Странные вещи

Глава вторая

Понедельник, 9 мая 1994 года

На следующее утро они вновь встретились на пустынной веранде детского сада «Чебурашка». Страж Врат выглядел немного виновато, как может выглядеть только пес, укравший еду со стола.

– Я вчера малость смалодушничал, – начал он. – На самом деле я – единственный, кто может более или менее незаметно проникнуть на базу врага.

– Ну да, незаметно, – фыркнула Алена и улыбнулась. – Ты себя в зеркале видел?

– До некоторой степени я видел себя со стороны. Но вы-то еще дети, и я не могу оставлять вам самые опасные задания…

Мимо пробежала орава детей, пес тут же пригнулся и стал ловить зубами блох в правой лапе.

Около веранды остановилась девочка лет восьми, лохматая, чумазая, чем-то похожая на девочковую копию Дениса. Она посмотрела на пса, прищурилась, потом перевела взгляд на затаивших дыхание ребят.

– А можно… – начала она.

– Вали отсюда, малявка, – сказал Крапива.

– Я покататься. Дай песика покататься.

– Это злой песик, смотри какой огромный. Он хрясь, и оторвет твою тупую башку.

– Ты врешь, я знаю таких песиков – это цембернарт. Они добрые, они мухи не обидят. Хочешь, я ему камнем заеду, он мне ничего не сделает, – девочка потянулась за булыжником.

Пес пригнулся еще ниже и пополз за спину Крапивы.

– Вали отсюда! – рявкнула Алена. – Он никого не катает. Он Афган прошел и нервный, укусит, и сама не заметишь, как без руки останешься.

– Да, – поддержал Денис. – Ты не знаешь, каких ужасов он в жизни повидал.

– У него сны про войну, – добавил Ренат. – Спит и ночью начинает орать человеческим голосом.

Девочка бросила булыжник на землю и рванула наутек. Когда она скрылась за поворотом, пес продолжил.

– Спасибо, ребята, – начал он, – думаю, мне пора набраться храбрости и пойти на стройку, разведать обстановку. Я буду там, а вы в школе.

– Я тут подумал и решил, что не хочу в школу, – сказал Ренат. – Училка же меня знает. И Дениса. Крапиве тоже не стоит появляться, хотя он и у другой училки.

– А я пойду в школу, – сказала Алена. – Буду следить за ней.

Алена еще вчера приняла это решение. Сначала она представила, как будет сидеть в классе, всего в нескольких метрах от чудовища.

И поняла, что не боится.

И вовсе не потому, что Синтия Ротрок не испугалась бы. А потому, что она, Алена, уже однажды хорошенько врезала этой злобной твари. И может врезать снова.

И, к тому же, она будет в кабинете с липовой училкой средь бела дня и окруженная другими учениками.

Да и сидеть дома ей было куда опаснее, чем ходить в школу.

– Остается только утрясти все с родителями, – сказал Ренат.

– Да, – сказал Денис, – проблемка.

– А вот моим все равно, – усмехнулся Крапива.

– Мы и не сомневались, – вздохнула Алена.

***

Ренат никогда не врал родителям.

Стержнем семьи Рената была честность. Что бы ни случилось, ты всегда должен говорить правду, пусть и самую горькую (например, про трояк по математике). Даже ложь во благо, свойственную другим семьям, тут не принимали.

Но в последние дни, с тех пор как появились инопланетяне, этот стержень начал давать трещину. Еесли совсем честно, все началось еще раньше – с истории с Бомбибомами, когда он не сказал родителям, что Крапива поставил его на счетчик. Он даже подумывал украсть из дома несколько книг и продать.

Какой нелепой и пустяковой казалась теперь Ренату та история. Даже с Крапивой теперь они почти подружились.

Ренат с ужасом осознал, как легко стала даваться ему мелкая ложь. Например, как он буквально на ходу придумал историю с мертвым котом, когда мать Габдула застукала их на пороге квартиры. Одно дело – мелкое мошенничество со сверстниками, вроде торговли самодельными картонками с Ван Даммом (но это была Дениса идея), а другое – врать взрослым. Они ведь не из детского мира, где все – только игра, и даже смерть условна.

Но ставки повышались, и теперь предстояло совершить самое страшное – прогулять уроки. И не один раз. И врать родителям.

