– Зачем?
– Пусть этот мир на пару мгновений исчезнет.
– Тогда и ты перестанешь существовать вместе с ним.
– Я останусь в твоей голове, разве может быть место безопаснее?
Она неохотно закрыла глаза, но ещё сильнее сжала мою руку.
V
– Эй, пацан, ты слышишь меня?!
В полуметре от меня стоял мужик с багровым лицом и махал передо мной своей огромной, как у великана, рукой. Я быстро оглянулся по сторонам, как оказалось, я сидел в том же автобусе, только никого кроме меня не было.
– Извините, я, похоже, задремал, – отвечая, я поднялся со своего места, и мужик отступил на шаг назад.
– Ниче ты не задремал, сидел тут бормотал что-то до самой конечной, обкуренный, что ли? Может, ментов позвать?
Отвечать я не стал, вместо этого выскочил из автобуса и попытался сориентироваться в своём местоположении. К счастью, идти до дома было недалеко. Минут через тридцать в полной темноте я рухнул на кровать. «Это снова случилось», – подумал я.
В дверь кто-то настойчиво стучал. Оторвав голову от подушки – первые усилия, я потратил на то, чтобы отделить в своей голове сны и воспоминания от реальности, но, кажется, только сделал хуже. Я открыл дверь и тут же с порога услышал:
– Ты чё, бухал? Я тебя уже минут десять тарабаню.
– Извини, тяжелая ночь. Зайдёшь?
– Кофе есть?
– Да, – я указал в сторону кухни, одновременно приглашая Витю пройти, – угощайся, в холодильнике, кажется, был мёд.
Сам я быстро умылся и накинул последние чистые шмотки. Вошел на кухню, чтобы сообщить о том, что я готов ехать. Витя сделал последний глоток из кружки, сгрёб фантики из-под конфет в одну кучу, скомкал и выкинул в мусорное ведро. То, что у меня дома были конфеты, я даже не предполагал, но сейчас меня это удивляло меньше всего.
– Вить, извини за странный вопрос, а сегодня какой день недели?
Пристёгиваясь, он кинул на меня удивлённый взгляд, но всё же сообщил, что сегодня никак иначе вторник.
– Ты и вчера чудной какой-то был, – добавил коллега, но, казалось, особого значения этому он не придавал.
Он положил свою лапу на руль, на указательном пальце левой руки виднелся набитый чернилами перстень. Я и раньше его видел, кажется, я даже знал его приблизительное значение, но никогда не спрашивал о его происхождении. Думаю, мне бы не хватило квалификации правильно задать вопрос, а ответ и так был очевиден. Такой типаж людей мне нравился манерой своего общения, они знали, сколько нужно смотреть в глаза при разговоре, знали, когда нужно отвести взгляд, извинялись, если во время разговора им приходилось ответить на звонок, а самое главное – привставали, когда ты подходил к ним поздороваться. От собственного снобизма запершило в горле.
– Слушай, я снова херню спрошу, ничего?
– Валяй.
– У тебя бывает такое, что ты не можешь отличить сон от реальности? Теряешь эту границу?
– Ты точно не пил вчера? – он покосился на меня и, заметив, как я отрицательно мотаю головой, продолжил: – Да я, в общем-то, без памяти отключаюсь. У меня семья, дети, ты должен понимать, что у меня каждая минута под счёт, так что как только моя голова касается подушки – бам!
– Да-а, понимаю… – я протянул эту фразу так, чтобы казалось, будто мне это знакомо, но, к сожалению, это было не так.
– А что, у тебя проблемы какие-то с этим?
– Да нет, так… Просто фильм один смотрел на эту тему, решил поинтересоваться.
– Понятно. Ну, знаешь, верить тому, что показывают в кино, – дело достаточно сомнительное, – он произнес это тихим наставническим голосом.
– Да, ты прав, ты прав, – я задумчиво уставился в окно.
Дело действительно было не фильмах, дело даже было не во снах. Воспоминания из прошлого становились всё ярче и осознаннее. Словно я переживал всё заново: отцовский кулак находил моё лицо сквозь время и бил с такой же слепой яростью, запах старости и перегара из дедушкиной квартирки на Украине заползал так глубоко в мои ноздри, что приходилось по несколько раз промывать нос коктейлем из воды и соли. Порой какие-то сюжеты приходили совсем из глубокого детства, после чего я долго не мог вспомнить ни единого слова, просто сидел и смотрел по сторонам, будто вижу всё в первый раз. К слову, такое состояние мне нравилось больше всего. Как оказалось, совсем не обязательно знать наименование вещей и предметов, чтобы их понимать, и совсем ни к чему знать устройство мира, чтобы его почувствовать. Но было так же то, что объяснить я не мог, и сейчас это меня беспокоило больше всего. В отличие от обрывков детства и юности, те картинки приходили ко мне рябью в мыслях и помутнением в глазах. Всплывали обрывки разговоров с людьми, которых я не знаю, просыпались чувства, о которых я забыл, и я всё чаще видел её. Я сильнее вжался в пассажирское кресло от мысли, что, наверное, так и приходит шизофрения. Этого стоило ожидать после такого продолжительного затворничества. Единственный человек, с которым я хоть как-то общался, – бывший зэк-пацифист. «Зэк-пацифист, – еще раз произнес я в своей голове. – Да, сто процентов шизофрения».
