Словно ничего не случилось

Через несколько минут мы уже сидели в учительской на крошечном диванчике, перед которым на скорую руку был сервирован столик для чаепития.

– Кэтрин, – начала я, – спасибо, что согласились принять меня. Я давно не была на острове и, кажется, все позабыла… Есть причина, по которой я приехала из Лондона, и мне очень нужно поговорить об этом с вами.

– Да-да, разумеется, – откликнулась моя собеседница. – Дай-ка мне чашку. – Она потянулась за заварочным чайником и наполнила мою кружку.

– Спасибо, пахнет чудесно. – Я сделала глоток и почувствовала, как во рту загорчило от бодрящего цветочного букета.

– Fairy Bridge ^[8], ее любимый чай.

– Чей?

– Фрейи, – взглянула на меня мисс Джилл. – Должна быть причина, по которой молодая успешная женщина бросает дела в Лондоне и приезжает в родные края. Нечто из ряда вон выходящее. Что-то вроде исчезновения лучшей подруги.

Она присела на свое место.

– Вы правы. – Я взяла пачку чая, на секунду ощутив, как пахнуло на меня влажным ароматом леса. – Именно на «Мост фей» мы сбегали с уроков. – Я улыбнулась воспоминаниям. – Мы загадали там просто уйму всяких желаний, начиная от новых кроссовок до самого последнего…

– Н-да, нехорошая получилось история. – Мисс Джилл поудобнее уселась на диване, отчего он привычно скрипнул. – И я говорю сейчас не о ее пропаже. Разумеется, это трагедия, и мне жаль родителей Фрейи и брата, которые оказались перед лицом неопределенности. К сожалению, я так же, как и все остальные, понятия не имею, где она и что с ней приключилось, в этом я тебе не помощник. Тем не менее, Эмма, тебе нужно знать кое-что, прежде чем ты продолжишь искать подругу. Насколько я помню, ты уехала с острова сразу после выпуска?

– Да.

– И все это время вы с Фрейей не поддерживали никакой связи?

Увидев, что я отрицательно покачала головой, мисс Джилл поставила свою чашку на стол.

– Что ж, тогда, моя дорогая, тебя ждет довольно неприятный сюрприз.

Глава 3

Кэтрин Джилл бросила взгляд на наручные часы, вероятно, прикидывая время до начала урока, и, подвинув мне вазочку с печеньем, заговорила:

– Последний раз я видела Фрейю в тот день, когда ее уволили из школы. Это было около пяти лет назад, может, чуть меньше. Да, она работала тут же, где и училась, – подтвердила она, заметив мое удивление. – Хотя мне всегда казалось, что Фрейя не из тех, кто крепко прирастает к одному месту. Тем не менее она открыла в себе эту особенность. Неплохое преимущество, если живешь на острове, где привычка по определению сравнялась с инстинктом выживания. Ты, Эмма, молодая и энергичная девушка, с чего бы хоронить себя в отдалении от мира. Но для некоторых людей, представь себе, это в порядке вещей, их совсем не радует перспектива приживаться на новом месте. Им проще обрести счастье на удаленном от большой земли клочке суши, где жизнь хоть и скучна, но до чертиков стабильна!

Я следила за успехами Фрейи, когда она была моей ученицей. А ведь тогда мне было примерно столько же, сколько сейчас тебе. Я только набиралась опыта, и сама боялась всех вас. – Кэтрин рассмеялась. – К каждому уроку готовилась, как к финальному экзамену, продумывала все до мелочей, только чтобы вам не было скучно. Но вы все равно легко могли сбить меня с толку. А вот Фрейя умела слушать и задавать правильные вопросы. Тихая и внимательная к мелочам девочка – мы, учителя, всегда таких замечаем и ориентируемся на них в работе. Она ведь была особенной, писала стихи… – Кэтрин запнулась. – Не очень хорошие, если уж начистоту… Но можно ли судить о чистоте воды, пока не узнаешь, откуда берет начало ее источник? Наверное, Фрейя нуждалась в том, чтобы ее внутренний мир был оценен по достоинству, а для этого, как известно, все средства хороши. Ведь что такое творчество? По большому счету лишь элегантный способ вытащить занозу из сердца, пусть даже это шип от прекрасной розы.

