Кто играет в кости со Вселенной?

Такие две типичные зарисовки тех лет.

Мажорная зарисовка. В отдел продаж пришла, тоже через знакомых, сотрудница Анастасия. Она ушла из объединения «Электросила», где хронически задерживали зарплату. «Берешь ноги в руки и с утра идешь по улицам – ищешь клиентов, – объясняла она друзьям свой переход в „Любавич“. – Не зазорно все, кроме того, что нечем кормить сына-подростка и престарелую мать. И продавать услуги типографии всяко почетнее, чем торговать газетами у метро». Анастасия успешно влилась в процесс. Она воспользовалась методом «хожу по улицам – смотрю вывески – захожу и предлагаю бланки». Как потом учила Анастасия новичков: «Делаете глубокий вдох, представляете, что за дверью тигры, а вы – дрессировщик, напеваете „Ап, себе говорю я и делаю шаг!“ и открываете дверь в кабинет. А там вместо тигров человек сидит. И сразу легче начать продавать». Довольно быстро объем заказов пошел в гору.

Минорная зарисовка. Знакомые попросили принять одну замечательную женщину, Зарину Петровну. Я согласился. Она не могла ходить – после травмы сидела дома на инвалидности. После небольшого инструктажа Зарина Петровна начала холодные звонки по базе клиентов. На удивление отклик пришел быстро, потекли заказы. Как?! В чем секрет убеждения? Потом я понял, ее голос обладал таким приятным тембром, что вместе с правильными питерскими шаблонами речи вызывал у заказчиков доверие. Но ее начальные успехи пошли прахом. Продавцу нужны и другие качества, кроме приятного тембра голоса – готовность к нервным разговорам. При первом же срыве по срокам (что, как я писал выше, было нормальным явлением) Зарине Петровне пришлось извиняться перед клиентом. Противно отвечать за чужие недоработки. Согласен. Но такова работа в команде. После первого неприятного извинения Зарина Петровна отказалась дальше работать, высказав мне своим приятным тембром все: и про мое производство, и про бизнес и про весь капиталистический строй заодно. Ее увольнение – еще один шрам на сердце.

Среди тех, кому я помог адаптироваться в новых временах, – водитель Виктор на своем стареньком «Москвиче». Он впечатлился контрастом: в отличие от перманентного нытья сотрудников института, из которого его выжили, в «Любавиче» клокотало, у сотрудников горели глаза. Был ли риск с моей стороны взять «старичка»? Был. Люди предпенсионного возраста медленнее перескакивают с задачи на задачу, тормозят общий темп жизни. Но все сложилось удачно: Виктор запросил скромную зарплату, а объем развозок соответствовал его скорости передвижения.

Я чаще стал находиться в офисе, хотя до «кабинетного директорства» было еще далеко. Появившееся время благотворно сказалось не только на управлении продажами, но и на генерации новых идей: мы ринулись на другие полиграфические ниши – конверты, бухгалтерские бланки, документы для отделов кадров. Да, это удивительный психологический феномен: умом понимаешь, что делегирование – вещь нужная, но руководители тормозят. Консультантам приходится уговаривать маститых директоров поделиться частью функций, а те сопротивляются. Удивительно! И я не стал исключением, попал в такую же ловушку: так до конца управленческой деятельности и не освоил передачу полномочий на нижний уровень в полной мере. Обычное объяснение руководителей: «Нам легче сделать что-то самому, чем объяснять подчиненным что и как выполнять». Это профессиональная ошибка. Меня же чаще останавливал страх, что потеряю контроль над процессом. Наем водителя – с моей стороны это был серьезный шаг в управленческом росте.

