Жан-Жак и его истории

Глава 3. Жан-Жак выходит в люди

– Сегодня все можно купить за деньги, даже имя! – эти слова когда-то à propos произнес отец Жан-Жака то ли за завтраком, то ли за обедом. А у его сына был хороший слух и долгая память.

В Москве Жан-Жак мужественно сжег свой французский паспорт вместе с обратным билетом и начал покупку нового себя. Когда подпольный продавец главного документа узнал, что француз решил лишиться своего европейского подданства в пользу советского гражданства – трижды постучал указательным пальцем по виску. Однако заказчик был непреклонен. Фамилию Жан-Жак попросил какую-нибудь банальную и простую. Итак, на свет появился Михаил Юрьевич Сидоров, зарегистрированный в Москве.

Аренда небольшой квартиры на Малой Бронной 19А вполне соответствовала начальным запросам. Жан-Жак считал себя непритязательным и твердо решил экономить. Остальные финансовые средства отправлялись в банк, чтобы оздоравливать советскую экономику до тех пор, пока дебютная книга не будет готова к выпуску. Ведь в случае отказа издательств в ход пускались бы привезенные деньги! Проигрыша при таком раскладе быть просто не могло! Жан-Жак заведомо гордился тем, кем он станет.

Лозунги местных газет, валявшихся вокруг сломанных почтовых ящиков, пестрили обещаниями резко поднять промышленность и благосостояние народа. Статьи вещали о зарождении кооперативного движения и перестройки, но Жан-Жаку было все равно. Он больше не интересовался политикой, его интересовала лишь своя книга.

В быту не привыкшему к самообслуживанию, да еще и не подготовленному к новому качеству гастрономии было нелегко. К тому же с каждым новым московским вдохом доза тяжелого отравляющего никотина пронзала легкие. Но ко всему адаптируешься, тем более что ощущение свободы придавало сил и согревало изнутри. И даже к столичной пародии на чистый воздух Жан-Жак постепенно принюхался. Перманентную нехватку желаемых продуктов Жан-Жак скрашивал мыслями о сэкономленных деньгах.

Знакомств наш нелегальный иммигрант не заводил. Боялся чужого обмана и раскрытия собственного. Работа над книгой продвигалась медленно, но верно. Хотя, по правде говоря, молодой автор частенько злоупотреблял прокрастинацией и не упускал возможности пешочком исследовать закоулки старого города.

Москва! Абстрагируясь от бешеных людей, способных смести все и всех на своем пути, Жан-Жак чувствовал, что это место было совершенно необыкновенным! Вышел на одной станции метро – а там, словно на корточках, сидят маленькие домики, опоясанные узенькими, виляющими улочками. Их согревают фонари, и по вечерам кажется, что находишься в сказке. Уютные кафе и милые киоски мороженного манят к себе детей, маленьких и взрослых. Показался на другой станции, и узрел помпезную Тверскую! Шагая по ней, Жан-Жак чувствовал себя крошечным муравьем у подножия башен-великанов! Чего он никогда не мог понять, так это зачем многие москвичи пытаются жить американской культурой, когда у них самих есть величайшее, многогранное наследие! Жан-Жак был молод, добродушен и богат, он не замечал многих вещей, которые стали происходить тут и там в городе. Темная сторона Москвы его никак не трогала.

Тем летом в столице установилась несусветная жара. Зной, пыль и грязь окутали загруженные трассы и шумные бульвары. Законсервированные и недовольные лица прохожих отторгали, не внушая ни малейшего доверия. Из любопытства Жан-Жак посетил несколько экскурсий по городу, а затем повторно бродил по пройденным маршрутам с осознанием личной привязанности к Московской земле. В безлюдные часы этот город еще сильнее пленял его сердце! Особое удовольствие доставляло обнаружить на своем пути особняк или доходный дом. А уж если это были работы Шехтеля! В них дόлжно было всматриваться особенно, ими невозможно было налюбоваться! Жан-Жак ложился рано, чтобы чувствовать себя в безопасности.

Каждый день начинался с большими надеждами. Мечтатель набивал карманы мятными карамельками «Рот Фронт» и бесцельно блуждал в поисках таинственных, укромных мест. Он придумывал каждому понравившемуся зданию или объекту своих посетителей с извилистыми перипетиями судеб. Так создавались герои его книги. В один из таких променадов обрусевший француз, отвлекшись от архитектуры, заметил серое объявление, отражающее пасмурное небо и накрапывающий дождь:

«Открытый урок выпускников балетного училища»

– А что, почему бы и нет? – спросил он у самого себя.

