Маленькие мужчины

– Одно бери себе, а второе возьму я, как раз получится дюжина, а завтра начнем сначала. Подсчеты будешь вести рядом со мной, так ничего не перепутаем, – сказал Томми, указывая на ряды загадочных цифр на доске у старой веялки.

Напустив на себя важность, гордый обладатель одного яйца открыл счет у своего друга, который со смехом написал выше цифр следующие величественные слова:

Т. Бэнгс и К^о[7]

Беднягу Ната они так впечатлили, что его с трудом удалось уговорить пойти к Асе в кладовку и оставить там первое свое движимое имущество. Потом мальчики продолжили осмотр хозяйства, познакомились с двумя лошадьми, шестью коровами, тремя свиньями и одним олдернейским «сосунком» – так в Новой Англии называют телят, после этого Томми отвел Ната к старой иве, нависавшей над говорливым ручейком. Они с легкостью перебрались с забора в широкую нишу между тремя крупными ветками – их когда-то срезали, и теперь здесь из года в год образовывался рой молодых побегов, пока над головой не зашуршала густая крона. Здесь были сделаны сиденья, а в дупле устроен шкафчик, где помещались книга-другая, разобранная лодка и несколько недоделанных свистков.

– Это наше с Деми особое место, мы тут сами все устроили и никого не пускаем без приглашения, кроме Дейзи, ей можно, – сказал Томми, пока Нат переводил восхищенный взгляд с бурливой водички внизу на зеленую арку над головой – там музыкально жужжали пчелы, собирая нектар с высоких желтых цветков, наполнявших воздух сладким ароматом.

– Как тут замечательно! – воскликнул Нат. – Надеюсь, вы иногда станете меня сюда приглашать. Я такого прекрасного места никогда в жизни не видел. Хотел бы я быть птичкой и жить тут всегда.

– Да, местечко недурное. Можешь приходить, если Деми не запретит, а он наверняка не запретит, он вчера вечером сказал, что ты ему нравишься.

– Правда? – Нат улыбнулся от удовольствия, ведь, похоже, мнение Деми ценили все остальные мальчики, отчасти потому, что он был племянником папы Баэра, отчасти потому, что он был таким рассудительным и добропорядочным пареньком.

– Да, Деми нравятся тихони. Вы с ним наверняка поладите, если ты такой же книжник, как и он.

Румянец удовольствия на лице у бедного Ната при последних словах загустел в краску стыда, и он проговорил, запинаясь:

– Читаю я довольно плохо, никогда на это времени не было, просто все время приходилось играть на скрипке.

– Я и сам не большой охотник до чтения, но если надо, читаю довольно быстро, – объявил Томми, предварив это изумленным взглядом, говорившим красноречивее всяких слов: «Надо же, двенадцать лет – и не умеет читать!»

– А вот ноты я читать умею, – добавил Нат, смущенный тем, что признался в своем невежестве.

– А я – нет. – Томми произнес это с уважением, и в результате Нат, расхрабрившись, добавил:

– Я собираюсь учиться изо всех сил и освоить все, что только можно, раньше у меня просто возможности не было. А у мистера Баэра уроки сложные?

– Нет, и он совсем не строгий, наоборот, объясняет, помогает в трудных местах. Не все так делают – мой бывший учитель был совсем другой. Если мы пропускали хоть словечко, ох и драл же он нас за уши!

Томми потер уши так, будто они все еще горели, – и это было единственное, что удержалось у него в памяти после года обучения у «другого учителя».

– Но это я, кажется, могу прочитать, – заметил Нат, рассмотрев книги.

– Давай почитай тогда. А я тебе помогу, – с покровительственным видом произнес Томми.

Нат старался изо всех сил и одолел целую страницу со множеством дружелюбных подсказок со стороны Томми – тот заключил, что через некоторое время Нат «намастрячится» не хуже других. А потом они долго сидели и болтали, как это свойственно мальчикам, обо всем на свете, в том числе и об огородничестве: глядя с высоты, Нат осведомился, что растет на грядках, которые располагались прямо внизу, на другой стороне ручья.

– Это наши огороды, – пояснил Томми. – У нас у каждого своя грядка, мы там выращиваем, что захочется, только каждый должен выбрать что-то свое, и ничего нельзя менять, пока не соберешь урожай, а все лето нужно за ними ухаживать.

– И что ты в этом году выращиваешь?

– Ну, я решил посадить фасоль – с ней хлопот меньше всего.

Нат, не выдержав, рассмеялся, потому что Томми сдвинул шляпу на затылок, засунул руки в карманы и произнес эти слова, невольно подражая Сайласу, работнику мистера Баэра.

