Школьная пора заканчивается
Изменения сезона года меняло и образ села. Июнь имеет свои особенности, это, прежде всего, полевые работы по уходу за пашнями и садами, где лениво, но росли абрикосы, яблоки, груши. И люди старались выжать из клочка земли максимум выгоды. У выпускников школы – другие заботы: куда пойти учиться на просторах Советского Союза, где каждый город принимал их как родной, открывая двери самых престижных вузов. Выбор – большой и представлял собой серьезную трудность в выборе. В отличие от других, у Магомеда с этим не было проблем: он с детства определил для себе путь – в небо, в Ейское летное училище.
Накануне отъезда из села, он в школьной библиотеке подобрал нужную литературу и шел домой, подпевая песню и прижимая учебники под мышкой. Его дорога пролегала мимо годекана, где восседали немощные старики в папахах из овечьей шкуры и посохами в руке, чтобы балансировать слабеющее тело. Один из них подозвал Магомеда к себе. Это был сосед, дядя Ислам, для которого Магомед всегда оставался маленьким мальчиком.
Магомед пожал его холодную костлявую руку.
– Ты сын Омара? – спросил он, шевеля белой пышной бородой. Его глаза слезились.
– Да, дядя Ислам.
– Это ты собираешься стать космонавтом, сынок?
Магомед хмыкнул и отпустил его руку.
– Хотелось бы.
– Ты знаешь, сколько мне лет? – спросил он. Затем, не дожидаясь ответа, добавил. – Девяносто. И к тому времени, когда ты начнешь летать, меня не будет на земле и… – старик запнулся. Его губы шевелились, но голос не сходил, видимо, он хотел сказать что-то очень личное, может, встречу на небесах, но передумал. – Если ты станешь им, ты прославишь твой род и все село. Ты знаешь, кем был твой прадед Толбой.
– Так, приблизительно, – ответил Магомед.
– Он был настоящим воином, – сказал старик. – Он славил наше село и ты старайся быть достоин его.
– Спасибо, дядя Ислам. Я буду стараться.
– Подожди! – старик полез в карман и достал затянутый тесемкой кисет. Он развязал тесемку и сунул туда два пальца, доставая трёхрублевую купюру. – На, это тебе на дорогу.
Едва Магомед скрылся за поворотом, другой старик, сидевший возле Ислама, пробубнил:
– Ты зря отдал деньги и надеешься на него.
– Ты почему так говоришь Джамбул, – возмутился Ислам. – Откуда это тебе знать?
– Директор школы сказал, – ответил Джамбул. – У моего внука больше шансов.
– Тогда деньги ему отдай ты, – порекомендовал Ислам. – Ты из тех, кто мутит село и молодежь, Джамбул. Ты почему не рад внуку Толбоя, если он станет известным космонавтом – он же будет называться согратлинцем. Если он станет им, обещаешь снять свою папаху перед ним.
– Обещаю, – сказал Джамбул. – Если нет, то ты снимешь ее перед мною.
Два аксакала ударили по рукам.
Приближаясь к дому, Магомед продолжал размышлять о людях села, его истории, обычаях и отношениях между людьми: почему этот старик отдал мне деньги и пожелал удачи, хотя я ему не сын, не сосед и не родственник – просто односельчанин. Человеческая доброта не имеет границ.
* * *
Магомед плохо спал и встал с постели едва забрезжил рассвет – солнце большим огненным шаром на горизонте вставало, все больше и больше освещая горы. Подъем и закат, потом ночью свет солнца будут отсвечивать миллионы звезд на небосклоне. Скорости и расстояния. Гагарин первым из людей окунулся в пространство без воздуха. Каково там, интересно. «В восемь автобус и я уеду, оставив село, где знаю каждый бугор, каждый камень на тропе, каждый дом и каждого сельчанина. А братья и сестра Гюльжи, которые привыкли ко мне?» Он, сбитый с толку из-за переживаний, вернулся домой, чтобы разбудить Тайгиба.
