18. Почему опасно связываться с агентами под прикрытием?
У Дерстэна Меринара хватало тайн.
Среди них были истории совершенно тривиальные: например, то, что он изменял жене с прачкой с соседней улицы, было тайной только для жены.
Или вот, все полагали, что он не пьёт, потому что у него больная печень, но, на самом деле, всё с его печенью было в порядке, а не пил он только потому, что пьянеть и выбалтывать свои тайны ему было категорически противопоказано.
Потому что в ряду этих тайн присутствовала та, что когда-то звали его совсем не Дерстэном, и родился он вовсе не в семье Меринаров, и даже не был этой семьёй чин чинарём усыновлён. По правде сказать, он и вообще не был анжельцем, и в этом-то и состояла главная проблема и главная тайна.
Вот уже пятнадцать лет, как честный булочник Дерстэн Меринар, которого в припортовом районе столицы Анджелии каждая собака знает – лучший в городе хлеб с кориандром! – был придуман как прикрытие для ньонского агента под позывным Рыжий (надо сказать, что на деле-то из рыжего у него была разве что родинка за ухом, а так-то он был вполне себе брюнетом).
Не-рыжий не-Дерстэн за эти годы успел научиться печь хлеба и булки всех видов, часами говорить о погоде с дотошностью истинного коренного анжельца и распознавать завсегдатаев по манере открывать дверь его лавки.
Клиенты побогаче, впрочем, сами не приходили, а засылали мальчишек-посыльных – их не-Дерстэн тоже всех знал. То, что сегодня к нему явился какой-то новенький, его не удивило – дело обычное – и он радушно собрал ему в корзинку заказ, попутно обсуждая направления морских ветров. Мальчишка тему не поддержал, но не-Дерстэн не расстроился – молодёжь и вообще была в погодных разговорах не слишком искусна. С возрастом придёт!
Вот то, что после ухода мальчишки за стойкой обнаружилась оброненная записка, уже было странно. Записки ему передавали – но всегда из рук в руки. И, разумеется, передача некоторых записок сопровождалась словами, которые звучали вполне уместно в ситуации подобного рода, но означали совсем не то, что мог бы понять случайный свидетель.
Впрочем, оброненная записка вполне могла быть перечнем заказываемых позиций – вдруг мальчишка что перепутает – поэтому…
Не-Дерстэн аккуратно поднял бумажку с пола – делая вид, что полез за тряпкой. В лавке никого не было, но с улицы могли наблюдать через окна, поэтому записку он развернул так, чтобы стойка закрывала его руки, и глаза скосил на текст незаметно.
«Во время поездки в горную обитель на Кесе на нашего повелителя, возможно, произойдёт нападение из засады» – по-ньонски значилось там.
«Однако!» – весьма удивился не-Дерстэн, не отражая, впрочем, своего удивления на лице и невозмутимо пряча донесение в карман.
Ни при передаче записки, ни в ней самой не содержалось никаких условленных паролей.
«Провокация? Проверка? – перебирал в голове не-Дерстэн, спокойными размеренными движениями протирая прилавок. – Точно следят!»
Основная версия у него была одна: анжельская контрразведка заподозрила его в связях с Ньоном и пытается вскрыть агентурную сеть.
Неловко подвернув ногу, не-Дерстэн, цепляясь за стойку, чтобы не упасть, повалил на пол красивую джотандскую вазу, которая услаждала взоры посетителей его лавки: на керамических боках были изображены весьма фривольные сюжеты из джотандской мифологии.
Главным назначением вазы было сообщать кому надо, что всё в порядке. Отсутствие вазы, соответственно, говорило о том, что явка провалена.
– Тэнь! – с досадой крикнул не-Дерстэн, подзывая из кухни жену – та, впрочем, и сама уже спешила сюда, услышав грохот разбившейся диковинки. – Займись тут! – велел он.