– Да ладно, не смейся, фасоль куда проще выращивать, чем кукурузу или картофель. Я в прошлом году посадил разные дыни, но их портили насекомые, да и не созрели они до холодов, у меня только и вызрели что одна обычная и две «кантилупы», – пояснил Томми, в последнем слове опять передразнивая Сайласа.

– Кукуруза очень красивая, когда растет, – вежливо заметил Нат, пытаясь смягчить свою невольную насмешку.

– Да, только ее приходится мотыжить снова и снова. А фасоль – всего раз за полтора месяца, да и вообще она скоро поспеет. Мне ее отдали, потому что я первым попросил. Тюфяк хотел тоже, но ему пришлось согласиться на горох, его надо только прореживать, а ему это полезно, больно он много ест.

– Интересно, а у меня будет своя грядка? – спросил Нат, подумав, что даже мотыжить кукурузу должно быть очень приятно.

– Разумеется, – произнес снизу голос – мистер Баэр возвращался с прогулки и решил их навестить, потому что по ходу воскресного дня умудрялся переговорить с каждым из мальчиков – он знал, что эти разговоры придают воспитанникам правильный настрой на следующую неделю.

Симпатия – вещь изумительная, и в данном случае она творила чудеса, ибо каждый мальчик знал, что папа Баэр им интересуется, причем некоторые открывали ему душу с большей готовностью, чем женщинам, особенно мальчики постарше, которым нравилось беседовать о своих планах и надеждах как мужчина с мужчиной. А вот нездоровье или невзгоды неизменно толкали их к миссис Джо, младшие же во всех случаях устремлялись к ней как к матушке и исповеднице.

Спускаясь из гнездышка, Томми свалился в ручей, дело было привычное, поэтому он спокойно выбрался на берег и отправился домой обсыхать. Нат остался наедине с мистером Баэром, а ему только этого и хотелось, и вот, прогуливаясь по огородам, мистер Баэр окончательно завоевал сердце новенького, выдав тому собственный «участок» и обсудив с ним будущие посадки с такой серьезностью, будто от урожая зависело пропитание всего семейства. От этой приятной темы они перешли к иным, причем на умственную почву Ната было посажено множество новых и полезных мыслей, каковые приняты были с той же благодарностью, с какой истомленная жаждой земля принимает теплый весенний дождь. По ходу ужина Нат обдумывал их непрерывно, то и дело устремляя на мистера Баэра вопросительный взгляд, в котором читалось: «Мне это по сердцу, повторите, пожалуйста, сэр». Не знаю, сумел ли мужчина понять тайный язык ребенка, но когда мальчики собрались в гостиной у миссис Баэр для вечерней воскресной беседы, он выбрал тему, которая, скорее всего, была навеяна прогулкой по саду.

Оглядев комнату, Нат подумал, что все это больше похоже на большое семейство, чем на школу: мальчики расселись широким полукругом у камина, некоторые на стульях, другие – на ковре, Дейзи и Деми устроились на коленях у дяди Фрица, а Роб уютно угнездился за спинкой материнского кресла – там можно было незаметно дремать, если разговор превосходил его понимание.

Все выглядели довольными и слушали с вниманием – после долгой прогулки приятно было посидеть на месте, а поскольку все мальчики знали, что их попросят высказать собственное мнение, они не теряли нить разговора, чтобы иметь возможность в любой момент вступить в него по существу.

– Давным-давно жил великий и мудрый садовник, – начал в своем прелестном старомодном стиле мистер Баэр, – и был у него самый большой из всех садов на свете. Дивное это было место, и ухаживал он за ним с неизменной заботой и тщанием, выращивая самые разные вкусные и полезные вещи. Вот только и в этом великолепном саду порой появлялись сорняки, почва не всегда радовала, и брошенные в нее добрые семена порой не всходили. У садовника было много помощников-подмастерьев. Некоторые усердно трудились и честно отрабатывали жалованье, которое он им платил, другие же пренебрегали своими обязанностями, запускали грядки, что очень печалило их наставника. Был он, однако, бесконечно терпелив и многие тысячи лет трудился, дожидаясь великой жатвы.

– Ух и старый же он был, похоже, – заметил Деми, неотрывно смотревший дяде Фрицу в глаза и ловивший каждое слово.

– Деми, тише, это же сказка, – шепнула ему Дейзи.

– А вот и нет, это аррегория, – возразил Деми.

– А что такое аррегория? – осведомился Томми с обычной своей любознательностью.

– Деми, объясни ему, если сможешь, и никогда не используй слов, в значении которых ты не уверен, – сказал мистер Баэр.