В общем, она была прилежна и умна, поэтому я так обрадовалась, когда она вернулась через несколько лет после выпуска. Оказалось, что все это время она усиленно готовилась к тому, чтобы стать учителем – окончила колледж, получила PGCE ^[9] и статус QTLS ^[10]. Фрейя жаждала поскорей приступить к работе, говорила, что ее переполняло одно-единственное желание: успеть изменить человека до того, как он окончательно повзрослеет. Занятно было услышать столь глубокую мотивацию от молодого учителя, однако она легла на душу руководству школы, и Фрейю взяли после пары собеседований и необходимых проверок.

Это был ее первый год после NQT ^[11], и поначалу ей доверили роль куратора-наставника, на ее плечах лежала проверка посещаемости, надзор за дисциплиной и психологическим состоянием школьников. Почти сразу она стала своей и в коллективе, и среди учеников. Благодаря все тому же умению слушать Фрейя легко располагала к себе людей любого возраста и социального слоя, находила нужные слова и для учителей старой закалки, и для учеников из неблагополучных семей, нуждавшихся в опеке.

Эта работа требует выносливости и терпения, и лучше не браться за нее, если не уверен в своих силах. Ежедневный мониторинг успеваемости – это лишь вершина айсберга, Фрейе легко удавалось держать показатель на необходимых девяносто семи – девяносто восьми процентах. Но ведь это не все, увы, не все. С учениками необходимо работать ежечасно, иногда приходится задержаться подольше. Многих нужно посещать дома, звонить в случае неявки и выслушивать упреки родителей в те моменты, когда не удалось обеспечить необходимую безопасность. Понимаешь, если ребенок пришел в школу, а спустя час его видели падающим с велосипеда на Пил-роуд – это прямая дорога к разбирательствам. Ребенок, находящийся в стенах школы, – это наша ответственность. О малейшем нарушении дисциплины, выходящем за рамки мелких шалостей, мы обязаны докладывать в соответствующие органы. Мы должны заметить, если даже за стенами школы ребенок испытывает стресс – в этом случае мы также уполномочены принять меры. И не забывай, что при всем этом нужно сохранить доверие своих подопечных!

Всю эту ответственность Фрейя несла с бесстрашием викинга. Ей удавалось вдохновлять ленивых учеников, сопровождать на конкурсы более успешных и оказывать поддержку наиболее незащищенным. И вот спустя несколько месяцев образцово-показательной работы Фрейе доверили вести естествознание у седьмого класса. Нагрузка оказалась чрезмерной даже для нее. Я помню, как часто она плакала от усталости, сидя здесь, на этом самом диване, тогда-то мы и приобрели с ней привычку пить чай и делиться наболевшим. Вся проблема в том, что не только она страдала от недосыпов и переработок – останови в коридоре любого учителя, и в ответ на вопрос: «Сколько ты спал на этой неделе?» – он лишь уточнит: «Стоя или сидя?»

Но несмотря на слезы и нагрузку в шестьдесят с лишним часов в неделю, Фрейя все же освоилась и к концу года уже курировала три класса и в одном вела уроки. Здесь ее и поджидала трудность, к которой она не была готова. Как я уже сказала, основная задача куратора – следить за учениками, соблюдая порядок опеки, и не допускать этических нарушений, несмотря на известный риск впустить кого-то в свое сердце глубже, чем это разрешено законом. Именно это и случилось с Фрейей.

Этот мальчик… Тревор Гилфорд. Бр-р… – Кэтрин брезгливо передернула плечами. – Этот мальчишка, так будет вернее. Было ли в нем что-то особенное? Я бы так не сказала. На мой взгляд, он точно такой же, как все подростки – шумный, неучтивый эгоцентрик, в общем-то обычный восемнадцатилетний школьник, если посмотреть.

– Восемнадцатилетний?

