Они шли по тропинке леса, так близко от затаившихся наблюдателей, что казалось, вот-вот кто-то из шествующих увидит их. Таня и Лёша замерли. Лесными привидениями протекали мимо них заколдованные лики. Дрожание огней усиливало впечатление нематериальности зрелища. Лёгкий отзвук шагов сливался в шелестящую мелодию, угасающую по мере удаления процессии. Когда последний огонёк исчез в гуще деревьев, Таня громко перевела дух и встала. За ней поднялся и Лёша.

– Может сбегать посмотреть, куда это они?

– С меня на сегодня хватит приключений.

– Да, пожалуй. Пошли, а то дети начнут волноваться.

– Курить будешь? – спросила Таня, вытаскивая из кармана пачку сигарет.

– Ещё бы, – ответил Лёша.

Расслабляясь с каждой затяжкой, они не спеша отправились в обратный путь.

– Как ты думаешь, кто эти люди?

– Чёрт их знает, сектанты какие-то.

На самом деле дети, как их назвал Лёша, потеряли счёт времени. Как только следопыты скрылись с глаз, Саня перешёл в интенсивно-ласковое наступление. Он приблизился к Оле и начал целовать и щекотать её, его руки пробегали от плечей до живота, подныривали ей под кофточку и снова выходили на поверхность. Девушка то подключалась к игре, то прикидывалась шлангом. Ей было весело и свободно, знакомое притяжение заряжало её, но она не сдавалась. Санин, до сих пор лежавший на боку рядом, стал наползать на неё. Оля оттолкнула его и откатилась по земле. Он выждал несколько минут, ничего не предпринимая, оставив её лежать неподвижно на расстоянии вытянутой руки.

– Сдавайся! – шепнул он.

– А-а, – отрицательно кивнула она.

– Сдавайся, – он стал подползать.

– С какой это стати?

– С такой, что выхода у тебя другого нет, мы же назначили друг другу это свидание с первой встречи.

– А что ж тянули так долго, – рассмеялась Оля, узнав реплику.

– Что было, то было, неважно! Не будем больше терять времени, – и, следуя собственному императиву, набросился на неё с поцелуями. Оля продолжала смеяться, и чем усерднее он её чмокал, тем искреннее был её смех. Санину этот цирк надоел, он взял её лицо обеими руками и впился в её рот. От неожиданности она чуть не задохнулась, поперхнулась собственной слюной и начала кашлять. Пришлось прервать лобызание. Они сели, постепенно Оля пришла в себя.

– Она чуть не умерла, задушенная его страстью, – сострила она, пытаясь разрядить обстановку.

Санин, перестав хлопать её по спине, теперь сидел, положив локти на согнутые колени.

– Ну, раз уж ты предпочитаешь смерть моей страсти, то пожалуй, я отступлю…

Оле стало его немного жалко, и она нежно поцеловала его в щеку.

– Это что? Моральная компенсация?

– Ой, смотри! – она указывала в сторону купальщиков, о которых Санин на время забыл.

На той стороне берега, ручеек огоньков утекал снова в лес.

– Ага, ночные омовения подошли к концу. Сейчас, наверно, и разведка подоспеет.

В самом деле, пришли Лёша и Таня, поведали об увиденном. Все согласились, что явление было действительно странным. Четвёрка гуляк вернулась в ресторан, им вызвали такси. В ожидании спросили сторожа, знал ли он что-то о купающихся. Сторож недоумевал.

Возвращаясь в город, все молчали. Мысли о пережитых приключениях порождали блуждающие улыбки. Утомлённые и отрезвлённые они разошлись по домам.

