–Буде я тебе, Глебушко, понадоблюсь, только крикни зычно, и я прилечу.
Сказал так и сгинул, а Глебушко, как ни отпирался, а на пир пошел. Взошел он в палату, аж в глазах от красоты небесной да роскоши зарябило, да и забыл, откуда родом, да зачем на небо пожаловал, забыл про Аленушку-богатырицу, про матушку ее слепую, про отца-батюшку Берендея, про родину свою милую. Все позабыл Глебушко, на меньшую дочь царя небесного глядючи, и сыграл царь небесный о ту же пору свадебку, поженил Глебушко на царевне небесной. И стал Глебушко небесным человеком, даже дух человеческий потерял. Сидит целыми днями во дворце, пирует да жирует, об Аленушке, суженой своей, и не вспоминает.
А на земле меж тем его Настасья, слепица жалостливая, дожидается, дни считает. Уж и дерево, из семечка пророщенное, засохло, а Глебушка все нет как нет. Вот пошла она к Княгине-мыши и говорит:
– Отпусти ты меня, Княгиня-мышь, на небо, за Глебушком, чует мое сердечко материнское, приключилось с ним напасть, без меня ему нипочем не выбраться.
Спрашивает ее Княгиня:
– Как же ты, болезная, на небе не потеряешься?
А Настасьюшка отвечает:
– Авось перемогнусь!
Дала ей Княгиня-мышь зернышко заветное, наказала, что делать надо, и отпустила с богом. Посадила Настасья семечко, выросло дерево, села она на вершину, так до неба и добралась, верхушку прищепила, да и пошла наощупь Глебушка искать.
Брела она долго и добрела до ворот дворцовых, где жил Глебушко со своей женой небесной. Стала она в двери стучать, авось кто и откроет. Прибежали слуги расторопные, отворили ворота и спрашивают Настасьюшку:
– Ты откуда здесь взялась, как с земли добралась и кого тебе надобно?
Отвечает им Настасьюшка:
– Зовут меня Настасьей, я мать богатырицы Аленушки, а пришла за суженым ее, за Глебушком, сыном Берендеевым. Нешто он у вас загостился?
Говорят ей слуги расторопные:
– Нет здесь людей, здесь и духом человечьим не пахнет! Иди-ка ты отсюда подобру-поздорову!
А Настасьюшка, хоть и слепая, а сердцем лучше зрячей чует. Говорит она слугам:
– Неправда ваша, я сердцем чую, здесь мой Глебушко, никуда я без него не пойду!
А слуги ее взашей гонят, с неба сталкивают. Поднялся сыр-бор, шум и гам, услыхал его Глебушко, вышел из ворот, увидел Настасьюшку и разом все вспомнил. Подхватил он Настасьюшку под белы ручки, на слуг прикрикнул и говорит ей:
– Глупый я да неразумный человечишко! Говорила мне Владычица-мышь, что нельзя человеку на небо заглядываться, да я не послушался. Вот и оженил меня небесный царь на своей дочери обманом, пригрелся я на небесных хлебах, невесту свою милую в беде оставил. Нет мне прощения!
Обняла его Настасьюшка, провела рукой по головушке буйной, да и повела за собой. Пришли они к месту, куда дерево Настасьино доросло, и спустились по нему на землю. Поклонился Глебушко Настасье земно, поблагодарил за науку и говорит:
– Спасла ты меня, мать земная, на путь наставила, пора мне на поиски Аленушкины отправляться, на самое дно море-окияна опускаться. Жди меня здесь три лета и три зимы, а ежели не вернусь, возвращайся с богом в царство Заповедное, помни об Аленушке, да и меня лихом не поминай. Передашь отцу да матери весточку грустную, а сама не печалься, бог даст – свидимся. Прощай же!
Сказал так и пошел куда глаза глядят. Пойдем и мы, а то во рту пересохло, а ежели кто нальет, так мы с благодарностью будем. С вас – квас, с нас – про Глебушко рассказ.
Сказка 7. Про то, как Глебушко за Аленушкой ходил
Что было, то прошло, много горя принесло, да только что толку печалиться, знай себе живи. Так и наша сказка про Аленушку – ровно клубок мотается, вроде и краю не видно, а кончику-то быть. Только ведь конец разный бывает, пока не дослушаешь – не поймешь.