Он все взвесил и решил для себя, что тотальные прогулы привлекут к нему внимание классного руководителя. А тот позвонит домой, и папа все узнает.

Ренат не знал, чего боится больше – гибели человеческой цивилизации или гнева отца. Вторая угроза казалась более конкретной.

Как именно «инопланетяне с шипящим названием» порабощают цивилизации, Ренат не знал. Не знал этого и Пес. Так что представить себе можно все что угодно.

Это мог быть, например, вирус, который превращал людей в послушных рабов.

Ренат вмиг представил себе некий конвейер, в который рядами шагают дети, а выезжают существа с покорными, радостными лицами, похожими на маски. Дети с такими лицами пели песни в советских фильмах и в жутком клипе Пинк Флойд, который показали в «Марафон 15». «Что мне снег, что мне зной, что мне дождик проливной, когда all in all it’s just another brick in a wall».

Ренат вернулся домой, пообедал и как раз успел к «Звездному часу». Все дети мечтали побывать на этой передаче. В соседней 23-й школе одному пацану даже удалось, и его за это побили.

Лучшим в этой передачи был финал. Ренат всегда представлял, как лихо он играет в финале. У противников не было бы шансов.

Ренат много читал. Правда, в основном, фантастику. Ну и еще кое-что из папиной литературы. И знал много умных слов.

Однажды в Пятигорске в гостях у бабушки они составляли слова из слова «Антигравитация». Бабушка сказала, что нет такого слова. Но он сказал, что нашел это слово у Уэллса в книге «Первые люди на Луне».

Бабушка, кстати, была учителем русского-литературы, как и Людмила Евстафьевна. Ренат с бабушкой на двоих придумали почти девяносто слов. Она выигрывала, и тут он написал слово «Вагина». Он покраснел. Она тоже. Она сказала, что нехорошо молодым людям материться и засчитала победу себе.

Потом он нашел это слово в словаре.

Но бабушка не любила проигрывать.

– Ну как ваш спектакль? – спросил отец, оторвавшись от Белля (это была скучная книга, никакой фантастики).

– Отлично, – сказал Ренат.

– Театр, это хорошо. И что вы ставите?

– «Собаку на сене», – сказал Ренат. Он совсем не был готов к вопросам и сболтнул первое, что пришло ему в голову.

– Лопе де Вега? – брови отца поползли вверх. – Хотя для начинающего театра сойдет.

Ренат смотрел фильм. А пьесу никогда не читал. Там не было фантастики.

– И кого ты играешь? – спросил он.

– Боярского, – буркнул Ренат, не отрываясь от экрана. Там победителю уже вручали новенькую Сегу.

Ренат делал вид, что страшно этим заинтересован. На самом деле он весь напрягся – имен героев он не знал. Кроме некой Дианы, имя которой в фильме повторяли раз сто.

– Теодоро, стало быть, – сказал отец.

Ренату было очень-очень стыдно. Ему казалось, что уши у него горят так ярко, что отец видит их свет. И обязательно его разоблачит.

Ренат не отрывался от телевикторины, потому что боялся повернуться к отцу.

– А кто у вас художественный руководитель?

– Мы сами по себе, – сказал Ренат.

А потом понял, что теперь он уже человек пропащий, без стыда и совести, и тогда его понесло:

– Алена раньше театром занималась, у нее есть опыт. И она взяла все в свои руки. У нас была настоящая читка у нее на кухне. Мы сидели и читали друг другу свои роли. Алена сама будет играть Диану, – из него так и полились подробности фальшивой театральной жизни. – Но мы будем делать сокращенную версию. Некоторых персонажей придется выбросить, потому что у нас не хватает актеров. Всяких слуг и служанок. А Денис будет играть сразу всех трех ухажеров. У него хорошо получается говорить на разные голоса.

– Да, это здорово, – сказал отец.

– В общем, нам еще есть куда стремиться.

По телевизору пошли титры: «Ночь пройдет, и стану я на день взрослей. Сказка придет и уйдет, и детство уйдет вместе с ней».

А Ренат боялся повернуться, чувствуя, как его детство уходит прямо сейчас.

Его выручила мать, позвав к телефону.