Жан-Жаку доводилось слышать о русском балете, и только что перед ним открылась прекрасная возможность познакомиться с этим явлением! На другой день искатель вдохновения облачился в импортный костюм, гордо взял трость, добавившую ему годы, и отправился смаковать искусство. А тем временем Москва чувствовала странное напряжение. Тут и там преследовали тени странных людей. В банке Жан-Жаку предложили вложить деньги в финансовую пирамиду. Молодой человек обещал подумать позже. Он спешил в искусство!

К моменту его прихода в светлом зале уже было людно. На передних рядах восседали напыщенные дамы и важные господа, габариты которых еле-еле помещались в кресла. В центре с цветами, фотоаппаратами и горящими глазами сидели болтуны, полные ожиданий и надежд. На галерке собрались совсем юные и истощенные ребята. Из-за кулис то и дело осторожно выглядывали огромные глаза любопытных начинающих артистов. Жан-Жак притаился у входа, чтобы не привлекать к себе внимания. Мест почти не осталось, но ему повезло – пустили.

«Если выгонят, пойду пить кофе и писать очередную главу», – с досадой подумал он, завидев пожилую смотрительницу, шедшую прямо на него. Жан-Жак затаил дыхание. Выпуклые круглые очки вопросительно осмотрели вошедшего:

– Вы, случайно, не из Большого?

Жан-Жак ничего не понял и вежливо попросил повторить вопрос. Женщина расслышала иностранный акцент и пригласила следовать за ней. По ходу она продолжала:

– Сожалею, в первых рядах остались только крайние места. Присаживайтесь, мы скоро начинаем! – она вежлико указала кистью на место и устало изобразила приветливую улыбку.

Ее шарообразные очки слегка приподнялись, и Жан-Жак улыбнулся ей в ответ. После обмена любезностями та удалилась, даже не спросив фамилии гостя. По-видимому, побоялась бестактно оголить свое невежество. Гость смущенно присел, а про себя смекнул: «Кажется, меня приняли за одного из этих господ в первых рядах!» Мужчина рядом бросил на него неодобрительный взгляд. Слишком искренние и красивые глаза были у Жан-Жака. В зале постепенно начали приглушать свет.

Обволакивающие звуки музыки и грациозные движения создавали танец. Это было волшебно, прекрасно, неописуемо! Упругие тела запрокидывали ноги в воздух с легкостью ленточки! Движения их были подвластны божественному контролю. Разрушающие по силе махи, обороты и прыжки могли в долю секунды смягчиться спокойными переходами. Названий балетных премудростей Жан-Жак не знал. Не ведал он и секретов этих артистов. Он просто восторженно наблюдал за ними, едва ли не забыв, как дышать. От выступающих исходило трепетное волнение, придававшее их исполнению уникальность. Они забывали усталость и боль, каждый из них проживал всю свою жизнь здесь, на сцене! Постепенно внимание Жан-Жака захватила статная девушка, довольно часто мелькающая в первых рядах с его стороны. На коже цвета хурмы выступали мышцы, балерина была похожа на изящного атланта, и воздух вокруг нее как-будто мерцал. Она не просто улыбалась, она околдовывала своим взглядом и улыбкой, чарующей и пленительной женственностью. Её рыжевато-коричневые волосы переливались светом, украшения искрились, движения манили его, взгляд завораживал. Казалось бы, ничего не выделяло ее из толпы богов, но Жан-Жак заметил именно ее, и забыл обо всем, и не сводил с нее глаз…

Финальные аплодисменты отрезвили. Молодой гость вспомнил, что он все еще на Земле. Поклонившись, артисты выстроились в шеренгу, как будто приговоренные к высшей мере наказания. На сцене запестрели зрительские цветы, ей дарили цветы, много цветов… и как Жан-Жак тогда жалел, что у него для нее ничего не было!

