Астарта 2. Суд Проклятых

4.3 Запись из личного дневника Матиуса Лонгина

Так много всего и так мало меня. Так неисчислимо мало осталось от моей души, что нет в этих обрывках места даже толике всеобъемлющих страстей человеческих. Да и души, в общем-то, не осталось.

События теперь кажутся мне калейдоскопом картинок. Столь ярких и немыслимо фантастических, что нет у меня ни сил, ни средств записать, запомнить, сохранить и передать их даже словами или прикосновениями.

Такие странные ночи, сменяющие столь же странные дни…

Моя одежда, к которой я привык, которая была мне роднёй собственной кожи, стала казаться чужой и незнакомой, едва я открываю глаза поутру. Не могу, не в силах я осознать столь разительных перемен. Алая мантия с глубоким капюшоном, летающие замки и города, миллиарды звёзд, до которых можно дотянуться рукой, и сгореть в их вечном пламени.

Так много всего и так мало меня.

Теперь я часами могу молчать, пристально вглядываясь в лица прохожих, спешащих прочь по своим делам. Они сторонятся меня, словно я могу заразить их неизвестной болезнью, передать прикосновением проклятие, коснувшееся меня не так давно. Да, я остался в живых. Единственный из всех, кто когда-либо видел порождение самой глубокой бездны, но… кто я теперь?

Награждённый немыслимыми снами, преследуемый образом алого шёлка одежд, на котором так удобно прятать пятна столь же алой крови…

А в минуты безумия, затмений, как называли их лекари аббатства, мне кажется, что безликий призрак до сих пор наблюдает за мной, вглядываясь в самую суть моей души, которую держит в цепких ледяных пальцах.

Я просыпаюсь от собственного крика. Подушка и простыни мокры от пота и слёз, волосы слиплись на лбу, дыхание с хрипами вырывается из лёгких, горячим воздухом проходя по пересохшей гортани, а по подбородку течёт вязкая гадостная слюна с примесью крови от прокушенного языка.

Немыслимо, невообразимо, непередаваемо…

Я кое-как поднимаюсь на ноги, дрожащими руками нахожу в полной темноте приготовленный заранее стакан воды и жадно выпиваю её, утирая рукавом ночной сорочки губы. Теперь становится почти хорошо, почти спокойно и почти понятно, кто я такой и почему оказался здесь. Словно бог касается меня лозой, обращая в дерево, давая мне раз и навсегда тот единственный смысл существования, о котором каждый мечтает и грезит с рождения.

Я знаю всё, я понимаю всех, я слышу музыку далёких сфер и перешёптывания мелодичных голосов святых в небесном саду у порога Вечного Города.

И в этот момент удар слабости обрушивает меня обратно на кровать. Теперь Вечный Город стал для меня лишь смутно знакомым названием одного из тысяч центров власти, развлечений и возможностей.

Я снова не знаю себя, не знаю ничего вокруг меня, не узнаю лиц и протянутых рук, не слышу знакомых голосов, не узнаю местность и своё отражение в зеркале.

Из этого проклятого, как и я, куска стекла на меня смотрит чужое лицо. Бледное, с опухшими красными глазами после бессонной ночи, со встрёпанными светло-русыми волосами, по которым, словно изморозь, разлилась седина. Белые бескровные щёки и узкие тонкие губы со следами укусов, трещинками и сухими корочками запёкшейся крови…

А за моим плечом до сих пор колеблется тень существа, оставившего мне жизнь, но изменившего меня до неузнаваемости.

Только теперь между нами всё чаще стала появляться высокая фигура незнакомца в длинной алой мантии, скрывающее под капюшоном своё лицо. Моё лицо…

Так много всего и так мало осталось в этом всем меня. Меня, служителя, охотника, дичи и приманки, беглеца и гончего, властителя и раба своих страстей. И мне до зубовного скрежета жаль, что моя жизнь продолжается до сих пор, словно я стал обречённым, проклятым, прокажённым, и эта зловонная проказа растекается по моим венам, пропитывая кожу, капая с волос ядовитыми сгустками отчуждения, обречения и одиночества.