***

Эта история могла бы закончится тогда, в далеком 1979-м, когда советские чекисты засекретили «Дело об огнях Усть-Нахимовки». Или на прошлой неделе, когда мы получили неопровержимые доказательства того, что пришельцы посещали Землю. Но недавно в распоряжении редакции попали новые документы и леденящие душу подробности.

Доселе нам было известно, что пришельцы прилетали в эти широты дважды – в 1964-м и 1979-м. Но оказалось, что в областном архиве работает наш верный, но анонимный читатель. Именно он передал новые документы.

Дело было в 1949 году. Тогда по всему СССР прокатились лагерные бунты. Задели они и наши края. Почти 200 «зэков» прорвали ворота и выбрались на свободу. Половина из них была физиками, еще четверть лингвистами. От майских морозов не спасла их ни теория относительности, ни знание старо-валлийского. До Большой земли из них добрался только один – кибернетик Григорий Оттович Баумиц. В больнице, прежде чем отойти в мир иной, он рассказал врачам, что видел в небе огни и слышал гул. Словом, его показания полностью совпали со словами лесничего Вялинка.

Но и это еще не конец. В том же областном архиве оказались фотографии огней в небе, с надписью «Малая-КамышА/Усть-Нахимовка, май 1934 года».

То, что пришельцы приходят ровно день в день каждые 15 лет, говорит о некой закономерности, на которую нам еще предстоит пролить свет.

Продолжение, конечно же, следует…

«Тайны Югры» 21 апреля 1994 года

***

Денису не пришлось искать повод пропустить школу после майских праздников. Дело в том, что сразу после утренней встречи на веранде он отправился играть следующий раунд чемпионата по шашками. И игра удалась.

Причем, удалась настолько, что организаторы турнира пригласили его на финал чемпионата в Тюмень.

Когда в обед он вернулся домой, там отчетливо пахло канифолью. Значит, папа снова взял работу на дом.

Денис снял ботинки, вошел в гостиную, взял с полки комикс «Парк Юрского периода» и сел в кресло. Мамы не было дома, вот она придет, и он им обоим скажет, что уезжает в Тюмень, чтобы выиграть там нормальный телевизор.

«Парк Юрского периода» Денис перечитывал в седьмой раз. У него было только два номера, потому что покупать оставшиеся было накладно. Удивительно дорогая штука эти комиксы. Ты их читаешь, и они заканчиваются за полчаса, а стоят как толстые книги. Никаких денег на них не напасешься. Оригинальный фильм Денис еще не смотрел, и ему было жуть как интересно, удалось ли злодеям отключить систему безопасности парка. Денис догадывался, что как только это случится, чудища вырвутся наружу.

Отец, невысокий седеющий мужчина с ровной круглой лысиной на макушке, работал паяльником над схемой. Схема показалась Денису знакомой. Не может быть. Сердце его сжалось. Вот они ряды серебристых цилиндрических конденсаторов, а вот еще квадратные красные конденсаторы. Судя по всему, это был пал-секам модуль.

Модуль был чашей Грааля, вратами в мир чудес – телевидение, по которому постоянно крутили «Хи-мэна», «Черепашек ниндзя» и бездну крутейших японских мультиков про роботов, которых Денис видел только на наклейках.

У немногих счастливчиков были японские или корейские телевизоры, а оставшиеся подключали к своим советским ящикам эти модули. Стоили модули неподъемные 70 долларов, да и то были в страшном дефиците.

– Пап, а ты что делаешь?

Папа что-то бормотал себе под нос про резисторы, и ответил не сразу.

– Да вот, – он махнул рукой в сторону схемы. – На дом работу взял, там не успеваю.

– А ты знаешь, что это?

– Это такая штука, ее подключают к телевизору.

– Я знаю, чтобы каналы разные смотреть.

– А, ну, знаешь, молодец.

Он вновь было завис над платой.

– Пап, а мы можем ее себе оставить?

– Не можем. Она дорогая и потом сломанная. Надо починить.

– Тем более что сломанная. Скажи, что ты не смог ее починить и оставь себе.

Отец отложил паяльник и повернулся к сыну.