Пока жена суетилась с осколками, не-Дерстэн изображал мрачность и раздражительность: расхаживал по лавке, покрикивал, отпугивал посетителей, ругался, и однажды даже ударил кулаком по стойке, явно напугав тем дражайшую половину. В итоге, в ходе одностороннего скандала оставив лавку на жену, демонстративно ушёл в ближайший трактир – напиваться из-за неудачи с вазой.
Спина его никаких взглядов не почувствовала, но всерьёз выискивать наверняка посланный за ним «хвост» не-Дерстэн опасался. Он всё ещё играл честного булочника, который обозлился из-за чьей-то неудачной шуточки, разбил дорогую вазу и теперь, забыв про свою больную печень, идёт запивать горе.
В трактире, забившись в угол, он тщательно наблюдал из-за кружки всех входящих за ним – вели они себя на редкость естественно, но не-Дерстэн справедливо полагал, что в анжельской контрразведке идиотов не держат.
«За чёрным ходом наверняка следят», – размышлял не-Дерстэн, делая вид, что пьёт из кружки, и планируя первую фазу отхода.
Для этого ему пришлось подождать: в разгар дня в приличном трактире наблюдался дефицит пьяных компаний. Нужна была суматоха в дверях – чтобы запереть в трактире того, кто его «пасёт». Плюс один у заднего хода, пока добежит… остаётся наружный – или наружные? Едва ли их было больше двух; такая толпа точно демаскировала бы наблюдение.
Терпеливо изображая процесс поглощения спиртного, не-Дерстэн, наконец, дождался удачного шанса: в трактир зашёл знакомый забияка-матрос.
Дальше было дело техники: подойти к стойке, мол, за новой порцией, удачно подставить честного посетителя, чтобы матрос подумал, будто бы это тот его пнул, и прошмыгнуть мимо завязавшегося скандала на улицу. Драка не драка, а поди теперь быстро выскользни!
Скорым шагом не-Дерстэн отправился на портовый базар. Всё ещё изображая огорчённого булочника, он принялся на этом базаре выбирать вино: заглядывая в бутылки, можно было по отражению попытаться отследит «хвост». Впрочем, двигаться он старался по возможности быстрее, в надежде, что разделённая трактиром команда не соберётся вновь.
В какой-то момент, воспользовавшись удачным моментом – один торговец разорался и собрал вокруг себя толпу! – не-Дерстэн шмыгнул к складам. Там он пару раз свернул в совсем уж мрачные места – шагов за спиной слышно не было, что, впрочем, ничего не доказывало, – и, наконец, затаился на крыше невысокого сарая.
Так он провёл с час.
«Хвост» либо прочно потерял его, либо профессионализм агентов зашкаливал: проходившие время от времени по складским переулкам люди, казалось бы, никого тут не выискивают и не отслеживают, а идут по своим делам.
Пропетляв ещё немного меж складов, не-Дерстэн выбрел к рыбацкому причалу, демонстративно подволакивая ногу. За пару монет один из рыбаком согласился подвезти бедолагу к северной части города – мол, пешком идти домой мочи нет, а на экипаж денег в жизни не хватит.
На северном причале ничего подозрительного не наблюдалось, и не-Дерстэн посчитал, что ему удалось отделаться и от «хвоста», и от опасности быть выслеженным собаками.
Отход перешёл во вторую фазу: нужно было встретиться с другим агентом, передать ему информацию о провале и содержание провокационной записки и спланировать бегство.
В этой части всё прошло без сучка и задоринки, и уже вечером он отъезжал от анжельской столицы в пригород. По официальной версии, печень Дерстэна Меринара не вынесла расстройства по поводу разбитой вазы, и несчастный тихо помер в какой-то канаве. Найденный труп – отдалённо даже похожий на этого самого Дерстэна – был наутро отволочен туда же, куда и все помирающие бродяги и бедняки, и в тот же день, как и положено, сожжён – до того, как его сумела опознать не так уж и безутешная супруга, сделавшаяся вдруг единоличной владелицей булочной и завидной невестой.