Спустя некоторое время из первого ряда поднялась серьезная дородная дама с искусственными бледно-желтыми волосами. В зале тут же установилось гробовое молчание. Неторопливым, ехидным голоском она начала оглашать мнение экспертов балета. Жан-Жак не понимал, что та пыталась критиковать, в то время как лица со сцены понимающе кивали. В целом вердикт оказался положительным. Когда эта важная особа, надев очки, начала читать фамилии по бумажке, артисты один за другим вспыхивали радостью. «Наверное, это что-то значит», – подумал Жан-Жак и навострил уши. На фамилии «Дорова» губы его избранницы растянулись до ушей, а на уголках глаз засверкали синевой едва заметные слезы. Она была счастлива, и он был счастлив вместе с ней. И как по-королевски она себя вела! Жан-Жак хотел сию же минуту упасть перед ней на колени и захватить ее идеальное тело в любовные объятия.

Чтобы поймать миг, когда Дорова выйдет из окружения, ему пришлось мучительно долго и незаметно наблюдать издали. В какой-то момент двое обрюзгших и немолодых мужчин проходили мимо. Один был похож на испанца, а другой – на Кощея Бессмертного. На удивление Жан-Жака, они зацепили в беседе её фамилию:

– Видел Дорову? Отплясывает, ну прям Плисецкая! – вожделенно брызнул слюной первый.

– Уважаемый коллега, до рук Плисецкой ей далеко, как от России до Америки! В целом, весьма посредственна. Да и к тому же возраст у нее уже не тот: даю ей один сезон, а потом заменят. – холодно промурлыкал второй.

«Интересно, сколько ей лет?» – подумал Жан-Жак, потеряв интерес к остатку беседы про постановки на текущий год. Вдруг он случайно заметил, что чуть поодаль его звезда незаметно высвободилась из сетей воздыхателей. Она мимолетно миновала указатель «Гардероб» и скрылась на лестнице. Жан-Жак едва ли успел сообразить стремглав броситься ей вслед! Улыбаясь старушке-гардеробщице, Дорова подхватила накидку серого цвета, пестро усыпанную розовыми цветами, и остановилась, как вкопанная, натолкнувшись на оторопевшего Жан-Жака прямо перед собой. На его сумасшедше-восхищенный взгляд Полина ответила самодовольной улыбкой.

– Вы не скажете, сколько времени? Мои часы остановились! – первое, что пришло ему на ум. Не худший вариант, учитывая, что знакомиться с понравившимися девушками юноша прежде не пробовал. В горле образовался комок, во рту все пересохло, ладони вспотели, кончики пальцев трепетно заволновались. Она смотрела на него, не моргая и не произнося ни слова. Она словно ждала его дальнейших действий. Еще мгновение, и он не устоял бы перед соблазном страстно ее поцеловать! Но его дебюту помешали.

– Поля! – к ней с подвявшим букетом разношерстных цветов спешил, судя по широким плечам и жирным мускулам, частый гость спортзала.

– Андрей, ну наконец-то! Меня взяли! – выражение ее лица мгновенно изменилось на привычное.

– Кто это? – он бросил взгляд ревнивого барана на Жан-Жака.

– Не знаю. Меня в Большой взяли, Андрей! Будешь радоваться или нет?

Пока Полина играла хитрым выражением лисы, Жан-Жак выскользнул в коридор. Дыхание бешено колотилось, а глаза застелила туманная пленка слез, которые дальше глазных яблок у мужчин, как правило, не идут. Он наивно оглянулся посмотреть, не последовала ли она за ним. Но за ним стояла лишь пустота. «Побежден!» – угрюмо констатировал Жан-Жак и оперся на тяжелую дверь. В лицо ударил шквал холодного ветра.

Невесть сколько часов герой бездейственно лежал в темноте своей комнаты, уставившись в потолок. В голове каруселью вертелось только одно имя: Поля, Поля, Поля, Поля… он не мог перестать о ней думать, все мечты и фантазии были насквозь пропитаны этой прекрасной, прелестной девушкой! Хотя в зале Дорова много смеялась и поддерживала разговоры остальных, что-то внутри подсказывало, что на самом деле Полина, как и он сам, была одинока.

– Да и имя своего Андрея она произнесла как-то холодно и заурядно. Может, это ее брат? Или друг? Или…

Фантазия Жан-Жака могла затянуть его слишком далеко, поэтому он предпочел сию же секунду от нее эвакуироваться. Больной любовью резко встал и решительно вышел вон из комнаты. На следующий день он бродил вокруг Большого театра. Ее тень искал он, как сумасшедший. Ее, только ее хотел он видеть, слушать, любить, теребить ее волосы, сжать ее ладонь в своей, смотреть в ее глаза не моргая, целовать ее сладостные губы, слушать ее бархатный голос. Ее он ждал в надежде… но его любовь так и не появилась.