Время неслось стремительно: год шел за два, а то и за три. Мне казалось, что этап «молодого специалиста» я пролетел за несколько месяцев. Рост бизнеса давался легко – бизнес-климат способствовал: грозовые облака, ливни случались, но пока они меня только подзадоривали. Я работал по пятнадцать часов в сутки: дом – банк – офис – заказчики – подрядчики. Гайдаровская фраза «усталые, но довольные, возвращались пионеры домой» – точно описывает мое состояние по вечерам. Все было ново и интересно. Денежно. Азартно. По вечерам ко мне домой заходил Илья (благо он жил в том же доме, этажом ниже), и мы проводили «мозговой штурм», строили план на следующий день. И наутро опять включал форсаж и мчался в небо. Жена смотрела на меня с умилением, но время на общение с ней сокращалось.

Уместно вспомнить метафору «мультивибратор». Бизнес разгоняется, подстегивая сам себя: больше масштаб – больше требуется людей. А конденсатор в цепи, на котором накапливается некий потенциал, – это ответственность за каждого нового сотрудника. Она, как груз, насаживается на тебя – я чувствовал ее шеей, но умом не осознавал. Проявлялось это только по десятым числам, в зарплатный день. Все длиннее выстраивалась очередь, все дольше растягивалась процедура выдачи денег.

Примерно пятого числа каждого месяца откуда-то возникал голос. Обычно в конце рабочего дня, когда можно чуть ослабить галстук на шее.

– У тебя есть наличность для зарплаты? – задает он подлый вопрос.

– Нет, надо собирать, – отвечаю я, раздражаюсь, но не открываю рта, потому что непонятно – чей голос, откуда.

– А ты знаешь, где ее собирать? Ты посчитал, сколько надо-то?

– Не знаю. Не считал! Выручка от заказчиков плюс «обналичка» с расчетного счета, – я уже срываюсь на внутренний крик. – Да, понимаю я все, понимаю! Дай расслабиться хотя бы вечером.

– Так позаботься, посчитай, подсуетись. И не жди покоя! Не надейся – такая это игра. Спокойно неси свой крест. Ведь люди придут к тебе десятого числа и спросят, где мои деньги?

– Как это достало. Вчера заходил приятель. Я ему пожаловался, что невроз – скоро выдача зарплаты. Так он решил, что я жалуюсь, мол, мне денег жалко. Блин, до чего люди далеки от проблем бизнесмена! Не денег жалко, а как их саккумулировать – вот боль.

– Да мне ты не рассказывай – я в курсе.

– А ты кто такой?

В ответ – тишина. Частый разговор, ставший неврозом, непонятный наемному сотруднику, тяготил постоянно все двадцать семь лет бизнеса, хотя со временем я и адаптировался.

Было и внешнее давление на психику. То претензии клиентов, то неоплаты за заказы, то отключения электричества, то различные инспекции с проверкой, то хитрозадость партнеров. Все это нормальные проблемы: от рутины, гнили и подстав никогда никуда не деться. В молодости кажется, что ресурс нервной системы огромен.

Но лукавить не буду, моя жизнь тогда – не только головная боль и неврозы: финансовые успехи бизнеса радовали и восстанавливали силы. Хочется повторять – «эх, какое было романтичное время!» – как нам жизнь прощала непрофессионализм. Но денежная сказка, положа руку на сердце, была «романтикой большой дороги». И шальные идеи кружили голову, и шальные деньги зарабатывались, но и шальная пуля могла зацепить. Сами мы, предприниматели, не были чисты перед законом – больше половины выручки шла наличными, вне налогового учета. Вокруг нас кишел криминал, рэкетиры выдаивали свою мзду – мы это знали, но понимали, что получаем взамен.

Не могу не отметить очередное своего рода везение – полиграфия как-то оказалась вне внимания бандитов. То ли рэкет не разглядел эту отрасль на улицах, а в справочник «Желтые страницы» не догадался заглянуть, то ли решил, что тут доить нечего, нищенские прибыли. Но типографам, за некоторым исключением, вымогатели руки не выкручивали. Дополнительной защитой лично для «Любавича» стали стены оборонных предприятий, за жесткой проходной. Это уберегло и мои деньги, но главное – нервы.