Мне оставили жизнь, чтобы я увидел, как умирает мир. Мир, наполненный человеческими страстями, божественной силой тепла, любви, желаний, мыслей, решений, добродетелей и пороков.

Если бы я умел, я бы ненавидел себя. Если бы я мог, я бы ненавидел ночного призрака. Если бы у меня были силы, я бы уничтожил этот мир сам. Ибо мир, самодовольно бегущий к краю пропасти, только и мог породить, впустить в себя, в своё лоно этот отвратительный отросток Забирающего Души.

Незнакомец из моих снов медленно качает головой под капюшоном, сложив руки в широких рукавах одеяний, а я, цепляясь за ниточку реальности, снова выплываю из мокрых от пота простыней, чтобы первым делом вспомнить и попытаться произнести своё имя.

Меня зовут Матиус Лонгин, и я потерял единственное, что действительно могло принадлежать мне в этой жизни, и что никогда не принадлежит никому из нас.

Я потерял душу…

Глава 5. Delirium Кацмана

Somebody mixed my medicine

I don’t know what I’m on

Somebody mixed my medicine

But baby it’s all gone

Somebody mixed my medicine

Somebody’s in my head again

Somebody mixed my medicine again, again

The Pretty Reckless – My Medicine

– Капитан, кажется, у нас проблема… – Гай, появившийся на экране внутреннего интеркома, был непривычно подтянут, и заметно нервничал. – Нужна твоя помощь. Срочно.

Рик зевнул, и, отгоняя подступившую сонливость, вгляделся в бортового врача своими красными от постоянного недосыпа глазами.

– Док, прости, но что случилось? Почему ты из медблока? И где…

– Нет времени объяснять, жду тебя у каюты моего… То есть, боцмана Кацмана, – Травкин, сдвинув брови, отключил линию связи.

Капитан вскочил со своего кресла, где коротал время, оставшееся до конца вахты, и собрался выйти из рубки, но вспомнил про необычно молчаливого искина, и попросил, обращаясь к главному экрану:

– Искин! Изя? Дай мне телеметрию из каюты Джека, пожалуйста…

На поверхности экрана расцвело овальное окно, заполненное белым шумом и помехами.

«О… Джек вывел из строя систему наблюдения… В последний раз он сотворил такое… Да никогда он такое не творил, чёрт его дери! Что происходит, мать вашу космическую?!» – И капитан Морган, рявкнув: «Искин, принять вахту», вылетел из рубки, едва не вписавшись в слегка замешкавшуюся перепонку двери.

К каюте боцмана он подбежал, немного запыхавшись. Как назло, не работал ни один лифт, и пришлось намотать пару сотен метров по аварийным лестницам вверх и вниз, матерясь в полутьме. К счастью, обошлось без жертв, если не считать двух раздавленных тяжёлыми башмаками сервисных автоматов и одной лопнувшей трубы с паром.

Гай ждал Рика, нервно постукивая своими тонкими пальцами по сенсору в окаймлявшей перепонку шлюзовой притолоке. Дверь подёргивалась, но доступа корабельного врача не хватало, чтобы её раскрыть.

– Что с Джеком, Гай? – капитан с ходу шлёпнул по притолоке тонким браслетом с капитанским кодом, продолжая движение и… был остановлен в своём порыве так и не раскрывшейся перепонкой. С трудом оторвав лицо от липкой полимерной плёнки, Рик задушено прошептал в сторону:

– Дьяволы Бездны, почему не сработало…

– Потому что этот идиот заблокировал не только все сигналы из каюты, но и отключил любые уровни доступа! – Травкин продолжал механически касаться сенсора. Бледное лицо врача покрывали мелкие капельки пота, а пальцы слегка тряслись.