Пустое такси одиноко поплелось на стоянку. Худая луна на свой манер раскрасила пятиэтажки, скверы, гаражи. Разобщенные фонари лениво разбавляли темноту городского пейзажа. Случайные освещенные окна даже издалека не претендовали на сходство с созвездиями. Город спал. Спали люди и спала природа. Царила провинциальная тишина. Такой тишины не бывает в больших городах: там даже ночью не спят, там люди, вытеснив природу, продолжают производить беспорядочный шум и с наступлением темноты. Такой тишины не встретишь и в деревнях, где природа продолжает править жизнью людей, раз и навсегда распределив по временам суток разрешенные шумы. Лишь в маленьких уютных городах ночью тихо так, что слышно, как похрапывают деревья, как посапывают скамейки, как вздыхают на стоянках машины, как поскрипывают сердца влюблённых, как потрескивают антенны. Каждый звук ненавязчив и одинок, он не сливается в мегаполисную ночную симфонию и не тикает как деревенские часики. Он горд, самодостаточен и в то же время, он не нагл и не эгоцентричен. Он не нарушает, а обрамляет тишину.

В одном из неспящих окон беседовала сама с собой тень Фёфёдыча. Точнее, это маловероятному постороннему наблюдателю могло бы показаться, что старик разговаривал сам с собой. На самом же деле он обращался к конкретному образу. Бессонными ночами его посещал молодой и смышлёный друг, отличавшийся от всей знакомой ему детворы незаурядными любопытством и смышлёностью. Его “друх”, как он его называл, расспрашивал Фёфёдыча о жизни прошлой и исторической, они частенько обсуждали их любимую Пелопонесскую войну, благо оба наизусть знали труд Фукидида, особенно первые сорок страниц. Одним из занозно-спорных вопросов был, нападали или не нападали друг на друга Афиняне и Керкиняне. По дословному прочтению текста Фукидида выходило, что да, но по логике вещей трудно было с тем согласится. Фёфёдыч утверждал, что не могли союзники воевать между собой и приводил тому в подтверждение свои домыслы и трактовки военной ситуации, друх ему оппонировал. В который раз сегодня ночью они сошлись по тому же поводу.

– А всё-таки не могли напасть Афинянцы на Керкирянцев, не верю, хоть режь, – затянул любимую песню дед.

– Не могли, – подтверждал молодой друг – но напали… так получилось.

– Ой, ну ты хоть и друх мне, но вот эту вот твою поперечную манеру, я терпеть не переношу! Ну не могли они на них напасть и не напали. Во-первых, потому, что договор у них был обоюдный оборонительный. Понимаешь? То есть, они друг друга должны были защищать от агрессоров. Инициаторами наступления они вкупе ни на кого не могли выступить, это не поддаётся сомнению. А вот если кто против одного из них попрёт, то только тогда Афиняне за Керкиру могут вступиться, и наоборот. Если бы Афинянцы напали на Керкирянцев, то это было бы нарушением договора. А договор нарушать нельзя, он дороже денег. Знаешь такую древнегреческую мудрость.

– Договор договором, и мудрость мудростью, но ведь в жизни не всегда получается так, как по договору предусмотрено? Ты ж читал, что во время битвы произошло полное смешение флотов, и трудно было различить Керкирян от Коринфян. Они же все греки были. Если бы битва была между китайцами и шведами, то тогда – да, там каждого по лицу было бы видно, кто есть кто! Китайцы бьют шведов, а шведы китайцев. А в этой битве что твориться? Греки с греками объединились, значит, чтоб от греков защищаться!

– При чем здесь греки с греками? Они к государствам разным принадлежали.

– К государствам-то они разным принадлежали, а рожи-то у них одинаковые.

– Ну, ты завёл песню! Рожи – кожи… Они ж воюют, а не синхронной акробатикой занимаются. Раз до войны дело дошло, значит, серьёзные обиды меж государствами были. У нас, вон, тоже Гринёвские с Борисовскими раз в неделю режутся, а в одном же государстве живут, в одном городе, и даже на соседних улицах.

– Так что ж ты сравниваешь уличные разборки с великими войнами?

– Это не я сравниваю, это ты сравниваешь!

