Делаю, что хочу: Как понять, что ты любишь, и работать в удовольствие

Любовь должна работать

Как гласит название книги, мы будем говорить как о любви, так и о работе. И то и другое неразрывно. Кто-то призывает не смешивать личное и рабочее. Однако данные показывают, что все совсем наоборот. Поднимает работа ваш дух или убивает его, наполняет или опустошает, помогает чувствовать собственную значимость или абсолютную бесполезность – все эти эмоции вы приносите домой и передаете их близким.

Что вы любите, кого вы любите, как вы любите, почему вы любите то, что любите, и что те, кого вы любите, испытывают в ответ, – все это является темой настоящей книги. Никто из нас не разделен на части, одна из которых посвящена работе, а другая – личной жизни. Мы – единое целое. Целостный сосуд – либо полный любви, либо пустующий без нее. Так что речь пойдет о вашей любви. О ваших страстях. Ваших отношениях. Вашем обучении. Вашем детстве. О ваших детях, если они у вас есть. Мы поговорим о том, как любовь наполняет вашу жизнь, какие возможности полная любви жизнь дарит вам, тем, кого вы любите, и тем, кого направляете. Поговорим обо всем.

Любовь тоже едина. Любовь всегда любовь, и неважно – в работе, благотворительности, отношениях, вере или воспитании детей. Если вы лишены ее, то становитесь хрупкими и сломленными. Если она наполняет вас, вы – сверхчеловек.

Вы по-настоящему учитесь, когда полностью растворяетесь в теме: как понять, что вам нравится изучать?

Вы обретаете устойчивость, только когда любите то, что делаете: какие занятия наполняют вас любовью?

Вы успешно руководите другими, только когда они верят, что вы знаете и любите свои лучшие качества: что вы любите в себе настолько, чтобы с помощью этого вести за собой других?

Вы достигаете наибольшего развития лишь во взаимодействии с другим человеком: видит ли он то, что вы любите, и любит ли он то, что видит?

А если вам нравится делать то, что получается у вас плохо? Или любимый человек не признает то, что вы по-настоящему любите? Или признает, но пытается отговорить вас от этого? Рассмотрим эти вопросы поподробнее. Конечно, у меня нет готовых ответов: тонкости и детали жизни у каждого свои.

Но я могу научить вас, как ответить на эти вопросы самостоятельно. Каждое утро мы просыпаемся и водружаем на себя броню. Жизнь для нас – то, чему надо противостоять: продержаться, вынести. Мы отгораживаемся от шума, шагаем опустив головы и просто выживаем – как работники, родители, студенты, партнеры. Мы рискуем так до конца и не узнать, что же на самом деле говорила нам жизнь. Не узнать, какие мы на самом деле.

Я надеюсь, что эта книга поможет все изменить. Вы поменяете свое отношение к жизни и к себе. Потому что, по правде говоря, жизнь – это не раздражающий шум, от которого нужно спрятаться. Жизнь – это источник счастья, страсти, силы и взаимодействия. Каждый день она посылает вам тысячи сигналов, показывая, кто вы на самом деле, в чем ваша сила, креативность, притягательность, уникальность. Каждый день жизнь говорит с вами на языке, понятном лишь вам.

Давайте с помощью этой книги сделаем сообща все возможное, чтобы вы бегло заговорили на языке своей жизни. Пора научиться распознавать ее сигналы и раскрыть невероятную правду о самом себе.

Часть первая
Сигналы любви

Куда делась любовь?

Нашествие потерянных людей

Донни Фицпатрик – тренер по баскетболу и консультант по профориентации в средней школе на севере Ванкувера. С каждым из старшеклассников он проводит часовую беседу и за это время задает им с десяток открытых вопросов. Не из разряда «Куда будешь поступать?» – скорее в духе: «Кто ты? Как ты принимаешь решения? Помнишь ли ты, когда в последний раз день пролетел незаметно?» Донни провел больше 4000 подобных интервью с учениками 8–12 классов. К работе он приступает в 7:30 и беседует со школьниками вплоть до окончания учебного дня.