Морган бы не смог заметить этого, не залипни он в перепонке, с глазами, направленными как раз на сенсор.

– Б***… Я давно так не боялся… – прошептал Гай, упираясь лбом в сталепласт переборки. – Датчик биоритмов он себе тоже вырезал…

Левая рука Травкина скользнула в карман, покинув пределы ограниченного поля зрения капитана. Спустя долгую секунду Морган ощутил запах какой-то ядрёной химии и услышал тонкий свист распылителя. Он зажмурился, и прекратил дышать. «Док, надеюсь, ты знаешь, что делаешь… И, дьявол, мне тоже страшно. Что там происходит, за этой долбанной перепонкой?!» – пронеслось в голове Рика, и он почувствовал, как отлипает от двери. Глубоко вдохнув слабо пахнущий растворителем воздух, капитан проговорил, расстёгивая кобуру:

– Я тоже беспокоюсь, Гай. Как бы этот… боцман чего не натворил. Видимо, придётся вырезать дверь.

– Само отвалится, – флегматично ответил Травкин, пряча распылитель, – этот паралитик расслабляет искусственные мышцы за несколько секунд. Искусственные! – добавил он, слабо улыбнувшись в ответ на округлившиеся глаза Моргана.

Дверь, с трудом сокращаясь, как переевший кроликов питон, уползла в боковые ниши, и Рик с Травкиным сморщились от ударившего им в лицо тяжёлого микса из перегара, испарившегося спирта, самогона и виски, запахов немытого тела и засохшей рвоты. Капитан испытал противоречивые позывы закусить или занюхать амбрэ стоявшими в углу носками, и проблеваться. Судя по ещё более побледневшему лицу Гая, им овладели подобные стремления.

Кацмана они обнаружили в углу, за перевёрнутой на бок койкой, в негорючей обшивке которой торчали затушенные сигары из неприкосновенного запаса капитана, напоминая доисторического ежа, которого переехал погрузчик. Боцман сидел, привалившись к стене, и прижимая к груди початую бутылку «Джека Дэниэлса», что-то тихо бормотал. От его рваной и пропитанной спиртным одежды несло, как из корзины с бельём на свалке, а небритая красная морда была залита слезами и соплями. Рядом на полу лежал позолоченный бластер, ещё одна бутылка виски, и початый ящик с куревом.

Гай, тяжело вздохнув, отбросил в сторону койку, брызнувшую окурками, и наклонился к брату. Капитан застегнул кобуру, и аккуратно подошёл к Джеку с той стороны, где лежал плазменник. «Вот же скотина еврейская! Он же стреляться собрался! Но почему? И что должно было случиться, чтобы Кацман стал напиваться в рейсе?» – подумал Рик, осторожно подхватывая бластер, и отбрасывая его за койку. Сколько он себя помнил, его странноватый боцман уходил в жестокий алкогольный штопор исключительно на стоянках или в отпуске. Да и в последнее время, после пережитого ими всеми приключения со Строителем и Кардиналами, Джек явно поостыл к спиртному.

– Капитан, помоги его уложить на пол… – тихо попросил Гай, прикладывая сенсоры медкомплекта к телу брата. – Боюсь, его даже модифицированная печень не спасла. Допился до «белочки». Delirium, понимаешь, tremens.

– Да, белый он, вижу… – Морган осторожно уложил Кацмана на пол, и Травкин, не медля, стал методично обкалывать брата целой пригоршней инъекторов, предусмотрительно запасённых в глубоких карманах.

Боцман что-то пробормотал, и Рик наклонился к его губам, чтобы разобрать слова. Неожиданно Джек открыл остекленевшие глаза, и схватил капитана за горло. Пальцы сдавили трахею, и Морган смог только хрипнуть что-то невразумительное, скребя ногтями по запястью Джека.

