Маша, очнись!

А какой можно быть?

2 класс, 15 января, перед первым уроком

Я смотрела на фонарь. До урока оставалось двадцать минут. Мама еще пять минут назад подтолкнула меня и ушла, подумав, что я сразу побегу в тепло.

Откуда-то из-за фонаря на лицо небо высыпало по чуть-чуть снега. Снег будто порхал наверх, а потом мерно приземлялся на меня, на асфальт у школы и на саму школу, делая ее просто частью пейзажа, а не смыслообразующим предприятием и конечной точкой.

Я стояла посреди дороги и нарушала привычный путь вереницы школьников: сто процентов у каждого из них во рту должно быть по монетке для Харона. У нас роль Харона играла жадная на деньги охранница, которая пораньше выпускала из школы за звон в ученических ладонях, наоборот, в мир живых, тем самым нарушая мировой порядок.

Из школы донесся первый звонок, и я побежала снимать рейтузы.

«Машка, трусы не в ромашках!» – прокричал кто-то в спину. О моих трусах знала вся школа.

Я уткнулась в стекло, которое выросло в толщину еще чуть-чуть, и стала натягивать на себя туфли. Колготки пузырились, и туфли никак не хотели надеваться. В итоге я надела их через силу и поковыляла к лестнице.

«Машка, ходи не как промокашка!» – заорали сбоку и сразу убежали.

Только в школе оказалось, что хожу я, сильно подпрыгивая. Исправить это никак не получалось. Спустя много лет видео с моей походкой уже стали снимать и выкладывать в школьный паблик «Подслушано ГБОУ СОШ номер N».

«Машка, хватит петь про мышку!» – вдруг прокричал Паша. Откуда он узнал о моей тайне? По нотам? Обычно в процессе я по-своему напевала мелодию: соль, ля диез, соль, фа бемоль.

«Какую мышку»? – подбородок у меня чуть затрясся.

«А сама знаешь», – подмигнул Паша и неспешно, раскидывая ноги по сторонам, пошел к классу.

Мне хотелось выбраться из-под стекла и обо всем его расспросить, но не получалось: пробиться было слишком тяжело.

Быть можно такой, когда гладят

2 класс, 15 января, после первого урока

Окружающий мир прошел за обсуждением унылых растений, профукивающих жизнь у нас в классе, и наконец закончился. Все повскакивали, я засобиралась в коридор – опять смотреть на фонарь и снег. Мальчики вдруг стали меня гладить по спине.

«Как, все-таки меня – гладят?» – я встрепенулась.

«Смотрите, мы ее мочой обмазываем!», – три секунды спустя обработал мозг.

Я завертелась, виски стали долбиться о голову.

Паша облокотился на кулер, помахивая пластиковым стаканчиком с нашей водой. Признаться, вода действительно была мерзенькая и смахивала на мочу. Мальчики образовали круг и наскакивали по очереди, касаясь меня мазками и забрызгивая школьную форму водой.

«Зато гладят. Значит, меня можно касаться. Они ведь и друг друга касаются», – подумала я.

Тут Ирина Валерьевна встала и пошла к кулеру. Мальчики разлетелись и забились по разным углам класса, тихо гудя и шевеля лапками. Но Ирина Валерьевна даже не заметила инцидента и, оказывается, просто хотела налить воды.

Когда она ушла, тема разговора у мальчиков сменилась: они стали обсуждать бакуганов-трансформеров – круглые фигурки, из которых разворачивались монстрики.

Так прошел мой второй класс, обозначивший, кажется, навсегда мое место в целом мире.

Хватить грызть ручки

3 класс, ноябрь

Ирину Валерьевну я просила каждый день.

Наша классная была женщиной в доспехах, но не потому что защищала слабых, а потому что нарастила знатную железную броню. Она оттарабанивала урок не первый десяток лет и могла из сбивчивых ребячьих объяснений понять, какой номер страницы и какое предложение в задании имеет в виду заплутавший школьник.

Ирина Валерьевна сажала отличников к двоечникам, следовала старому правилу: прилежный ученик поможет, возьмет под шефство, как говорили еще миллион лет назад. Так от Насти меня пересадили к Паше.