– Да, они сошлись за пару месяцев до его выпускного, два раза он оставался на второй год из-за сложностей с учебой. Но Фрейя что-то разглядела в нем. А может, это была его инициатива… В общем, никто не знает, когда у них все это началось. Тревор нуждался в особом надзоре, так как его родители на пособии, со всеми вытекающими последствиями, и Фрейя частенько наведывалась к ним. Обычно такие визиты длятся не дольше пяти-десяти минут. Этого времени вполне достаточно, чтобы убедиться, что ребенок хорошо питается, имеет условия для подготовки к экзаменам и не подвергается физическому или эмоциональному насилию. Расписание подобных визитов отдается на откуп самих кураторов, так как только им известно, как лучше организовать систему посещения, чтобы застать родителей или школьника дома. То есть, по сути, неважно, в какие дни или часы ты посещаешь ученика, важно лишь вовремя заносить необходимые данные в SIMS ^[12]. С этим проблем не было, Фрейя всегда была внимательна к деталям.

Но что-то пошло не так. Сначала по школе поползли слухи. Ученики шептались о том, что Тревора и Фрейю связывает нечто большее, чем формальное общение. Не знаю, кто был инициатором этих сплетен; если Тревор и сумел удержать язык за зубами, то кто-то из его ближайшего окружения мог оказаться чересчур проницательным. Фрейю и Тревора, по слухам, видели в ее машине на парковке, говорили, что они сидели там в обнимку, не обращая внимания на прохожих. Можно предположить, что то были лишь домыслы озабоченных подростков, учитывая внешность Фрейи. Но, к сожалению, правда оказалась куда суровее.

Учитель, покидающий стены школы, не перестает быть учителем в глазах своих учеников. И даже посещая их дома, он все еще остается наставником, обязанным сохранять невидимую дистанцию. Однако смена декораций может сыграть злую шутку с участниками подобной драмы. Фрейе на тот момент было что-то около двадцати пяти-шести, не замужем, молодая и привлекательная женщина, а он, пусть и старше сверстников, но, бог мой, он ведь был ее учеником! Лично я ни минуты не сомневаюсь в том, что именно Тревор растрепал всей школе о том, что случилось между ними. И я, как учитель, этому рада. Можно сколь угодно обвинять мальчишку в том, что он опорочил ее имя, но, будем откровенны, Тревор ни в чем не соврал. Возможно, он и не хотел, чтобы об этом узнала вся школа, но если он и доверил тайну одному из своих многочисленных друзей, то вскоре это уже перестало быть тайной.

Школьники воспринимают подобные происшествия иначе, чем взрослые. Для мальчишек – это повод для гордости, для девчонок – источник сплетен. Но для школы подобный инцидент – это кислота, которая способна разъесть безупречный фасад ее репутации. Когда Фрейю вызвали на разбирательство, она не стала ничего отрицать и поведала ошарашенным членам репутационной комиссии, что признает все обвинения. Комиссия дала ей шанс оправдаться – да-да, у нее была такая возможность! Но она не пожелала ею воспользоваться. Тогда как Тревор до определенного момента отрицал любые контакты со своим куратором, кроме формальных, – он сам перепугался того, как все завернулось! Вот только Фрейя была беспощадна к себе. Она закапывалась все глубже с каждой новой подробностью, с каждым новым признанием.

Когда Тревор наконец сознался, меня поразила его позиция. Для него, как он выразился, это был лишь «прикольный эксперимент», на который он пошел из любопытства. Да, не зря говорят, что молодые змеи – самые опасные. В силу неопытности они не могут рассчитать дозу своего яда и при укусе впрыскивают целиком весь запас. Я присутствовала на разбирательстве и могу сказать наверняка – Фрейя не испытывала ни капли сожаления о содеянном. Как ни взывали инспекторы из LEA ^[13] к нормам морали и совести, Фрейя осталась к ним глуха. На логичные доводы о нарушении этики и низменности подобной связи и на вопрос, как она вообще могла допустить связь с собственным учеником, она неизменно отвечала: «Спросите у моего тела». Уму непостижимо!