Теперь уж точно совсем не Дерстэн, но всё ещё не-рыжий давал подробный отчёт ньонскому дипломату. Вопросы, которые интересовали их обоих, сводились к тому, когда, где и как не-рыжий засветился, и каким образом анжельская контрразведка планировала использовать свою провокацию.
Информацию о возможном покушении, впрочем, уже послали в Ньон с голубиной почтой – с пометкой, что она может быть провокацией. Продублировать сообщение должен был сам не-рыжий, которого планировалось отправить в Ньон с первым же подходящим кораблём.
– Никаких подозрительных шевелений вокруг булочной и вашей вдовы, – хмурился дипломат.
– Непонятно, почему выжидали, – добавлял не-рыжий. – Мой последний контакт с другим агентом состоялся два месяца назад.
– Возможно, вы уже давно были у них под колпаком, – размышлял дипломат, – но их правительство готовит какую-то провокацию на Кесе и решило использовать этот контакт.
Было, однако, не очень понятно, почему дезинформацию не попытались провести официальными каналами через ньонское посольство. Анжельцы не могли быть настолько идиотами, чтобы не понимать, что подброшенная без условных знаков и паролей записка вызовет меньше доверия, чем искусно организованная протечка в дипломатических кругах.
– Кто мог о вас знать? – задал дипломат вопрос в тот же момент, когда и сам не-рыжий подумал, что записка могла не быть провокацией.
– Кто-то из списанных агентов? – предположил он.
У всех действующих контактов должны были быть актуальные пароли; впрочем, что мешало старому знакомцу просто выйти на контакт? У не-рыжего была прекрасная память на лица, и знакомая физиономия поэтому имела некоторое преимущество перед подброшенной запиской.
Оставалось логичное предположение, что это был какой-то старый агент, которому в своё время дали адрес явки, но он им по ряду причин не воспользовался; сейчас же почему-то эта явка являлась для него единственным способом связи.
– Почему не через посольство? – спросил дипломат как раз в тот момент, когда не-рыжий размышлял, что мешало возможному агенту воспользоваться официальным каналом связи.
– Может, я попробую узнать того мальчишку? – последовало предложение.
Вздохнув, дипломат отверг его:
– Опасно, Рыжий. Это может быть провокация от лица небольшой группы, не обладающей должными связями, чтобы использовать более официальные каналы. Возможно, – пожевал он губами, – вас выдал кто-то из старых агентов.
– Я попробую вспомнить, – кивнул не-рыжий, – дадите мне бумагу?
Дипломат кивнул, и вскоре агент получил всё необходимое.
Не-рыжий задумался и принялся делать быстрые небрежные наброски – пытался вспомнить лица из числа тех, кто посещал его лавку в последние дни и не являлся притом его постоянным клиентом.
Это было не так уж сложно; своих завсегдатаев он помнил хорошо, а случайные люди заходили к нему не так часто. И не-рыжий, и дипломат, оба предполагали, что, если их сдал кто-то из агентов, он должен был сперва зайти в булочную и убедиться, что с явкой всё в порядке. Это должен был быть человек, который либо знал про вазу, либо мог узнать не-рыжего в лицо – и если первый случай был глушняком, то во втором были все шансы опознать крысу.
Закончив с набросками, не-рыжий окинул их одним взглядом. Вместе с дипломатом они одним словом резюмировали:
– Дилетант!
Среди показавшихся не-рыжему подозрительными посетителей лишь один представлял собой на вид классического шпиона: надвинутая на лоб шляпа, густая чёрная борода и такие же густые чёрные усы.
Впрочем, и борода, и шляпа вполне справлялись со своим назначением и мешали разобрать черты лица.
Сосредоточившись, не-рыжий выдал ещё несколько набросков, пытаясь воспроизвести область глаз и носа, а так же контур видневшихся в растительности губ.