– Я ничего не сравниваю, я тебе рассказываю, как оно могло так выйти, чтобы против воли своей Афины союзников своих побили. Вот тебе стоят корабли Керкирянские, а с их правого фланга стоят Афиняне. Напротив Керкирян стоят Коринфяне. Керкиряне и Афинцы ждут, чтобы Коринфяне на них напали, а иначе Афинцы не могут Керкирянам в подмогу выйти. Те, значит, на этих и нападают, как и положено по договору. Идёт битва, всё путем, эти от тех терпят поражение. Но ты ж вообрази, твоя степная головёнка, что дело идёт в море. Тебе ж автор чётко пишет, что сцепились корабли – всё смешалось. Бои идут, получается на керкирянских кораблях, а те терпят поражение. Если Афинские союзники должны прийти на подмогу, то они ж должны броситься в эпицентр событий, то есть на керкирянские корабли. Они выждали нужное время, для того чтобы их вмешательство носило оборонительный, а не наступательный характер, и напали по сути на Коринфян, а на самом деле на обоих, да к тому же дело происходило на кораблях союзников. Теперь ты понял?

– Я-то понял твою линию, но она меня не убедила, вот и всё! Кто ж заставлял Афинянцев нападать на эпицентр, как ты говоришь?! Они ж могли обойти Коринфские корабли с тылу, и нанесть удар там, где меньше всего враг ждал подвоха. И к тому же, если бы было, как ты говоришь, то наш многоуважаемый автор, царство ему небесное, вернулся бы обязательно к этому вопросу. Он же внимательно трактует все такие каверзные аспекты, кто на кого может напасть и по какой причине. Если бы вышло как ты предполагаешь, то Фукидид так бы этого не оставил, а развёл бы дискуссию страницы так этак на две – три. А то и четыре!

– Что ж ему дискуссии разводить по поводу вещей само по себе разумеющихся?

– Ну, какие ж это само по себе разумеющиеся вещи! – вспылил с новой силой Фёфёдыч. – Где ж это само собой разумеется, чтобы союзник на союзника нападал, а потом опять друзья, как ни в чём не бывало!

– Они не по принципу на них напали, а потому что те им под руку попались, когда они их защищать собрались от их агрессоров, ну тут же нет ничего противуестественного!

– Ой, ну ты даёшь! Ну, вот это вот ты выдал!…

Продолжался этот спор до самого рассвета. Фёфёдыч и не заметил, как его засаленные оконные шторки пропустили в комнату отблески первой зари.

Вдруг в дверь кто-то постучал.

– Кто это может быть, ночью-то?

– Кто, кто… Фукидид, – подтрунил над ним друх.

– Открыть, что ли?

Стук настойчиво повторился. Друх больше не отвечал. Фёфёдыч натянул рабочий халат своей покойной жены, который в его гардеробе выступал в роли пеньюара, на голову напялил кепку-бейсболку, которую нашел в прошлом году на улице на утро после выпускного вечера всех морочанских школ, и, подойдя к двери, грозно спросил:

– Кто там?

– Пап, это мы, – ответил женский голос.

– Кто это мы?

– Ну, открывай, что ты дочь родную не узнаешь?

– 8 -

Появление Алёши в Мороче взбудоражило оную. Оно не только наполнило новым смыслом беготню политически активной части его населения, оно материализовало мечту всех морочанских женщин, причём в пределах городской черты. Интимные или сердечные фантазии среднестатистической морочанки-не-извращенки хотя бы раз в жизни да посетил высокий, стройный, молодой, светловолосый, с руководящей должностью и лукавым огнём в глазах мужчина. Старушки мечтали о нём, как о внуке, семейные дамы – как о сыне, маленькие девочки – как о сказочном принце. На ежедневную круговерть этих категорий, не посягающих в силу естественных причин на реализацию их сладких грёз (нельзя же было всерьёз подумать об усыновлении или увнучерении сына директора молочного комбината), преждевременная репатриация Трубного младшего никаким конкретным образом не повлияла. Они лишь рассеянно вздыхали и блуждающе улыбались. Что же касается девиц на выданье…