Магомед делал приготовления к поездке в Ейское летное училище. У младших братьев и сестры Гюльжи появились другие обязанности. Тайгиб разложил перед собой мамин большой прямоугольный чемодан с никелированными замками и такого же цвета ребрами по углам. Он вытащил оттуда папины кожаные туфли, сорочку и брюки, которые он одевал по особенным праздничным случаям. Он два раза принюхался, с шумом втягивая запах расширявшимися ноздрями, затем поднял вопросительный взгляд на Магомеда.
– Что уставился? – спросил Магомед. – Это запах лекарства от моли. У папы так мало праздников в жизни, что он их так редко одевает. Так что маме пришлось уберечь их от моли.
Магомед украдкой наблюдал за сестрой, которая, сидя на корточках, влажной тряпкой вытирала пыль. Она склонила голову, чтобы спрятать слезы, которые жирными пятнами мочили край чемодана.
Увидев животрепещущую картину, Магомед застыл, потом, подойдя к ней, повернул ее лицо к себе.
– Гюльжи, хм. Ты почему плачешь? – тихо спросил Магомед. – Ты не рада, что твой брат едет поступать учиться?
Гюльжи два раза открыто всхлипнула.
– Махо, я не хочу расставаться с тобой.
Магомед посмотрел на Тайгиба, который со стесненным сердцем продолжал наблюдать за прощальной сценой брата и сестры.
– Ты плачешь, как будто мы прощаемся навсегда, Гюльжи. Тайгиб будет катать тебя на самокате, потом я вернусь и покатаю тебя на самолете. Ты не хочешь?
– Я не знаю, – робким голосом проговорила Гюльжи. – Я боюсь, что больше не… – она вовсе разрыдалась.
* * *
Первое июля 1969 года. К обеду пассажиры с шумом занимали места в автобусе, который отходил недалеко от ремонт-но-тракторной станции, где отец Магомеда Омар работал слесарем и шофером одновременно. Магомед не хотел садиться в автобус, не попрощавшись с отцом. Вместо него подошла шумная толпа женщин во главе с Меседу. Она заявила:
– Магомед, отца не ждите. У него машина сломалась, и он попросил пожелать тебе удачи.
– Опять карбюратор, наверное, – предположил Тайгиб.
Раздался нервный голос водителя автобуса.
– Давай, Магомед, садись. Поехали!
Автобус заурчал, задымил и тронулся медленно, как бык, за которого зацепили тяжелое бревно. Тайгиб помахал рукой и прокричал:
– Через пять лет бронируй мне тоже место в училище.
Женщины рядом засмеялись и похлопали по плечу всегда веселого Тайгиба, который тоже подавал серьезные надежды.
У Магомеда впереди была дорога в неизвестность, позади детство, переполненное мечтами, и он, сквозь окно автобуса, не мог разбираться с чувствами, которые переполняли его внутренний мир.
Училище
Город Ейск с радушием открыл свои двери перед большой шумной группой абитуриентов из Дагестана численностью шестьдесят человек: погода была теплой, солнечной; люди на вокзале приветливо улыбались.
Когда Магомед вошел во внутренний двор через железные ворота, перед ним предстала вся картина другой жизни – военной: на плацу стояла шеренга ранее прибывших абитуриентов училища, которая получала взбучку от командира по физической подготовке.
– Следующий! – крикнул командир.
Худой, со смешинкой на губах, с кепкой набекрень, пошатнул свои кости в плечах и беспомощно уставился на перекладину, никак не решаясь повиснуть.
– Товарищ командир, зачем мне это надо – я в небо хочу.
– Разговорчики!
Он прыгнул и повис – такое ощущение как будто руки оторвутся от плеч. Начал подтягиваться – раз, два, три и сброс.
Командир гневно помотал головой.
– И ты мечтаешь стать летчиком курсантом Ейского училища… Ты кто и откуда?
– Орлов. Я из Ростова.
– Детка, пока не поздно, забирай свои документы и иди домой осваивать колхоз. Понял?
– Нет, не понял, – он смотрел в глаза прапорщика в упор. – Я – чемпион, товарищ прапорщик.
Прапорщик наклонил голову, сведя губы в дудочку. Он остановил взгляд на бицепсах Орлова, подошел и пощупал их.
– Ты чемпион с такими мускулами?