– Что ж ты, с-скотина б-бездушная, тв-воришь… – удивительно разборчиво, хоть и с заиканием, проговорил боцман, с трудом дыша. – Да как т-ты смел так поступать с людьми, С-судья ты засланный! Они ж ж-живые! Им же б-больно! Сдохни, с***, долбанный удод!

Гай прикоснулся к предплечью Кацмана, и рука, только что впивавшаяся в горло Рика, безвольно опала. Глаза Джека закрылись, и он захрапел.

– Извини, капитан, – Травкин поставил какой-то укол, и Морган смог дышать. – Не пытайся говорить, тебе вредно. Потом останешься в медотсеке, я расправлю тебе трахею и сделаю блокаду…

Капитан кивнул, и жестами показал, что донесёт Кацмана до медблока. Док согласно кивнул, и распрямился.

– Пойдём, Рик. Если можешь, быстрее – уколы действуют недолго, а его сердце скоро смачно квакнется…

Глава 6. Марсианские Хроники

Когда на карту поставлено всё, что только возможно – тогда наступает момент, в который все решения и все вероятности начинают течь только по одному пути. И путь этот предсказать нельзя…

Либо всё будет хорошо, и мы победим, либо – всё будет плохо. Но мы все равно победим, только вот цена победы… Может быть несколько завышена.

Марсианская «Серебряная Книга», 2387 г.

6.1. Марсианские Хроники. Макс Телль

9 августа 2278 года

Незримая рука Марса… Тайное правительство. Криптократия. Сопротивление.

Со времён первой Республики, Сопротивление всегда стояло за спиной марсианского правительства, тихо дыша тому в затылок. И дёргая за нужные ниточки.

В результате корабли доставляли груз не туда, люди не попадали в нужное место, денежные потоки меняли направление и оседали на временных счетах нейтральных банков. Тонкое воздействие, лёгкие помехи, которые даже не выглядели попытками помешать или навредить, а смотрелись вполне вдумчивой помощью и прочим «споспешествованием» официальному курсу Протектората.

Так, год за годом, креп странный противоестественный союз двух разных миров – Марса, входящего в Протекторат на условиях сохранения независимости в отдалённых колониях, и Сопротивления, включавшего сотни тысяч человек, контролировавшего целые отрасли и направления исследований. При том нередко высшие функционеры Марс-Сити, допущенные до патриотичной аудиенции с самим Лордом-Протектором, являлись одновременно и Ведущими лидерами правительства теневого…

Макс почесал в затылке, крепко задумавшись над хитрыми загогулинами, которые выписывала межпланетная и межзвёздная политика, и уткнулся в экран коммуникатора, на котором вместо статьи проступил подробный план Лабиринта. Сегодня ему и его бригаде киборгов предстояло проверить одну секцию, выдававшую аномальные сигналы временного смещения.

Как было известно всем, от детей до стариков, Сопротивление избрало своей резиденцией и основной базой Лабиринт – гигантское сооружение, созданное Ушедшими, ксенорасой, обитавшей на Марсе тысячелетия назад. Именно их руки, или щупальца, или педипальпы и возвели уходящий в кору планеты комплекс галерей, переходов, бункеров и шахт неясного назначения. Именно Ушедшие, умевшие тонко играть со временем, наполнили внешние участки Лабиринта ловушками и порталами с временным смещением и стазисом, войдя в которые, можно было прибыть то ли к Большому Взрыву, то ли к моменту тепловой смерти Вселенной… или просто выйти в другом коридоре, ближе к подземному сердцу комплекса.

В Цитадели всегда были свет, пусть немного непривычный и синеватый, энергия, поступавшая из странных накопителей, которые работали на временном смещении, и атмосфера. Пусть даже для людей в здешнем воздухе наличествовало слишком много благородных газов, но дышать можно было вполне уверенно – Ушедшие тоже были кислородной формой жизни.