Несколько раз все же с криминалом встретиться пришлось. В первый же год бизнеса. Мы получили хороший заказ от непонятной структуры на эрзац-чековые книжечки. Заказ «источал мощный противозаконный запах», но я (жадность фраера сгубила) его взял. Типография, где мы разместили печать, как часто бывало, подвела со сроками. «Заказчик» в лице стриженого братка вызвал на стрелку: «У тебя двое суток. Иначе будут последствия. Лично для тебя». Щедро подаренные двое суток были выходными – типография не работала. Пришлось подключить всю родню – бабушек, тетушек, обучить их переплетным работам и поставить на конвейер. Семейный подряд успел к понедельнику сделать только половину тиража, но «заказчик» удовлетворился, и последствий не было.

Другие случаи встречи с бандитами имели ту же причину – я брал заказ с «криминальным душком» и не выполнял по срокам.

* * *

Бригантина «Любавич» неслась по океану. Шторма и штили, головные боли, душевные терзания и радости сопровождали плавание. Конкретной гавани, куда надо приплыть, я не знал. Прямо по курсу – мечты – туда и идем. Встречный ветер наполнял паруса и одновременно дул в грудь, сбивал с ног и звал ввысь. В чистом виде получилось «пли – целься – корректируй стрельбу – пли». Главное – движение вперед: генерировать прибыль, а не убытки.

Одна из дилемм того периода – куда потратить прибыль: на семью или на развитие предприятия? «Логично, – рассуждал я, – сначала раскрутить бизнес, а потом, когда он встанет на ноги, начинать из него вытаскивать потихоньку деньги на личные нужды». Против этой логики выступил эгоизм и… страх. Фобия первых лет – кажется, что такой кураж и денежный поток – это временное удачное стечение обстоятельств: с недели на неделю успеху придет конец. То ли коммунисты вернутся, то ли бандиты осадят, то ли конкуренты зажмут, то ли сам совершишь фатальную ошибку. Серьезные опасения, не лишенные здравого смысла. Уже потом я прочел, что это чисто русская ментальная проблема – «не играть вдолгую». Но смесь чутья и эгоизма определило: «Первым делом буду копить деньги на приобретение квартиры». К тому моменту мы втроем жили в «однушке», а для комфортной жизни и пополнения в семействе хотелось «трешку». Бизнес могут отнять, а вот квартиру – это уж вряд ли. Мысль про покупку печатного станка ушла на второй план.

Вытащив за полтора года из бизнеса девяносто процентов прибыли, я накопил нужную сумму – отличный результат. И как только мы переехали в новую квартиру, я поменял стратегию на прямо противоположную – теперь львиная доля прибыли пошла на развитие производства. Правильно ли я поступил, обездолив бизнес в первые годы? Сложно сказать. Так поступало большинство предпринимателей. И, судя по всему, этот эгоистический подход неизбежен. Такие стадии проходит каждый: сначала выполнить долг перед семьей, собой. А потом, раскрепостившись, заниматься бизнесом ради капитализации. А еще через какой-то цикл – социальной работой для персонала. А под конец и благотворительностью для общества. Но нужно пройти все стадии – перескакивать опасно.

Первые победы вложи в себя – закрой дыры прошлого, чтобы через них не утекала удача.

Отмененный праздник
(Рассказ из цикла «Директорские будни»)

Штат конторы достиг отметки шести человек. Визитку я заказал себе не броскую, должность указал не пафосную – «руководитель типографии». Ни тебе «генеральный директор», ни «главный менеджер», ни «президент холдинга». Это подала голос природная скромность. Хотя по сути я был и директором, и главным бухгалтером, и коммерческим директором, и владельцем бизнеса в одном лице. Бизнес – громкое слово для нашего офиса в двадцать квадратных метров. Занималась контора поиском заказов и размещением их в государственных полиграфических предприятиях. Но для заказчиков мы должны были выглядеть самостоятельной типографией. Со станками и печатниками.