– А что? В шахматах нужна голова, а не сила.
Раскат смеха по шеренге.
Прапорщик сделал шаг в сторону и остановился перед высоким сутуловатым юношей.
– Представься.
– Курсант Соколов.
– Вы что, совсем что ли не с того? – сказал прапорщик и покрутил палец у виска. – Чтобы стать курсантом, надо еще заслужить. Чего горбишься?
– С турника вчера упал.
Прапорщик с минуту размышлял, какая там высота турника для такого длинного верзилы.
– Вниз головой?
– Да.
– Как умудрился?
– Да мне помогли повеситься вниз головой за колена и ушли, – сказал Соколов. – Минут пять выдержал, скрипя зубами, а потом упал.
– Ну и набор в этом году: одни артисты и шахматисты.
Прапорщик заметил, как шеренга одновременно бросила взгляд за его спину. К турнику приближался молодой парень с чемоданом в руке. Он подошел к турнику и остановился.
– Можно? – он попросился на турник с довольным и уверенным выражением на лице.
– Ну, давай, – согласился капитан. – Покажи.
* * *
С плаца на фоне асфальта и зеленых газонов стеной, извиваясь, поднимались волны тепла. Из-за угла здания появилась фигура начальника училища в генеральских погонах. Он шел на осмотр абитуриентов. Офицер и прапорщик напряглись и подтянули выправку.
* * *
Магомед с секунды стоял, сосредотачиваясь и сделав глубокий вздох, глаза застыли на перекладине. Прыжок, и он неподвижно повис в воздухе, со строго вытянутыми носками. Как у акробата. Затем резко подтянулся и, сманеврировав локтями, вмиг оказался над перекладиной, опираясь на вытянутые руки.
Раздались возгласы. Капитан взмыл вверх брови. Прапорщик помотал головой. Генерал в нескольких шагах от турника остановился…
* * *
В следующий момент Магомед, раскачав ноги от туловища, отпрыгнул от перекладины и сходу перешел на «солнце» и, на глазах зачарованной толпы, сделал несколько оборотов вокруг перекладины, которая стала изгибаться под действием центробежных сил.
– Вот так надо всем! – воскликнул капитан.
Генерал осмотрел Магомеда с ног до головы.
Перед ним стоял радостный с сияющей улыбкой молодой парень атлетического телосложения с широкими плечами. Выпуклая грудная клетка, выступающая над узкими бедрами, производила впечатление – настоящий атлет и готовый летчик-испытатель по физической подготовке. Четырехугольный подбородок и выступающие скулы свидетельствовали о силе характера.
– Вылитый Танкаев, – сказал генерал. – Из Дагестана?
– Да, товарищ генерал, – четко и гордо произнес Магомед, с сожалением подумав о том, что не знает никакого Танкаева.
Генерал повелел офицеру взять Магомеда на заметку.
Прапорщик, когда отошел генерал, возмутился:
– Так сразу взять на заметку одного – за театральность, другого – за грубую силу.
– Это не твое дело, – ответил офицер. – Твоя задача следить за тем, чтобы их быт был налажен, как положено.
Протискиваясь в казарму, Магомеда в дверях прижал Орлов. – Слышишь, земляк, если ты научишь меня так летать на турнике, то я тебе покажу хорошее место в казарме возле меня? – А ты кто, командир?
– Нет пока. Я прибыл сюда раньше вас на два дня, и на правах старика я могу выделить тебе место рядом со мной возле окна. – Он протянул руку. – Андрей.
Вот так Магомед познакомился с человеком, который стал ему другом навсегда – шустрый, веселый, сообразительный и всегда улыбающийся.
Казарма – паркетный блестящий пол, большие и светлые окна, тумбочки возле каждой кровати, полотенце с треугольным штампом, красиво выправленный ряд железных кроватей с хромированными спинками и непрекращающийся шум и возня абитуриентов, без конца снующих взад-вперед.
Магомед присел на тумбочку и вздохнул с облегчением: первый шаг на пути к цели – он в летном училище.
Он раскрыл чемодан: учебники, аккуратно сложенные рубашки и брюки, разделенные районной газетой. Непонятный сверток. Магомед взял его в руки и развернул – там оказался пластмассовый цветок желтого цвета. У него ёкнуло сердце – это могла сделать Гюльжи.