– А я уверен, мне дедушка объяснил! Например, басня – это аррегория, то есть история со смыслом. Например, моя «История без конца» – аррегория, потому что ребенок в ней – это символ души. Верно, тетушка? – воскликнул Деми, стремясь доказать свою правоту.

– Совершенно верно, дружок, и история дядюшки – именно аллегория, я в этом не сомневаюсь, а потому слушайте, и тогда вы узнаете ее смысл, – откликнулась миссис Джо, всегда принимавшая участие в таких беседах и получавшая от них не меньше удовольствия, чем мальчики.

Деми сосредоточился, а мистер Баэр продолжал, стараясь говорить по-английски без изъянов: он сильно продвинулся в нем за последние пять лет и утверждал, что это благодаря мальчикам.

– Этот великий садовник отдал примерно дюжину грядок одному из своих слуг и сказал, чтобы тот постарался на совесть и вырастил добрый урожай. Слуга не отличался ни богатством, ни мудростью, ни особыми добродетелями, однако ему очень хотелось не оплошать, потому что садовник относился к нему с неизменной добротой. Он обрадовался, что ему выделили собственные грядки, и взялся за дело. Грядки были разной длины и формы, на некоторых почва была просто отличная, на других – каменистая, но все они требовали постоянного ухода, ибо на богатой почве быстро растут сорняки, а на скудной много камней.

– А что там росло, кроме сорняков и камней? – поинтересовался Нат. История так его захватила, что он даже забыл про свою застенчивость и заговорил первым.

– Цветы, – пояснил мистер Баэр, одарив Ната взглядом, полным доброты. – Даже на самой каменистой и запущенной клумбочке голубели незабудки или пробивалась резеда. На одной росли розы, душистый горошек и маргаритки^[8], – тут он ущипнул пухлую щечку девочки, прислонившейся к его плечу, – а на другой – всякие диковинные растения, лежали цветные камушки, лоза ползла вверх, точно бобовый стебель Джека^[9], прорастали молодые крепкие семена. За этой клумбой, понимаете ли, тщательно следил мудрый старик, всю свою жизнь проработавший в этом саду.

В этом месте «аррегории» Деми, точно любознательный птенчик, склонил голову набок и вперился блестящими глазками в лицо дяди, как будто заподозрил нечто и насторожился. Но вид у мистера Баэра был совершенно невинный, глаза его перебегали с одного юного личика на другое, а взгляд оставался серьезным и вдумчивым – и о многом говорил его жене, прекрасно знавшей, как добросовестно ее супруг возделывает свои маленькие клумбы.

– Как я вам уже сказал, культивировать, то есть возделывать, некоторые грядки было легко, другие трудно. Была там одна, находившаяся на самом солнечном месте, которая могла бы принести богатый урожай овощей, фруктов и цветов, однако почему-то она противилась, и когда ее хозяин сажал на ней, скажем, дыни, получался пшик: грядочка не давала урожая. Хозяин переживал и не сдавался, хотя каждый раз труды его оказывались напрасны, грядочка будто бы заявляла: «А я забыла».

Тут все рассмеялись и дружно посмотрели на Томми, который насторожил уши при слове «дыни» и повесил голову, когда прозвучало его любимое оправдание.

– Я так и знал, что это он про нас! – воскликнул Деми, хлопнув в ладоши. – Старик – это вы, а мы – его грядки, да, дядя Фриц?

– Правильно догадался. А теперь пусть каждый из вас скажет, какие именно семена мне лучше посеять на его грядке этой весной, чтобы осенью снять добрый урожай с моих двенадцати – нет, тринадцати грядок, – проговорил, поправившись, мистер Баэр и кивнул в сторону Ната.

– Сажать кукурузу, фасоль и горох не следует. А то мы будем слишком много есть и растолстеем, – объявил Тюфяк, и его круглое невыразительное личико вдруг просветлело от этой приятной мысли.

– Он не про такие семена. А про то, что нас сделает лучше, и сорняки – это наши недостатки! – воскликнул Деми, всегда задававший тон в таких беседах, потому что давно к ним привык и очень их любил.

– Да, подумайте, кто в чем особенно нуждается, и скажите мне, а я попробую это вырастить; вот только и вам придется постараться, а то получится как с дынями Томми: сплошная ботва и никаких плодов. Начнем по старшинству и спросим у матушки, что она хочет выращивать на своей грядке, ибо все мы – части этого прекрасного сада и можем снимать богатую жатву для Господа нашего, если в нас довольно любви к Нему, – заключил мистер Баэр.