О! Они лихорадили, словно жертвы экспериментальной массовой вакцинации, вызвавшей неожиданный побочный эффект. Девушки неорганизованной толпой сосредотачивались у дома мэрии, растекались по магазинам одежды и парикмахерским, выстраивались в очереди у киосков, торгующих модными журналами, бегали по вечерам караванами в парке в надежде сбросить лишние килограммы, в солнечную погоду усеивали крыши пятиэтажек, подставляя бледно-голубые кожные покровы под раздачу ультрафиолета. Спрос на красоту так вырос, что в городе открылись новые салоны и бутики. Ещё вчера обреченная турецким импортом на вымирание профессия портного снова оказалась востребованной населением. Некоторые девушки требовали в ателье точных копий нарядов звёзд с обложек журналов. Иные же сами рисовали себе невероятно сногсшибательные модели. Абсолютным же эталоном в новом имидж-мэйкинге девиц города стал образ Джулии Робертс в фильме “Красотка”. Причём большим спросом у жительниц Морочи пользовались не элегантные наряды облагороженной проститутки, а вызывающий костюм ночной бабочки с голливудской панели. Новоиспечённые подражательницы “Красотке” не зацикливались поправками на фигуру. Минимализм голубой юбки и белой майки в сочетании с максимализмом чёрных ботфортов сошли с экрана и размножились на улицах города, вызывая рябь в глазах непосвящённых прохожих.

Городское отделение “Стола заказов” Русского Радио было завалено заявками с просьбой поставить для анонимного любимого песню Жени Белоусова “Алёшка”. Радио ди-джей начинал программу с приветствия, за которым следовало зачитывание длинного списка девичьих имён, по причинам нехватки времени опускались слова посвящений, и “сами знаете для кого, передаем несокрушимый хит этого лета”.

В первые десять дней вседевической любовной горячки в городе зарегистрировали два несостоявшихся самоубийства: семнадцатилетняя Юлия Р., пытаясь унять невыносимые сердечные страдания, проглотила летальную дозу обезболивающего, которую догадавшаяся о поправимом мама заставила её вырвать, насильно напоив теплой водой; тогда как двадцатилетняя Галина Д., прыгнув ночью с балкона третьего этажа, так удачно упала, что отделалась переломом правого предплечья и растяжением правой же стопы.

Полковнику Сидоренко пришлось предпринять некоторые меры безопасности. Для начала установили дополнительный пост милиции на улице, где жили Трубные, дабы неконтролируемые девичьи сборища не нарушали покой нормальных и порядочных соседей. Городская политическая элита провела неформальное заседание, в результате которого был издан указ. Его обнародовали как в газете, так и по каналу местного телевидения. Он призывал “местную молодежь к соблюдению общественного порядка, прекращению несанкционированных митингов, повышению морального статуса”. В противном случае грозили введением комендантского часа и начислением специального налога на продажу алкогольных напитков. Предполагается, что именно этот последний пункт и подействовал если не на девиц, то на их братьев и отцов, которые в частном порядке утихомирили своих разбуянившихся родственниц.

На том же неофициальном собрании пришли к выводу, что только одно могло остановить коллективное умопомешательство на амурной почве. Лёшина женитьба. Тем не менее, во имя гарантии высокой явки благостно настроенного электората, решили, что до выборов не может быть и речи не только о женитьбе, но и ни о каких публичных и полупубличных встречах с девушками.

Лёша погрузился в политическое предпринимательство. Первым делом он собрал себе боевую команду, состав которой следующим образом скомпоновался. Друг детства Санин был привлечён в качестве консультанта по выработке агитационной стратегической концепции, то есть он должен был подбирать слова. Школьный товарищ Леонидов стал ответственным по связям с общественностью. Непостоянство характера вынудило Леонидова поменять за время зарубежных путешествий Лёши несколько рабочих кресел, добытых благодаря унаследованному от матери блату. Хоть сам он толком в люди не вышел, но зато познакомился со многими важными и полезными персонами, которых и поручился связать в благо настроенную к Лёше общественность.