– Так, послушай меня. В жизни все не дается вот так, раз и сразу. Соберем денег, и когда дело дойдет до пал-секама, купим тебе пал-секам. Я не собираюсь ради каких-то паршивых мультиков рисковать работой.

– Некоторым, – сказал Денис, – дается все и сразу.

– Мы не некоторые.

Денис отложил комикс.

– Ты никогда не пробовал быть некоторым. Даже не попытался.

Он прочитал тоску в глазах отца. Они что-то там пробовали, три или четыре года назад, когда Денис был маленьким, пробовали и обожглись. По косвенным признакам, отдельным фразам, брошенным родителями, он предположил, что они во что-то там вложились и здорово прогорели. Они берегли его от лишней информации. Денис даже предположил, что может они в какой-то момент голодали, а он этого даже не заметил.

Прогорели, значит. И с тех пор больше не пытались. Уборщица, так уборщица, тихое гарантированное место для простой женщины, которая не хочет рисковать. А на папу вообще можно навешать любую работу, и он за нее возьмется и даже домой принесет.

Когда папа так смотрел, то со своим вздернутым, но крупным носом был похож на старого, замученного жизнью бобра. «Как же мне надоели эти плотины», – говорил его взгляд.

– Я тебе вот что скажу. Мультики отвлекают от учебы. А ты на тройки учишься. Сколько у тебя по математике?

– Я нормально учусь.

– Но можешь лучше.

– И так сойдет!

– Но ты даже не попытался, – отец торжествующе улыбнулся.

Вот так, подумал Денис, на работе, небось, сидит себе, пашет как Папа Карло, а дома самый умный.

Мама пришла. Денис дождался, пока она не снимет обувь и выпалил:

– Я в Тюмень еду.

– Ага, молодец, – сказала она машинально. – Что?!

Отец посмотрел на него с любопытством.

– Если… – начал Денис. Он чувствовал, что не должен этого говорить, но плотина дала трещину, а потом рухнула. – Если вы не покупаете телевизора, я сам его выиграю. Тот самый Тринитрон из рекламы, который красиво показывает даже по другому телевизору.

– Это ты когда в Тюмень-то собрался? – спросил отец.

– Вот прямо завтра.

– Прямо завтра?

– Да, я утром сяду в поезд и к обеду буду уже в Тюмени.

Он посвятил родителей в шашечные успехи, рассказал, как лихо обыграл то одного противника то другого. А отец, пока слушал, из старого грустного бобра превращался в бобра средних лет и даже немного веселого.

– И ты вот так один поедешь в другой город? – спросила мама.

– Нет, нас из Н-ска трое, и еще один взрослый будет из организации «Друзья отечества».

– Друзья отечества, говоришь, – сказал отец, – это хорошо. Правильное название.

Денис было решил, что родители будут ругаться, даже запретят ехать. Когда шанс получить желанное так близок, кажется, что вот сейчас кто-то тебя остановит. Но они быстро согласились.

Мама пошла к нему в комнату собирать вещи в дорогу. Она сразу потянулась в антресоль за свитером.

– Мам, оставь, я сам. И потом уже лето.

Мама вспомнила что пора делать ужин, вышла было, но остановилась на пороге.

– Знаешь, ты не подумай, что я взваливаю на тебя лишнее, – начала она и замолкла, очевидно, обдумывая слова, – Но если ты выиграешь, этот телевизор будет первой дорогой мебелью в нашем доме.

– Мам, телевизор не мебель. Мебель – это столы, стулья, сервант.

– Да? Так вот, если не выиграешь, ничего страшного, запомни. Это не будет трагедией. Мы что-нибудь придумаем. Главное – не взваливай на себя лишнее.

– Когда, мам?

– Что «когда»?

– Когда вы что-нибудь придумаете? Мне уже стыдно домой друзей звать. У Рената два телевизора и приставка. И дело не в приставке. У нас стенка старая, кресло без ножек и подлокотник шатается. У нас ничего нет.

– Ну зачем ты так… и потом Ренат к нам приходит.

– Ренату можно, он свой. И ничего вы не придумаете. Пришли вот один раз друзья, да. Два года назад. Я их абрикосами угостил, а ты меня отругала.

– Боженьки. Абрикосы. Неблагодарный. Я целый месяц на них копила, специально для тебя, чтобы ты их поел. А ты все раздал.

