Черными нитями

– Я вспомнила, король Райс должен выступить сегодня. Отец говорил, что вчера состоялись выборы нового великого судьи. Его должны представить народу.

Больше всего хотелось уйти подальше от толпы, но Рейн не позволил себе этого: стоило показать заинтересованность в политике, чтобы узнать мнение Эль – мнение ее отца, вернее.

– Давай послушаем? – предложил он.

Воодушевления на лице Эль не появилось, но она все же кивнула, и вместе со всеми они направились к королевскому дворцу.

Он стоял на набережной Эсты и по праву считался самым большим зданием Лица. Камень со временем не потерял белизны, столь же яркой оставалась красная черепица. На центральном куполе реял флаг Кирии: белоснежная птица на темно-синем поле. По обе стороны от него тянулись бесконечные ряды арок, колонн, башен. Симметричный фасад украшали статуи королей государства: от Яра до Райса – всего двадцать две. На Лиц они взирали с гордостью и даже надменностью, которые никак не вязались с церковными заветами.

Площадь перед дворцом была выложена черно-белыми плитами, цвета переплетались в немыслимом узоре, который мог придумать только пьяница-мастер, разве что. Однако она считалась достопримечательностью города: как же, ведь даже площадь напоминала проклятую историю Яра и Аша.

По другую сторону полукругом, будто обнимая дворец, стоял строгий и величественный Дом Совета, где заседали первые лица государства. Размером он уступал, но золота в нем, поговаривали, больше, чем во всех королевских домах вместе взятых.

Люди указывали пальцем на балкон. Король Райс вышел: Рейн едва разглядел его черты, но длинные светлые волосы и борода были узнаваемы. Позади, сложив руки за спиной, встал мужчина в антрацитовой мантии – это был судейский цвет.

Увидев правителя, задние ряды подались вперед, со всех сторон толкались и тыкались локтями, нестерпимо воняло духами и потом. Эль и Рейн оказались до неприличия близко друг к другу, лицом к лицу, и она отвела взгляд, а он плечом подтолкнул стоящего рядом мужчину. Повернувшись с недовольным выражением, тот увидел метку ноториэса и подался в сторону, освобождая место.

– Жители Лица! – начал король, но сквозь гомон толпы его слова долетели слабым шепотом. – Жители Лица, – повторился Райс. Голос дрожал. Почему он нервничал? Рейн слышал выступления короля: они всегда были громкими, уверенными, а каждое слово звучало гладко.

– Совет издавна стоит на страже покоя Кирии, и сейчас на место одного из стражей пришел другой. Все мы были опечалены смертью Гикарта Ю-Дирта, который занимал должность великого судьи на протяжении четырнадцати лет и учил нас справедливости и честности. Верховные судьи выбрали самого достойного из них…

Рейн вдруг почувствовал, как в руку что-то вкладывают и инстинктивно сжал предмет.

– Привет, ноториэс, – послышался шепот. Он обернулся, но увидел только, как девушка в темном нырнула в толпу. Это была она, та девчонка из Детей Аша. В кулаке остался зажат клочок бумаги. Рейн сунул записку в карман, огляделся, но никто из толпы не привлек его внимания.

Король, сделав паузу, продолжил:

– Совет просил меня назвать имя нового великого судьи, – он заговорил быстро и нервно. – Вернее, велел. – По толпе пронесся ропот. – Больше я не стану. Во главе Кирии опять встал тот, кто не скажет вам ни слова правды!

Сначала верховный судья сделал осторожный шаг к Райсу, затем бросился в темноту зала. Король указал рукой в сторону Дома Совета:

– Они пытаются заставить вас молчать! Они хотят, чтобы вы перестали слушать свой голос и отвернулись от силы, которая есть рядом с каждым. – На балкон выбежала охрана. Райс закричал: – От своего демона!

– Во имя Яра… – шепнула Эль.

Охрана взяла Райса под руки. Он рвался и кричал:

– Яр не убивал Аша! Настоящая история братьев говорит…

И король исчез во тьме зала. Толпа взорвалась криками.

– Король болен, – пронеслось волной от первого ряда до последнего и назад. Лживость этих слов, пожалуй, ощущал каждый, веры им не было, и взбудораженные лицийцы кричали, обращаясь то к опустевшему балкону, то к Совету, требуя ответов. В робкое «Король на стороне Детей Аша» вплеталось решительное «Нас используют!», уставшие люди мигом вспомнили о налогах и гнете, о бесправии, о неравенстве. Каждый оказался пороховой бочкой, а король одним словом одарил всех спичками, люди вспыхнули, и до большого пожара, казалось, остались минуты.