Идет Глебушко к морю-окияну, а сам от усталости и голоду еле ноги несет.– после небесной пищи кусок в горло нейдет. Зашел в сосновую рощу и видит – душит ядовитая трава молодые деревца, к солнцу тянуться не дает. Повырывал Глебушка ту траву с корнем, ногами истоптал, освободил деревца и вдруг слышит, как большая сосна ему иглами шуршит:
– Спасибо тебе, богатырь, спас моих детишек малых, уж и я в долгу не останусь.
Идет Глебушко дальше, смотрит – пересохло болотце, а в нем головастики лягушиные застряли, выбраться не могут. Собрал их Глебушко в горсть, да и перенес в ручей. Поплыли они по течению, а мать их лягушка на камень взобралась и говорит:
– Спасибо тебе, богатырь, спас моих детишек малых, уж и я в долгу не останусь.
Идет Глебушко дальше, видит – упала коряга, ручей запрудила, воду замутила, а в воде карасики мечутся, рот разевают. Выбросил Глебушко корягу куда подальше, муть и разошлась, а к Глебушке мать-карасиха подплыла и говорит:
– Спасибо тебе, богатырь, спас моих детишек малых, уж и я в долгу не останусь.
Вышел Глебушко на берег моря-окияна, глядит окрест – конца-края тому морю не видно, как в нем Аленушку отыскать. Думал-думал, да так ничего и не придумал. Вдруг, откуда ни возьмись, прикатились на берег бревна сосновые, ладные да соструганные, осталось Глебушке их в плот повязать, да парус из одежды снарядить. Сел Глебушко на плот и поплыл, а куда ему плыть – не знает. Вдруг подплывает к плоту рыбешек-карасиков видимо-невидимо, рты разевают, наперебой кричат: говори, чего тебе на дне морском сыскать надобно!
Говорит им Глебушко:
– Лежит на дне морском моя суженая, Аленушка-богатырица, да только как ее сыщешь, разве весь море-окиян обшаришь?
Вильнули карасики хвостиками и уплыли, а вскоре начали по одному возвращаться да всю правду рассказывать – где какое сокровище лежит, где какая рыба водится, да только Глебушке этого не надобно. Вот и все карасики вернулись, а одного нет и нет. К самому вечеру возвращается карасик последний и молвит человечьим голосом:
– Лежит на самом дне моря-окияна девица-красавица, волосы спутались, песком лицо занесло, руки-ноги заилело, тело белое камнями придавило. Может, это и есть твоя Аленушка?
Схватился Глебушко за голову – как на самое дно попасть, как Аленушку из ила достать? Вдруг, откуда ни возьмись, приплыло лягушек великое множество, говорят они Глебушку:
– Не страшись ничего, ныряй на дно морское, а мы тебе воздух во рту приносить будем, глядишь, и выплывешь!
Нырнул Глебушко на самое дно морское и видит – лежит там девица-богатырица, сном тяжелым спит, придавили ее песок да камни, занесло лицо илом, волосы рыбы спутали. Уж и так и сяк старался Глебушко, ан ничего не выходит – таскают ему лягушки воздух во рту, из сил выбиваются, а Аленушка как лежала, так и лежит, нисколечки не сдвинулась. Вспомнил тогда Глебушко про небесного змея, да как крикнет зычно. Нырнул тут же змей на дно морское, обхватил Аленушку лапами, обвил хвостом да и вырвал ее из песка да ила, вынес на сушу, а уж Глебушко сам вынырнул да до берега доплыл.
Смотрит он – лежит Аленушка бездыханная на берегу, в лице ни кровиночки, не дышит, не глядит. И заплакал Глебушко слезами горькими:
– Что ж ты очи не откроешь, на меня, суженого своего, не взглянешь! Знаю, виноват я пред тобой, богатырица моя ненаглядная, что с собой не совладал, да долго по свету искал, да на небе про тебя забыл, да только повинную голову меч не сечет! Прости ты меня, глупого да неразумного, прости ты меня, легковерного да непримерного, вернись ко мне девицей-красавицей, тебя одну люблю, тебя одну хочу к венцу повести, с тобой одной детушек завести, а без тебя мне жизни нет!