– Я буду взращивать на своей грядке богатый урожай терпения, ибо как раз его мне особенно не хватает, – объявила миссис Джо с такой серьезностью, что и остальные крепко задумались, что сказать, когда до них дойдет очередь, а некоторые даже ощутили легкие уколы совести из-за того, что способствовали стремительному исчерпанию запасов терпения матушки Баэр.

Франц попросил выносливости, Томми – упорства, Нед – добросердечия, Дейзи – трудолюбия, Деми – «мудрости, как у дедушки», а Нат робко произнес, что он хочет столько всего, что лучше бы мистер Баэр сделал за него выбор. Остальные выбирали примерно то же, среди самых желанных плодов оказались терпение, добросердечие и щедрость. Один мальчик попросил умения рано вставать – он пока не знал, как правильно назвать эти семена, а бедолага Тюфяк вздохнул:

– Хочу полюбить уроки так же сильно, как еду, да вот не получается.

– А мы посадим на твоей грядке самоограничение, взрыхлим землю, польем – и всходы будут столь обильны, что в следующее Рождество никто уже не будет страдать животом, объевшись за ужином. Если напрягать ум, Джордж, он проголодается вровень с телом, и книги ты полюбишь не меньше этого вот моего философа, – произнес мистер Баэр, после чего добавил, отбросив волосы с высокого лба Деми: – И тебе тоже свойственна алчность, сын мой, набивать свой ум сказками и фантазиями ты любишь не меньше, чем Джордж свой желудок пирогами и конфетами. Худо и то и другое, я хочу, чтобы ты сменил подход. Я понимаю, что арифметика не так занимательна, как «Тысяча и одна ночь»^[10], но крайне полезна, а тебе пришло время ею заняться, иначе потом будет и больно, и стыдно.

– Но «Гарри и Люси» и «Фрэнк»^[11] – не сказки, там сплошные барометры, кирпичики, там про то, как ковать лошадей, и про другие полезные вещи, а мне эти книги очень нравятся, верно, Дейзи? – возразил Деми, пытаясь оправдаться.

– Воистину так, но «Милого Роланда и девицу Ясный Цвет»^[12] ты читаешь куда чаще, чем «Гарри и Люси», а «Фрэнка» любишь куда меньше, чем «Синдбада»^[13]. Знаете, предлагаю вам обоим небольшое пари: Джордж будет есть не больше трех раз в день, а Деми читать не больше одной книжки сказок в неделю – а я вам за это построю новую площадку для крикета, только вы должны пообещать, что станете ее использовать, – заявил дядя Фриц очень уверенным тоном, хотя прекрасно знал, что Тюфяк не любит бегать, а Деми все отведенные для спорта часы проводит за чтением.

– Но мы не любим играть в крикет, – возразил Деми.

– Сейчас, может, и нет, а как научитесь, полюбите. Кроме того, вы же любите проявлять щедрость, а другим мальчикам очень хочется играть – вот вы и подарите им новую площадку.

Этому доводу оба вняли и согласились заключить пари, к великому удовольствию всех остальных.

Разговор про грядки шел еще некоторое время, а потом они спели хором. Нат пришел в восторг от их оркестра: миссис Баэр играла на фортепьяно, Франц – на флейте, мистер Баэр – на виолончели, а сам он – на скрипке. Концерт был незамысловатый, но всем он понравился, а старенькая Ася, сидевшая в углу, иногда подпевала сладчайшим голосом, поскольку в этой семье хозяева и слуги, молодые и старые, белые и черные – все участвовали в воскресном пении, возносившемся прямо к их общему Отцу. После выступления все пожали руки мистеру Баэру, а матушка Баэр перецеловала всех, от шестнадцатилетнего Франца до крохи Роба, который заполучил кончик ее носа для своих собственных поцелуев, а затем все отправились спать.

Свет ночника, горевшего в детской, мягко озарял картину, висевшую в изножье кровати Ната. На стенах виднелось еще несколько, однако именно эта представлялась мальчику особенной: она была заключена в рамку из мха и шишек, а на полочке под ней стояла ваза со свежими полевыми цветами. Картина казалась прекраснее всех остальных, и Нат долго лежал, глядя на нее, смутно догадываясь о ее значении и мечтая узнать побольше.

– Это моя картина, – произнес тоненький голосок. Нат приподнял голову и увидел Деми в ночной рубашке: тот шел из комнаты тети Джо (куда ходил забинтовать порезанный палец) к себе в спальню и приостановился.

– А что он делает с детьми? – поинтересовался Нат.

– Это Христос, Лучший из людей, а детей Он благословляет. Неужели ты про Него ничего не знаешь? – изумился Деми.