Глава 4. Куда улетают деньги влюбленных

Множество идей ежеминутно посещало светловолосую голову. Жан-Жак намеревался стать для Полины земным ангелом-хранителем, веря в то, что счастье купить нельзя, а подарить – можно! Он разменял сумму, которую некогда положил на сохранение в банк, оставив львиную долю на книгу, и ринулся внедрять свои необычные планы в жизнь! Он хотел дать ей все, что только может дать. Он вновь и вновь возвращался в банк с тем же намерением. Сотрудники поглядывали безучастным взглядом, а между собой обсуждали: «У нас тут один парень, похоже, круто влип».

Начал Жан-Жак с того, что нанял в детективном агентстве стажера, фанатика своего дела. Всего за пару дней тот узнал о Полине все основные данные: дату рождения, место работы, место жительства, семейное положение… она была замужем. У нее был ребенок. Жан-Жак несколько дней переживал это известие. Он роптал на судьбу, перестал есть, рыдал в отчаянии, проклинал себя за то, что любил ее с каждым днем все сильнее и сильнее. В итоге он договорился сам с собой о том, что он не будет лишать эту женщину семьи, а лишь сделает ее счастливее… до тех пор, пока она сама не против. В конце концов, каждый сам вправе решать, что и как делать в жизни! Это его ободрило. Работа над книгой остановилась, ибо автор ожил в реальности!

С помощью нехитрой математики ему стало известно, что Поля родилась в последнюю пятницу месяца. Отныне каждый вечер последней пятницы месяца у выхода из Большого театра ее ожидал большой букет роз. «Для Полины Доровой без адресанта» – отчитывался курьер. Цветы всегда были разных оттенков, а у посыльного имелась при себе копия ее фотографии, чтобы ни с кем не перепутать. Оригинал изображения, где Полина блистательно позировала перед камерой где-то за границей, хранился у Жан-Жака во внутреннем кармане пиджака, словно оберег или образ. Сие богатство невесть откуда раздобыл начинающий детектив.

В театр Жан-Жак анонимно направлял деньги на изготовление лучших пуант и костюмов для Полины Доровой. Ему отчитывались о проделанной работе, и через какое-то время, рассматривая фотокарточки из мастерской Большого театра, он наслаждался удовлетворением от собственных проделок. На домашний адрес Полины, якобы по ошибке, стали приходить посылки с импортными товарами без обратного адреса, что позволяло получателям без зазрения совести пользоваться содержимым.

– Интересно, какие олухи шлют нам такие богатства? – спросил Андрей как-то раз жену. Та холодно возразила:

– Не олухи, а святые.

В свободное от репетиций время Полина подрабатывала. Денег катастрофически не хватало. Дело мужа не приносило стабильного дохода. Сам он, скорее, обременял, нежели служил помощью. Приходилось рассчитывать лишь на себя. Всегда и везде. День ото дня Полина уставала, как проклятая, искренне не понимая, за что ей дана такая жизнь. По всей Москве крутились бандиты, она могла бы «подцепить» одного из них… но она не хотела. Она хотела танцевать.

Она нашла возможность подрабатывать. Преподавала парные танцы. Не для всех, конечно, а только для тех, кто мог себе это позволить. Далеко не всегда ей не нравилась эта работа. Клиенты могли распустить руки, вылить на нее грязь, накопившуюся за рабочий день, спорить с ее подходом к делу, и прочее, прочее… но там платили. А выживать самой и обеспечивать ребенка было ее долгом.

Жан-Жак узнал о танцах. Чтобы ухватиться за возможность быть с ней рядом, он стал посещать ее уроки. Новичок вел себя закрыто, сдержанно, пару себе не выбирал, но зато тщательным образом подбирал перед выходом одежду и одеколон. Было важно не выдать себя: показать заинтересованность в танце, а не в ней! А она была рада его появлению. Потому что он выделялся своей искренностью и детской наивностью. Он был милым, застенчивым, обходительно-вежливым, деликатным. Он радовал ее взор.

Книга была отложена в дальний ящик. Дома Жан-Жак отрабатывал движения, чтобы не показаться смешным. Он стал регулярно делать зарядку, заниматься спортом и следить за собой. Последовали дополнительные расходы. Ему нужен был заработок, периодически он стал задумываться о выгодном вложении денег.