Здесь проживали от десяти до пятисот тысяч человек одновременно. Количество жителей колебалось в зависимости от напряжения отношений с Протекторатом – если местным ищейкам давали команду «фас!», Цитадель принимала в себя всех, кто не мог защитить себя сам – детей, стариков, женщин. Когда обстановка улучшалась, крепость пустела, и только обслуживающий персонал оставался здесь, ремонтируя ветшающие от десятитысячелетней службы коммуникации и туннели.

В последние сто лет, правда, учёные нашли общий язык с тем старьём, что управляло Лабиринтом, и стало возможным отремонтировать заблокированные секции внешних галерей. Чем, собственно, и занимался Макс со своей бригадой «землероек» – киборгов предельной модификации, с мозгом, изъятым у преступников. Отключённые высшие функции сознания не позволяли поговорить с ними о сонетах Шекспира, или обсудить последние новости политики, но это Макса не раздражало. Он заботился о своих «оловянных солдатиках». После определённого судом срока сознание перенесут в новое тело, подкорректировав социально опасные зоны, и выпустят в мир людей.

Максу было радостно, что он помогает этим беднягам вернуться – пусть даже после коррекции, и стирания памяти. «Всё равно приятно вернуться домой, – думал он, размечая план работ на следующие недели, – особенно, если есть куда возвращаться».

Сам Макс родился и вырос в Цитадели, и Марс видел буквально три раза, во время кратких отпусков, которыми его премировало руководство. В последний раз, когда экскурсионную группу возили на Фобос, ремонтник заблевал полкорабля, и понял, что в космос и на поверхность планеты его не загонишь даже плёткой. Лучше уж родные туннели и галереи из красного песчаника, оплавленного Ушедшими до твёрдости гранита и стали. «Тут нет неба, но на кой оно нужно? – Макс нервно оттянул горловую застёжку комбинезона. – В небе опасно. Метеориты, эти, как их, астероиды… Корабль может выстрелить… Ну его. Лучше здесь. Здесь хорошо…»

Он не помнил родителей, хотя и приходил каждый месяц к Скале Памяти в верхнем Лабиринте, где по давней традиции выжигали имена и портреты погибших сотрудников Сопротивления. Со стены на него смотрели плотный немолодой мужчина в защитном костюме пожарного и маленькая стройная женщина с мягкими чертами лица и яркими, даже при таком способе нанесения изображения, глазами. «Вильгельм и Мартина Телль» – было написано внизу, – «2212 г. Авария на Сыртском накопителе энергии. Вечная память».

Макс Телль прожил с того момента более полувека, и память его благородно покрыла тень тех лет непроницаемым тончайшим саваном забвения. Он работал, работал и ещё раз работал. Иногда проходил регенерацию в медцентре, пару раз отказывался от предложенных повышений и никогда не покидал Лабиринта и Цитадели. В перерывах между работой он читал. Всё, до чего мог только дотянуться в марсианской сети – от древних сказок Земли, которые, несмотря на цензуру, так и не смогли вытравить поколения и поколения сетевых полицейских, до современных писателей, как популярных, так никому и неизвестных. Книги по физике мешались с бестселлерами, фантастика – с учебниками по теории искусственного разума, а любовные романы – с философскими «завихрениями», по сравнению с которыми Гегель казался нервным младшеклассником. Кристаллотека занимала уже три полки, и грозилась расползтись на четвёртую, потеснив старинные часы и награду за меткую стрельбу, которая когда-то давно принадлежала его отцу, Вильгельму Теллю.

Комм тихо пискнул, выводя голограмму входящего сообщения, на которой букашка тащила на спине большую коробку с надписью «почта». Макс ткнул обгрызенным ногтем в сенсор, и по экрану побежали строки:

«Двадцать Шестой – бригадиру. Ребята готовы. Заряд полный, у Тринадцатого и Семнадцатого близок к выработке ресурс, но сегодня они ещё попрыгают. Планируем пенную вечеринку в Пятом спиральном коридоре. Вечно ваш Жжжжук».