Как себя ни называй, а руководить, пусть и шестью сотрудниками, надо. По крайней мере делать вид, что руководишь. Кто-то из подчиненных в преддверии седьмого октября как бы между делом спросил: «А у нас будет выходной в День конституции?» И остальные пятеро вперили в меня взгляд, оторвавшись от кружки с кофе. Вопрос застал меня врасплох. Старый «брежневский» Основной закон морально растоптали и, считай, отменили, а по поводу новой, «ельцинской», Конституции референдум еще только в декабре. Такая вот пересменка. По советской традиции в год переноса праздника выходной отменяют. Но где тот Советский Союз с его правилами? Мне-то что делать? Демократический директор, каким я себя считал, в либеральные времена должен пойти навстречу чаяниям трудящихся и не требовать выхода на работу! С другой стороны, бизнес берет разгон – чего отдыхать, пахать надо!

А есть общегосударственное правило на этот счет? Где его узнать? Я позвонил в отдел кадров предприятия, где мы арендовали офис. Там развели руками: «Действуйте по внутреннему регламенту. Наш завод седьмого октября работает, а двенадцатое декабря – выходной». Ну, пусть будет так и в нашей конторе. С солидным видом я отстучал одним пальцем на пишущей машинке «приказ по предприятию об отмене выходного дня» и прикрепил кнопкой на входную дверь.

И поехал собирать заказы по клиентам. Мог не заниматься личными продажами – все-таки из шести сотрудников трое – это менеджеры по продажам. Уже можно сидеть в офисе и руководить. Но нельзя терять тонус. Да и подчиненным надо показывать, что я – командир, а не комиссар – сам могу выйти в поле, не только сыпать лозунгами.

В плане на вторую половину дня стояло два посещения в районе Охты: поликлиника № N с заказом медицинских бланков и профессор иудаики. Поликлинику я нашел по телефонному справочнику. Профессора мне посоветовали знакомые: некий «великий» Розенштерн хочет издать серию книг за свой счет.

В № N оказалось, что начальник административно-хозяйственного отдела (АХО) «вышел куда-то ненадолго, подождите в коридоре». Ждать некогда, пока суть да дело забегу к профессору. Дверь открыла жена Розенштерна, чопорная дама с лорнетом в руках и трепаной брошюрой подмышкой. Я вошел в прихожую.

– Вы к кому? – спросила она тоном женщины, которую оторвали от чтения мелодрамы на интригующей странице.

– Максим Урманцев, директор типографии «Любавич». Пришел к Борис Ароновичу. По договоренности.

Она подняла лорнет и просканировала меня от кепки до кроссовок. Мой вид не соответствовал ни должности директора современной России, ни лорнету, как атрибуту XIX века. Смутившись, я отвел глаза и глянул в зеркало на стене. Оно было слегка искривлено, поэтому моя фигура в нем стала еще тощее. Над вешалкой «оленьи рога» висел портрет Коперника. Астроном подозрительно смотрел на меня в подзорную трубу.

– Кто там? – услышал я старческий голос из-за двери.

– К тебе. Вызывал типографию?

– А-а. Да-да, пусть проходят. Тапочки дай.

– Куртку можно повесить здесь, – профессорша указала на вешалку, и пока я раздевался, достала откуда-то и брезгливо бросила шлепки из оленьего меха.

– Спасибо большое, – проблеял я.

Собеседница не ответила, развернулась и скрылась в комнате напротив. Дверь кабинета открыл сам профессор и пригласил меня войти. Розенштерн производил впечатление классического ученого: высокий седой старик в махровом халате и очках, напоминающих бинокль. Он радостно потряс мою руку, предложил присаживаться в вольтеровское кресло, покрытое оленьей шкурой. На ломберном столике стояли два микроскопа, в углу – старый фотоаппарат на треноге. «Какие-то любители оптики и оленины», – подумал я и с достоинством достал из нагрудного кармана директорскую визитку.

Борис Аронович не отреагировал на нее и без всяких вводных начал излагать свою биографию. Долго, с деталями и отступлениями. Всю жизнь он занимался естественными науками, защитил диссертацию. И не одну, а почему-то три. Написал кучу книг, печатался в журналах, в том числе в ФРГ (заодно я прослушал краткую историю Германии). Но все свободное время посвятил своему хобби – иудаике.