На занятиях Полина Михайловна, улыбаясь, поглядывала на него. Но разговор не заводила. Безмолвие могло продолжаться еще долгое время… ведь с ее стороны посторонние взгляды и улыбки были лишь любезностью. Но как-то раз Жан-Жак успел ухватить на черном рынке набор настоящей французской косметики и решил действовать напрямую.

После очередного занятия он нацепил на себя маску уверенного безразличия и, дождавшись пока всеобщее внимание рассеется, протянул ей коробочку со словами: «Моя сестра просила Вам передать. Сказала, что я делаю успехи в танце». Полина вежливо улыбнулась и поблагодарила, не до конца понимая, что находится у нее в руках. У Жан-Жака начинали дрожать кисти, земля плавно уходила из-под ног и, боясь выдать себя, он поспешил проститься.

В ту ночь оба засыпали с улыбкой, один – в центре Москвы, а другая – на окраине, в Беляево. Жан-Жака грела мысль о том, что она обратила на него внимание! Полина и вправду некоторое время думала о нем. Мужу Полина подарок не показала. Он задушил бы ее очередным приступом слепой ревности.

На следующий день Жан-Жак начал паломничество на подпольный рынок Москвы в поисках грампластинок. Он, конечно, успел заметить, что музыка у Полины играла через переносной патефон. Наш романтик вообразил, что ей будет приятно заполучить коллекционные выпуски. Набрав целый баул хранителей музыки от классики до современности, он вновь пожертвовал долей своего капитала.

– Полина, я заметил у Вас патефон. Мой хороший друг налегке эмигрирует во Францию и отдает пластинки. Мне не на чем это слушать… может, принести их Вам сюда?

– Приноси, конечно! – загорелась Полина, – А то постоянно одна и та же музыка играет, надоела уже.

Жан-Жак попал в точку! Казалось, она была счастлива и улыбалась, когда он осторожно поглядывал на нее во время урока.

– Представляешь, – обращалась она позже к мужу, – мне сегодня отдали целую кипу виниловых пластинок. Бесплатно!

Супруги ехали домой. В тот вечер Андрей был свободен и по-мужски предложил ее встретить. А Жан-Жак лишь издали провожал их своим глубоким грустным взглядом…

– Бесплатно ничего не бывает, – буркнул Андрей себе под нос.

– У одного клиента друг какой-то богатый уехал заграницу, а пластинки никому были не нужны!

– А почему он отдал их именно тебе? – муж не отводил взгляд от движения, стараясь скрыть раздражение.

– Ему негде их слушать, а у нас патефон играет, – Полина отвернулась вбок, – вечно все разговоры сводятся к твоей ревности!

Андрей помолчал, но потом все же продолжил:

– Раз они для работы, достаточно двух-трех, зачем целый пакет?

Полина решила не напоминать ему о своей коллекции. Облокотившись на боковое окно, женщина сделала вид, что задремала, а про себя подумала: «Разговор закончен!».

Почему-то Жан-Жака ни капли не смущало то, что он уже растратил гораздо больше дозволенного. Все его мысли заполняло то, как достичь своей цели. И вот уже через неделю Жан-Жак предпринял очередной серьезный демарш. После занятия у Полины Доровой он, как бы невзначай, её спросил:

– Я собираюсь на выставку с одним моим другом, называется «Эпоха балета». Я подумал… Вы могли бы составить нам компанию в качестве эксперта? Мы мало что в этом понимаем.

Предполагалось, что воображаемый друг заболеет накануне, а приглашенная не сумеет отказать. А Полина хотела бы пойти! Ведь она прекрасно знала, о какой выставке идет речь. Об этом мероприятии начали трубить за полгода до начала по всей столице! Билеты стоили непозволительно дорого, казалось бы, ничего не могло препятствовать их свиданию…

– Откуда ты? – вдруг спросила она, и уголки губ слегка поползли вверх.

Догадка согрела все мозговые клеточки Жан-Жака. «Вопрос личного характера. Наконец-то! Женщин можно заманивать куда угодно, играя на их любопытстве!» – торжественно подумал наш француз и слегка приподнял голову.

– Вообще-то я родом из Франции, но временно живу здесь… зовут меня Михаил, – он дерзко протянул руку вопреки своей скромности, – хотя я предпочел бы, чтобы Вы никому обо мне не рассказывали.