Рейн крепко взял Эль за руку и стал пробиваться к выходу с площади, не отпустил девушку он и после и позволил себе остановиться, только когда вокруг никого не осталось. Инквизитор протянул, задумчиво потирая клеймо:

– Что это было?

Вопрос предназначался Асту и самому себе, но Эль все равно ответила:

– Я слышала, как отец обсуждал, что король Райс стал выступать против Совета, и что из-за его выходок всех слуг пришлось уволить.

Рейн снова потер клеймо. Правитель напрямую обвинял Совет и вторил словам Детей Аша. Мог ли он встать на их сторону? И ради чего отважился на открытый бунт?

– Король что-то говорил слугам? – Рейн вгляделся в лицо Эль. – Что он делал? Что ты знаешь? – Каждый вопрос звучал настойчивее предыдущего.

Девушка воскликнула с неожиданной злостью:

– Ничего я не знаю! Я кое-что слышала, но… Отец никогда не говорит со мной открыто!

Почувствовала давление? Рейн изобразил смущенную и растерянную улыбку, чтобы вернуть расположение Эль:

– Я и сам ничего не знаю. Со всех сторон только слышится: настоящая история братьев, демоны… Я уже запутался.

Эту правду можно было себе позволить. Рейн украдкой посмотрел на Аста, но тот оставался молчалив и холоден. Не одобрял.

– А я хочу знать! – с неожиданным напором воскликнула Эль, и Рейн удивился ее решительности, но понял, что злость предназначалась не ему. – Отец никогда не скажет правды, все, что он говорит мне – больше молиться и трудиться. Это ведь усмиряет демона, а женщины так легко поддаются ему! Я тогда сказала тебе, что слышала, как отец разговаривал с другими членами Совета, но он ничего не говорил при мне. Я знаю только то, что подслушала. А подслушивать я умею. – Эль коварно улыбнулась, снимая с себя образ милой скромницы. – Я знаю, что у отца и всего Совета много тайн. Он не обязан делиться со мной, да, но… У меня нет вообще ничего. Я хочу узнать своего отца. А ведь даже король против него! Поэтому я найду того, кто знает, – она упрямо вздернула подбородок вверх. – Даже если придется отыскать самих Детей Аша.

Рейну хотелось смеяться и кричать. Король Райс дал спичку и Эль, и как же ей хотелось обернуться огнем против собственного отца. Своим молчанием старик сам сделал ее такой.

– Будь осторожнее, – предупредил Аст. – Ты еще увидишь, она тоже умеет кусаться.

Рейн дернул плечом, отмахиваясь от демона.

– Я понимаю тебя. Я сам как пес, который живет чужими командами. Что-то замышляется в Инквизиции против Церкви и, возможно, всего Совета, но что? Мы узнаем правду. Даже если придется… – вместо продолжения он улыбнулся и, решив, что лучше замолчать, чтобы не выдать заинтересованность, сменил тему: – А сейчас, кира Эль, разреши продолжить нашу прогулку. Ты была когда-нибудь на рынке?

– На рынке? – на личике девушки мелькнуло отвращение. – Зачем мне туда? Ты сам ходишь на рынок?

Рейн попытался улыбнуться, но улыбка вышла натянутой:

– Да, я туда хожу. Покупаю продукты, а еще торгуюсь с продавцами. Обычно их пугает клеймо ноториэса, и они сбрасывают пару киринов.

– Я… – Эль замолчала. К ним подбежала грязная собака с порванным ухом и ткнулась в колено девушки. Та присела, погладила ее. Пес доверчиво лизнул ладонь.

– Не надо гладить бродячих псов, – заметил Рейн.

– Почему? Ты не любишь собак?

– Ты даешь ему надежду. Он так и будет плестись за тобой и заглядывать в глаза, а ты закроешь дверь перед его носом.

– Надежда лучше пустоты внутри. – Эль поднялась и мягко улыбнулась. – Пойдем. Что тебе нужно?.. – она сделала паузу. – На рынке? – девушка точно пробовала слово на вкус.

– Белые занавески и пояс из собачьей шерсти.

Эль рассмеялась. Рейн добавил:

– И газета, мне нужна газета с объявлениями.

Отец сказал верно: кто падал сам, тот и встанет сам. Вот он уже оперся ладонями об асфальт – скоро и поднимется.