К счастью, этого посетителя он запомнил очень хорошо: уже тогда он показался ему подозрительным, и дело было вовсе не в дилетантской маскировке. Сперва не-рыжий не обратил особого внимания – подумаешь, незнакомый клиент долго разглядывает ассортимент! Он успел обслужить пару человек, и, лишь когда они ушли, отметил, что чудак в шляпе смотрит на булки с каким-то странным для такой ситуации отчаянием. У не-рыжего даже мелькнула было мысль, что посетитель давно голодает, а денег на еду у него нет; но и дорогой костюм, и новенькая на вид шляпа явно не вписывались в эту версию.
Нервно вцепившись в отворот своего сюртука пальцами, чудак так пожирал булки глазами, что не-рыжий уже было решил предложить ему одну в счёт заведения – кто его знает, может, какой богатей только что продул всё состояние в карты, и теперь размышляет, не утопиться ли ему! – но тут встретился с посетителем глазами.
Это длилось всего секунду – тот тут же отвёл взгляд, нервно передёрнул плечами и почти выбежал из булочной, явно больно ударившись по дороге о дверной косяк, – но не-рыжий успел заметить выражение твёрдой отчаянной решимости, так не сочетавшееся с поведением чудака.
«Точно топиться надумал», – подумал тогда не-рыжий, но тут пришёл очередной клиент, а потом следующий, а там и тот мальчишка с запиской, и завертелось…
В общем, он неплохо запомнил незнакомца и сумел вполне внятно его изобразить, но это никак не помогло: ни дипломат, ни агент не могли припомнить такого человека.
– Попробуйте дорисовать разные варианты, – предложил дипломат.
Не-рыжий кивнул, и через полчаса у них появился ещё ряд набросков: совершенно разные лица, казалось, принадлежали членам одной семьи, потому что всех их роднили совершенно одинаковые глаза.
– Смотрите, – обратил внимание не-рыжего дипломат на то, что тот и так уже понял.
Если первые наброски разнились весьма существенно – не-рыжий тщательно перебирал разные овалы лица, формы подбородков, виды растительности, высоту и ширину лба, – то к финальным версиям всё чаще преобладал один и тот же типаж. Округлое и гладкое юношеское лицо с встопорщенными волосами.
– Вы его знаете, но забыли, – уверенно заявил дипломат.
– Я видел его, видимо, давно, – уточнил не-рыжий, потому что получавшийся у него юношеский портрет не вязался с обликом подозрительного незнакомца, который явно приближался к сорока.
– Пробуйте эмоции, – логично предложил дипломат.
Новая череда набросков – листы уже заканчивались – и юношеское лицо всё чаще выходило улыбчивым и застенчивым.
Не-рыжий вглядывался в особенно улыбчивый портрет минут пять; дипломат не торопил. В голове не-рыжего зазвучал звонкий голос с приподнятыми интонациями – он бы точно подошёл такому мальчишке. Услужливому и дружелюбному мальчишке, который, должно бы, встречал гостей и провожал их к своему господину…
– Ординарец владыки, – сошлись в голове не-рыжего воспоминания.
Блондинистый улыбчивый мальчишка, в самом деле. Видел он его пятнадцать лет назад, как раз перед своим перебросом в Анджелию. Инструктировали его в присутствии владыки, и шустрый ординарец встретил их – не-рыжего с главой сыска – ещё у ворот Цитадели.
«Что он забыл в Анджелии?» – мелькнул у обоих ньонцев один и тот же вопрос.
– Проверка! – тут же хором провозгласили они.
Центр решил убедиться, что агенты на местах не потеряли былой хватки. Не-рыжий работал под прикрытием уже слишком давно – вполне мог начать совершать банальные ошибки.
– Что ж, – резюмировал дипломат, – ваше задание здесь теперь завершено. Отправим вас в столицу с первой же возможностью, доложитесь там. Я подпишу вам характеристику и отдельно отмечу образцовое прохождение этой проверки. Прекрасно проведённый отход, чёткая аналитическая работа! Думаю, то, что вы узнали вашего проверяющего, даст вам ещё очков в плюс.