Для себя он сделал три важных открытия.

Даже если поначалу ученики не особо горят желанием тратить на эти беседы столько времени, постепенно они начинают получать удовольствие от процесса. Часто они находят миллион причин пропустить занятия, даже те, которые им нравятся, но на встречи с Донни приходят неизменно.

Очень часто, отвечая на вопросы Донни, школьники дают волю эмоциям. По его словам, это связано с тем, что они чувствуют себя в безопасности: здесь они раскрываются по-настоящему, не боясь осуждения, и это вызывает всплеск эмоций. Чаще всего, по словам Донни, это происходит с учениками, которые могут похвастаться самыми высокими оценками и собираются поступать в престижные вузы. Они сделали все, чего от них требует система образования, но стресс заглушил их внутренний голос.

– Несмотря на сотни заботливых наставников, действующих из лучших побуждений, что-то в наших поступках, – говорит Донни, – заставляет старшеклассников сбиваться с пути и гасит желание искать себя дальше.

В моем случае это произошло значительно позже. Когда мне было 29, у меня начались панические атаки. В то время я работал в Институте Гэллапа и как раз переехал в Орландо, чтобы наладить его связи с Walt Disney World. Первая паническая атака настигла меня на деловом ужине с руководством Disney. Замечательные люди! Но, сидя там, в шикарном стейк-хаусе отеля Contemporary Resort, я вдруг почувствовал, как в глазах мутнеет. Стало сложно фокусировать взгляд. Я зациклился на том, как бьется мое сердце. Грудь сдавило – меня и самого будто сдавливало со всех сторон. Даже время теперь ощущалось иначе: мгновения больше не перетекали одно в другое – вместо этого они замирали и будто отрывались друг от друга. Мне стало нечем дышать. Я будто оказался в ловушке, но меня было не от чего спасать – разве что от ухмылок гостей за столом. Я почувствовал невыносимое желание исчезнуть: с силой отодвинуть стол и убежать. Неважно куда, главное – подальше отсюда, от места, где я задыхаюсь. Я никогда не испытывал такого раньше.

Теперь, кажется, все знают, что такое панические атаки. Они стали частью обыденных разговоров, потому что от них страдает множество наших детей и учеников. Неудивительно: зацикленность на оценках, бесконечные рецепты на «Аддералл»^[2], а потом на «Ксанакс»^[3], чтобы справиться с последствиями «Аддералла», – как тут не стать экспертом по симптомам тревожности и паники. Как они влияют на организм, как справляться с ними, как их заглушать. Панические атаки сейчас как акне: просто часть переходного возраста.

Но в те времена я ничего о них не знал. Мне просто казалось, что я схожу с ума. Я пошел к доктору, который и объяснил мне, что случилось.

– Да я не паниковал! – запротестовал я. – По крайней мере, мне так казалось. Я просто выполнял свою работу. Я часто выступаю на публике, и у меня с этим все нормально.

– Может, так оно и есть, – ответил доктор, – но это точно паническая атака. Ваше тело захлестывают гормоны стресса, отсюда и появляется ощущение сильного давления. Через какое-то время это начинает вас отравлять. Ваш разум выматывается – он просто не может выдержать такое напряжение. Давление проникает во все сферы вашей жизни, и вы начинаете паниковать. Не из-за конкретного момента в настоящем – из-за того, что вы постоянно живете на грани.

Так я начал медитировать.

Это помогало мне в самые тяжелые моменты. Моя мантра – слово «раз», которое я произношу про себя, с каждым выдохом ощущая облегчение. «Раз» – когда оказываюсь на мели. «Раз» – дома, в кровати. «Раз» – пока я затыкаю уши наушниками во взлетающем самолете. «Раз» как рукой снимает напряжение. Я благодарю Бога за это слово.