– Я тогда еще маленький был, не понимал. Я думал, покажу им, смотрите, у нас, может, все раздолбано, зато абрикосы есть.

– Я копила…

– Когда ты перестанешь копить? Не можешь, я сам все решу, и все у нас будет. И абрикосы и Тринитрон.

Мама ничего не ответила. Она стояла на пороге, пока он доставал из-под кровати чемодан и стал складывать в него вещи. Она молчала, но он знал, о чем она думает. Думает, что он станет вором, – сейчас многие становились ворами. А если не вором, то мошенником. Хотя, какая разница.

Что бы сказал об этом Иисус?

***

Звонил Денис. Его было плохо слышно сквозь «Этот день победыыы… Порохом пропааах».

– Я на балкон вышел, чтобы родители не слышали, – кричал в трубку Денис.

– Это я понял. Что случилось?

– Я это… Вы же меня не спросили, как я вчера сыграл. Так я всех обыграл. Ну и еще две ничьи было…

– Ты про что?

– Шашки, я же в шашки играл! Ну вот еще и сегодня. В общем. Я уже в двух шагах от телевизора. Сегодня было всего две игры. Одна победа и одна ничья.

– Ну, поздравляю. А я тут при чем?

– Я еду в Тюмень, завтра. Там будет финал. Патриотическое общество «Друзья отечества» должно мне телевизор. Я не думаю, что пока меня не будет, пришельцы успеют захватить Землю. К выходным вернусь.

Ренат еще раз поздравил Дениса, и они попрощались.

«Хоть у кого-то все хорошо», – подумал Ренат.

Нет ничего хуже, чем когда у друзей все хорошо, а у тебя все плохо. Ренат поймал себя на мысли, что завидует Денису. Своим отъездом тот решил проблему прогулов.

«Наверно, я плохой человек», – подумал Ренат.

Удивительно, но в тот же день той же мыслью задался и Крапива.

Но случилось это совсем при других обстоятельствах.

Крапива встретил свою банду. Странно, что это не произошло раньше. Возможно, весь город был занят праздником, и коллегам Крапивы было не до него.

Самое ужасное, что среди тех, кого встретил Крапива, был Тимур-малой. Собственной персоной.

Глава третья

Из Записок Рената.

За несколько месяцев до описываемых событий.

Тимур-малой

Тимур-малой был продуктом своей эпохи. Хулиганистым пацаном, возможно, тем самым, который в рекламе Херши-колы катался по классу на коленях. Тем самым – кто пришел к успеху в ту безумную эпоху.

И сегодня, вспоминая Тимура-малого, я думаю о том, как мало всего у нас было в то время. А меньше всего – денег.

Ребенку в 90-е всегда нужны были деньги. На видеосалон, на «Мортал Комбат», на много всякого. Но у родителей денег не было. И приходилось действовать самим.

Советские дети, тимуровцы, помогали старшим бесплатно. Мы, дети 90-х, делали это за деньги. Перевел пожилого человека через дорогу – рубль, помог поднять сумку на пятый этаж – два.

Наши старшие вспоминают 90-е, приговаривая "хочешь есть – умей вертеться". И они "вертелись". Ездили челноками в Турцию, работали в ларьках и крышевали их. Вкладывали в Хопер-инвест.

Но не знали, что мы, их дети, делаем то же самое.

– Есть пачка наклеек с Ван Даммом, – сказал шепотом с задней парты Денис. – Четыре рубля за десять пачек.

– Всего? Что с ними не так?

– Ну там это…

– Не тяни.

– Брак. Плохо клеятся.

Людмила Евстафьевна тем временем вещала у доски что-то про Некрасова и голодные русские деревни девятнадцатого века. До того дня, когда она стала оборотнем, оставалось еще несколько месяцев.

– Мы купим их, – сказал Денис, – возьмем в типографии красивую бумагу, наклеим на нее и будем продавать как картонки. Скажем, что так и было.

– Дэн, нас побьют.

– А мы не здесь будем продавать. В тридцатом микрорайоне.

Меня передернуло.

Если и есть где-то на Земле вход в Ад, то он находится в тридцатом микрорайоне. "30 м. н.п." – говорилось в конце каждого газетного объявления о жилье. То есть "30-й микрорайон не предлагать".

