По его щеке стекает первая слеза.
Мое тело вздрагивает, словно меня ударили.
– Я знаю это! Мне тоже больно от этого, но никто не хотел, чтобы все вышло именно так. – Я дышу так часто, будто бегу. – Пожалуйста, Леви. Послушай меня, в этом нет твоей вины. Знаю, что это сложно принять, особенно после того, что ты пережил в детстве. Но… – Я начинаю задыхаться, мне кажется, что легкие вот-вот разорвутся. – Но мы справимся. Я знаю, что мы справимся.
В глаза начинают скапливаться слезы от бессилия. От боли, поглощающей каждую клетку.
Леви подходит к тумбочке рядом с кроватью и достает из кармана наш блокнот. Молча смотря на него пару минут, он кладет его обратно.
В палате стоит тишина – слышно, как за пределами палаты медсестра печатает на клавиатуре. Как в капельнице капля за каплей стекает лекарство, распространяясь по моим венам.
– Леви, – нарушаю тишину я. – Ты сейчас совершаешь большую ошибку. Тебе просто нужно прийти в себя. Я люблю тебя и не откажусь от нас из-за того, что моя жизнь больше не будет прежней. В ней будешь ты и…
– Нет. – Он целует меня в щеку, смешивая наши слезы. – Я люблю тебя, но… Сейчас тебе кажется, что когда ты встанешь на ноги, то все будет как прежде. Нет. Если я останусь… мое лицо станет для тебя красной тряпкой.
– Ты не прав. Я не хочу тебя терять.
– Ты поймешь все, когда не сможешь встать в пуанты. Когда будешь смотреть на то, как через пару лет у наших ровесников появятся дети. Ты будешь винить меня, и я приму это. Прости меня. Я извиняюсь за то, что ухожу, но не за то, что сделал с тобой. Потому что всех извинений и сожалений мира будет мало. Не прощай меня за это никогда, но прости за то, что я трус, который боится увидеть в твоих глазах не любовь, а отвращение.
Леви отстраняется от меня и разворачивается спиной. Опять. Я опять смотрю на его спину и чувствую себя десятилетней девочкой. Только сейчас мальчику уже не десять, и он тянет за собой мое окровавленное сердце.
– Леви, – произношу я, когда он почти выходит из палаты, – а ты помнишь, как мы познакомились?
Он резко останавливается, а я жду, что вот сейчас он повернется, обнимет меня и скажет, что все будет хорошо. Но нет. Он поворачивается и смотрит на меня так, будто видит в первый раз. А потом произносит:
– Помню. Я случайно ударил тебя дверью, когда выбегал из школы. Но ты сказала, что…
– Что ты не виноват, черт возьми! Нам было шесть лет. В восемь мы нашли наше место на ущелье, и ты принял весь удар на себя, когда нас ругали. И я ходила и говорила всем, что ты не виноват! – Слезы градом падают из глаз, когда я с трудом делаю вдох.
Леви отворачивается от меня, открывая дверь.
– Я тот, кто отвечал за твою безопасность. Ты вылетела на дорогу, черт побери, потому что я слишком отвлекся, чтобы убедиться, что ремень безопасности пристегнут. Это моя вина.
– Я отстегнула его! Мне нужно было взять телефон и потом…
– Неважно. Я водитель, и мне нужно все контролировать.
Он не хочет видеть меня, не хочет слышать мой голос.
Все его тело сотрясается. Ему больно. Но в отличии от меня, Леви сам причиняет себе боль и принимает ее. Он не может позволить себе любить кого-то, потому что не может полюбить себя сам. Простить себя. А я не могу заставить его.
Это все равно, что удержать ветер. Невозможно.
– Я прощу тебе все, но только не твой побег. – Это моя последняя карта, которую можно разыграть.
– Хорошо, это сделает мою агонию еще слаще.
Дверь захлопывается, а я остаюсь в одиночестве и с шумом в ушах. В голове играет песня «In This Shis», и мне хочется сесть на мотоцикл, чтобы разбиться без шанса на выживание. Потому что я уже мертва. В моей душе кровопотеря несовместима с жизнью.