Беглец рисковал, но важно же было произвести впечатление!

– Не буду, – игриво просияв, она нежно пожала протянутую ладонь, – я по акценту узнала, что ты не отсюда. Моего папу тоже звали Михаил.

Жан-Жак бесшумно изумился: «Разве я говорю с акцентом?!», а вслух произнес:

– Приятно познакомиться!

От прикосновения ее кисти Жан-Жак почувствовал, как его окунули в фондю. Но он мгновенно собрался и решил идти прямо к цели:

– Вы пойдете на выставку?

– Я не могу, к сожалению. Она ведь на следующей неделе, а у меня гастроли в Праге, – как бы слегка расстроено улыбнулась она.

Для нее прикосновение рук было привычным жестом, ничего особенного она не почувствовала. Он вздохнул, грустно улыбнулся и, пожав плечами, произнес:

– Жаль.

А внутренний голос наорал: «И зачем купил билеты заранее, дурень!».

По дороге домой его преследовали меланхоличные думы: «Как быстро, однако, она перешла на «ты» с незнакомым человеком!» То, что Полина с легкостью начинает общение с кем угодно, невыносимо досаждало Жан-Жака. Вердикт был прост: ревность.

Все его мысли по дороге сводились к одному: «Сколько их было у нее до меня? Судя по смелым манерам, другие мужчины там точно были или есть!». Жан-Жака выводил из себя собственный разум. Молодой поэт вдохновленно строчил никому не нужные стихи, боясь придавать их огласке. «Не поймут!» – отзывалось в недрах подсознания. Он бродил по Москве и, как сумасшедший, разговаривал с памятниками. Они смотрели сверху осуждающе или, быть может, понимающе.

***

На следующей неделе Жан-Жак уютно сидел в кресле гостиницы в самом центре Праги и рассматривал привезенный сувенир с той самой выставки:

– Пускай знает, что я могу пойти и без нее, что я независим!

Фигурка золотой балерины соскользнула с пальцев.

В тот же вечер Жан-Жак посетил премьеру балета «Дон Кихот» в исполнении артистов балета Большого театра. В приятном возбуждении от премьеры Полина сияла, как звезда. После спектакля он вручил своей возлюбленной огромный букет алых роз, который прекрасно подходил под ее образ, и горячо вложил в ее ладонь кулон. С благодарностью приняв подарок, она попросила гостя подождать у служебного входа, и он ждал, ждал ее без памяти! Когда женщина неслышно приблизилась с другой стороны со словами «я здесь», он порывисто улыбнулся и резко заключил ее в свои объятия. Полина не сопротивлялась. Потом они прогулялись по вечерним улочкам Праги, зашли как бы невзначай в его гостиничный номер и остались там до утра. Ему хотелось ее любить, а ей было приятно ощущать на себе новую страсть. Жан-Жак искренне боготворил ее, забывая дышать от счастья. На следующее утро ложе опустело – Полина ушла на репетицию. Он успел приготовить еду и телефон, чтобы она позвонила, когда будет свободна. Полина Дорова воспользовалась всем.

С ним эта женщина ощущала себя так, как никогда прежде. Казалось, уже много лет она не видела вокруг себя такой заботы. По утрам спящая красавица просыпалась в его теплой уютной постели – к тому времени Жан-Жак уже успевал сбегать в соседнее кафе за ароматным кофе и горячими булочками, купить только что привезенные фрукты, переодеться в свежую одежду, чуть ли не каждый день пользуясь услугами прачечной. В обед у Полины, как правило, был небольшой перерыв. Жан-Жак тут же вел ее в ресторан в роли знаменитой примы-балерины. Вечером они пили французское шампанское или коллекционное вино, наслаждаясь волшебным видом Праги, открывавшимся из большого окна его номера, затем Жан-Жак любил ее тело, а Полина по-королевски это позволяла.

Поля любила живые цветы. Жан-Жак осыпал ее цветами. Она любила смотреть на пламя. Каждый вечер Жан-Жак зажигал много свеч. Он много рассказывал ей про Францию, а она ему про балет. Часто им было не о чем говорить, и они бессловесно ублажали друг друга.

Жан-Жак помнил, как шептал, что влюблен в нее до потери памяти. В ответ Поля молчала. Он спрашивал, любит ли она его, но не получал желаемого ответа.

– Ты мне нравишься, – этим оставалось довольствоваться разбивавшемуся в пух и прах об ее нелюбовь.