Не было сомнений в том, что за нарушение школьной дисциплинарной этики ее NQT будет аннулирован, как и все остальные достижения, которые дались ей с таким трудом. Но, казалось, она не вполне понимала последствия своих действий и яростно отстаивала право продолжать работу с детьми, потому что не могла представить, что из-за одного эпизода ей придется распрощаться с делом всей жизни. Она умоляла не отбирать у нее лицензию, но не могла не понимать, что надолго, если не навсегда, ей придется забыть о том, чтобы работать в школе. Пожалуй, только это и страшило ее, а вовсе не рука закона.

Этот вопрос нельзя было решить без привлечения родителей. В какой-то степени ей повезло. Родители Тревора далеки от эталона нравственности, отец мальчика не скрывал удовольствия, слушая о «подвигах» сына, и то и дело ободряюще хлопал его по плечу. А мать, не вынимая изо рта жвачку, сообщила, что ей будет достаточно приличной компенсации. Комиссия приняла их позицию во внимание и обязала Фрейю выплатить семье шестьдесят тысяч фунтов стерлингов. «Я не какой-то там изверг, – заявила напоследок мать Тревора. – У дамочки хороший вкус, что ее, казнить теперь?»

В конечном итоге весь этот фарс закончился увольнением Фрейи, но волну уже было не остановить. Об инциденте написали в газетах, имени Фрейи там не было, но вскоре оно и без того стало известно всему городу. Его трепали на каждом углу, в любом пабе можно было услышать шуточки по этому поводу. Я хоть и осуждала тот выбор, который она сделала, но жалела ее. Конечно, она должна была сохранять трезвую голову и понимать, что для них все мы – лишь забава. Мужчины! Даже в восемнадцать они уже способны разрушить жизнь женщины. – На этой фразе мисс Джил задохнулась от возмущения. – Я звонила ей, просила о встрече, хотела поддержать, заверить, что жизнь не кончена, что все еще можно исправить. Но она не желала никого слушать, в том числе и меня. Стала избегать людей, и долгое время я о ней вообще ничего не слышала, не знала, чем она живет, чем занимается. К тому же на ней висел этот огромный, позорный долг! А потом она пропала. – Мисс Джилл отхлебнула чая и задумалась.

В эту секунду дверь распахнулась, и в учительскую стремительным шагом вошла молодая женщина. Я все еще оставалась под властью эмоционального пассажа мисс Джилл, поэтому мне пришлось сделать мысленное усилие, чтобы «вернуться» в комнату и осознать, что гостья, которая так неожиданно появилась, – не кто иная, как Соня Мэтьюз – любимая дочка Генри Мэтьюза, главы одной из самых влиятельных семей на острове.

Еще в старших классах Соню отличал цепкий ум и подчеркнутая женственность, но с годами эти качества явно перешли на новый уровень. Если бы в мире давали награду за совершенство, то она выглядела бы именно так: тонкая статуэтка, обернутая шелком, с отлитыми из черного обсидиана волосами и безупречной осанкой. Соне удалось сохранить аристократическую бледность, а свой фирменный надменный взгляд она с годами научилась искусно смягчать, как-то по-особому припуская веки, отчего казалось, что ей все немного наскучило.

С легкой улыбкой Соня взглянула на меня.

– Ты узнала Эмму? – обратилась к ней мисс Джилл.

– Разумеется. – Соня кивнула мне. – Как поживает твой отец?

– Я приехала из Лондона только вчера, и мы толком еще не успели пообщаться.

– Эмма приехала разыскать Фрейю.

– Очевидно. – Соня пожала плечами.

– Ты тоже здесь работаешь? – спросила я.

– Соня – глава стипендиального фонда, следит за успехами учеников, – с готовностью пояснила мисс Джилл. – Кажется, она единственная из всей школы, кого Фрейя не вычеркнула из своей жизни. Их можно даже назвать лучшими подругами, ведь так?

– Да, думаю, можно. – Соня снова пожала плечами, и ее слова глухо отозвались где-то в глубине моего сознания. – Подумать только, Эмма, как ты выжила в Лондоне? – Она обернулась ко мне с заинтересованной улыбкой.