– Что с тобой? – спросил Андрей, увидев растерянный вид Магомеда, но затем, увидев в его руке желтый цветок, спросил:
– Кто тебе его положил?
– Сестра.
– Она болеет?
Магомед хлопнул глазами.
– Почему ты это спрашиваешь?
– Просто. Желтый цветок – это к разлуке.
Магомед отвел взгляд и погрузился в мысли: он на миг представил сестру: «Махо, я не хочу, чтобы ты уезжал. Я не знаю, как я буду жить».
– Да, она болеет, – ответил Магомед. – За ней все время смотрел я. Теперь не знаю, правильно ли я сделал.
– Извини, – с сожалением произнес Андрей. – Он обхватил Магомеда за шею и приложил свой лоб к его лбу. – Все будет хорошо, брат – не горюй. Ты, я вижу, очень серьезный, но надо быть попроще, как я, например. – В казарму вошел прапорщик, как всегда угрюмый и злой. – Хочешь, я сейчас тебя рассмешу?
Он отошел от кровати, направляясь к прапорщику. Встал перед ним, приложил руку к виску и доложил:
– Товарищ, прапорщик, ваше задание выполнено.
Видно было, что прапорщик избегал этого балагана – симпатии капитана мешали ему применять к нему власть.
– Отвали! Рехнулся, что ли? Я тебе никакого задания не давал.
– А я ничего не сделал! – громко произнес Андрей и тут же убежал в глубину казармы. По кубрику раскатился смех.
– Я его когда-нибудь убью, – пробубнил себе под нос прапорщик и медленно потопал дальше, нервно дергая за усы. – Придурок, что будет здесь, если он поступит в училище. Он меня уже достал.
Через минуту Андрей украдкой вернулся к своей кровати, где Магомед все еще возился с вещами.
– Как я его, тебе понравилось?
– Да, – ответил Магомед, расслабляясь от нарисованных самим мрачных мыслей.
– У тебя, я вижу, будут серьезные проблемы, братец, – сказал Андрей, усаживаясь на кровать. – Ты вообще не знаешь русского языка, и я не представляю, как ты будешь сдавать экзамен по русскому языку. Также не представляю, как я буду сдавать экзамен по физической подготовке – там такие дурацкие требования. Так что, нас надо сложить вместе и разделить пополам, – он продолжал улыбаться.
– У нас еще есть время, – утешительно произнес Магомед, – целый месяц. Ты помоги мне, я помогу тебе.
– Ты хочешь сказать, что можешь научить меня крутить «солнце».
– Да, конечно.
Но времени было мало и двое из новобранцев – Магомед и Андрей Орлов решили использовать его сполна: их двоих часто можно было видеть на беговой дорожке и гимнастических снарядах. Наблюдая за ними, через неделю, капитан заметил прапорщику:
– Видишь, как бывает. Мы метким глазом выбрали этих двоих, и они подают надежды. Вот так формируются коллективы и воинское братство. Я уверен из них будут хорошие советские летчики. Главное – дух и желание, а у них это есть.
– Может быть, – с нежеланием согласился прапорщик. У него не наладилось взаимопонимание с Орловым. Психологическое несоответствие: один – шутник, другой – меланхолик.
Прошло несколько дней, и Орлов был доволен результатами тренировок: он уже спокойно подтягивался двадцать раз, но крутиться на перекладине не получалось.
– Вот смотри, – сказал Магомед, держа руку Орлова в своей руке, – у тебя очень слабая кисть, – напряги ее сильно, а я попробую согнуть. Орлов напрягся так, что вены надулись на шее, и Магомед без особых усилий «сломал» его кисть. – Теперь дай мне обе руки и посмотри, как я легко свалю тебя. – Он схватился за обе руки Орлова, сжал и надавил вниз – Орлов с писком присел на землю, не в силах сдерживать боль.
– Ничего себе! – выдавил Орлов. – У тебя не руки, а кузнечные щипцы.