Глава 8. Мы выбираем

Весеннее солнце с каждым днем пекло сильнее, воздух наполнился сладким ароматом цветов, но казалось, вот-вот разразится гроза. Город напоминал огромного зверя, который проснулся, почуял опасность и начал скалиться.

Весь Лиц гудел. Повсюду слышалось: «Совет продался», «Короля сместят», «Близятся выборы». Недовольства зазвучали с новой силой, но они еще настаивались, как хорошее вино, и испить его горожане не решались – гвардейцы в сине-серой форме и полиция в алом не позволяли этого, следя за каждым жестом и словом, а укрытые тенью практики помогали им в этом.

Вызванный Д-Арвилем, Рейн отправился в Черный дом, заранее зная, что слова короля Энтон не оставит без внимания, у него есть собственный план, и он уже готов претворять его в жизнь руками личных практиков.

Перед зданием Инквизиции снова стояла беленая тележка под навесом, а рядом с ней топтался усталый старик в потертой куртке.

– Эй, мальчик, купишь капусту? – он встретил той же фразой. Рейн покачал головой. – А совет послушаешь?

Инквизитор остановился перед ним.

– Когда мне было двадцать, я усвоил вторую истину: в мире, где все уродливы, красота сама становится уродством.

– Спасибо, – бросил Рейн и вошел в двери Черного дома. Эти бы слова – да Совету в уши. Разве не сделал он демонов «уродством»?

В холле было тихо. Слева от входа за угрожающе-массивным столом из черного мрамора заполнял документы старший инквизитор. Перед ним стоял парень лет четырнадцати, по-стариковски согнув спину и крепко обхватив себя руками. Зубы выбивали дробь.

Знал Рейн таких – сам был на их месте. Перевоспитания боялся даже отчаянный смельчак. В народе болтали о чудовищных пытках, и каждый мог рассказать о «знакомом» парнишке или девчонке, который не пережил истязаний, а его искалеченное тело потом нашли в сточной канаве рядом с Черным домом.

Правда заключалась в другом: в плетях, в голоде, в бесконечных проповедях. Ребенок на перевоспитании получал один раз в день – краюшку хлеба, два раза – порцию боли и три – разговор с церковником. Считалось, что вместе это научит смирению и послушанию. Некоторые действительно не выдерживали, и смерть забирала у них и смирение, и вызов.

Спине стало горячо и больно, словно по ней снова прошлись плетью. Рейн повел лопатками, еще раз посмотрел на мальчишку. Остановившись перед ним, он громко сказал:

– Это не твоя смерть. – И старший, и парень странно посмотрели на него, но Рейн уже шел к лестнице.

Так говорил старик из камеры напротив. Он явно держался из последних сил и шептал эти слова подобно заклинанию. Спустя неделю, как Рейн попал на перевоспитание, старик пропал. Видимо, он нашел «свою» смерть, но мальчик тоже стал шептать так снова и снова, до и после каждого удара.

Перед дверью кабинета Энтона расхаживал Анрейк. Парень пришел без маски, в новой одежде. Как и всем старшим, ему выдали рубашку в цвете отделения и с соколом на рукаве. Короткий плащ с вышивкой по краю так и кричал, что быть практиком Анрейк уже не готов – удобства в нем не было, в драке или погоне такой стал бы помехой.

Парень кивнул и попытался улыбнуться, но улыбка вышла неискренней:

– Зачем ты идешь к киру Д-Арвилю?

Рейн настороженно посмотрел на Анрейка и промолчал.

– Ты виделся с Эль, да? Она тебе что-то рассказала?

Рейн продолжал молчать. Скрестив руки, Т-Энсом грозно произнес:

– Если ты не прекратишь это, я расскажу ей, зачем тебе она на самом деле!

– И лишишь Д-Арвиля информации? Не боишься вернуться в практики? Опозорить семью, подвести главу своего отделения?

Анрейк посмотрел с видом побитого пса, но сил на ответ ему все же хватило:

– Честь дороже почестей. Ты из благородного рода, ты не мог забыть, что… – Рейн уже вошел в кабинет и закрыл перед его носом дверь. Честь дороже почестей, но выживание дороже чести. Не все могут себе это позволить.

Место секретаря пустовало, но дверь в кабинет казалась открыта.

– Входи, – сказал Энтон. – Садись. Подожди немного.