Мы остановились возле какого-то частного дома. На улице уже смеркалось, кажется, рабочий день подходил, а может, уже и подошёл к концу.
– Где мы? – спросил я.
– Вылазь, – спокойно произнес Виктор и сам поспешил покинуть водительское место.
Дверь дома оказалась незапертой. Витя, легко ориентируясь в темноте, растворился в одной из комнат, а после вернулся, и свет уже везде горел.
– Наверное, уже парятся, – произнёс он, что-то отыскивая в старом покосившемся шкафу, а после достал оттуда потрёпанное полотенце и дал мне, – раздевайся.
Я снял с себя всю одежду и обмотался полотенцем. Витя сделал то же самое, после чего из другого ящика он достал две пары тапочек и одну пару кинул мне.
– Думаю, тебе это нужно, – сказал Виктор, выводя меня на задний двор.
Мы подошли к небольшой пристройке, из открытого маленького окошка клочьями валил пар. В предбаннике сидело двое мужчин и громко разговаривали. Увидев нас, они в один голос произнесли:
– О-о-о! Виктор Саныч, а ты чё это посреди недели?
– Тяжёлый денёк, – произнёс Виктор, после чего представил меня.
Каждый из них, пожимая мне руку, приподнялся со скамьи и чутка пошатнулся. На теле у обоих было полным-полно татуировок. «Отлично, – подумал я, – Мой круг общения с одного зэка увеличился до трёх, социализируюсь, как не крути».
– Петрович в парилке? – спросил мой коллега, и в эту же секунду дверь парилки распахнулась.
Оттуда выскочил худой человек, семеня, пробежал мимо нас и абсолютно голый прыгнул в снег. Я услышал компрессированное «Хорошо!» из-под сугроба, который через секунду приобрёл людское очертание. Войдя в предбанник и глядя на Виктора, который уже встал, чтобы поздороваться, спросил:
– Что за юноша?
– Коллега мой, ровный парень.
– А-а товарис-щ Виткор Саныча – мой товарис-щ, – наигранно прошепелявил мужчина, – Павел Петрович, – более чётко произнёс он, улыбнулся и пожал мне руку.
Выглядел он старше остальных, судя по тому, как остальные стали внимать его словам, это был или очень уважаемый человек, или хозяин дома, а может, и то и другое, а может, дело было во фразе, которую он произнёс, садясь за стол, а именно: «Ну-с, накатим за знакомство». Это явно было то, что остальные хотели услышать, потому что те двое удовлетворённо потерли ладони и в полголоса добавили: «Да-а, накатить – это дело нужное».
Один из них наполнил пять гранённых стаканов и поставил по одному перед каждым из присутствующих, себе он выбрал стакан, наполненный до краёв.
– Спасибо, но я не пью, – я произнёс это так, словно каялся в своих грехах. Кажется, тот, что разливал, даже не поверил своим ушам и удивленно посмотрел на второго, который, кажется, больше всего ждал отмашки, чтобы опрокинуть содержимое стакана, а потому не спускал глаз со стола.
– Это ты только себе хуже делаешь, сынок, – произнёс Павел Петрович, после чего резко выдохнул и ловким движением влил в себя всё до последней капли.
Как только дно стакана Павла Петровича глухо коснулось стола – все остальные проделали тот же самый трюк, с не меньшей сноровкой.
Какое-то время все молчали. После Витя достал пачку сигарет, выдал каждому по одной, и предбанник наполнился табачным дымом. «Надо погреться», – выдал он, делая последнюю затяжку и вжимая окурок в срезанную пополам банку «Нескафе».
После всех термопроцедур повторился ритуал с распитием и дальнейшим блаженным причмокиванием малосольным огурцом.
– Пал Петрович, – Виктор первый нарушил повисшее молчание.
– Слушаю, Виктор Саныч, – он принял позу поудобнее и протёр краем полотенца намокший от повышенной влажности лоб.
– Ты когда-нибудь это, терял связь с реальностью?
Он озвучил мой утренний вопрос. Я с удивлением посмотрел в его сторону, но он лёгким кивком указал в сторону, где сидел его пожилой знакомый, кажется, это значило что-то типа «Послушай».
– Терял? Не-ет. Я эту связь нашел, а потому и был заперт обществом от общества. Двадцать один год, – в этот момент он потряс указательным пальцем и повторил ещё раз, – двадцать один год я отдал за то, что нашёл эту, мать её, реальность.
Все понимающе кивнули и задумчиво уставились в потолок. Витя раздал по ещё одной сигарете. У предназначавшегося мне стакана их теперь лежало две.
– А ты чего интересуешься-то, Вить, разве сам мало отдал за это?
– Уж не меньше остальных! – приподняв грудь, ответил мой коллега.
– Прошу прощения, – не до конца понимая суть разговора, я обратился к Павлу Петровичу, – а если не секрет, за что вы того… двадцать один год-то?