– Хочешь так – слушай меня, – сказал Магомед. – Все время: в строю, в столовой, на кровати – работай над кистью «сжим – отжим» до тех пор, пока не окостенеют кисти, руки и предплечья, понял? И ты увидишь потом, что получится.
Орлов прислушивался и делал это, несмотря на то, что сокурсники стали обращать на него внимание и подшучивать. Один раз прапорщик после отбоя с удивлением заметил мирно спящего Орлова с руками на одеяле, монотонно отжимающими кисти. Он подошел к изголовью и замер.
– Это еще что такое? – недоуменно спросил он соседа, Магомеда, на лице которого засияла улыбка.
– Тренируется, – сказал он, – даже когда спит.
– Орлов! – громыхнул прапорщик. – А ну-ка встать!
Орлов вскочил и, продолжая отжимать руки, отдал честь:
– Слушаюсь, товарищ прапорщик.
Все в кубрике проснулись и засмеялись.
За два дня до экзаменов два друга молча сидели на табуретках, спинами опираясь на ножки кровати. Орлов впервые грустил. Они не заметили, как прапорщик приблизился к ним.
– Извини, Магомед, – сказал он, – ты выполнил свое обещание: я уже мастер на турнике, а я – нет; ты, как не знал русского языка, так и не знаешь. Если я поступлю, а ты – нет, то я, наверное, тоже уйду. Как-то, знаешь, получается нечестно.
– Плохо думаешь, Андрей, – среагировал Магомед. – Я никогда не обижусь на тебя. Тело можно быстро натренировать, а вот мозги – проблема. Надо много, много читать.
– И болтать на русском тоже, – согласился Андрей. – Альтернативы нет.
– А что такое «альтернатива»? – спросил Магомед.
Орлов наморщился и странно молчал, затем повернулся к Магомеду.
– Я этот вопрос задавал отцу, и мы вместе столько смеялись: он работает кузнецом на заводе, но столько анекдотов знает на все случаи жизни. Так вот: ты живешь в городе и для старта просишь пенсию у бабушки и переезжаешь в село. Там покупаешь лоток яиц и выводишь цыплят. Потом, когда они подрастают, они тебе сносят тысячи яиц. И весной в инкубаторе ты выводишь тысячи цыплят. Прикинь – какой ты богатый. Но! Через год в сарай приходит эпидемия и дохнут все куры – полный песец! – Орлов замолк.
Магомед продолжал слушать с открытым ртом.
– А где «альтернатива»?
– Утки, брат. Утки!
Они захохотали вместе, и из-за спины к ним присоединился прапорщик.
– Так вот, у меня идея, товарищ прапорщик, – продолжал Орлов. – Что будет, если Магомед на экзамене будет гордиться тем, что знает, что такое «альтернатива».
– Э… братец, не пойдет, – отклонил предложение прапорщик, – а вдруг ему попадет Пушкин. Там надо уже петь, а не анекдоты рассказывать. И что делать?
– Рассказывать анекдот, – не унимался Орлов. – Попадет Лермонтов или Толстой – тоже про «альтернативу». В этом весь трагизм ситуации – ведь и так видно, что Магомед не знает языка, но его попытка любой ценой обойти краеугольные камни русского языка при помощи юмора – это нечто! Любой экзаменатор на это купится. Они, что, у вас эти экзаменаторы бессердечные, товарищ прапорщик?
Так и вышло: Магомед рассмешил комиссию отличным знанием одного русского анекдота и умением варьировать скудными знаниями языка, чтобы доказать, что у него неплохая логика и упорство, что стало веским аргументом того, что комиссия решила, что языковый барьер он преодолеет быстро. Он сдал экзамен и был принят в училище.
Радости друзей не было предела: из 1367 абитуриентов они попали в число 225, которых приняли в училище.
Первый курс: лекции, семинары, строевая подготовка, сапоги, портянки, мозоли на ногах, усталость – вся эта суета изо дня в день ковала курсантов летного училища. Магомед впервые почувствовал, что времени так мало для всестороннего развития и самоподготовки. Все это ему давалось легко и сделал в своей жизни первую ошибку: переоценил свои возможности и перестал заниматься русским языком, и здорово попался на том, что писал лекцию по истории КПСС[1] на аварском языке.