Паша рисовал девочке на обложке замазкой родинку на подбородке, кривые зубы и говорил: «Это ты». Он обзавелся игрушкой-скейтбордом и толкал его на мою тетрадку. Ручка у меня, как всегда, подтекала, и на тетрадке оставались пятна. А на прошлой неделе Паша написал что-то на листочке, скомкал и кинул к друзьям. Друзья подло захихикали и кинули на парту к Насте. Та улыбнулась и кинула на следующую парту.

Ирина Валерьевна продолжала тараторить теорию, периодически спрашивала то того, то другого. Кто не отвечал, тому ставила что-то карандашом в журнале. Я до сих пор не уверена, что за броней она что-то видела. Класс тихий – орать не надо. Кто-то правильно ответил – все материал усвоили.

За партой, куда кинули листочек дальше, сидела Ева – сердитая девочка с хмурыми бровями. Ева за краешки развернула листочек, за мгновение прочла. Я пыталась вглядеться в ее лицо, чтобы понять, что написано на листочке. Тут она резко взглянула на меня, и мне даже стало неловко: так я на нее пялилась. Ева сказала, что идет в туалет (даже не спросила разрешения!) и оставила листочек у моей руки.

Я развернула. Там было написано: «Маша зубрила». Паша убрал глаза, положил в руки скейтбордик и сложил руки в замочек.

Прозвенел звонок, все повскакивали. Мальчики собрались в кружок играть на Пашином кнопочном телефоне в Doodle Jump, девчонки обменивались блестящими наклейками с котятами.

Ирина Валерьевна твердой рукой идеально разрывала двойные листочки напополам. Я встала у ее стола, но она не посмотрела в мою сторону. Тут губы затряслись, и я разревелась.

Ирина Валерьевна только сказала: «Тогда опять к Насте».

Я потащила рюкзак к парте на другом ряду. Привычно поставила его на свободный стул. Настя закатила глаза и с грохотом задвинула стул, прижав рот моего рюкзака.

«Не давай ей ручки, она их сгрызет», – ухмыльнулся Паша, отвлекшись от игры.

Настя брезгливо подвинула пенал к себе.

Я стыдливо положила помятый учебник, рядом тетрадь в чернильных пятнах, достала неточеные карандаши и поняла, что, пока следила за листочком, ручку у меня забрали.

Прозвенел звонок, все рассыпались по моим местам. Как жить дальше, я не знала.

Быть в школе, не бывая в школе

3 класс, 12 февраля

На уроке мы читали сказку про двух лягушек: ну, знаете, одна гребла и выжила, вторая умерла, не попытавшись. Но что если у лягушки может быть третье агрегатное состояние – всеми лапками выплыть в иной мир и остаться там, не исчезнув полностью?

Сказку я прочла быстрее всех – но уже не чтобы быть лучше остальных, а чтобы успеть. На часах был полдень. Нехотя, как будто теплом предсказывая будущее лето, светило зимнее солнце. У меня была игра – за две минуты попасть Туда.

Там не было Леса – все же я пропадала не из дома. Туда я уходила через часы на стенке рядом со мной. Минуту смотришь на секундные стрелки, минуту представляешь себе Там – и все, ты в пустом классе.

Пахло в нем уже не старым мелом и прокисшей тряпкой для доски – пахло запахами другого измерения: они то вытягивались, то прыгали мячиками, то растворялись в атмосфере. Я сидела на парте, свесив ноги, и смотрела в окно. Из окна к ногам падали то капельки моря, то пахучие дубовые листья, то чистый, невозможный для города снег. Иногда появлялся Сатурн: его я однажды увидела на атласе в музее и решила присоединить к земным радостям.

Порой, конечно, откуда-то булькали вопросы Ирины Валерьевны, но я булькала правильный ответ и продолжала сидеть и слушать мир внутри себя.

Время в Таме заканчивалось со звонком: нельзя было привлекать к себе много внимания. В школе отбирали все, не принадлежащее ей, и почти никогда не возвращали.

Я закончила третий класс с пятерками, но Там затягивал меня все больше и больше: сначала я уходила Туда на один урок в неделю, потом на один урок в три дня, а потом на один урок в день. Время между уходами сокращалось, и от этого было даже страшно, но отказаться я не могла: слишком хорошо Там было.