Этот микрорайон стоял на окраине города, окруженный болотами и тайгой. Говорят, что в особо холодные зимы туда забредали волки и живьем уволакивали в лес заблудших алкашей. Считалось, что волки хорошо ориентировались в важных праздниках, вроде дня сталевара, радиолюбителя и именин Анджелы Дэвис. Они караулили перекрестки каждый вечер пятницы.

Бетонные дома, п

остроенные в начале восьмидесятых, к середине девяностых уже стояли погруженными в болота по половину первого этажа, а сверху их накрывали сугробы.

Жили в 30-м микрорайоне самые опасные ребята. Лица у них были такие, будто именно они убили Бельмондо и Каттани.

Попадая в 30-й микрорайон, ты всегда был начеку, а в голове твоей беспрестанно звучала музыка Морриконе. Та самая.

Но Денис был крут. Когда дело касалось денег, он ничего в жизни не боялся.

Мы должны были отправиться продавать «кардонки» с Денисом. Но его не пустила мама.

В чужом районе надо следовать двум простым правилам. Первое: не улыбайся. Второе: если идешь по чужому кварталу и увидел компанию пацанов – подойди к ней. Не проходи мимо, как последнее чмо. Тебя поймают и побьют. Так что, притопай и спроси что-нибудь сам, заведи разговор. Если над твоей шуткой посмеялись – все, бить не будут. Но никогда, никогда не улыбайся первым!

То была холодная осень 93-го. Я стоял за ржавой трансформаторной будкой, и двое микрорайонских ребят постарше разглядывали мои «кардонки». Наконец один протянул мне их обратно и сказал:

– Мы таких никогда не видели. Картонки бывают с черепашками-ниндзя, ну или там…

– С Барби, – подсказал второй.

– Наверно, – кивнул первый, – А картинок с Вандамом я еще не видел. Могут не пойти.

– Рынок не примет незнакомый товар, – пояснил второй.

Это были девяностые. Дети хорошо владели как ножичками, так и экономическими терминами.

– Но цена хороша, – заметил первый.

– Да, надо бы Тимуру-малому показать.

От этого имени меня охватил ужас. Был у нас в городе и Тимур-большой (который еще встретится в этой истории). О нем я только слышал. Говорили, что он крышевал ларьки и заправки, что его боялись менты, что он побывал в Афгане и даже во Вьетнаме. И что он мог взять на гитаре загадочный аккорд барэ.

Так вот – Тимура-малого боялся даже он.

Меня повели к Тимуру-малому.

Мы зашли в лес. "Вот тут я и умру", – пришла мысль, когда мы остановились на опушке. Одновременно испытал облегчение – "зато не придется встречаться с Малым".

– Здесь, – сказал один из парней и указал на землю.

Второй подошел, стал разгребать опавшие еще в том году и успевшие почернеть листья. Под ними оказался люк.

"Халабуда" – вздохнул я с облегчением. Халабудами в нашем городе называли подземные станции, где пролегали теплые трубы, и куда в холодные (то есть в любые) зимы мы спускались, чтобы погреться.

Мы уселись в центре квадратного помещения, освещенного единственной лампой и тонким лучом пробивавшегося сверху света.

Шедшие вдоль стен трубы блестели влажной черной изолентой. Там, где она была порвана, торчали наружу рыжие хлопья стекловаты.

Я старался держаться от нее подальше. Говорили, что от стекловаты руки чешутся потом целый месяц.

Что-то скрипнуло. Сверху ударил сноп света. Длинная тень упала вниз. Затем в этом свете, словно в луче софита, появился пацан ростом с меня. Он был тощий, а его оттопыренные уши просвечивали розовым. Я не сразу заметил две высокие фигуры по бокам от него. Одна шевельнулась, и искра от зажигалки осветила бородатое лицо.

– У нас гости, – полуспросил Тимур-малой.

Ему рассказали обо мне, показали товар.

Он долго рассматривал картонки, переворачивал, проверял не отклеиваются ли. Но я это предвидел и приклеил наклейки так аккуратно, что получилось без стыков.

А потом Тимур-малой посмотрел на меня и нехорошо улыбнулся.

"Вот тут-то меня и закопают", – снова подумал я.