Бывший сосед Кириенко взял на себя сбор (который был закончен в рекордные за всю историю российской демократии сроки) необходимых для выдвижения кандидата подписей (из которых девяносто девять процентов были женскими). Организацией предвыборных мероприятий занялся надежный товарищ и собутыльник Санина Стрелкин (задействованный также в роли Скалозуба в небезызвестном спектакле). Из Москвы вызвали на подспорье в политическом маркетинге Шевчука, с которым Алексей познакомился во время прохождения подготовительных курсов для поступления в Кембридж. Неформально Семён Семёныч Трубный занялся финансовым обеспечением кампании.

Как только команда стала оперативной, и избирком подтвердил, что собранные подписи соответствовали, Лёша начал проводить у себя в доме рабочие заседания, целью которых было обсуждение наиболее эффективных методов прокладки дороги к сердцам Морочанцев.

Алёше хотелось быть ярким и самостоятельным лидером. Он твердо решил разрушить сложившийся в силу обстоятельств и помимо его воли имидж ставленника. Важно было довести до избирателя мысль о том, что, выбирая его, город безоговорочно порывал со старым и освобождался от семейства Трубных. Парадоксальный лозунг “Голосуй за Трубного, чтобы откреститься от Трубных” стал негласным девизом работы команды. Образ кандидата был противопоставлен упаднической фигуре его покойного дяди. Его молодость должна была воплощать желание и готовность взять на себя ответственность за жизни и судьбы, не вызывая подозрений в неопытности.

По прошествии всего нескольких дней после его прибытия столичный политтехнолог стал руководить деятельностью избирательного штаба. Тучный и невысокий, всегда гладко выбритый и свежо надушенный, первые дни он лишь молчаливо следил за происходящим на политических посиделках через свои экстравагантные в зелёной оправе очки. Вымерив обстановку, он начал применять к ней профессиональные методы, которые тут же придали всеобщей беготне и болтовне организованный вид. Изначально он постановил, что нужно было собрать информацию о потенциальном электорате, его настроениях и требованиях к кандидату. Шевчук предполагал получить необходимые сведения в форме ответов на три сформулированных им вопроса: какого вы мнения о кандидате Трубном, каким должен быть ваш идеальный кандидат, и, наконец, какие проблемы города вы считаете самыми неотложными.

Все члены группы были подключены к этому процессу, хотя каждому из них было поручено исследование отдельного пласта населения. Леонидов должен был изучить настроения блатной общественности, с которой он поддерживал связи. Кириенко и Санину был вверен женский электорат во всем его многообразии, а Стрелкин-Скалозуб пообещал потолковать с мужиками. Лёше политтехнолог дал задание поговорить с отцом, как с основным спонсором. Сам же он взялся за организацию и обработку материала по мере поступления оного.

Результатом их первого коллективного усилия явился по осям перекошенный, неподдающийся спонтанной интерпретации, но всё же миленький портрет предвыборной Морочи.

Оказалось, что ни блатная общественность, ни мужики не имели сложившегося мнения об Алёше. Первые подозревали, что он самый блатной из всех блатных, а последние недоумевали “шо было по заграницам шастать”. Впрочем, некоторые мужики обнадеживали себя тем фактом, что отец у Лёши хозяйственный, но им оппонировали с другой стороны те, которые помнили, что дядя его был чистой воды алкаш. Наследственность, таким образом, подтверждала себя скользким аргументом в колоде Лёши, поэтому, в подтверждение первоначальных намерений самого кандидата, в предвыборной кампании решили сделать упор на разрыв с семьей. Номинально это выразилось в отказе от отчества во всех публичных устных и письменных использованиях имени кандидата.