Глава отделения разглядывал карту Лица и его окрестностей и водил кончиком карандаша по улицам. На ней было несколько жирных точек, по одной в каждом районе города: в богатом Ре-Эсте, тянущемся вдоль берегов реки, в старинном Прине – центре Лица, в сером Томе, полном торговцев и дельцов, в веселом Рин-Рине с его игорными домами и борделями и даже в бедной грязной Таре, прозванной Канавой.

– Не тянись так, Рейн, шею свернешь, – усмехнулся Энтон, убирая карту.

– Покупаете новый дом?

– Ищу вам место для работы. Такое, где можно держать парочку плохих людей, где не страшно переночевать и откуда легко убежать.

Рейн выпрямился. Еще один шанс для него! Надо найти подходящее место, и Энтон не поскупится на награду.

– Анрейку понравится работа в таком месте? – фыркнул Рейн.

Энтон закатил глаза:

– Не меряй вас одной шкалой. Его я отправлю туда, куда ты не заслужил входа, это будет твоим дворцом.

– Это куда?

– В мир благородства и богатства, – Энтон подмигнул. – В семьях великих и достойных родов его примут лучше, чем тебя.

Рейн потер клеймо. «И что?» – едва не прокричал он.

– Право быть ноториэсом, – напомнил Аст. Рейн открыто посмотрел на Энтона:

– Я – Л-Арджан. Мой род идет от Арейна, первого из соратников Яра. Возможно, сейчас у моей семьи нет ни дома, ни паромобиля, ни даже кареты, но это не делает нас ниже других. Я сполна искупил все. Я не хуже ни одного из благородных родов.

Энтон с улыбкой откинулся на спинку кресла. Рейн впервые видел в ней столько искренности.

– Это я и хотел услышать. Я не из тех, кто довольствуется малым, но мне требуются помощники. Я не хочу искать сильных и верных, я воспитаю их сам. Мне нужно, чтобы вы всюду сумели найти себе место, лазейку – называй как хочешь. Анрейку необходимо научиться быть более гибким, он должен узнать, как живется внизу. А тебе следует вспомнить, каково это – быть сыном благородного рода.

Рейн положил руку на щеку, прикрывая клеймо, и сразу отнял, но движение не укрылось от главы. Он вздохнул:

– Я хочу, чтобы ты нашел дорогу в общество, у меня большие планы на тебя. Стой на своем, как прежде, но перестань смотреть на мир с ненавистью. Это мешает. Хочешь или нет, ты его часть, тебя должны принять. Или хотя бы спрячь свою ненависть куда подальше, как я.

Рейн скрестил руки на груди и позволил сомнение. Легко сказать! Он не обращал внимания на косые взгляды, злые шепотки, не обращал как мог. Но он уже достаточно бился об стену. Ее не пробить. Ноториэс – вот было его настоящее происхождение, на такой род люди закрыть глаза не могли, и им в этом было не помочь ни угрозой, ни добром.

Энтон по-отечески улыбнулся:

– Я расскажу. Я родился с фамилией Тим. Вот так, без буквы. Моя мать сбежала с моряком, а отец напивался каждый день, пока не убил по пьяни и не угодил на рудники Рьерда. Меня взяли только в практики. Я брался за каждое задание, рисковал, лишь бы продвинуться. Но вот один из главных инквизиторов шепнул мне: не старайся, парню из Канавы никогда не подняться. Я решил ему не верить. Мне пришлось уехать на Ири и взять в жены самую своенравную девицу из всех, какие только могут быть, и сколько крови она из меня выпила! Но я получил букву ее рода. Традиции западного острова отличаются от наших, и они дали мне опору. Когда я вернулся, меня сделали старшим инквизитором, затем главным, а после – личным практиком кира Э-Шейра, возглавлявшего нас в те годы. После я возглавил Инквизицию на Рьерде, а теперь вернулся в Лиц.

Энтон снова сделал паузу. Рейн недоверчиво посмотрел на него. Глава Третьего отделения – из бедняков? Д-Арвиль так гордо держал голову и так уверенно себя вел, а благородные черты лица не позволяли и тени сомнения – из хорошего рода, не иначе.

– Рейн, где бы я ни был, я видел одно: не род, не удача и не должность определяют тебя, а ты сам. Если ты будешь напоминать себе: я – практик, люди увидят безжалостного убийцу. Если скажешь: я – ноториэс, они вспомнят только твои преступления. Им будет плевать, что ты делаешь сейчас. Мы не выбирали, где и кем нам родиться, но мы выбираем, кем нам стать. Так подбери для себя правильное слово. Кто ты есть на самом деле?