– Поначалу старалась глубоко не дышать. – Я улыбнулась в ответ. – Ну а сейчас мне уже сложно представить себя где-либо еще.

– Понимаю. Ну и как тебе жизнь в столице?

– Неплохо, как мне кажется. Я работаю в архитектурном бюро. Чтобы выбраться домой, пришлось состряпать целую историю. По легенде, я договариваюсь о реставрации старинного особняка для влиятельного клиента.

– Так ты архитектор?

Я кивнула.

– И тебе пришлось придумать несуществующий проект, чтобы приехать домой? Забавно. – Соня было рассмеялась, но тут же смолкла, словно на сотню нежных колокольчиков набросили глухой покров. – Вся наша семья просто раздавлена пропажей Фрейи, – с печалью в голосе добавила она.

– Но почему? Разве она была вам так близка? – вырвалось у меня.

На долю секунды Соня оторопела. Ее губы тронула не то улыбка, не то ухмылка, но она растаяла так же молниеносно, как и появилась. Она шагнула мне навстречу, оказавшись так близко, что я смогла уловить требовательные нотки грейпфрута, источник которых, я была уверена, располагался аккурат за изящными мочками Сони.

– Что ты знаешь о своей подруге? – понизив голос, спросила она, глядя мне прямо в глаза.

– Не так уж много, если признаться, – ответила я.

– Я тоже, – неожиданно сникнув, пробормотала она и вновь отступила на шаг. – Кто вообще может похвастаться тем, что знает кого-то! Но согласись, Фрейя умеет удивлять… – Она замолчала, на мгновение погрузившись в свои мысли. Внезапно раздался звонок, и Соня вскинула голову, вмиг став похожей на какую-нибудь породистую лошадку. – Ну ладно. Лучше скажи, что ты делаешь завтра вечером. Может быть, сходим в «Сэндиc»? Мне кажется, нам точно есть о чем поболтать.

– «Сэндиc» еще работают?

– Не в среду вечером. Но я уверена, что для нас они сделают исключение. – Она подмигнула мне. – Тогда завтра в семь?

Я кивнула, а мисс Джилл едва не зааплодировала, словно ей только что удалось устроить удачное свидание.

– Замечательно! – радостно воскликнула она. – Я думаю, и Соне будет полезно пообщаться с кем-то вроде тебя, Эмма.

– Вроде меня?

– Ну да. С человеком из прошлого. Путешествия меняют людей, но ты, я теперь вижу, совсем не изменилась, и это любопытно, ведь это ты уехала с острова. А все мы, напротив, остались. И это нам, а не тебе, следовало остаться прежними!

Глава 4

Оседлав папин мотоцикл, я решила съездить на набережную, чтобы перекусить. Воздух уже понемногу набирался влагой – верный признак вечернего дождя, но солнце все еще просачивалось сквозь бегущие по небу тучи.

The Original Quids Inn – главный бар на Лок-променад – был немноголюден. Я без труда выбрала удобное местечко за большим столом у окна, чтобы смотреть на набережную, за которой простиралось серое, холодное на вид море.

Огромный экран на стене справа передавал футбольный матч. Пестрые картинки, сопровождаемые шумом стадиона, создавали ощущение кипящей в баре жизни. Но сейчас, в октябре, когда разъехались гости острова, в воздухе уже не витал привычный для подобных заведений пивной аромат, а телевизор выполнял роль обманки, вроде фальш-камина, у которого не удастся согреться, как ни старайся. Я бросила ключи от мотоцикла на стол и, хлебнув безалкогольного пива, принялась рассматривать улицу. Редкие машины проезжали мимо, а вереница столбов, венчавших набережную, уныло тянулась к небу в тщетной тоске по летним атрибутам: флагам и гирляндам.

Небольшой парк аттракционов, часть которого виднелась из моего окна, теперь был обесточен. Ларьки с мороженым и сладкой ватой – прикрыты глухой пластиковой оберткой. Лишь с мая по сентябрь гудела, освещая прибрежную зону и отражаясь в лужах, сверкающая электрическая какофония. Но с приходом осени стихали детские вопли, и парк линял под непрерывным дождем, будто под действием отравляющего раствора. Сейчас он едва ли напоминал волшебное место с созвездием звуков и мерцающих лампочек, которые так манили нас в детстве.