В отличие от первых двух, две оставшиеся категории имели своё мнение о том, кто такой Лёша, и чего от него можно ждать. Нужно ли уточнять, что представление женского электората об Алёше складывалось из заурядных романтических абстракций на тему его внешних и личных характеристик, мало соприкасающихся с политической сферой. Собранные неутомимой парочкой Кириенко и Санина ответы на вопрос “Что Вы думаете о кандидате в мэры Алексее Трубном?” пестрели разнообразием эпитетов на монотонном фоне смыслового содержания. Некоторые из них так понравились политпредпринимателям, что сделались их крылатыми выражениями, например:

– Хорош кобель, меры нет!

– Одно слово: прынц!

– Супер-стар!

Категория отца-спонсора тоже являла себе сына-кандидата не таким, каким он был на самом деле, совсем по-женски грешила слезливым сентиментализмом стареющего главы рода, воображала отпрыска собственным клоном, продолжающим неотступно воплощать все его начинания и проекты.

Предвыборный комитет пришел к выводу, что из подобного политически аморфного материала можно было слепить все, что угодно.

Ответы на два оставшихся вопроса могли бы подсказать, какими красками следовало раскрасить портрет для агит-плаката. В одном сошлись опрошенные морочанцы: заботливые мамаши и запойные папаши, новые русские и старые юристы, толстые торгашки и худые художники, дедушки-сочки и бабушки-одуванчики – словом, все хотели, чтобы новый мэр был нормальным порядочным мало выпивающим коренным морочанцем и настоящим хозяином. Фактор маловыпивания прослеживался особенно чётко. Травмированные прошлым, морочанцы на вопрос “Каким должен быть будущий мэр города?” в первую очередь предупреждали:

– Чтоб пил немного.

– Не то, чтобы совсем не пил, это не к чему.

– Даже наоборот, полезно иногда выпить, снять напряжение.

– Но беспробудно пьяных харь с нас достаточно.

А потом, подумав, добавляли реквизит хозяйственности. Большинство дамочек возжелали также толику представительности, а мужики хотели, чтоб говорил понятно.

Что же касается конкретных действий, ожидаемых от будущего градоначальника, то тут уж Морочанцы разошлись, кто в лес, кто по дрова. На удивление, самыми скромными оказались запросы блатной общественности. Им хватило бы пошлинных поблажек. Мужики выдвинули свое традиционное требование о дорогах. Несмотря на лаконизм и предметность запроса, даже самому непросвещенному в вопросах инфраструктуры и далекому от действительности уму было ясно, что состояние и протяженность автодорожных транспортных путей города и его окрестностей нуждались в далеко не лаконичных влияниях средств. Если бы к тому же бюджет похудел от налоговых поблажек блатным, то мужицкое желание занимало позицию трансцендентального по отношению к историческому будущему.

Условия отца характеризовались той же ясностью и определённостью. Он потребовал закрытия кафе-мороженое “Кости унд Лучано”. Предлог мэрия могла выбрать по своему усмотрению.

Самыми многоракурсными оказались требования влюблённой половины электората. Девушки запросили красоту в городе в виде цветочных клуб и парковых аллей. Тротуары им нужны были без щелей между плиткой, а то на каблуках ходить неудобно. А ещё они хотели какой-нибудь фестиваль, кино или музыки, на который бы съезжались столичные и зарубежные звёзды, по которым можно было бы пищать. Бабушки возжелали льготы в общественном транспорте и мост через овраг на кладбище, популярное у них место тусовки, где они себя чувствовали не так одиноко, как в городе. Мост должен был сократить путь от конечной остановки автобуса до входных ворот. Без моста, у среднескоростной бабушки на преодоление овражных тропинок уходило сорок восемь минут. В скользкую погоду многоразовая скатываемость с восходящего склона не компенсировалась форсированным пробегом нисходящего склона, из-за чего посещаемость кладбища, грозящая невозвратимостью, стремительно падала.