– Поля, будь со мной! Мы могли бы жить вместе и быть счастливыми! Нам ведь будет хорошо вдвоем!

Она выслушивала его речи со спокойным выражением лица, а потом недрогнувшим голосом отвечала:

– Не надо ничего менять. Зачем усложнять? Я уже никого не люблю и вообще хочу отключать у себя эту функцию.

Тогда Жан-Жак порывался взять и уйти, исчезнуть из ее мира навсегда! Но эта женщина пленила его собственную гордость, и он лишь обнимал ее крепче вместо того, чтобы послать на все четыре стороны. Жан-Жак был опьянен ею. Но Полина отражала его любовь по привычной схеме: не первый и, возможно, не последний.

Они говорили обо всем или не говорили вообще. Когда балерина оставалась на ночь в его номере, хозяин чувствовал, как по его телу расходится блаженное счастье. Она могла мгновенно притянуть любовника всего лишь одним прикосновением к телу, словно ведьма. И он впадал в забытие.

Еще до поездки Полина сообщила, что она замужем. Не для того, чтобы остановить его интерес, а просто так в какой-то беседе. Жан-Жак воспринял это сдержанно и спокойно, ибо уже знал. Она подумала: «не ревнивый». Когда он спросил: «Счастливы?», подразумевая ее и мужа, Поля помолчала и после короткого вздоха ответила, что жили они вместе уже давно, и менять что-то не имеет смысла. «Как это не имеет смысла?! А какой смысл жить с нелюбимым человеком?!» – но вслух Жан-Жак произнес:

– Какой подлец так разбил тебе сердце?

Полина молча посмотрела собеседника и с наигранной уверенностью ответила:

– Я не хочу об этом говорить. Я же не интересуюсь твоей личной жизнью!

Для Полины чувство любви делилось на страсть и привязанность, последнюю дополняла забота. Страстная любовь была разновидностью заболевания, которое мешает жить. Поля смело заявляла, что уже никого не любила и не хотела любить: это приносило лишь страдания и несчастье.

Для Жан-Жака же любить означало жить. Без грусти не могла родиться настоящая радость, а без страданий – истинное счастье. Он искренне верил в настоящую, вечную любовь и всеми средствами готов был доказывать Полине свою правоту! Но его собственные средства тем временем заканчивались.

Жан-Жак деликатно поддерживал отвлеченные беседы. Дальнейшие выяснения вопросов по части любви были бы лишь в тягость. Наш герой был до тошноты опустошен: всю его личную жизнь занимала только Поля! Но ей не надо было об этом знать. А она знала. И ей это наскучило.

Спустя неделю любовники покинули Прагу на разных поездах, чтобы ни у кого вокруг не создавалось лишних подозрений. Он инфантильно подарил ей плюшевого мишку в лазурном платьице: «Назови ее Ариадной, пускай приведет тебя к счастью…».

Пару раз Жан-Жак успел привести балерину в Метрополь после прогулок по малолюдной Театральной. Ему нравилось быть в ее глазах важным и глотать мгновения. Он тратил остатки денег так, будто вкалывал в себя наркотическую дозу, без которой не может жить. «Какая разница, если к большому несчастью прибавилось еще несколько маленьких?» – успокаивал он в одиночестве свои рыдания. Опьяненный настоящим хотел забыть о завтрашнем дне. Денег стало катастрофически не хватать. Жан-Жак урезал все свои расходы до пределов.

Держаться на плаву оставалось совсем не долго. Что наступит после полного истощения денежного запаса, он не знал или не хотел знать… от книги, брошенной на полпути, не было толку. Единственной надеждой было государство. Жан-Жак вложил остаток денег в АО «МММ».

Наш несостоявшийся писатель лежал один в темной пустоте. «Es gibt für alles Grenzen!²» – жизненное кредо фрау Цауберин, его мамы. Она была отчасти права… может, он бы ее и послушал, если бы она признала его право быть тем, кем он хотел быть. Он впервые пронзительно заскучал… но не о ней, а о другой материнской любви. Возвращаться к себе домой ему совсем не хотелось.

Ему снилась Полина. Она любила его страстно и горячо. Проснувшись, Жан-Жак долго не хотел вставать. Но затем впал в окончательное уныние, ибо знал, что его сны-перевертыши воплощались в жизнь ровным счетом наоборот.