Фрейя любила этот парк. Смешно вспомнить, но из-за того, что работал он лишь летом, в детстве он казался ей передвижным. Я отчетливо помню, как она была убеждена в том, что парк уезжал на зимовку в какие-то другие места, хотя он никогда не покидал однажды выбранного расположения. Забавно… Я помню, как, став взрослее, Фрейя вдруг осознала это и с удивлением рассказала мне о своем открытии. Я тоже удивилась, но не ее наблюдению. «Конечно, он никуда не уезжал, глупышка! – сказала я. – Разве можно желать уехать отсюда?»

Я сделала еще глоток пива и пробежала взглядом набережную, насколько хватало глаз. С моего места не был виден морской терминал, но я знала, что если проехать дальше по дороге, то упрешься в небольшой участок кругового движения, расположенный прямо перед ним. Казалось, дорогу специально спроектировали для того, чтобы дать любому покидающему остров возможность передумать. В любой момент можно сделать удобный маневр и крутануться, не пересекая въездные ворота, не отрезая себе путь назад. Всегда оставалась возможность притвориться, что ты и не думал уезжать, а просто пробовал желание на вкус, ведь остров всегда готов принять обратно оступившихся, своих детей, сделавших однажды неправильный выбор. «Разве можно желать уехать отсюда?»

От размышлений меня отвлек звук отворяемой двери. В бар вошел молодой человек, чье лицо я не узнала, и потому вновь отвернулась к окну, отдавшись мыслям о прошлом, теперь уже разбавленным новыми подробностями жизни моей подруги. Ее жизни без меня. Она встречалась со своим учеником, дружила с Соней Мэтьюз, которая в старших классах подпускала к себе лишь узкий круг избранных. Что еще я узнаю о Фрейе и как долго ее детский образ останется неизменным?

Мои мысли прервал неуверенный оклик:

– Эмма? – Я удивленно повернулась. – Это и правда ты, – произнес парень и подошел ближе. Что-то очень теплое вдруг вспыхнуло у меня внутри, и я вскрикнула от удивления, узнав младшего брата Фрейи.

– Джошуа, это ты? Я ни за что бы тебя не узнала.

– А я тебя сразу узнал, – проговорил он, стараясь скрыть смущение.

– Бог мой, ты стал таким… мужественным! – Я вскочила со стула и, обняв его, отступила на шаг. – Тебе уже сколько?

– Двадцать семь, – рассмеялся он и расправил плечи, обтянутые кожаной мотоциклетной курткой.

– Двадцать семь, – прошептала я изумленно. – Когда мы виделись последний раз, тебе было…

– На десять лет меньше.

– Неудивительно, что я тебя не узнала! Но потрепать тебя я все еще могу, – засмеялась я и схватила его за щеки обеими руками. Ощущение оказалось совсем не тем, которого я ждала: под пальцами отзывались стальные скулы с упругой щетиной. Я поспешила убрать руки и в который раз осознала ту пропасть лет, что разделяла меня и всех, кого я когда-то так хорошо знала. – Прости, я так уставилась на тебя, это просто неприлично! Ты работаешь?

– Да, в «Нолане», продаю колеса, шлемы и всякое такое. А у тебя теперь лондонский акцент.

– О нет, правда? – воскликнула я.

– Да, чистая правда, – передразнил он, и мы засмеялись.

– Я тоже работаю в отличном месте, кажется, я и мечтать не могла о чем-то большем. Иногда это даже пугает.

– Ты все-таки приехала, – прервал меня Джош, и я замолчала, не сумев так быстро собраться с мыслями и переключиться. Он смотрел на меня тем же детским бесхитростным взглядом, который я хорошо помнила и от которого в эту минуту сжалось сердце.

Я набрала в легкие побольше воздуха.

– Прости меня, Джош, мне следовало приехать раньше. Мне стыдно, что я не сделала этого сразу, как только все произошло. Я знаю, что была нужна вам, но… так уж вышло.