– Какое совпадение, – протянул он. – Точно такие наклейки несколько дней назад мы продали в Двадцать пятую школу. По пять рублей за десять пачек.

"По четыре", – хотел поправить я, но спохватился.

– А, – заметил я глубокомысленно. – Только это не наклейки, а кардонки.

Еще никогда Штирлиц не был так близок к провалу.

Тимур-малой смотрел на мои руки.

– Я вижу, ты рукастый малый, – сказал он. – Будешь жить.

Следующий месяц домашних заданий я не делал. Я не выходил играть на улицу. Дважды пропустил воскресный Дисней и не заметил, как Чипа и Дейла сменили «Чудеса на виражах». Но я был счастлив.

Мы делали картонки. «Мы», потому что у меня в спальне образовался целый подряд пацанвы с конвейерным производством. Одни резали, вторые клеили, третьи гладили утюгом, четвертые продавали.

У меня водилось столько денег, сколько не было у некоторых взрослых.

Потом все закончилось.

А спустя какое-то время (уже после истории со вторжением пришельцев) Тимур-малой с улиц пропал.

Одни говорили, что он не поделил бизнес с Тимуром-большим и бежал в Нефтеюганск, другие – что, спасаясь от милиции, он ушел в лес, там отрастил бороду и вконец одичал.

Но, возможно, его не отпускала мама.

Понедельник, 9 мая 1994 года

Крапива встретил Тимура-малого в той самой халабуде.

Тимур был печален.

– Говорят, ты сдал, – сказал Тимур-малой. – Пацаны докладывают, что ходишь ты преунылый, что связался с лохами.

Крапива не боялся Тимура-малого и врал легко.

– Со мной все в порядке, – сказал он. – А лохов, о которых тебе через мою голову сучат мои ребята, ты хорошо знаешь. Насколько я помню, это они принесли тебе немалые барыши с Ван Даммов.

– А, – внутренне улыбнулся Тимур-малой. Улыбаться лицом он не умел. – Мастера картонок. Ну и как они там?

– Живут-здравствуют.

– И на кой они тебе сдались?

Любой другой на месте Крапивы выбрал бы один из двух вариантов. Либо придумал бы историю о том, что есть хитрый плат с прибылью (а без нее было никак). И наваром он непременно поделится с Тимуром-малым.

Второй вариант – признаться во всем, начать каяться и развозить сопли по лицу. В пришельцев Тимур-малой никогда бы не поверил. Он верил в прибыль.

Крапива выбрал третий путь.

– Сам разберусь, – сказал он. – Двадцать четвертая школа – моя. А твоя зона – тридцатый микрорайон.

Крапива не боялся Тимура-малого.

В отличие от Рената, «Дюну» Френка Герберта Крапива не читал. Он вообще не любил (и почти не умел) читать. Но до аксиомы, что «страх убивает разум», дошел сам.

Если избавиться от страха, то видно многое. Что Тимур-малой иногда путает значения блатных словечек, что пару раз он соврал, что знает кого-то из воров в законе. Что жестами косит под героев Де Ниры, а выпячивает нижнюю губу как Корлеоне. Что очень много в Тимуре-малом напускного. Как это бывает с любыми бандитами. И с пацанами двенадцати лет.

Тимур-малой внутренне улыбнулся.

– Все тот же старый добрый Крапива, – сказал он. – Не знаю, что задумал, но ты нарываешься, – он посмотрел на людей Крапивы, которые стояли тут же. И посмотрел недовольно. – Только имей в виду, если навар будет очень уж большим, за ним приду не я, а рыбки покрупнее. Так что ты не зарывайся и помни, кто твои друзья.

Когда они выбрались из халабуды, Крапива нехотя разбил нос сначала одному из своих людей, затем другому. Так было нужно, чтобы не потерять авторитет.

Уже уходя, Тимур-малой повернулся и сказал:

– Да и еще. На днях будет для тебя поручение. Барыши жирные, на всех хватит. Я с тобой поделюсь.

Очевидцу могло бы показаться что Крапива победил.

Но нет, это

была лишь тактическая победа. Завтра всплывет еще что-нибудь, что скомпрометирует Крапиву, и тут уже разбитыми носами не отделаешься.