Жарким июньским вечером собрал Слава Шевчук своих подопечных на боковой террасе особняка Трубных для обсуждения результатов опроса и утверждения основных направлений работы предвыборной кампании. Было душно, и даже ледяное пиво, милостиво подаваемое мачехой кандидата, не освежало. Уже больше недели в городе стояли рекордные для сезона температуры. Каждый вечер воздушная парилка достигала критического уровня, который должен был бы разрешиться дождём, но дождя не случалось.

Несмотря на духоту и пиво, команда выглядела если не свежо, то бодро. Все дружно смеялись, когда Шевчук методично обрисовывал скомпонованную мозаику морочанских запросов. Особенно развеселил их набор женских капризов. Но вскоре все стали серьёзней, не только от строгих взглядов говорившего, сколь под влиянием оглашаемых предложений. Обобщённое представление о сути политической платформы Шевчук преподнёс так:

– Наказать спонсоров и блатных. Игнорировать баб-с. Простить мужика.

Политпредприниматели загудели. Леонидов, Кириенко и Санин разочарованно комментировали услышанное. Смысл их отзывов сводился к тому, что столичный гость ничего не понял не только в социально-культурной антропологии Морочи, но, похоже, и в жизни вообще. У Стрелкина зачесались кулаки по ученой морде, особенно ему не терпелось сломать его зелёные очки. Лёша про себя решил отослать его завтра же откуда приехал. Технолог же не растерялся, а выждав пока коллеги, наконец, замолчат, чтобы услышать его ответы на все предъявленные претензии, вполголоса продолжил:

– Надеюсь, вы предоставите мне возможность поподробнее ознакомить вас с содержанием того, что кроется за сим лаконичным, и, лишь на первый взгляд, избирательно-репеллентным лозунгом.

Возможность ему предоставили, и он так умело ей воспользовался, что команда взяла назад все свои сказанные и несказанные слова.

Оказалось, что отказ прошлого влёк за собой инновативный характер избирательной пропаганды. Строить программу на традиционных обещаниях было политически нерентабельно. Как можно было публично сулить снижение налогов для коммерсантов? Или обрекать себя на усмешки проектами по разбиванию цветочных клумб? Или нахально обнадёживать народ неосуществимыми программами по асфальтизации всех дорог? Следуя императивам из толпы Лёша рисковал показаться либо сподвижником элиты, либо эстетически изысканным идиотом, либо обычным пустоплетом.

Элиту можно было наказать и не снижать им налоги, а то и повысить, по той простой причине, что ей все равно деваться было некуда. Не станут же они поддерживать основного соперника Лёши, старого коммуниста Сычёва. Баб позволялось игнорировать, потому как они самостихийно и старательно не утомлялись заверять кандидата в своей преданности. Мужика необходимо было простить потому, что по наивности своей он запросил, сам не понял что. Сложность воплощения сего запроса должно было донести до сознания мужика, предупредив, что придётся много работать.

За разъяснениями шок-лозунга последовали выводы о том, что за небольшим исключением, как имидж, так и программу действий нужно было создавать с нуля. Политически апатичное население Морочи отвыкло предъявлять конструктивные претензии к власти.

– Народ реально мечтает, чтобы политики оставили их в покое.

Но на этом нельзя было строить концепт новой жизни. Полагалось придумать что-то такое конкретное и полезное каждому жителю, что Морочанцы бы оценили, одобрили и продолжали бы ценить и хвалить по мере чуть ли не ежедневного пользования. Всем было дано задание подумать над тем, что это могло бы быть. Синхронно утирая пот, все согласились.