– Изучал ее тайно. Вы меня понимаете, молодой человек?

– Да, конечно.

– Вот скоро мне девяносто, здоровье шалит, надо успеть издать книгу. Нельзя, чтобы пропал для человечества мой взгляд на науку, – торжественно резюмировал профессор и посмотрел мне в глаза.

– Борис Аронович, а…

Я решил, что пауза сделана для моей встречной речи: глотнул воздуха и хотел пробежаться по стандартному вопроснику – формат книги, тираж, на какой бумаге, набран ли уже текст, какой будет аванс? Но не успел – Розенштерн приступил к тезисам книги «понятным для широкой публики». Я прикинул, что в поликлинику, видимо, опоздал – начальник АХО если и возвращался, то сейчас точно ушел домой. Обидно, придется приезжать на Охту еще раз.

В кабинет зашла жена профессора с все той же брошюрой в руках.

– Боря, время! Принимай лекарства.

– Да-да, сейчас, дорогая. Мы уже заканчиваем беседу.

– Не забудь, – и она вышла.

– Так. На чем я остановился? – Розенштерн задумался. – Ах да, вспомнил!

Борис Аронович продолжил. Прервать спич профессора нельзя: типография «Любавич» позиционировалась как клиентоориентированная – надо выслушивать все чаяния заказчика. Да и уважение к сединам впитал с детского горшка. Я напустил на себя вид, соответствующий высокой теме разговора и важнейшим нюансам науки, но мыслями улетел далеко. Надо не забыть оплатить аренду за октябрь, завтра встреча с бухгалтершей, надо съездить в банк получить чековую книжку, кажется, перегорела лампочка в офисе – надо вызвать электрика. Вдруг мое ухо уловило подозрительную фразу профессора, которая вернула меня в квартиру: «Для типографии «Любавич» будет хорошей рекламой издать такие уникальные вещи! Не так ли?» Не понял? Что значит рекламой? Не хочет ли он издать книгу не за свой счет, а за мой? Ох, непрост, любитель оптических приборов.

Я поперхнулся от догадки и спрятал в карман визитку, которую держал до этого двумя пальцами. Надо будет уточнить «кто платит за банкет», когда поток его слов иссякнет. Розенштерн воодушевился еще больше: ускорил кружение по комнате, задевая стулья и кресла, сыпал непонятные термины. Мысли мои опять отлетели к насущным делам. И вдруг он бросил фразу:

– Жалко, что не успеем издать книгу к празднику! Вы меня слушаете?

Профессор остановился, навел на меня окуляры и, наконец, сделал долгую паузу. Она оказалась фатальной. В моем мозгу закоротило: праздник – проблема – день конституции – перенесли – проблему решил. И я ляпнул:

– Борис Аронович, не беспокойтесь! Праздник отменили! Время еще есть!

– Как отменили?! Симхат Тору отменили?!! Кто?!!

Профессору стало плохо, он рухнул на кресло, схватился за сердце, трубно захрипел. В кабинет влетела жена, заохала, бросилась к тумбочке с лекарствами.

– Что здесь произошло? Ты что ему сказал? – зашипела она, вперив в меня зрачок, который без лорнета казался еще шире.

– Мы говорили про праздники, – я вжался в вольтеровское кресло, даже не удивившись, что в этой квартире впервые обратились ко мне на «ты».

– Какие праздники?! Исчезни, гнида!

Да я и сам с радостью слился бы как можно скорее. В прихожей я растерялся – куда положить тапочки? Надо мной смеялся Коперник, подзорная труба колыхалась в руках. Я сдернул куртку с оленьих рогов, оборвав петлю, запихал ноги в кроссовки и, не завязывая шнурков, выскочил на площадку.

Только на улице я осмыслил – насколько шарахнул старика по голове! Тысячелетний праздник кто-то отменил! Было от чего схватиться за сердце специалисту по иудаике!