Во время очередной проверки конспектов преподаватель обнаружил странную тетрадь, где все писалось на странном языке, и он пришел в ярость:
– Чья эта тетрадь?
Магомед встал, еще не подозревая о провале.
Преподаватель еле сдерживал свои эмоции.
– После уроков зайдете в канцелярию, – строго приказал лектор. После уроков Магомед получил первый в жизни выговор за то, что писал лекции на аварском языке.
Вечером того дня он получил первое письмо из дома – почерк Тайгиба. Он на ходу вскрыл конверт и пробежался по строкам, как вдруг у него перехватило дыхание. Время остановилось – остановился и сам, потеряв ориентиры. Увидев краем глаза дерево, которое росло на газоне, он приблизился и оперся одной рукой, чтобы отдышаться. Он поднес строки к глазам еще раз: «…вчера мы похоронили Гюльжи, перед смертью она все время произносила твое имя. Мне кажется, что она умерла от тоски».
Утром, когда выправляли кровати, Орлов заметил на подушке Магомеда большое мокрое пятно и спросил:
– Ты че, братец, плакал что ли? – он держал в руке подушку Магомеда и странно смотрел то на подушку, то на скорбное лицо друга. – И это все из-за несчастного выговора! Я считал тебя…
– Моя сестра умерла, – еле сдерживая слезы, выговорил Магомед.
– Что! Не может быть!
Сокурсники подходили к Магомеду, выражая соболезнования, но от этого ему не стало легче. Он вспомнил слова деда, который успокаивал себя на старости лет: «Все люди рождаются, чтобы потом умереть».
Тушение пожара
Мать Любы сидела на лавочке с соседкой и обсуждали деревенские сплетни. Кроме деревенских сплетен у Зины была приятная новость для соседки – не всегда же ей гордиться своими детьми.
– Отличный парень, хороший жених, – сказала она. – Инженер и богатый: у него даже машина есть.
– Когда свадьба? – спросила соседка.
– Пока не знаю. Сегодня у них только свидание. Он пригласил Любу в ресторан.
– Мама! – услышала Зина голос дочери из дома. – Иду! – на ходу произнесла она, вставая с лавочки.
Люба нанесла косметику и подводила брови.
– Да. Конечно, я считаю: тебе надо развеяться, дочь – пойти в город, подышать свежим воздухом, потанцевать. Николай неплохой парень, окончил институт, хорошая работа и машина есть, а ты даже ни разу в машину к нему не села.
– Мама, – осекла ее дочь, – ты сколько об этом говоришь? Я же слышала.
– Ну, разве я не права? – возразила мама. – Тебе уже двадцать один, все твои подружки уже замужем, а ты все еще ждешь принца. Тебе мало книги надо читать, а то нарисовала себе сказочного принца, а их нет, милая. Мужики все одинаковы…
– Ма-ма, – протянула Люба, заканчивая прическу. Она никогда не пререкалась с мамой, не повышала голос.
За воротами зазвенел сигнал «Жигули». Приехал Николай: статный парень, красиво одетый, с тонкими манерами поведения и подающий надежды на хороший карьерный рост. Сегодня они первый раз решили вместе поездить по городу, сходить в музей, а вечером в ресторан. Люба не привыкла принимать быстрые решения, – была меланхоликом, а тут мама вмешалась со своими переживаниями.
В легкой блузке, в складчатой юбке и с шиком накрученной прическе Люба выглядела ошеломляюще.
– Красиво выглядишь, – сделал комплимент Николай, трогаясь с места и направляясь в центр города.
– Спасибо, – тихо среагировала Люба. – Тихо! – прокричала она, увидев на дороге котенка, который неуклюже пересекал дорогу.
– Любишь кошек? – спросил Николай, повернув к ней голову.
– Да, – ответила Люба. – У меня их две: Маркиза и Селена.
Как только машина свернула к центру, с поворота они увидели дым и толпу, взывающую о помощи. Горела квартира над магазином, а молодая женщина ревела: у нее ребенок остался один в охваченной дымом и огнем квартире. Пожарники опаздывали.
Люба заёрзала на сиденье.