– Благодарю, – сдержанно пожал ему руку не-рыжий.
В мечтах замаячила тихая и спокойная пенсия в каком-нибудь уютном поместье.
19. Как вытащить Дерека из истерики?
Райтэна царапнула какая-то неправильность в облике проскользнувшего через гостиную к лестнице на второй этаж друга, но сперва он не понял, в чём дело.
Только спустя пару минут дошло: Дерек был гладко выбрит.
Уже несколько лет он носил усы и бороду, и, кажется, был ими вполне доволен.
«Чего это ему вздумалось?» – нахмурился Райтэн и, выпутавшись из игры с сыном, тоже отправился на второй этаж.
Дверь в комнату Дерека оказалась приоткрыта; Райтэн, тем не менее, стукнул, но ответа не последовало – тогда он всё же заглянул.
Дерек сидел на кровати, облокотившись на колени и уронив руки в лицо.
– Дер?.. – лёгкое беспокойство перешло в полноценную тревогу. Райтэн зашёл внутрь и плотно закрыл за собой дверь.
Друг никак не отреагировал – будто не слышал ни шагов, ни оклика, ни стука закрытой двери. Райтэн начал слегка паниковать.
– Дер! – он сделал шаг к кровати, но тут Дерек поднял лицо от ладоней, и Райтэн словно налетел на стену: лицо это было совершеннейше бледное, и выражение его представляло смесь отчаяния и страха.
«Наши все здесь», – растерянно мелькнуло в голове Райтэна, поскольку первым его предположением в такой ситуации было, что кто-то умер. Но всех, кто был по-настоящему дорог Дереку, он только что оставил в гостиной на первом этаже!
– Тэн, послушай… – тонким, искусственным голосом сказал тут Дерек, вставая неловко и деревянно, что вызвало у Райтэна натуральный приступ паники. Он торопливо обшарил взглядом фигуру друга – ран заметно не было – и сердце его похолодело от мысли, что, возможно, Дерек только что узнал, что болен чем-то совершенно ужасным.
– Я… – меж тем, попытался предполагаемый смертельно больной что-то высказать, но так и не смог; голос его сорвался, и он рухнул в прежнюю позу, снова закрывая лицо ладонями.
Больше всего на свете Райтэн ненавидел, когда дурные новости цедили вот так, по словечку, оттягивая момент неизбежного признания. Он предпочитал сталкиваться даже с самыми страшными своими страхами лицом к лицу и немедленно; поэтому сухо и деланно спокойно уточнил:
– Ты умираешь?
Это предположение вызвало у Дерек пятисекундный приступ истеричного ломкого смеха.
– Можно сказать, и так, – согласился он, и Райтэну стало легче дышать.
Паршивый идиот без мозгов просто опять драматизирует.
А что вызывает у его долбанутого брата особо идиотские приступы неконтролируемого драматизма? Ну конечно же, этот проклятый Ньон!
Выпрямившись и сложив руки на груди, Райтэн через губу спросил:
– Только не говори, что кто-то грохнул Грэхарда!
От этих слов Дерек весь сжался в комок, вжимаясь лицом в колени, и Райтэн с ужасом решил, что, в самом деле, угадал.
Мучительно побледнев, Райтэн рванул к другу – грохнувшись на пол рядом с ним, попытался обнять за спину.
– Пока ещё нет, – еле слышно донеслось до него от сжавшегося Дерека.
В мыслях Райтэна пронеслось несколько забористых матерных оборотов. Предполагаемая ситуация – что кто-то когда-то теоретически решит грохнуть ньонского владыку – не соответствовала степени драматизма.
Райтэн начал было раскручивать мысль – и, должно быть, и сам раскрутил бы её до правильного ответа, – но тут Дерек вдруг вжался ему в плечо и заплакал.