Но слово «раз» лишь сдерживало мою панику. Оно никак не наполняло меня. Это был механизм преодоления, но не процветания. Я все еще ощущал себя потерянно: пустой внутри, я не знал, как мне наполнить себя жизнью. Пустота была настолько поглощающей, что даже невероятные события – открытие собственной компании, выход книг, шоу Опры^[4], посвященное мне и моим работам, – не делали меня счастливым. Если посмотреть на фото, где мы с Опрой обнимаемся после шоу, видно: моя улыбка поверхностная – натянутая маска искусственного счастья, которая держится за счет невидимых струн, стягивающих мою шею. Кто это такой? Я смотрю на него и не узнаю себя. Не верю в его счастье. Просто улыбающаяся пустышка.

Рассказ об этом звучит как-то нелепо – словно я жалуюсь вместо того, чтобы быть благодарным за все хорошее в моей жизни. Но мой опыт все-таки был непростым и вполне реальным. В наши дни он многим знаком.

Мы видим, как тревожность причиняет невероятный вред всем, независимо от социально-экономического статуса, расы, происхождения и других факторов. Мы все чаще прибегаем к рецептурным препаратам, чтобы помочь себе и своим детям. Известные молодые спортсмены вроде Наоми Осака^[5] и Симоны Байлз^[6] досрочно завершают карьеру, чтобы сохранить душевное здоровье. Впервые за столетие средняя продолжительность жизни в США снизилась и продолжает снижаться последние три года. Это во многом связано с так называемой смертностью от отчаяния – последствиями действий, которые мы предпринимаем, пытаясь совладать с жизнью, полной стресса. Результаты трагичны: суициды, передозировка наркотиками, цирроз печени и сердечные заболевания.

Согласно последним данным, меньше 16 % работников вовлечены в свою работу, а остальные просто продают время и талант и получают за это денежную компенсацию. У представителей экстремальных профессий с высоким уровнем стресса, например у работников распределительных центров, медсестер в отделении реанимации и преподавателей, посттравматическое стрессовое расстройство встречается чаще, чем у ветеранов военных действий. Только задумайтесь. Мы создали настолько бесчеловечные условия работы, что обычные работники страдают сильнее, чем солдаты, которые видели, как ранят или убивают других.

Понятно, что это произошло не по нашей воле, но коснулось миллионов из нас.

Дневник Мишель

Возвращение к себе – это путь длиною в жизнь. Вам придется потратить немало труда, чтобы справиться с силами, которые, когда из хороших побуждений, когда наоборот, сбивают вас с пути^{2}.

Не забывайте, что вы боретесь за себя. Так или иначе вы контролируете свои действия и реакции. А это иногда бывает непросто, например если вы видите, как ваш любимый человек теряет себя. Знакомо?

Сами вы можете справиться с чем угодно, но, сталкиваясь с болью или страданиями любимого человека, вы ощущаете себя в ловушке: эмоции захлестывают вас с головой. Шок, когда вы пытаетесь переварить то, что слышите. Смятение, когда пытаетесь примерить эту боль на человека перед вами – того, кого вы, казалось, хорошо знаете. Гнев, оттого что кто-то причинил ему боль или он причинил ее себе сам, потерял себя и никого в этот момент не было рядом.

Печаль – потому что вы не сможете вернуться назад и все исправить. Хочется дотянуться до него и сжать в объятиях крепко, так чтобы он знал: ему больше не грозит одиночество. Вот бы найти ту крошечную сломанную деталь, вернуть ее на место и показать, что теперь все в порядке – он снова может стать счастливым. Возможно, этот человек уже оправился и сумел пережить испытание, но вы все равно однажды проснетесь среди ночи в слезах от мысли, как тяжело и невыносимо одиноко ему было тогда.

Мишель – моя невеста. Раньше мы работали вместе. Мы общались пять лет, прежде чем начать встречаться. У меня было бесконечное множество причин влюбиться в нее, но, если бы вы попросили меня описать ее тогда, я бы пробормотал что-нибудь вроде такого: «Уверенная в себе, жизнерадостная, счастливая, увлеченная». Лишь спустя год она наконец смогла довериться мне и рассказать свою историю.