Чувствовал я себя погано: и как продавец дал маху, и Розенштерны теперь на порог не пустят. Да и как теперь узнать, что со здоровьем у Бориса Ароновича? Позвонить и сказать: «Это вас беспокоит тот молодой человек, который перепутал праздники. Как вы себя чувствуете?» Смешно!

Меня к профессору больше не приглашали. Зато в поликлинике на следующий день я встретился с начальником АХО, и он без длинных умных речей сделал заказ на стандартные бланки: по сто тысяч анализов кала, анализов мочи и анализов крови. Со стопроцентной предоплатой. Макеты на все это у нас уже были. Правда, «ахошник», тихо откашлявшись, попросил откат. Скромный. Ну не без этого же!

Глава 3. Социалистические догматы или импульсивный выбор?

Выиграл сражение не хороший совет, а тот, кто взял ответственность за его выполнение.

Наполеон Бонапарт

Однажды мне позвонил старый приятель Шустик, с которым мы вместе трудились в редакции многотиражки «Арсенал». Такое прозвище крепко к нему пристало: веселый, шустрый, общительный, добрый парень. Он был представителем следующего поколения – родился в 1970 годы, ему в начале девяностых стукнуло двадцать лет. Мне кажется, что «семидесятникам» (хотя формально по «теории Хоува и Штрауса» они относятся к поколению X) жизнь подбросила ядовитую поганку. Считается, что ценности формируются в подростковом возрасте, а тинейджерство «семидесятников» пришлось на последние всхлипы советской власти, когда солнце той страны закатывалось, а лучи нового дня еще не осветили поле. Психика подростков самая чувствительная, поэтому в отношении к жизни у них в переходный момент преобладает скепсис. Мы, рожденные в шестидесятые, успели получить высшее образование и хоть немного, но поработать в социалистическое время: этот опыт сформировал некоторые фундаментальные ценности. Шустик застал такие понятия, как октябренок, пионер, коллективное превыше личного, но, выйдя во взрослую жизнь, увидел другое – можно обогащаться индивидуально, покупать дорогие «тачки», не имея образования. Соблазнял пример старшего брата, который заработал шальные деньги на перепродаже бутылочного пива, но Шустика к себе в дело не брал – мол, пусть младшенький своим умом встанет на ноги. А встать на ноги – по-простому, разбогатеть. И Шустик начал энергично грести веслами. Спору нет, энергия – это величайший ресурс. Но другие ресурсы, как, например, эрудиция, специальные знания, поколению «семидесятников» казались фантомом. Корпеть годами в аудиториях ради высшего образования – бессмысленная его трата. Нельзя упускать время легких денег.

Шустик освободился от воинской повинности, подсуетившись с «белым билетом», и вышел в большой мир с жаждой наживы. Но жизнь оказалась чуть сложнее: стало ясно, что дорога к большим деньгам не лежит на ладони. В криминал он все-таки идти не хотел – родительское воспитание создало моральное ограничение. Нужно найти плодоносящую идею. Работа в редакции денег не принесла. И он попросился ко мне на работу в «Любавич», решив, что я, как старший товарищ, чего-то уже достигший, покажу секретный ход.

Я на примере водителя Виктора понял, что делегирование – правильный путь. Напрашивался следующий шаг – освободить себя от мотаний по производствам, пристраивания заказов в типографиях. Шустик вполне подходил для этой работы – обаятельный, сообразительный, мобильный. Чтобы трудилось веселее, я придумал систему зарплаты, чтобы его доход заметно превышал редакционный, и должность назвал «заместитель директора по производству». Звучало круто. Он обрадовался, но предупредил меня, что это не предел мечтаний.

Шустик старался, правда, работа с подрядчиками получалась хуже, чем у меня: иногда забывал что-то, периодически ругался и портил отношения. Но совсем швах был с арифметикой: при всей тяге к деньгам – сделать быстрый расчет в уме он не мог. И не только денег.