Совсем перепугавшись, Райтэн прижал его к себе крепче. Он никогда не видел, чтобы Дерек плакал, и даже полагал, что ему это и не свойственно: слишком живой, сильный, оптимистичный характер. В самых сложных, критичных ситуациях он только становился более собранным и твёрдым, а если и находили на него моменты, когда он бывал в унынии – как после той истории с Лэнь, – то это делало его скорее жёстче и суше.
Он, впрочем, казался человеком, который мог бы расплакаться от сентиментальности – Райтэн пару раз замечал такие моменты за ним, потому что обычно и для него самого это были такие же моменты. Но чуть прослезиться от сентиментальности – это совсем, совсем другая история, и явно не теперешний случай!
Дерек плакал сухо, тихо и отчаянно, без рыданий, но судорожно содрогаясь всем телом. Прижимая его к себе, Райтэн чувствовал, как он мелко дёргано дрожит. Это было страшно; это было по-настоящему страшно, и Райтэн совершенно не знал, что делать и как ему помочь.
– Дер… Дерри… – пытался он бормотать что-то утешительное, но в тоне его слышалась скорее бесконечная растерянность, чем утешение. – Братишка, да что ж ты…
– Братишка! – вдруг с язвительной насмешкой в голосе передразнил Дерек, отталкивая его. Слёзы перешли в нервный истеричный смех; резко вскочив на ноги, он отшатнулся к окну и тяжело опёрся обеими руками на подоконник.
Райтэн с большим недоумением поразглядывал нервно дрожащую спину. Прежде, чем он успел придумать план дальнейших действий по приведению друга в чувства, тот вдруг резко развернулся к нему лицом, заводя руки за спину, чтобы по-прежнему опираться ими на подоконник – кажется, иначе ноги его не держали.
С минуту Дерек вглядывался в друга острым и пристальным взглядом, и Райтэну совершенно не хотелось знать, что за дурные мысли бродили в этот момент в этой дурной башке.
– Дер, – вставая, поднял он руки в примиряющем жесте, – давай ты просто расскажешь, что случилось?
Нервно и тяжело сглотнув, Дерек прикрыл глаза и низко опустил голову. С минуту молчал, потом неестественно спокойным на фоне предыдущей истерики голосом ответил:
– Да, ты прав.
Райтэн мысленно выдохнул с облегчением: каким бы паршивым не было мучающее друга обстоятельство, желательно было бы всё же, наконец, с ним ознакомиться.
Дерек, меж тем, потёр ладонью лоб, вздохнул, оторвался, наконец, от подоконника, отвернулся к окну и туда, в закрытое окно, начал рассказывать:
– Я выяснил, зачем всем понадобился Кес, – ровным и спокойным голосом заявил он. – Там есть одна любопытная обитель, которая входит в зону интересов солнечной госпожи. Скорее всего, она планирует туда поездку после основного торжества, и Грэхард будет её сопровождать, разумеется. – У Райтэна уже сошлась картинка, но он не стал прерывать. – Твой отец посчитал этот случай подходящим, чтобы избавиться от досадной угрозы, поэтому через третьи руки передал информацию ньонской оппозиции, чтобы та смогла подготовить покушение.
Дерек говорил спокойно, размеренно, даже чуть приподнятым тоном – как о вещах, совершенно его не касающихся, – и именно этот обычный повседневный тон казался особенно страшным – почти таким же страшным, какой была только что отбушевавшая истерика.
– Я не мог поговорить с твоим отцом, – небрежно отметил Дерек, – потому что его, очевидно, не интересовало моё мнение, да и план уже был запущен. Тем более я не мог как-то связаться с Кьерином или кем-то из ньонских князей – да и стали бы они меня слушать? С Грэхардом, впрочем, у меня тоже нет никакой связи, – задумчиво поделился он и замолчал.