В заключение, Шевчук огласил первый конкретный пункт программы. Лёша и его подспорье должны были стать малопьющими. На практике это означало, что во время предвыборной кампании политпредприниматели должны были завязать с выпивкой. Народный менталитет предполагал, что нормальный малопьющий человек в напряженный период не позволял себе расслабляться под влиянием вливания. Когда же интенсивная нагрузка исчерпывала себя, народный менталитет считал нечеловечным не расслабиться. Развязка могла быть предусмотрена в случае празднования победы на выборах.

Все вздохнули. Стрелкин нахмурился. Опустошённые пивные бутылки констатировали окончание посиделок. Дождём и не пахло.

Подошёл Ёсич. Собравшиеся стали подниматься со своих мест.

– Да что вы, ребята, не расходитесь! Я только на минутку. Мне тут Семёнычу надо одно слово сказать.

– Можешь хоть десять. Мы уже закончили.

– Да сидите, сидите!

Несмотря на его уговоры, все стали подниматься и прощаться с хозяином дома. Шевчук, который на время своего пребывания в Мороче остановился у Трубных, пожимая руку Санину, сказал, что пора было ему начать набрасывать речь, которая инициирует предвыборную кампанию.

– Оставь там место для конкретных пунктов программы, которые мы отшлифуем позднее, а сосредоточься на человеческой стороне обращения: возьми народ за живое, прошиби их на слезу, и всё в таком роде. Лёха говорит, ты в этом деле мастер.

Санин кивнул головой в знак согласия.

В воротах гости натолкнулись на милиционера. Алёша вопросительно посмотрел на Ёсича. Тот в ответ сделал сложное выражение лица, говорящее “Ну я тебе это и шёл сказать, но ты ж со своими заседателями возишься…”

Выпроводив за порог соратников, кандидат обратился к хранителю общественного порядка:

– Вы ко мне?

– К вам.

– 9 -

Надин характер, её положение в обществе и претензии к жизни относили её к той среднестатистической составляющей толпы, которая стремится стать элитой. Ей не хотелось быть выдающимся в чём-то гением, и тем более ей не приходило в голову выделиться из толпы за счёт какого-то смехотворного чудачества. Речи не могло идти о том, чтобы перестать принадлежать к серой середине, скатившись вниз по социальной лестнице. Надя принадлежала к основной массе и желала принадлежать к верхушке этой массы, отличающейся от основы лишь некоторыми количественными показателями тех качественных признаков, которые характеризуют всю пирамиду. Она мечтала, как все девушки, быть красивой. Но желаемая красота не должна была принести ей известность. Ей было бы достаточно того, чтобы на неё иногда оглядывались прохожие, изредка сигналили лихие водители и часто раскрывали рты удивлённые подруги и сотрудницы. Как большинство не экстремально амбициозных молодух она хотела быть матерью нормального семейства, но не матерью героиней. Ей нравилось думать, что рано или поздно и неё будет уютная и со вкусом обставленная квартира, но её любовь к итальянской мебели и персидским коврам не сотворила бы из неё дизайнера интерьера, а просто бы сделала её жилище оригинальным и с изюминкой. Как многие обитатели Среднеморочанской долины она мечтала об отпусках в экзотических странах, но её страсть к путешествиям никогда бы не захлестнула её настолько, чтобы заставить покинуть навсегда родной город и отправиться в кругосветное путешествие. Её вполне удовлетворили бы восторженные возгласы друзей при показе привезенных сувениров и фотографий. У неё всё должно было быть как у всех, но немного не совсем как у всех, и это “не совсем” должно было вызывать интерес, восхищение и иногда зависть.

Работа над реализацией подобного сценария предполагала, что, ещё не принадлежа к элите, Надя должна была начать рассуждать, как элита, по возможности вести себя, как элита, и посещать те места, что и элита (хотя, не располагая соответствующими средствами и связями осуществить последнее было намного трудней, чем подражать элитарному образу мыслей). С самого дня приезда Алёши она разделила стремления девичьей части Морочи завоевать его. Но скоро Надя поняла, что важно было контрастно дифференцироваться от этого взбесившегося неуправляемого табуна.