Дни проходят как в тумане. Свежие цветы встречают меня каждое утро. Его аромат ириса и хлопка говорит мне «доброе утро» после пробуждения. Леви всегда рядом, но никогда не попадается на глаза. Мне хочется запретить себе спать, лишь бы увидеть его.
Руки меня не слушаются, когда я наконец-то беру блокнот этим утром. Сегодня день моей выписки из больницы. И Леви ушел окончательно. Цветов нет, его запаха тоже. С трудом открыв блокнот на нужной странице, я натыкаюсь на слова:
«Спасибо, что зажгла для меня звезды хотя бы на мгновение».
Истерика сотрясает мое тело, холодя кровь. Мои мысли не могут догнать друг друга, но одна из них выстреливает в сердце, пробивая его насквозь.
«Зажигая звезды, важно не сгореть самому».
***
Сквозь пелену слез и воспоминаний я понимаю, что нахожусь в теплых объятиях. Ладони проводят нежными прикосновениями по голове. Ее цветочный аромат ласкает мои рецепторы.
Валери.
Я отстраняюсь, чтобы взглянуть на нее, и она отвечает мне легкой улыбкой.
– А ты в юности знала толк. Он точно не пропускает день ног. – Первое, что говорит моя подруга после того, как я затопила половину Лондона своими слезами.
И как бы глупо это ни звучало, меня покидает фыркающий смешок.
– Это все еще царапает твою душу, не так ли? – Ее улыбка спадает, и она смотрит на меня с жалостью.
Я не ненавижу этот взгляд. Лиам смотрит на меня так до сих пор. Каждый раз, когда я не могу завести отношения. Каждый раз, когда мое колено посылает меня к черту и отказывается работать. Каждый раз, когда он заглядывает ко мне на работу, где куча детей. И еще много-много каждых разов, когда я разговариваю со своей семьей.
Я не жалею себя. И им не нужно. Потому что несмотря на то, что в какой-то момент своей жизни я оказалась на самом дне, это стало единственным путем наверх. Да, мне приходится проживать день, когда Леви ушел от меня, раз за разом. Но я привыкла к этому чувству, сроднилась с ним и приняла его.
Валери знает о нашей истории. Я рассказала ей это однажды, когда вернулась с очередного свидания, которое было полным провалом. Начиная с того, что моя рука дергалась каждый раз, когда мужчина пытался сплести наши пальцы, заканчивая тем, что он сказал: «О, какая милая подвеска у тебя на шее».
– Нет, я уже напрочь забыла о нем, – отмахиваюсь я. – Просто это было неожиданно.
– Никто не забывает первую любовь. – Валери сжимает мою руку, и мы обе понимаем, что она никогда не поверит в мою ложь.
Леви
Я знал, что это произойдет. Знал, что если хоть раз встречу Бель, то во мне опять поселится одержимый маньяк, который будет требовать ее снова и снова. Именно поэтому шесть лет назад я попросил Лиама убедиться, что мы никогда с ней не пересечемся. И видимо он действительно хорошо выполнял свою работу, раз за все это время мы ни разу не встретились, хотя жили в одном городе. Я не имею права на него злиться, как и не имею права указывать на его рот. Но, черт возьми, от старых привычек сложно избавиться. А в моем случае, кажется, нереально.
В моей постели не было женщин три года после нашего разрыва, потому что во мне поднималась тошнота только от одной мысли, что я прикоснусь к кому-то кроме нее. Самые длительные отношения, которые у меня были за эти шесть лет, продлились неделю. И только потому, что женщина, с которой я пытался что-то построить, уехала в командировку на эту неделю. Невозможно заглушить в голове постоянную игру «Найди пять отличий». И даже свидания, которые начинались достаточно неплохо, заканчивались тем, что меня раздражало абсолютно все: смех не такой мягкий, голос слишком громкий, не та кожа наощупь. И это если сравнивать только внешние признаки. Все куда более плачевно с наполнением души. Не хочу говорить, что нет хороших женщин, каждая женщина прекрасна по-своему, просто мой идеал – она.
Отношения подразумевают под собой честность и открытость. Мне чуждо это с кем-то, кроме Бель. Я даже со своими друзьями не до конца честен, они все еще не знают об огромном периоде моей жизни. Догадываются ли Макс и Нейт, что я немного не такой? Конечно же да. Но по какой-то причине они все еще мои друзья.