– Почти ничего, но страшно хочу узнать, очень у Него вид добрый, – ответил Нат, чьи познания о Лучшем из людей по большей части сводились к упоминаниям его имени всуе.

– Я все знаю и очень люблю истории про Него, потому что они – правда, – отвечал Деми.

– А кто тебе рассказал?

– Дедушка, он все знает и лучше всех на свете рассказывает истории. Я, когда был маленький, играл с его толстенными книжками, строил из них мосты, железные дороги и дома, – начал Деми.

– А сколько тебе теперь лет? – почтительно поинтересовался Нат.

– Почти десять.

– И ты много всего знаешь?

– Да. Смотри, голова у меня вон какая большая, дедушка говорит, чтобы ее набить, много всего понадобится, и я стараюсь побыстрее наполнить ее умными вещами, – в свойственной ему замысловатой манере отвечал Деми.

Нат рассмеялся, а потом тихо попросил:

– Расскажи мне, пожалуйста.

Деми с готовностью зачастил, не расставляя знаков препинания:

– Я однажды нашел красивую книжку и хотел с ней поиграть, а дедушка говорит «не надо», и показал мне картинки, и все про них рассказал, а мне очень понравились истории, они про Иосифа и его плохих братьев, и про лягушек, которые вышли из моря, и милого малыша Моисея на водах, и много всего интересного, но мне больше всего понравилось про Лучшего из людей, и дедушка столько раз мне ее рассказывал, что я выучил наизусть, а потом он мне подарил эту картинку, чтобы я не забыл, а потом ее сюда повесили, когда я заболел, и я оставил, чтобы и другие мальчики видели, если заболеют.

– А почему Он благословляет детей? – поинтересовался Нат, которого неудержимо тянуло к главной фигуре на картине.

– Потому что Он их любит.

– А это бедные дети? – задумчиво спросил Нат.

– Думаю, что да, гляди – некоторые совсем голые, да и мамы их не выглядят важными дамами. Он любил бедняков и всегда им помогал. Лечил их, кормил, а богатым говорил, чтобы относились к ним по-доброму, и за это бедняки Его крепко-крепко любили! – с энтузиазмом произнес Деми.

– А сам Он был богатый?

– Ну уж нет! Он родился в стойле и был так беден, что, когда вырос, у Него и дома-то своего не было, а иногда и поесть ничего не находилось, кроме того, что давали другие люди, и Он ходил по городам и весям, проповедуя и пытаясь научить всех добру, пока богатые Его не убили.

– За что? – Нат даже сел в кроватке, чтобы лучше видеть и слышать, так заинтересовал его рассказ о человеке, заботившемся о бедняках.

– Я тебе сейчас все расскажу, тетя Джо не будет сердиться. – Деми уселся на вторую кровать, довольный, что может поведать любимую историю такому внимательному слушателю.

Нянюшка заглянула выяснить, заснул ли Нат, а увидев, что происходит в спальне, тихонько вышла, отправилась к миссис Баэр и произнесла – причем ее доброе лицо так и светилось материнской лаской:

– Не пойдет ли милая леди посмотреть чудную картинку? Нат всем сердечком вслушивается в историю про младенца Христа, которую ему рассказывает Деми, – ну чистый белоснежный ангелочек.

Миссис Баэр и так собиралась пойти перед сном взглянуть на Ната: она знала, что серьезное слово, сказанное в такой момент, часто приносит добрые плоды. Но когда она на цыпочках подобралась к дверям спальни и увидела, что Нат жадно впитывает каждое словечко своего маленького друга, а Деми рассказывает ему милую и вечную историю в точности так, как рассказывали и ему самому, тихим голосом, устремив прекрасные глаза на умиленное личико собеседника, собственные ее глаза наполнились слезами и она неслышно удалилась, думая про себя: «Деми, сам того не сознавая, помогает бедняжке лучше, чем помогла бы я, не стану портить это ни единым словом».

Детский голосок журчал еще долго, одна невинная душа открывала бессмертные истины другой, и никто им не препятствовал. Когда голосок наконец стих и миссис Баэр пошла забрать лампу, оказалось, что Деми уже исчез, а Нат крепко спит, обратившись лицом к картине, как будто он уже научился любить Лучшего из людей, который любил маленьких детей и был верным другом всех бедняков. Лицо мальчика было безмятежно, и, глядя на него, миссис Джо поняла, что один-единственный день, полный доброты и заботы, уже сотворил чудо, а целый год терпеливого взращивания наверняка заставит этот запущенный сад принести щедрый урожай, ибо маленький миссионер в ночной рубашонке уже засеял его самыми прекрасными семенами.