Рейн хотел что-то ответить, но не знал что. Аст застыл и беспомощно посмотрел на Энтона. Такие слова Рейн мечтал услышать от отца, но не дождался их.

Глава вдруг рассмеялся:

– Прости мое сентиментальное настроение. На четвертом десятке каждый день рождения заставляет вспоминать. – Рейн хотел ответить, но Д-Арвиль остановил его взмахом руки. – Не будем больше об этом, вернемся к работе.

– Что я должен сделать? – с готовностью откликнулся старший инквизитор.

– Помнишь того парнишку, сына Офана И-Вейна? Его дело еще не закончилось.

– Он до сих пор у нас? – удивился Рейн.

– Да. История такова. Офан И-Вейн – сын великого рода, но его отец все проиграл и не оставил наследства. Однако Офан был неглуп. Он обратил внимание на разработки каких-то юнцов из ученой гильдии, взял кредит, дал им денег, и они сконструировали первый паромобиль. Его называют отцом машиностроения, хотя разработчиком он не был – он управлял и продавал. Только отцовское наследство дало о себе знать, Офан стал играть, пока не проиграл все. Тут-то к И-Вейну и явились послы из Ленгерна и попытались купить разработки. Офан знал, что, если не отдаст долги, его убьют, а если заключит сделку с ленгернийцами, казнят за предательство. Тогда он инсценировал свою смерть и сбежал. Парнишка Гинс должен был через пару месяцев уехать на континент следом, но не успел.

– Гинсу нужно в чем-то признаться? – спросил Рейн.

– Именно. Мы могли бы его отпустить, но кому это пойдет на пользу?

Рейн быстро кивнул. Инквизиция всегда так работала. Конечно, в камерах были по-настоящему виновные – были и другие, те, чье преступление состояло из чужих вымыслов, но знающие тех, кого следовало обвинить.

– Чьи имена упомянуть в признании?

Энтон задумчиво потер подбородок:

– Я никак не могу выбрать между Нолом Я-Эльмоном и Крейном У-Дрисаном. Ни глава Церкви, ни глава торговой гильдии мне не нравятся.

– Против Я-Эльмона у нас есть информация, а против У-Дрисана? Ни один торговец не терпит конкурентов. Думаю, он мог обмануть И-Вейна, из-за чего тот набрал долгов, а затем угрозами вынудить сбежать в Ленгерн.

Глава рассмеялся:

– Мне нравится твоя фантазия, Рейн. Прогуляйся-ка к Гинсу и подпиши признание. Пусть расскажет, как У-Дрисан угрожал ему и отцу, может, даже отправил к ним наемников. Ты сам все знаешь.

– Мне взять с собой практика?

– Это задание для личного практика, поэтому работай один и передай признание мне в руки. Прибережем его до поры до времени.

Рейн кивнул и вышел из кабинета. Спустившись в подвалы Черного дома, он взял ключи от камер, инструменты и открыл дверь. В нос ударили запахи нечистот и пота. Гинс забился в угол, крепко прижав к себе одеяло, будто оно могло его защитить. Он был бледен и растрепан, под глазами залегли темные круги, крепкая фигура стала казаться меньше, будто усохла, на руках алели синяки и порезы.

– Ты! – воскликнул Гинс.

– Я, и что? – ледяным голосом ответил Рейн.

Камеры на втором этаже подземелья были самыми удобными: в них хватало места, чтобы работать, не уводя пленника. Рейн сел за стол и поманил Гинса пальцем. Парень замотал головой. Инквизитор положил перед собой футляр и стал медленно разворачивать ткань, в которую тот был завернут. Каждый нож, каждая игла на своем месте. Блестящая сталь на фоне темного бархата. Для практиков это было так, поиграть немного.

Аст скривился. Рейн снова поманил Гинса:

– Ну иди же сюда. Быстрее придешь ты – быстрее уйду я.

Парень выпустил из рук одеяло, медленно поднялся, с опаской сел на стул. В тишине стук зубов слышался слишком громко, казалось, это крысы щелкают своими маленькими челюстями. Хотя здесь их не было, они жили этажом ниже.

Рейн положил перед Гинсом бумагу и ручку.

– Я же все сказал! – взвизгнул И-Офан. – Что вам еще от меня надо?

– Всего пару строк. Думаю, ты забыл рассказать, какие у тебя отношения с другими членами торговой гильдии. Скажем, с Крейном У-Дрисаном.

– Я… Я… Я учился с его сыном в соседних классах, это все.

