно шла улыбка. Сейчас отпечаток пережитого и попытки свести счёты с жизнью сделали её только привлекательнее. Когда мы только познакомились, она ещё была просто милой девушкой с задатками роковой женщины, а теперь каждое подёргивание её мускула на лице было обусловлено чем-то таинственным, загадочным, тем, что я так полюбил.
– Я не мог дать тебе…– пытаясь выдавить из себя нужное слово, я почувствовал её ладонь на своей щеке, прерывающую эти тщетные попытки.
– Я знаю, я знаю, – сказала она.
На минуту повисла тишина. Она встала с кровати, ушла на кухню и вернулась со стаканом воды. Сделав глоток, она села рядом, передала стакан мне, а потом, глядя перед собой, заговорила:
– Знаешь, что такое «эффект Зейгарник»?
Я отрицательно помотал головой.
– Мне больше нравится, когда этот эффект называют «прерванным счастьем», правда красиво? – она мельком взглянула на моё невозмутимое лицо и продолжила: – Суть в том, что человек лучше запоминает прерванные действия. Вроде всё так просто и понятно: человек забывает законченное дело, а не законченное – помнит долгое время, но я никогда не обращала на это внимание, пока не наткнулась на статью. На этом психологи и зарабатывают, они пытаются найти в людях такие нерешенные проблемы и дают им шанс всё доделать и отпустить прошлое. Вот поэтому я терпеть не могу фильмы с открытой концовкой, это чистой воды жульничество, чтобы зритель запомнил картину и время от времени вспоминал её, обсуждал и пересматривал. А ещё я как-то читала Моэма, и он называл писателей самыми свободными людьми, и только недавно я поняла почему. Представь власть людей, которые могут переписать историю своей жизни, могут взять диалог из прошлого и переписать все реплики так, как им хочется. Могут создать идеальный мир, но чаще всего создают мир ещё более жестокий и холодный, чем он есть на самом деле. Обладай я такой властью, я бы использовала её только для увековечивания самого хорошего, что может существовать на земле.
– Поэтому ты это сделала? Хотела стать моим прерванным счастьем?
Она удивлённо посмотрела на меня, кажется, она не предполагала, что я пойму, к чему она клонит. Как минимум не так скоро. Но уже спустя мгновение её взгляд наполнился нежностью, и она произнесла:
– Мы оба хотим.
– Я не хочу этого! – мой голос разлетелся по всей квартире, он звучал так далеко и отстранённо, что я не верил, будто сам это произнёс.
– Мы с тобой не созданы для тихой и размеренной жизни с обручальными кольцами на безымянных пальцах, надолго ли нас хватит с нашим-то восприятием реальности, то, как мы понимаем любовь, – это нечто необъяснимое, – она подошла в плотную и посмотрела мне в глаза. – Только ты можешь сделать меня такой же бессмертной, как ты сам, только так мы сможем всегда оставаться вместе.
– Я не бессмертный, что ты несёшь?! – я чувствовал, как ярость подступает к горлу, теперь каждое моё слово проходило через этот фильтр и приобретало соответствующий окрас, но на самом деле более разбитым и беспомощным я себя ещё никогда не чувствовал.
Кажется, её это никаким образом не беспокоило, так же спокойно и нежно она продолжала:
– Можешь сказать, какое сегодня число? Или сколько сейчас