– Остановись, надо помочь.
Николай принял влево и, прижавшись к тротуару, остановил машину.
Люба в отчаянии посмотрела на Николая.
– Надо помочь! – прокричала она.
– Как? – Люба застыла, глядя в его пустые глаза и полное равнодушие. – Мы же не пожарники.
Еще одно мгновение Люба сдерживалась, держа палец на крючке дверей. Но затем резко дернула за ручку и выбежала на улицу, чтобы сделать что-нибудь.
Шум и паника усиливались, толпа становилась больше, но никто толком не соображал, что надо делать. Женщина беспомощно ревела и призывала спасти ребенка.
Люба дернула за руку мужика среднего возраста:
– Помогите! – закричала Люба.
– Как? – с возмущением ответил мужик.
– Залезьте туда! Потом через окно в квартиру, – Люба строила планы, не понимая, как это сделать.
– Давайте, помогите мне залезть на навес, и я вытащу ребенка, – согласился мужик.
– Как? – спросила Люба. – Я не могу.
Квартира была на втором этаже над гастрономом, отделенная широким бетонным навесом. Но как туда залезть, где взять лестницы? Время шло.
– Я тоже не могу, – сказал мужик, озираясь по сторонам.
Мать продолжала реветь.
Вдруг, откуда ни возьмись, в толпу забежал молодой парень спортивного телосложения. Он растолкал людей и встал возле навеса, осматриваясь по сторонам и принимая решение.
– Сюда! – приказал он мужику, с которым только что разговаривала Люба, – нагнуться. – Потом быстро вычислил самого высокого мужчину в толпе и остановил его впереди другого на полный рост. – Я сейчас пробегусь по вашей спине и через его плечи попробую залезть туда.
Все были готовы повиноваться ему, потому что поверили, что все получится. Он отошел и с разбега как акробат, как рысь, вскочил на плечи впереди стоящего и руками зацепился за острый край бетона. Невероятно: он вмиг подтянулся и залез на крышу. Толпа с одобрением закричала.
– В каком месте ребенок? – он спросил громко и хотел быстрого ответа.
– В той комнате, – срывающимся голосом крикнула мама и указала в крайнюю комнату. – Он – там, в детской кровати, в правом углу. Пожалуйста, помогите!
Люба подошла и стала успокаивать женщину, взяв ее за локоть. – Все будет хорошо! Все будет хорошо!
Парень, перепрыгнув через перила, исчез в облаке черного дыма. Секунды затянулись. Все ждали чуда – шум прекратился, кроме потрескивания огня. Еще секунда. Раздался лязг ломающегося оконного стекла и опять томительная тишина.
И вдруг из-за занавеса черного дыма, подгоняемый языками пламени, с ребенком в руке появился Он. Весь черный, из руки течет кровь, сорочка по спине в клочьях и дымит. «Железный человек, – успела подумать Люба, видя его руки и предплечья. – Спасибо тебе!»
Она машинально повернула голову в сторону тротуара, и с отвращением остановила взгляд на ухажере, который так и стоял со скрещенными на груди руками и спиной, облокачиваясь на свою машину.
Все стало происходить, как в замедленном кадре. Ребенок пришел в себя и заплакал, а мама замолкла и стала терять сознание. Люба ее придерживала и из-за спины услышала вой сирены пожарной машины. Потом она, вместе с сочувствующими, помогла герою-спасителю промыть рану и перевязать руку: кто-то подал бинт, кто-то принес новую рубашку. Она запомнила касания к холодной коже его руки.
* * *
Мама сидела на лавочке перед калиткой дома и с вдохновением продолжала рассказывать соседке о будущем зяте, о его образованности и хороших нравах, как вдруг боковым зрением вдалеке заметила силуэт, который по тротуару приближался к ним. «Прямо, как Люба», – подсказывало материнское сердце и не ошиблось: через минуту Люба стояла перед мамой с растерянной улыбкой.
– Что случилось? – тревожно спросила мать. – Успели поругаться?
Соседка засмеялась.
– Нет, мама, – я нашла другого принца.
– А где он?
– Не знаю, кто он, откуда он, – произнесла Люба. – Появился раз и исчез.