Бригадир Телль радостно усмехнулся, представив себе довольную металлическую морду Двадцать Шестого. Из всех киборгов-рванинов, как звали на Марсе насильственно киборгизированных граждан с поражением функций мозга, этот был самым смышлёным и человечным. То ли техники что-то напутали при переносе в «землеройку», то ли он сам смог восстановиться – Макс не знал, хотя проблема и была ему интересна. Но он не стал даже пытаться искать что-то по этой теме в Сети – ещё не хватало подставить своих работников, и самому влипнуть…

– Центральная, на связи Макс Телль, – вызвал он диспетчерскую. – Утвердите план работ на следующие трое суток, Лабиринт Восемь тире Десять, секция три и четыре, калибровка каналов временного смещения и переключение ловушек.

– Вас поняла, Телль, – ответила Центральная приятным женским голосом. Макс даже ухом не повёл, прекрасно зная, что под этой войс-маской скрывается старый искин третьего поколения, списанный с пассажирского лайнера век назад за утончённый садизм и механофилию. – Может быть, отметим после возвращения юбилей колонии?

– Нет, благодарю, я занят, – вежливо отказался бригадир, содрогнувшись, – у двоих ребятишек ресурс почти выработан, я с ними посижу…

– Хм… Ну, как знаешь… – в голосе искина послышалось разочарование. – Центральная, отбой связи.

– Отбой, отбой, – радостно подтвердил Макс, распахивая инвентарный шкафчик, и переодеваясь в рабочее обмундирование.

Центральная – Контролю

Донесение.

Определен следующий объект, подходящий под текущую маску контакта. Совпадение вероятностных полей – до трех девяток. Наблюдение установить не удалось вследствие выхода объекта на работы в удаленном секторе Лабиринта. Точка отсчета – плюс три. Запрашиваю дальнейший алгоритм.

Контроль – Центральной.

Ответ.

Алгоритм Альфа 113. Дождаться возвращения объекта, провести отметку и считывание волновой матрицы. После контакта предоставить временный дипломатический статус Ультра, перевезти в апартаменты Дипкорпуса. В обмен информацией не вступать. Свидетелей обмена отправить на коррекцию. Точка отсчета ноль.

«Ребятишки» встретили Макса с радостью, ощупывая импульсами сонаров и шевеля толстыми усами манипуляторов. Кому-нибудь другому здоровенные двухметровые стальные машины, напичканные энергоячейками, усилителями, сервоприводами и бионическими мышцами под управлением закапсулированного человеческого мозга, напомнили бы гигантских тараканов. И, наверное, вызвали отвращение. Может быть, потому большинство бригадиров принимали вахту у внешних шлюзов? Но Телль не боялся насекомых, которых и видел-то четыре раза, в зоопарке и частных коллекциях. Ему было приятно возиться с большими киборгами, которые вели себя порой совсем как дети, играть с ними в сетевые шутеры на пути к месту ремонта и перекидываться шуточками с Двадцать Шестым или Восьмёркой, которые превосходили всех остальных «букашек» в развитии. Макс их хорошо понимал.

Сегодня он особенно пристально принимал готовность у машин номер 13 и 17. Как и говорил Двадцать Шестой, ресурса бионики хватало впритык на вылазку и возвращение, плюс работы на месте. «Сканеры и темпоральные щупы много не едят, а для физических упражнений можно использовать и более молодых, – подумал Макс, и перераспределил износившихся в списке на роли измерителей. – Бедные… Ну, ничего, их срок уже почти закончился, может, комиссия по контролю сделает скидку…»

Пошутив с Двадцать Шестым про погоду и искина Центральной, Телль вызвал грузовой мобиль и погрузился туда вместе с бригадой. Громоздкий скафандр высшей защиты уравнивал его в росте и весе со всеми киборгами, и из толпы блестящих металлом тел Макс выделялся разве что шириной торса. Поразительно чувство единения привычно накрыло его с головой, так что даже захотелось замурлыкать в канал бригады какую-нибудь песенку из подслушанных недавно в сети. Киборги что-то негромко жужжали на своём канале.