Мне как будто вновь десять, пятнадцать, девятнадцать, не важно сколько лет, раз я вернулся к своим сталкерским привычкам и сижу вместе с Максом в машине, устраивая Бель засаду.
– Что мы тут делаем? – шепчет друг.
– Макс, нам не обязательно шептаться.
– Я просто чувствую эту атмосферу «Как избежать наказания за убийство» и не могу ничего с собой поделать, – все так же шепотом продолжает он.
Мы стоим напротив какого-то здания, куда зашла Бель несколько часов назад. Я не собирался за ней следить. Но вот мы здесь. Шерлок и его правая рука Ватсон.
– Ты расскажешь мне, кто эта девушка? А лучше расскажи мне, кто эта рыжеволосая бестия, которая была рядом с ней, когда они выходили из академии?
– Понятия не имею.
– Мы сидим тут как старшеклассники, которые хотят подсмотреть в женскую раздевалку, а ты даже не знаешь, чью именно грудь хочешь увидеть? – Макс смотрит на меня, хлопая глазами.
– Я не знаю, кем была эта рыжая девушка. – Я откидываюсь на подголовник с закрытыми глазами.
– Так, а за кем мы следим? Я потерял детективную линию.
– Аннабель Андерсон, – произношу я сквозь ком в горле.
– Ну это все объясняет, – язвит Макс.
Мне хотелось приковать себя цепями, чтобы не последовать за ней. Она всегда так действовала на меня. И никакое количество цепей не справится со мной, когда единственное, чего мне хочется в данный момент – увидеть ее лицо. Моим спасением были монологи в сообщениях, которые явно не достигали своего получателя. За эти шесть лет я так много раз был готов сорвать оковы, чтобы встретиться с Бель. И однажды не выдержал. Я приехал в Гарвард. Провел там около недели, наблюдая за кампусом и общежитием. Сейчас это так смешно, потому что то, чего я хотел, находилось у меня под носом, а не в другой стране.
Знаю, что это плохая идея – увидеть ее. Потому что тогда все мои предохранители сгорят окончательно.
– Что ж, кем бы ни была Аннабель Андерсон, она только что вышла, и ее обнимает какой-то мужик.
Моя голова так резко принимает вертикальное положение, что возможен риск сотрясения мозга.
Бель, завернутая в огромный шарф и пуховик, утопает в руках какого-то мудака. И мою душу абсолютно не греет, что она не обнимает его в ответ. Успокойся, ты не имеешь права ее ревновать.
Ты – тот, кто отказался от нее.
Она имеет право встречаться хоть с половиной Лондона.
Бель садится к нему в машину, и они трогаются с места.
– Поехали.
– Домой?
– За ними.
– Леви, ты болен? Я хочу есть, спать и домой. Какого дьявола мы занимаемся этим дерьмом? – гневно ворчит Макс.
– Макс, пожалуйста.
– Боже, ради твоего редкого «пожалуйста» я готов стать Нэнси Дрю.
Наконец-то мы выезжаем из нашего укрытия и следуем за ними. Господи, надеюсь они едут не к нему домой и не в его постель. Моя и без того расшатанная нервная система этого не выдержит. Всю дорогу в висках стучит, словно кто-то кует железо.
Спустя десять минут их машина останавливается около невзрачного на вид дома. Кажется, что он в шаге от того, чтобы осыпаться при дуновении ветра. В доме три этажа. Свет не горит только на последнем. Окна в этом здании настолько старые и грязные, что мне не удается рассмотреть ничего в квартирах, а ведь в них нет штор. Огромный слой пыли служит вместо жалюзи.
Бель сама открывает дверь машины и выходит. Чувак, где твои манеры? Мужчина, кем бы он ни был, выходит спустя несколько минут, пока она стоит под ветром и дождем. Этот мудак не торопится и медленной походкой приближается к Бель. А можно шевелить ногами быстрее? Ей же холодно.
Мужчина обнимает ее и тянется к ней за поцелуем. Ручка двери машины хрустит оттого, как крепко я ее сжимаю.