– Сколько бумаги ты завез в типографию? – интересовался я.

– Зачем тебе это знать?

– Заказ важный, я хочу быть в курсе. И вообще полезно вести учет в блокноте.

– Я завозил из двух мест, – начинал вспоминать Шустик, – со склада пятьсот килограмм офсетки, а от бумажников две тысячи листов меловки. Итого две тысячи пятьсот.

– Чего две тысячи пятьсот? – я поднимал голову от стола, обалдев от такого вычисления.

– Бумаги, – удивление во взгляде на глупый вопрос.

– Что за цифру ты получил, сложив листы с килограммами? Объясни. Ты сам-то понял?

Шустик конфузился, но быстро отшучивался с милой улыбкой. Единицы измерения, конечно, проходят в средней школе, но я частенько сталкивался с «математическим кретинизмом» у взрослых сотрудников, не получивших высшего образования.

Претензии на голову зама по производству сыпались со стороны продавцов: то Слава, то Илья, то Анастасия высказывали недовольство задержками с исполнением заказов. Я мог повлиять на ситуацию – или вернуть себе работу с подрядчиками, или велеть Шустику пристраивать заказы в более обязательные, но дорогие типографии. Вечная дилемма – оставить себе меньше маржи или промурыжить заказчика со сроками? Жадность оказалась сильнее – пусть заказчик немного подождет. Для человека, вышедшего из советского дефицита, такие рассуждения казались логичными – надо накапливать на черный день. Этот тактический подход в стратегическом плане вызывал сомнения: со многими клиентами поругались навсегда. Прав ли я был? Есть два противоположных рассуждения.

Когда-то мой тренер по шахматам задал нам, ученикам, вопрос: «Какая ошибка фатальнее – тактическая или стратегическая?»

– Стратегическая, – нерешительно отвечал один.

– Стратегическая, – уверенным тоном подтвердил другой, сильнейший в нашей секции.

– Тактическая, – ответил я, когда дошла очередь.

– Правильно, Максим. Если ты зевнул мат, то, как бы прекрасна ни была твоя стратегия, – партия проиграна. А стратегическую ошибку будет время исправить, – пояснил тренер свою мысль. – Да и противник успеет ошибиться по ходу игры.

Я запомнил и часто вспоминал этот урок. Аналогия шахмат с бизнесом налицо: предприятию главное не обанкротиться, получив фатальный кассовый разрыв, не совершить тактической ошибки. А долгосрочную линию, даже если она кривая, еще есть время выпрямить. Особенно это актуально на этапе «младенчества». Что и получилось у «Любавича» – и через несколько лет заказчики высоко ценили нашу обязательность.

Но есть встречное правило: «играй в долгую» – и придет к тебе успех. Не сразу, но придет! Спурт хорош, когда надо успеть вскочить в отходящий поезд, когда враг незаметно подкрался и застал врасплох. Сверхускорение расходует топливо с излишком, а оно – ограниченный ресурс. Бац, и закончился бензин: лодка дрейфует. Бензином в бизнесе часто является настрой лидера. Перенапрягся – энтузиазм выгорел – руки опустились – дело сдулось. Лучше дизельный двигатель, стабильно работающий на низких оборотах, но уверенно тянущий судно вперед. На длинной дистанции черепаха обгоняет кролика.

Есть ли противоречие между двумя правилами? Никто не отменял ни стратегии, ни тактики. Универсальный рецепт: «Стратегически надо играть в долгую, но не совершать тактических ошибок, которые могут привести к летальному исходу. В критический момент – акцент на тактику, в спокойной ситуации – на стратегию». Звучит здраво, но как это реализовать на практике? Вечную дилемму – «радостно сейчас, но грустно потом, или грустно сейчас, но радостно потом» – человек разрешает эмоционально. Я – не исключение. Но у меня есть особенность – не люблю долго тянуть с решениями. Поэтому на развилке решаю быстро, прислушавшись к интуиции, беру ответственность на себя и начинаю двигаться. (Другое дело, что часто до окончательного результата я не доходил, дожимать вопрос – это другое важное качество.) Как написано в книге «К черту все – берись и делай!» миллиардера Ричарда Бренсона: решительность – важнейшее качество успешного бизнесмена. Но об этом я прочел много позже. Просто характер у меня оказался соответствующим.