Как он и думал, провозиться пришлось как раз двое суток – сектор был порядком разрушен, и даже прочнейший плавленый песчаник Ушедших рассыпался пылью от старости, вызванной воздействием темпоральных полей. Трём киборгам пришлось подключаться к реактору мобиля и заполнять пустоты строений сектора биопластмассой, восстанавливавшей повреждённые энергоструктуры. Остальные семь машин настраивали временное смещение и присоединяли локус сектора к переходам Цитадели. Тринадцатый и Семнадцатый честно пахали, как неведомые Максу звери-лошади, которых принято было вспоминать при описании таких ситуаций, и иногда приходилось их останавливать, чтобы не сорвать ресурс.

В тяжёлой работе, прерываемой редкими минутами отдыха, человек старался не отставать от своих верных подчинённых, и ему это почти удавалось. Усталость гасилась стимуляторами, голод – пищевыми брикетами, а сон отгоняла жажда деятельности. О Цитадели и книгах Макс не вспоминал, вкладывая себя полностью в контроль за бригадой, тонкую настройку темпоральных полей и прокладку нитей-закладок переходов Лабиринта. Он слышал в наушниках скафандра шелестящий шёпот Ушедших, которые до сих пор проходили этими галереями по своим невиданным делам, неощутимые для глаз, заплутавшие в тенях иных времён и пространств. Редкие вспышки света на границе зрения, следы в нетронутой веками пыли осыпающихся переходов, шелест крыльев и стрёкот когтей по камню… Лабиринт был живым, Телль знал это, и старался не просто восстановить камень и биометалл, но исцелить повреждённые временем участки гигантского организма.

Смена подходила к концу, и нужно было сворачивать оборудование, и грузиться в мобиль. План работ они перевыполнили, система сканирования показывала восстановление на 120 процентов от нормы. «Букашки» сильно разрядились, но до базы оставалось несколько часов, и все дружно утверждали, что они «потерпят». Никто не пострадал от временного сдвига, и не повредил механику или бионику… Всё было хорошо. Какое-то непонятное чувство скреблось внутри у Макса, вызывая смутное беспокойство, словно мир изменился, пока он был здесь, в глубине времён, и теперь может случиться всё, что угодно. Это было странно, но вполне оправданно – темпоральная защита никогда не спасала полностью от паразитных излучений Лабиринта. Некоторые ремонтники после смен приобретали способность предсказывать события, кто-то мог видеть события из других времён и мест, кому-то начинало сильно везти в карты и лотерею… Жаль, что подобные побочные воздействия быстро рассеивались.

Цитадель, технические этажи, северный вход Лабиринта.

– Внимание СО, приближается мобиль ремонтной бригады, смещение ноль-ноль.

– Прошли внешний шлюз, цель на дезактивационных процедурах.

– Приготовиться к отключению киберов, приготовить транспорт для вывоза и коррекции.

– Молчание на канале, – вклинился в переговоры охраны незнакомый голос, отдающий металлом и силой. – Тридцать суток патрулирования Лабиринта той твари, что вякнет хоть слово в следующие пять минут…

– Это что за х**? – спросил кто-то из охранников, и сразу же зашёлся руганью. – Твою мать, месяц коридоров???

– Два, – добавил тот самый металлический голос. – Понял?

Ему никто не ответил, а самые хитрые, судя по раздавшимся тихим щелчкам, отключили микрофоны. Во избежание.