Ты не имеешь права ее ревновать.
Бель резко отстраняется, вырываясь из его рук, и заходит в дом, не обернувшись. Воздух со свистом ветра покидает мои легкие.
– Спасибо, езжай домой. Дальше я сам. – Хлопнув Макса по плечу, начинаю открывать дверь машины.
– Стоп, стоп, стоп. Во-первых, где мои чаевые? Во-вторых, объясни мне, черт возьми, что происходит? – срывается друг, и я не могу его винить. Это все выглядит как дешевое кино.
– Я объясню тебе… вам. Вместе с Нейтом. Дайте мне немного времени. – Я потираю рукой лоб. Но никакое количество трения не поможет мне. – Пожалуйста, – тихо добавляю я напоследок.
Лицо Макса выражает обеспокоенность, но он хлопает меня по плечу, прежде чем сказать:
– Мы рядом.
Не знаю, чем заслужил этих людей рядом с собой, но я не жалею, что позволил Нейту быть моим соседом в колледже.
Я выхожу из машины и смотрю на дом. Свет в окне на третьем этаже загорается. Это ее квартира. Надеюсь. Машина мужчины, с которым приехала Бель, все еще стоит около входа.
Не делай этого. Не делай этого.
Я стучу к нему в окно. Мужчина примерно моего возраста опускает стекло, выглядя озадаченным. У него грубые черты лица, проколот нос и язык. Я вижу это, когда он мерзко облизывает свои губы.
Бель решила попробовать что-то поострее?
– Что тебе нужно? – раздраженно спрашивает он.
– Чтобы ты открывал двери машины для девушек, которых подвозишь.
Да, мне нужно деть куда-то свою агрессию. И он отлично подходит на эту роль.
Он едко усмехается, отчего его рот кривится в неестественную дугу.
– Она еще не заслужила, чтобы я открывал ей дверь.
Глаза застилает красная пелена. Спина выпрямляется. Ледяной дождь хлещет по телу, но не охлаждает моего гнева.
– Повтори, – решаю уточнить я в надежде, что мне послышалось.
– Даже монашки более быстрее открыли бы для меня свой рот. Я не собираюсь тратить силы на открытие дверей, зная, что мне ничего не перепадет за это.
Глаза наливаются кровью, предохранители сгорают. Я хватаю его за затылок и ударяю лицом об руль. Раз. Немного вдыхаю воздух через нос. Два. Второй удар сопровождается хрустом. Надеюсь, его кольцо в носу заденет мозг, если он у него есть.
– Она заслуживает тысячи открытых дверей.
Только я сам захлопнул их перед ее лицом.
Я разворачиваюсь и направляюсь к двери, слыша его проклятия и плачь со словами «Ты сломал мне нос, ублюдок».
Это и было моей целью, мудак.
Адреналин все еще смешивается с кровью, когда я поднимаюсь на третий этаж. Мне нужно успокоиться, прежде чем… прежде чем что? Что я собираюсь делать и говорить Бель?
«Привет, мы не виделись шесть лет. Я мудак. Как поживаешь?» или «Отлично выглядишь, я все еще мудак, что нового?»
Что нового с какого момента? А, точно – с того самого дня, как я бросил ее в слезах в больничной палате. Мне хочется оказаться на месте этого придурка со сломанным носом. Ведь я не лучше его. Он хотя бы не испортил жизнь и не разбил ей сердце.
Я прислоняюсь лбом к холодной стене в попытке охладить мозг, который за сегодня выработал годовой план. Делаю пару тяжелых вдохов и выдохов, которые звучат так, как если бы я готовился к боксерскому бою. Что, наверное, близко к правде. Сжав кулак так крепко, что ногти впились в ладонь, стучу в ее дверь.
Я слышу шорох и нецензурные проклятия, когда она, видимо, обо что-то ударяется. Это вызывает подобие улыбки на губах. Дверь открывается со скрипом, который разносится по всему дому, который еле стоит на фундаменте.