Это история не про жестокость. Есть те, кому повезло куда меньше: жертвы военных действий, гонений или домашнего насилия. Ее история о потере. О том, как, пока учителя и родители интересовались совсем другими вещами, она настолько сбилась с пути и потеряла себя, что реальность уродливо исказилась. Спустя 10 лет страданий она была в неделе, максимум в месяце от смерти.

Я делюсь этой историей не из-за ее необычности. Скорее ровно наоборот. Вот что Мишель писала в своем дневнике:

Есть два лагеря: лагерь нормальных и лагерь ненормальных. И все.

Моя старшая сестра была королевой лагеря нормальных. Она старше меня на четыре года. Болтушка и шутница, которая не вылезала из коротких шортов «Дельфин»^[7]. Эти голубые сексуальные шортики в белую полоску отлично подчеркивали ее длинные стройные ноги, так что она всегда была в центре внимания. Густая челка и длинные шелковистые темные волосы обрамляли милое личико. Энергичная, общительная и уверенная в себе, она могла покорить своим обаянием кого угодно.

У меня не было ни челки, ни длинных ног. Обаяние – тоже мимо. Я не любила болтать. Всегда была тихоней, себе на уме. Поэтому, когда сестра сказала, что старый добрый католический Бог поместил меня в лагерь ненормальных, я ей поверила.

Я родом из огромной португальской семьи. Моя бабушка была одной из семи сестер, которые никогда не владели английским. Никто из нас, их внуков, не говорил на португальском, но понимали мы его прекрасно. И, просиживая в детстве часами под кухонным столом, я много чего узнала.

Я пряталась там не для того, чтобы подслушивать. Я поступала так инстинктивно, потому что это казалось правильным, естественным и приятным. Стол, как и дуб в саду, несколько любимых кустов, мой крошечный гардероб, или свинюшник, были моим убежищем. Там я могла исчезнуть. Попасть в другой мир, где можно свободно мечтать, рисовать, творить. Я пряталась под кухонными столами на кухнях еще до того, как научилась ходить.

Хотя мои навыки перевода с португальского на английский не отличались совершенством, я быстро усвоила: сидеть под столами – ненормально. Это странно. Как и, по словам бабули и тетушек, множество других вещей, которые я делала неосознанно.

Наблюдать, как Боб Росс создает маленький мирок на чистом холсте, – странно.

Носить одну и ту же футболку с изображением из фильма «Рокки» и верить, что я стану боксером, – странно.

Часами просиживать в комнате, создавая одежду из сена и кукурузных листьев, – странно.

Одеваться на Хеллоуин не принцессой, а бродягой – странно.

Чувствовать тревогу при запахе попкорна – странно.

Залипать на рекламные ролики – странно.

Все – странно. Помню, как однажды взобралась на старый дуб, чтобы попросить у него совета.

– Я устала быть невидимкой. Я люблю сестренку, но одновременно ненавижу. Несправедливо, что ее замечают, а меня нет, правда ведь? – спросила я у дерева.

– С кем ты там болтаешь? – прокричал снизу мой двоюродный брат Майкл, уставившись на меня с недоумением.

– Я просто дружу с деревом, ничего такого, – выпалила я в ответ. Я – чудачка, говорящая с деревом.

С меня хватит. Я слезла с дуба. Той ночью, пока все спали, я порылась в мамином ящике для рукоделия, вытащила самые острые ножницы, взобралась на табуретку в ванной. Я едва доставала до зеркала. Глубокий вдох и ЩЕЛК – челки у меня как не бывало.

Пять лет спустя я стала капитаном команды чирлидеров и возглавляла ее на всех соревнованиях. Прямо как сестренка. Еще спустя пять лет я выиграла титул принцессы на праздник весны Майский день. Прямо как сестренка. Плюс еще пять лет, и я оканчиваю Университет Сан-Диего. Прямо как сестренка.