Макс понял, что влип, когда их загнали на дезактивацию сразу после прибытия, не дав даже выставить мобиль на зарядку, и сбросить остатки реакторной массы. Раньше такое случалось, когда прилетали инспектора из столицы, или готовились какие-то мероприятия Сопротивления, и Цитадель переходила на усиленный режим. Он пошарился по сети, ничего не нашёл, и попытался успокоиться. В дезкамере к нему подошёл Двадцать Шестой, и, прикоснувшись к гнезду связи манипулятором, вышел на связь.

Кодированный канал мало приспособлен для передачи текста киборгами, но комп скафандра справился, и вывел на визор размытые строчки

– Бригадир… Напиши в ведомости, что мне нужен ремонт…

– Что случилось? – набрал Макс в ответ. – Ты же целый, бионика в порядке.

– Не поверишь, но у меня плохие предчувствия, – киборг добавил грустный смайлик и продолжил. – Насчёт тебя тоже. Мне нужна запись в ведомости о полном восстановлении механики панциря или сервоприводов конечностей, тогда я попаду сразу в цех, минуя контроль. Это важно.

– Хорошо. Я подпишу… – Телль удивился настойчивости Двадцать Шестого, но раз он сказал «важно», значит, так и есть. – Но если выяснится, что ты исправен…

– Не выяснится. Сейчас сделаю, – киборг рухнул прямо на пол камеры, и наполовину втянул конечности, изогнувшиеся под разными углами. Манипулятор вылетел из гнезда, и связь прервалась.

Макс быстро вызвал ведомость смены, и отредактировал пару ячеек, указав обе причины ремонта, названных киборгом, и добавив ремарку: «выход из строя по неизвестным причинам, возможно отложенное воздействие Лабиринта». Теперь Двадцать Шестой сразу поедет в ремонтный цех…

После обшарпанной шлюзкамеры бригада бодро потопала в помещение граунд-контроля, а неподвижного киборга погрузили в небольшой транспортный мобиль, исчезнувший в служебном тоннеле. Телль проводил взглядом машину, и вздрогнул, когда на плечо его скафандра опустилась рука рослого охранника.

– Макс Телль? – раздалось из-под опущенного забрала бронекостюма.

– Д-да… – Макс слегка обалдел, оглядываясь назад, что сделать, находясь в скафандре, довольно затруднительно. Камера заднего обзора не работала уже года три… – Что случилось? Кто вы?

– Спецхран, особый отдел. Не двигайтесь. Выключите скафандр, – второй спецхрановец осторожно обошёл его спереди, держась вне зоны действия встроенного инструментария. – Вам никто не угрожает.

– Всё делается для вашего же блага, гражданин, – вторил ему его напарник, подключая какие-то модули к внешним разъёмам ремонтного костюма. – Какого цвета берега Вечности?

– Ч-что? Какая, к дьяволу, вечность??? – опешил Макс. – Что вы делаете?! Отпустите!

– Как глубоки воды Стикса на границе Граней? – спецхрановец активировал установленные приборы, и скафандр тряхнуло, как от разряда тока высокой частоты. – Здесь красивая местность?

– Идите в задницу с вашей местностью! – начал закипать Телль, одновременно стараясь включить хоть что-то из оборудования. Например, вибронож или плазменный резак. – Что за х*** вы несёте?

– Вырубай. Контакта нет, – приказал второй охранник, вглядывавшийся в лицо Телля через прозрачный визор. – Контроль ошибся.

– Контакт будет… – первый нажал на сенсоры. – Просто мы рановато его взяли.

«Здесь красивая местность» – раздался шепоток где-то на границах сознания Макса, которого почему-то потянуло в сон. «Берега Вечности темны, – раздалось в сумраке, куда погружался бригадир Телль, и мелодичный голос произнёс, впервые обращаясь напрямую к нему: – Извини, но тебе придётся заснуть ненадолго. Обещаю, твоему телу не повредят. Скорее, наоборот… Приятных снов, Макс. Ещё увидимся».