Он нахмурился, как от сильной боли, и я поняла, что предыдущие реплики имели лишь одну подоплеку, это был просто фон, и, говоря разное, мы думали об одном и том же. Призрак Фрейи стоял между нами, и все, что происходило здесь, на острове, так или иначе связано с ней.

– В Лондоне время идет совсем по-другому, – забормотала я. – Мне казалось, вот я сдам проект – и приеду. Но потом случилось повышение, потом эта конференция в Италии, все время я думала: вот сейчас сяду и закажу билет. Но постоянно что-то мешало. А когда я осознала, что прошло уже четыре месяца… Я ждала слишком долго, я знаю, но время так быстро летит!

– Не могу согласиться. – Он с грустью покачал головой. – Время не летит. Оно течет очень медленно. Особенно здесь. Жизнь после заката существует. Я знаю точно.

– Пожалуйста, прости меня.

Экран на стене зашумел, какой-то футболист забил гол.

– Я знал, что ты вернешься, – тихо сказал Джош, не глядя на меня. – Только не думал, что моей сестре для этого придется исчезнуть. – С этими словами он поднялся и показал движением головы, чтобы я следовала за ним.

Мы сели на мотоциклы и друг за другом поехали по дороге. Я не спросила, куда мы направляемся, по большому счету мне было все равно. Встреча с Джошуа слишком растревожила меня, и я была рада любой прогулке, способной вернуть мои мысли в строй.

Погода портилась, небо опустилось ниже, и облака заволокли горизонт. Я пожалела, что не поддела теплый свитер под мотоциклетную куртку или хотя бы не выпила в баре кружку горячего чая. Мы вырулили на Променейд и покатили вдоль внутреннего залива по Южной набережной. По правую сторону качались на якорях пришвартованные яхты – целый ряд чьих-то дорогих, любимых игрушек. Я старалась следить за дорогой, но все же не могла не смотреть по сторонам, угадывая знакомую местность и подмечая изменения. На меня пахнуло пристанью – затхлой водой и промокшей древесиной, взгляду открылись старые доки, где нашли временное пристанище отбуксированные яхты, поднятые из воды, – обездвиженные красавицы, которым требовался ремонт или покраска или их владелец уехал на зимнее время с острова.

Мы миновали мост и под звук моторов поехали по Каслтаун-роуд, с аккуратно высаженными вдоль дороги деревьями, напоминающими зеленый туннель. Я подняла забрало шлема, чтобы вдохнуть чистый воздух, и жадно дышала, открыв лицо прохладному ветру, сливаясь с дорогой, плавно входя в повороты с мягкими «ловушками», оставшимися с мотогонок, и старалась не терять из виду мотоцикл Джоша, который на длинных участках, подсвистывая, устремлялся вперед к горизонту.

Через двадцать минут, миновав Мост Фей и деревню Балласалла, мы въехали в Силвердейл Глен, в котором я последний раз была лет двадцать назад. Мы остановились на живописной площадке у кафетерия, и как только замолкли двигатели, нас окутала бархатная тишина, нарушаемая лишь шумом водопада где-то вдали. Озеро дышало умиротворением, его поверхность отсвечивала всеми оттенками осени, на которой, среди упавших с деревьев листьев, проступали матово-серые осколки неба. Разноцветные плоскодонки с негромким плеском толкались вдоль берега, а на отдыхающем кверху брюхом катамаране важно восседала какая-то птица.

Кафетерий был почти пуст, лишь одна супружеская пара в ленивой задумчивости разглядывала водную гладь и пила чай со сконами ^[14]. Мы выбрали лодку, уселись по разные стороны – я на носу, Джош на веслах – и, проплыв пару десятков метров, остановились в полнейшей тиши, окруженные прозрачной водой.

– В мире полно красивых мест, но почему-то мне совсем не хочется их увидеть, – сказал Джош, глядя, как кольца вокруг лодки расходятся все шире и, успокоившись, тают.