Вся семья приехала из нашего крошечного деревенского захолустья на мой выпускной. После окончания церемонии я поднимаюсь по лестнице к ним. Бабушка одета в ярко-белую футболку с надписью Aztec Granny. Я обнимаю ее изо всех сил.

Повернувшись, я вижу маму. Она едва сдерживает слезы. «Должно быть, дело в дипломе с отличием, – думаю я про себя. – Она наконец-то видит, какая я умная и как усердно трудилась. У сестренки такого диплома не было».

Мама отворачивается. Я вдруг понимаю: она плачет не от счастья.

Я не навещала семью с Рождества. Я завязала с университетским женским клубом и стала подрабатывать официанткой по вечерам, а днем работать консультантом в Nordstrom cosmetics. Я пахала как проклятая ради идеального среднего балла.

Я вешу всего 35 кг.

Моя роскошная португальская грива почти вся выпала.

Я истощена.

И я разочаровала маму.

Данные говорят о том, что случившееся с Мишель происходит с миллионами других людей. Я не про пищевое расстройство – скорее про потерю себя. Жизнь в семье, работа, учеба – все это постепенно отделяет вас от любви до тех пор, пока в один прекрасный день вы не почувствуете себя абсолютно потерянными. Кусок не лезет в горло, улыбки коллег вызывают панику, а еще хочется плакать, потому что декан университета интересуется вашим здоровьем и больше ничего не говорит.

Чтобы отыскать путь к той нашей части, которая скрыта от мира и других людей, для начала нужно понять, что именно заставило нас заблудиться. Ведь эта массовая потеря себя, эта эпидемия отчуждения происходит не сама по себе. Это неизбежный продукт системы, созданной специально, чтобы отстранить вас от себя.

Потерянные и найденные

– Пап, а в чем разница между трапецией и прямоугольником?

– Ну…

Помогая 16-летней дочери с домашним заданием по геометрии, я ясно увидел, как долго и тщательно разрабатывали учебный план для этого раздела математики. Он требовал находить сходства параллелограмма и ромба, сравнивать характеристики равнобедренного и равностороннего треугольников, вычислять площадь фигуры, ограниченной прямыми, а затем кривыми линиями. Это была рассчитанная на год и невероятно детальная программа, полная точных терминов, методов, функций, практических задач и условий.

Но никто не додумался применить такой же продуманный и тщательный подход и научить мою дочь навыкам, которые помогут ей прожить наполненную жизнь. Что она любит? Не отступает ли она от этого? Как ей превратить любимое дело в полноценный вклад в работу? Как использовать это, чтобы черпать силы из самой жизни? Как объяснить свои увлечения партнеру, не хвастаясь при этом, или принять его увлечения, не осуждая их? Таких вопросов нет в школьной программе. В программе вуза. В рабочем плане.

Она просто должна разобраться во всем этом сама.

Конечно, она может наткнуться на выступление Стива Джобса или послушать впечатляющий выпуск подкаста, но все это не идет ни в какое сравнение с уровнем требований ее курса геометрии. Это странно, а для родителя – еще и повод для беспокойства. Собственно, как и для работодателя, который в конце концов примет на работу человека, практически ничего не знающего о своих сильных сторонах и их реализации.

Не поймите меня неправильно: я обожаю геометрию. И тригонометрию. И статистику. Исследователь по профессии и по натуре (я помешан на данных), я буквально живу числами: какие из них ценны, какие – надежны и как их использовать, чтобы обрисовать форму и содержание самой жизни. Но во-первых, моя дочь – это не я, а во-вторых, даже будь она мной, самый детальный урок математики – истории, французского, литературы или любого другого предмета по выбору – не помог бы ей понять, как прожить самую полную и продуктивную версию собственной жизни.