Не в силах дождаться очередной порции откровений, Райтэн поторопил:
– Не в ньонское же посольство ты пошёл?
– Ну что ты! – с лёгким смешком ответил Дерек, оборачиваясь. – Не настолько же я всё-таки идиот!
– Это радует, – сухо резюмировал Райтэн, складывая руки на груди.
Дерек фыркнул совершенно безрадостно.
– Я никогда не входил в дела внешней разведки, – продолжил, меж тем, Дерек. – И совершенно не представлял себе, как с ней связаться. Всё, что я помнил, – несколько полевых агентов. Их инструктировали при Грэхарде, поэтому и я их видал.
Райтэн отстранёно подумал, планирует ли друг обходить всю столицу и стучаться в каждый дом, чтобы найти агента методом тыка – и не разумнее ли, в таком случае, всё же попробовать через посольство?
– Всё, что я смог вспомнить, – меж тем, пожал плечами Дерек, – что один из анжельских должен был открыть булочную в столице.
Райтэн возвёл глаза к небу.
– Ты решил обойти все булочные теперь? – досадливо уточнил он.
Дерек тяжело вздохнул, вернулся к кровати, сел и посмотрел на Райтэна снизу вверх.
– Я уже нашёл, – признался он.
Он сказал это просто и сухо; но по усталому измученному взгляду его было понятно, какой глубины была его паника, что он на полном серьёзе много часов бродил по столице в поисках той самой булочной.
– Так, – принял к сведению Райтэн, наконец, уложив картину внутри своей головы. – И что?
Дерек дёрнул плечом.
– Передал предупреждение, – последовал ответ.
Райтэн нарисовал на лице недовольство и нетерпение:
– Это я понял! – вербализовал он это недовольство. – Драма-то в чём?
Дерек посмотрел на него как на идиота.
– Тэн, – наконец, мягко отметил он, – я сдал ньонской разведке заговор, организованный твоим отцом, и при этом засветился сам. Всё равно, что помахал Грэхарду рукой с криком: «Привет, я тут!», – с лёгкой истерикой в голосе расшифровал он.
Дерек не строил никаких иллюзий насчёт своего умения маскироваться. Если уж он-то сам сумел узнать агента, которого видел лишь однажды, то тот-то наверняка вспомнит его, и никакая накладная борода тут не поможет.
Райтэн сморгнул. Настал его черёд смотреть на друга как на идиота.
– И ты из-за этого, – холодно уточнил он, – тут всю эту драму развёл?
Лицо Дерека выглядело непривычно беззащитным без бороды – Райтэн уже и забыл, сколь дурацкое выражение оно приобретает в таких ситуациях.
– Чего сразу драму-то!.. – обиженно буркнул он, защищаясь.
– Мне кажется, – с королевским видом холодно отметил Райтэн, – пусть идиотская в своей кретинской категоричности фраза «Да какие мы теперь братья!» и не прозвучала, думал ты её весьма громогласно.
Дерек покраснел, потому что, естественно, именно таким словами он и думал свои ужасные мысли о том, что теперь-то их дружбе точно пришёл конец, потому что такой подставы Райтэн ему в жизни не простит.
Впрочем, судя по всему, он опять ошибся с оценкой, и у его брата в список непростительных поступков входили какие-то другие вещи, потому что он снова возвёл глаза вверх и показательно вздохнул.
– Меня окружают сплошные идиоты, – голосом, полным глубокого смирения перед судьбой, констатировал он.
Немного помолчал.
– Впрочем, – внёс поправку, – ради разнообразия главным кретином в этой драматической самодеятельности выступает мой отец.
Кивнув сам себе, он решительно развернулся и летящим шагом унёсся наружу.
В панике Дерек вскочил. Даже такому идиоту, каким он себя чувствовал сейчас, было очевидно, что Райтэн помчался выяснять отношения с отцом.
Ёмко охарактеризовав ситуацию непечатным словом, Дерек рванул догонять.