Рейн вздрогнул. Он не помнил Гинса, но тот вполне мог оказаться одним из тех, кто искоса глядел на мальчика из церковного рода и посмеивался над ним. Рейн аккуратно достал из чехла нож, больше похожий на стальное перо.

– Нет, не все. Думаю, отношения с У-Дрисаном у твоего отца не складывались. Ты явно хочешь поделиться с нами, как он угрожал твоей семье.

– Но этого не было! Мы с Деритом учились в одной школе, все!

– Я тоже когда-то учился там. Ты знал Рида Н-Тьямона? Он вместе с отцом-гвардейцем приехал с Рьерда и научил меня одной интересной игре. Растопырь-ка пальцы.

Гинс прижал руки к груди:

– Я все сказал! Я ничего не знаю об У-Дрисане!

– Знаешь. Растопырь, не бойся.

Парень медленно положил дрожащую руку на стол.

– Сделай вдох поглубже и не трясись – хуже будет.

И-Офан с глупым видом несколько раз открыл и закрыл рот. Рейн аккуратно коснулся кончиком ножа участка стола между большим и указательным пальцем Гинса, поднял лезвие и столь же медленно поставил между указательным и большим, затем – между средним и безымянным, безымянным и мизинцем. В обратную сторону и снова вперед. Ритм ускорялся, стук ножа становился громче, а лицо парня – бледнее.

Рейн задержал нож в воздухе, И-Офан испустил тяжкий вздох. Рейн тут же вонзил лезвие в миллиметре от ладони Гинса, тот взвизгнул.

– Так что ты знаешь об У-Дрисане? Ты хочешь поделиться тем, как он вас запугивал, так?

Гинс яростно закивал и потянулся к бумаге. Через несколько минут Рейн собрал инструменты и вышел. За дверью он привалился к стене и переглянулся с Астом.

– Он бы признался и без этого! – воскликнул демон. – Надо было просто разговорить его, над ним достаточно поработали.

– Так быстрее, – отрезал Рейн и пошел наверх.

Аст был прав: разговора бы хватило, но его повели привычки практика, работающего под взглядом старшего или главного инквизитора. Теперь можно иначе. Теперь у него было право выбора, пусть и совсем робкое.

Когда Рейн поднялся на минус первый этаж, сзади его окликнули:

– Эй ты!

Он обернулся. Это был Дерит. Дыхание перехватило, точно Рейна спиной прижали к дереву, а запястья свело судорогой, как если бы их держали связанными несколько часов.

– Это в прошлом! – взревел Аст.

– За что ноториэса сделали старшим инквизитором?

Рейн выдохнул. Другой. Показалось. Инквизитор был не старше Рейна и тоже носил звание старшего. Но его сходство с Деритом было разительным: в светло-зеленых, кошачьих, глазах, в пепельно-золотом цвете волос, в манере держаться на грани дозволенного и наглости.

– За то же, что и всех. Кого надо – убил, где надо – промолчал, когда надо – сдал.

Парень уже открыл для ехидного ответа рот, как Рейн, опустившись на пару ступенек, приблизил свое лицо к его:

– Ну вот что ты можешь мне сказать? Да, я ноториэс, я сам это знаю. Еще я – Л-Арджан, и у меня такое же, как у вас, право быть здесь.

Развернувшись, он продолжил подъем. Что-то останется вечным. Энтон просил подыскать слово, но в этом не было необходимости. Ноториэс, вот и все. И быть им – действительно право. Это – не молчать, не опускать головы, не смириться.

Рейн сунул руки в карманы. Там что-то лежало. Записка от девчонки из Детей Аша. Из-за выступления короля он совсем забыл о ней.

Встав в коридоре, где никого не было, Рейн развернул лист.

«Послезавтра в переулке».

Рейн опустил руки и уставился на Аста.

В Лице были десятки переулков, но только один не требовал уточнения и только для двоих во всем городе.

Рейн жадно вгляделся в слова, торопливо прочел еще раз. Буквы «р» и «у» имели длинные-предлинные хвосты. Он подсмотрел их у отца, и ему понравилось, как это выглядело на бумаге. Каю тоже понравилось.

Руки дрогнули, Рейн с трудом убрал записку в карман, снова посмотрел на Аста. Это же не мог быть Кай?

– Мы должны прийти, – решительно ответил демон. Рейн медленно кивнул.

Шутка? Правда? Мог ли Кай тогда уйти? Но кем был обезображенный светловолосый мальчишка, которого они похоронили?

«Ни слова правды», – вспомнились слова короля Райса.