На самом деле в вашем случае – как и в случае моей дочери – ситуация намного хуже. Все эти места, будь то школа, вуз или работа, устроены так, чтобы отвлечь вас от того, что нравится или не нравится именно вам, и убедить в том, что в вас вообще нет ни капельки уникальности. Они разработаны специально, чтобы внушить: вы – пустой сосуд, а задача вашего наставника – наполнить вас навыками, знаниями, оценками и дипломами, без которых вам не вскарабкаться по карьерной лестнице.

Скорее всего, ваша жизнь начиналась совсем иначе. Вы жили в любви – даже если у вас случались неприятности в детстве, родители наверняка старались наполнить любовью ваши первые годы. Они любовались вами, вашими кудряшками, смехом, тем, как вы ворочаетесь, ползаете, прыгаете; они рисовали себе ваше будущее. Подыскивали для вас все только лучшее и правильное. В их сознании формировался самый прекрасный ваш образ, и они лелеяли эту картину. Их сердца были полны любви к вам тогдашнему и к тому, кем вы станете в будущем. Для них вы были центром мира, основой морали, этики, счастья. В вас, в ваших уникальных предпочтениях и в том, во что они могут вылиться, крылся весь смысл. Спрашивая себя: «Будет ли она счастлива? Как мне помочь ей? Как направить ее, поддержать, утешить, помочь подняться, когда она упадет?», они знали, что ответ у этих вопросов един – любовь.

Потом вы повзрослели и начали ходить в школу, и тут-то все началось: любовь намеренно вычеркнули из вашей жизни.

Теперь вы проводили время в бесчувственных классах, где вашу уникальность без устали уничтожали стандартными тестами. Вам приходилось подчинять свое внутреннее «я» всему, что навязывалось извне. Обучение обернулось поглощением и закреплением информации, его целью было наполнение вас фактами и знаниями. Уровень наполнения периодически проверялся тестами. Лучшим становился самый наполненный ученик.

Даже ваши родители оказались втянутыми в этот мир без любви – теперь их беспокоили вопросы взросления: индекс массы тела, рост, скорость чтения, взаимодействие с другими детьми на днях рождения. Столько всего, словно родителей оценивали по вашей способности быть нормальным среднестатистическим упитанным ребенком. Ваши действия ставили под угрозу их репутацию. Раньше они любили вас, а теперь то, насколько вы соответствуете средним показателям. Вписываетесь ли вы? Вписываются ли они?

Потом вы окончили вуз, и вас наняла одна из компаний, в равной степени зацикленная на наполненности вашего «сосуда» и на том, насколько еще его удастся заполнить опытом, навыками и полномочиями.

В мире работы вы столкнулись:

● с навязанными руководством целями;

● с детальными должностными инструкциями, которые требуют от подходящего кандидата определенных навыков;

● с инструментарием обратной связи, который позволяет коллегам и начальству оценивать вас в соответствии с перечнем требуемых навыков. Если каких-то из них не хватает, будьте добры приобрести их и пополнить свой сосуд;

● с аттестацией, где ваши навыки оценивают, а после этого присуждают вам ежегодный балл и выдают индивидуальный план развития, чтобы вы могли улучшить показатели в следующем году;

● с карьерной траекторией, которая предопределяет, какими путями вы можете получить повышение;

● с понятиями из разряда «мышление роста», которые поначалу кажутся безобидными, но на самом деле убеждают вас в отсутствии уникальности содержимого вашего сосуда и в том, что успеха можно добиться только путем наполнения своего сосуда чем угодно, если хватит смелости и усердия.

Все это не имеет ровным счетом никакого отношения к вам настоящему. То, что вы любите или ненавидите, никого не интересует. Вместо этого в школе, а в дальнейшем и на работе вас оценивают по соответствию шаблонам. Роль играет не то, как тщательно вы взращивали в себе любовь, а то, насколько вы в эти шаблоны вписываетесь.

Так что вы не просто теряете себя. Вас прячут, причем именно те институты, которые изначально призваны помочь вам раскрыться. Неудивительно, что мы сталкиваемся с нашествием потерянных людей.