– Нет ничего зазорного в том, чтобы любить свой дом, – задумчиво произнесла я. – Фрейя тоже любила остров. Но при этом умела воображать далекие места, оказываться там, где только пожелает, просто закрыв глаза. – Я закатала рукав куртки и опустила руку в воду. – Расскажи мне все, что знаешь.

Джош молчал. Он явно прокручивал в голове болезненные события и, быть может, не хотел их проговаривать. В детстве он был довольно скрытным и больше любил слушать, чем говорить. Я лишь надеялась, что время изменило эту привычку.

Он сжал губы, а я мысленно поторопила его, одолеваемая желанием услышать все как можно скорее. И вот слова набрали силу и хлынули из Джоша, мне показалось, что своим вопросом я просто сняла заслонку, преграждающую поток страданий, которые он держал в себе.

– Я никогда не забуду этот июнь. Все должно было быть как всегда. Остров готовился к чемпионату. Местные, как обычно, ремонтировали фасады, засаживали палисадники цветочной рассадой, отмывали бордюры у дороги, чтобы, когда на остров хлынет толпа, все блестело как новенькое. В «Нолане» наняли дополнительную смену сотрудников, ожидая за месяц распродать годовой запас шин и аксессуаров. Меня назначили главным по новичкам, потому что я уже мог натаскать парней. Техстанции бурлили, не лучшее время, чтобы отдать на починку свой мотоцикл. – Он усмехнулся. – Заберешь в лучшем случае осенью.

Короче, мозги любого мэнца были заняты только одним – подготовкой к чемпионату. За неделю до гонок участники начали обкатывать трассу, дорогу закрывали для тренировок рано утром на пару часов. Фотографы уже дежурили на Глен-Хелен, по всему острову выставили заграждения и ловушки, паб Creg NY Baa, кажется, раньше всех продал места на трибуны.

Жителей трясло от возбуждения, никто не говорил ни о чем другом, я слышал, что продажа складных стульев побила все рекорды. Expedia ^[15] по запросу «Остров Мэн» не выдавала ни одной свободной комнаты для брони. Все хотели быть там, увидеть, как очередной несчастный не впишется в поворот…

– Но зато впишет свое имя в историю, – мрачно добавила я.

– Именно. Каждый раз одно и то же – мы молимся, чтобы никто не разбился, но год за годом это происходит, и нам остается надеяться, что то была единственная смерть. Иногда мне кажется, что было плохой идеей сделать старт и финиш на кладбище ^[16].

Паромы ходили без остановки до Ливерпуля и обратно, туда пустыми, обратно – забитыми людьми и мотоциклами. Участники еще раньше прибыли на остров, мы с отцом не пропустили ни одного прогона, каждое утро, отложив все дела, шли смотреть на заезды. И казалось, все идет по плану: монашки, как обычно, угощали зрителей кексами у церкви Святого Ниниана, тренировки шли по расписанию, и погода не подвела: каждый день, вплоть до Безумного воскресенья ^[17], солнце стояло там, где ему полагается, – над нашими головами, прогревая и высушивая асфальт. Все должно было быть хорошо. Но в день открытия чемпионата с утра небо заволокло тучами. Все надеялись, что этим и ограничится, но за час до старта с неба полилась вода – нескончаемые холодные потоки, словно вмиг наступила осень. Дождь спутал все планы, надо было видеть лица зрителей, когда им пришлось плестись обратно с нераспакованными пакетами с сэндвичами. Топить разочарование отправились в паб, всем было ясно, что открытие придется перенести на следующий день, да и то без всяких гарантий. Съемочные группы попрятались в автобусы, стоянки перед трибуной опустели, навесы с сувенирами закрыли. Многие разъехались по домам, прекрасно понимая, что ни один смельчак не рискнул бы развить скорость до трехсот километров на дороге, так щедро политой водой.

Да, этот июнь всех разочаровал. Из десяти дней чемпионата лишь два дня светило солнце. Два жалких дня, в которые можно было услышать рев моторов и в которые дорога была достаточно сухой, чтобы резина могла сцепиться с ней. Все остальные дни были туманными и дождливыми, дорога просто не успевала высохнуть.