Бель предстает передо мной – и на этот раз я вижу ее лицо. Мы попадаем в другое измерение, когда встречаемся взглядами. Сердце спотыкается и делает остановку. Она почти не изменилась: все те же аккуратные черты лица, только потерявшие детскую припухлостью. Волнистые каштановые волосы, подчеркивающие глубокий зеленый оттенок ее глаз. Маленький шрам над бровью, который запомнился мне в тот день, когда я видел Бель в последний раз. Он не уменьшает ее красоты, а наоборот добавляет некий шарм. На первый взгляд кажется, что ничего не изменилось, кроме того, что она стала женщиной. Это не проявляется в каких-то явных вещах, скорее просто происходит неуловимая внутренняя трансформация, при которой ее спина становится прямее, а взгляд – тверже. И прямо сейчас он метает в меня ножи. Я пробегаю глазами по ее фигуре. Она похудела, сильно похудела. Отрываюсь от ее голых ног, чтобы наконец-то заметить то, во что она одета. Футболка.
Моя футболка.
Бель помнит. Хриплый звук удовлетворения исходит от меня.
– Ты всех встречаешь в одной футболке?
Я тут же хочу взять свои слова обратно, ведь они совершенно не подходят для начала мирного диалога.
– Обычно я встречаю всех голой, – выплевывает она, и в следующую секунду дверь захлопывается прямо перед моим носом.
Заслужил.
***
Прошел час, а может и больше, а я все еще сижу под дверью Бель как какой-то мокрый побитый щенок. Она не ответила ни на один мой стук и просьбу поговорить. И я не удивлен.
«Я прощу тебе все, но только не твой побег».
Чертовски верно, дорогая.
Сожалел ли я все это время за то, что принял такое решение? Бесчисленное количество раз. Я даже уже не знаю, где начинается и заканчивается вина за то, что мы попали в аварию, потому что она сливается с виной за то, что мой выбор жить без нее уничтожил нас обоих.
Говорят, все познается в сравнении. И это действительно так: когда я уходил от Бель, мне казалось, что нет ничего больнее, чем видеть то, как все мечты любимой девушки распадаются у нее на глазах. Но затем боль оттого, что она больше не моя, разорвала меня на части. Эта любовь была слишком сильна, раз сожгла нас в один миг. Я потерял способность видеть или чувствовать, потому что именно Бель всегда заставляла меня это делать. Урок, который мной был вынесен, хочется выгравировать на теле: никогда не помышляй о разрыве с любимым, если ты не готов этого вынести. Я никогда не был и не буду готов прожить жизнь без нее. Но слишком поздно. Эти клочья уже не сшить даже волшебными нитками, потому что я заслужил всю ненависть и презрение с ее стороны. Мне никогда не искупить эту вину.
Но я все еще здесь, потому что шесть лет без нее были вечностью без глотка воды. И теперь, когда мне дали испить из этого святого Грааля хоть каплю, мою жажду уже не остановить.
Слишком много вопросов всплывает в голове, как в какой-то викторине.
Как она оказалась в академии?
Как ее колено, позволяет ли оно ей танцевать?
Почему я ни разу не встретил Бель в Бристоле, хотя пару раз специально проезжал мимо ее дома? Если она все это время жила в Лондоне, то наверняка возвращалась регулярно домой.
Я знаю единственного человека, который имеет представление о ее жизни, и именно поэтому стук в его квартиру в час ночи разносится по всему этажу. Лиам открывает дверь в одних боксерах, которые уже похожи на палатку оттого, как его член натянул их.
– Серьезно? Да ты издеваешься надо мной? – гневно пыхтит он.
– Прости, но сегодня я прерву поездку на твоем траходроме. – Я прохожу в его квартиру, которая больше похожа на музей или какой-то дворец восемнадцатого века. Серьезно, как он может жить в этой гнетущей атмосфере бархатной мебели и золотых люстр? Кровь аристократа не всегда идет ему на пользу.
– Конечно, ни в чем себе не отказывай, придурок. – Он захлопывает дверь и направляется в спальню.
Пять минут спустя Лиам появляется под руку с леди, шепча ей, как я понял, слова успокоения. Перед тем, как захлопнуть дверь перед ее носом, он мурлычет «Я тебе позвоню».
Он ей не позвонит.
– Ну и? – Лиам разводит руки в сторону, призывая объяснить причину моего визита.
– Не прикидывайся тупым, ты ожидал, что я приду к тебе.