И открыла тут Аленушка очи свои прекрасные и говорит: как же долго я спала, что ж со мной такое приключилось?
А Глебушко ей отвечает:
– И век бы спала, кабы мы тебя всем миром не вызволили!
Обнялись они и заплакали – по жизни своей, бедами да несчастьями порушенной, по доле своей, с Русью-матушкой да царством Заповедным повязанной. Однако ж что было, то было, быльем поросло, отболело, пролетело, а Аленушке да Глебушке дальше жить. Сладили они из плота избушку, думалось им – поживут они годик-другой, сил наберутся, добра наживут, детишек родят, да всем миром и домой возвратятся. Кому счастье не в радость, а кому и малая радость – на счастье, вот и забыли они про слова, Настасьюшке про три года сказанные. Добра нажили, детишек сродили – сыночка и дочку, вот уж третий год к концу подходит, и говорит Глебушко Аленушке:
– А пойдем-ка мы, Аленушка, в Заповедное царство, пора нам домой возвращаться. Хорошо у моря жить, а в Заповедном царстве все ж лучше. У нас реки синее, у нас озера голубее, у нас леса зеленее, у нас вода слаще, воздух медовее. У нас люди духом высокие, чистотой глубокие, духом смирные, душою чистые, кому ж как не нам, богатырям, их от врагов-недругов защищать?
И то правда, согласилась Аленушка, и стали они в дальний путь собираться, да пока прособирались, три года и прошло. Вот пришли они в княжество Княгини-мыши, вышла сама владычица их хлебом-солью встречать. Да только невесела Княгиня-мышь, головку в короне золотой склонила-повесила.
Спрашивает ее Глебушко:
– Что невесела, Княгиня-мышь великая? Али гостям не рада, али подарками не угодили, али детишки тебе не в радость?
Отвечает им со вздохом Княгиня-мышь:
– Да уж как не радоваться и не печалиться сей же час! Вернул ты себе суженую свою, Аленушку-богатырицу, да слово, Настасьюшке данное, не сдержал. Ждала тебя слепица три лета и три зимы, очами незрячими всю дорогу проглядела, да только от вас ни слуху ни духу. Пошла она тогда на высокую гору умирать, потому что нет ей радости, нет ей прощения без деток любимых Аленушки и Глебушки.
Вскинулась Аленушка, побежала за матерью на гору высокую, глядь, лежит там старуха древняя, волосы седые нечесаные, глаза пустые незрячие, и уж почти не дышит. Как заплачет Аленушка, как запричитает:
– Почто ты меня, матушка, покинула, почто одну на свете белом оставила, почто детушек моих, внучка и внученьку, осиротила! Все вины свои искупила ты, все грехи свои оправдала ты, а вот мне теперь как быть?
Закапали слезки Аленушкины на лицо Настасьюшки, и изгладилось лицо, ровно молодое. Закапали слезки Аленушкины на глазницы Настасьюшкины, и открылись очи, ровно новые. Встала Настасьюшка, станом стройная, лицом молодая, словно и года ее не состарили, да Аленушке с Глебушком в пояс и поклонилась.
А что дальше было, то и всякому понятно. Вернулись они всем миром в землю русскую, в царство Заповедное. Вот было радости и простому люду Берендееву, и царю с царицею, и отцу Аленушкиному, и их домочадцам достославным. И стало с тех в Заповедном царстве все тихо да спокойно, и жизнь потекла мирная да благодатная. Но это уж потом было, а сначала случился пир да гулянье. А кто на том пиру гулял, опосля ничего не помнил – то ли медовуха крепка да сладка, то ли слезы горьки да солоны. А кто на том пиру гулял, не скоро до дому-до хаты добрался – то ли пироги тяжелы, то ли ноги легки. А кто на том пиру гулял, тот всю сказку единственно и слыхал, а прочие друг у дружки выспрашивали да выслушивали, а чего не припомнили, так додумали. Только нам и додумывать нечего, наша сказка была, да вся рассказана. Новое время придет, тогда и сказки новые будут, прежним не чета. А нам так и эти хороши, для ума и для души.