В том же скоро-интуитивном стиле я принял решение отстранить Шустика от работы с подрядчиками. Количество претензий меня утомило, слишком много заказчиков обиделось – ситуация казалась угрожающей. И этот ход оказался ошибочным: надо было помогать заму по производству советом, где-то мягко его подстраховывать, но продолжать натаскивать на задачу. Текучка тут же поглотила мое директорское время, а Шустик обиделся и через год уволился, уйдя к брату торговать пивом, и получил наконец свой «длинный рубль». Наш коллектив потерял молодого перспективного сотрудника и… юмор в офисе. Только после его ухода я оценил, насколько важна веселая атмосфера. Это не форма развлечения, а великая смазка для шестеренок человеческих отношений. Мне пришлось взять на себя роль «души компании»: я всегда боялся за качество своих шуток, но пришлось махнуть на это рукой – важнее усилие по созданию легкой атмосферы. Юмор настолько смягчает острые углы, придает всем силы, более того – отпугивает проблемы, что лучше иногда пострадать, что твоя шутка оказалась неудачной.

Мне приходилось крутить штурвал в разных направлениях: основные и вспомогательные бизнес-процессы, разработка тактики и стратегии, работа с персоналом, разбор рекламаций. Наконец, дошли руки до инвестиций. Прибыль накапливалась, пора приобретать какое-нибудь оборудование, чтобы грело душу – мол, мы все-таки не голимые посредники, а производственники. На печатный станок еще денег не хватало, а вот на резательный – вполне. Предложений «продаю б/у резак» было в избытке – руководители маленьких ведомственных типографий пытались продать приватизированное госимущество. Но куда завозить железный станок? Не в офис же двадцать квадратных метров? Нужны промышленные площади. А мама Шустика (он еще не уволился к этому моменту) работала главным бухгалтером «Арсенала». Узнав от сына, что мы ищем площадку, она договорилась с дирекцией завода на аренду пятьсот метров пустующего цеха. Помещения подходили как нельзя лучше: первый этаж, высокие потолки, ровные твердые полы, электрические мощности, вода-канализация, большие въездные ворота. Мечта «иметь производство» приобретала какую-то осязаемость. Как всегда, в любом проекте были и свои «но». В данном случае – оборонный статус «Арсенала». Это означало жесткую пропускную систему: обязательно с российским паспортом, в строго определенное время, с заверенными у руководства охраны накладными. Все это затрудняло проход заказчиков, вывоз готовой продукции. И второе, более насущное «но» – сразу пришлось брать большие площади. «Не по Сеньке шапка» тянула за собой солидную аренду с первого же месяца при нулевой отдаче от поляны «пятьсот квадратных метров»?! Я засомневался. Резальный станок утонул бы на таких площадях и близко не мог бы их окупить. Отказаться? Неудобно перед мамой Шустика – она так старалась ради нас. Но оплачивать пустующие поляны мне, а не ей. Ох, дилемма…

Я приехал в офис вечером, когда уже все разошлись по домам. И вдруг знакомый голос нашептал:

– Помнишь своего начальника отдела в КБ?

– Помню. И что?

– Помнишь случай, когда он сказал, что «Арсенал» – мистическое предприятие: люди уходят, думают, что навсегда, а потом снова возвращаются!

– Ну и?

– Так и ты: ушел, думал навсегда, а жизнь возвращает в родные пенаты.

– Не слишком ли надуманный и малозначительный аргумент? Платить аренду придется, как ее заработать?

– Не сопротивляйся судьбе – арсенальский магнит тянет к себе.

Как часто у меня бывало, такого рода доводы (аргументы-знаки, а не разумные резоны) становились решающими. Я подписал договор аренды.