– Ожидал, но не в час ночи. Люди вообще-то спят в это время, – ворчит он, заходя на совмещенную с гостиной кухню.
– Я знал, что ты не спишь, – ухмыляюсь я.
– Отлично. Так значит это еще и преднамеренная остановка моей кардиотренировки.
– Побереги свое сердце, а то оно не выдержит таких нагрузок.
Лиам ничего не отвечает, вместо этого он наливает нам виски на два пальца и садится рядом со мной на диван. Подтолкнув мне стакан, откидывается на спинку и тяжело вздыхает.
– Начинай допрос.
Я прокручиваю все вопросы, как колесиком мышки документ на компьютере, чтобы выбрать тот, с которого нужно начать.
– Как она поступила в академию? Мы не попали на просмотр.
– Понятия не имею. Аннабель думает, что это я помог ей, вернее мои родители. Но клянусь, никто из нас не прилагал к этому руку. Мы не знаем, почему ее приняли. – Губы Лиама кривятся в сторону, когда он задумывается. – Не злись на меня за то, что я врал тебе. И не ревнуй, когда я целую ее. Ты не имеешь на это права.
Я опрокидываю в себя виски, чтобы выпить его одним глотком. Мне срочно нужно разбавить свою кровь алкоголем. Я не могу винить Лиама. Вся вина за обломки нашего корабля полностью лежит на мне.
Не представляю, как Лиам умудрился быть хорошим другом мне и Бель одновременно. Мы свалили на него все это дерьмо, а он помогал каждому из нас. Во мне поднимается необъяснимое чувство единения с ним. Как если бы в детстве ты обменялся с другом браслетами дружбы.
– Я знаю, – выпустив воздух через нос, откидываюсь на спину. – Просто…
– Просто ты все еще любишь ее, – констатирует он ровным тоном.
– Да, – мое горло сжимается, – сколько бы лет ни прошло.
– Я не буду говорить, что она тебя никогда не простит. Но… черт, пожалуйста, прекратите мою каторгу. Я хочу назад своих друзей. Истинных вас. – Он смотрит на меня с мольбой, и его глаза начинают краснеть. – Господи, ваша драма доводит меня до слез. – Лиам усмехается. – Я не хочу видеть, как два моих близких друга мечутся в постоянной агонии, не зная куда себя деть.
– Лиам, не знаю, почему ты остался со мной, но спасибо. Не уверен, что смогу когда-нибудь за это отплатить.
– Исправь все дерьмо, которое ты устроил, и тогда мы будем квиты. – Он останавливается, делая глоток виски. – И не порть мне кардиотренировки, твою мать.
На моем лице появляется легкая улыбка от его последнего заявления, но она быстро пропадает, когда я понимаю, что исправить ситуацию можно лишь обратившись к самому Господу Богу.
– Я не знаю, Лиам. Давление в моей груди с того дня настолько сильное, что… Черт, я не уверен в том, что смогу смотреть ей в глаза и не проживать день, когда увидел ее на том асфальте в крови и без сознания. Это преследует меня, как страшный сон. Она и мама. Два худших дня в моей жизни смешались в один и перекрывают мне чертов кислород.
Я потираю круговыми движениями область сердца, словно от этого движения оно станет меньше болеть.
– Аннабель жива. Пойми это уже наконец. Твой любимый человек жив и здоров, а ты теряешь время. Сколько лет должно пройти? Десять, двадцать? Время – это не тот ресурс, которым стоит разбрасываться. Это деньги, которыми нужно грамотно распоряжаться. Тебе станет легче, когда она заведет семью, а ты так и будешь тонуть в одиночестве? Ваша история не про то, что жизнь несправедлива, а про то, что череда неверно принятых решений иногда приводит нас в тупик. Но даже из тупика всегда есть выход.
Слова Лиама крепко оседают во мне. Да я и сам все это понял, когда стал умнее. В девятнадцать лет мне казалось, что совершая отрицательный выбор для себя, это автоматически делает жизнь других положительнее. Но это ошибка. В жизни так же, как в математике, минус на плюс дают минус.
Суждено ли мне исправить ошибки, или в моей тетраде так и будет написано: трус.