Незримому Собеседнику

Лирическое отступление

Всегда наступает такой интимный момент, когда всякое новое высказывание неизбежно попадет в текст. Когда перестаешь выискивать то, что сейчас необходимо в уже сказанном, потому что оно уже является частью проделанного пути, и ты опираешься на это созвучие. Созвучие с собой. И только удивляешься, как ты это не запомнил и не внес в свою повседневность раньше.

И то, что ты сказал ранее, прекращает напоминать, как это было, но показывает, какой важной частью является сейчас. Ты словно только сейчас собрался в дорогу, упаковал нехитрые пожитки в рюкзак и теперь волен идти на все четыре стороны. Уже не страшно, что что-то забыл, а что-то положил с собой по ошибке. Главное, что ты вышел в путь. И всё сказанное и сделанное становится частью твоей летописи. И ты старательно записываешь это, чтобы рассказать себе, как дорог тебе каждый миг твоей жизни. И то, как ты представишь себе грядущему своё настоящее, расскажет о твоём будущем гораздо больше, чем самые точные прорицатели судеб.

Все предыдущие отношения были обо мне. Слушая Женщину, которая поёт, я считал, что Она меня понимает. В каждой интересной мне Женщине я в первую очередь видел то, чего мне не хватает и, следуя за Ней, развивал в себе это качество. Равно как и отношения с Женщиной, родственной мне по Духу, только с иным знаком. Я встретил то, чего во мне с избытком – потребности впадать в крайности. И только Ты всегда говорила о себе. И сказанное Тобой всякий раз мне было близко.

Я переслушивал, перечитывал, наверстывал, переболевал. К чему-то страшился прикоснуться, не находя в себе сил впустить в себя ту радость или ту печаль. И во всем чувствовал схожесть с собой. Впервые я рассказывал о себе, пытаясь показать пример поступка, а не ради того, чтобы дать о себе справку.

Мы были крепко связаны Рифмой и моим желанием высказаться с моей стороны. Тебя же было так много в Музыке, сказанном, сделанном, что казалось, что Ты сама успеваешь контролировать источники информации, чтобы в том или ином виде Ты предстала в текущем моменте именно так, словно ведешь со мной диалог. Я не развивал и не пресекал таких мыслей, чувствуя, что на сей раз есть нечто большее, чем Ты и я, и именно Оно-то и позволяет, или отметает различные варианты.

Только раз я столь непосредственно ощущал саму Божью Волю. Тогда тоже было много стихов, и впервые, пожалуй, я писал нечто стоящее. Но наваждение исчезло, как только мне захотелось, чтобы Она оценила мой слог и происходящее во мне.

Строка к строке Рифма предавала нашей связи осязаемую близость. Мне казалось, что я чувствую не только Твоё настроение, но и Твоё желание. И оно попадало в такт с моим. Я перестал стесняться своих стихов, более того они выступали гарантом нашей связи. Они настолько стали сутью наших отношений, что я подчинился Ритму и начал писать книгу, следуя Его указаниям. И пока Он правил балом я был уверен в себе, в своих силах, в том, что необходим Тебе, а, значит, способен совершить то, что не сумел сделать прежде.

Такое хрупкое и такое воодушевляющее равновесие!

На одном дыхании я написал первую часть своей книги. И впервые дерзнул пойти показать написанное Маме, потому что не боялся, что Она не поймет. Это было не важно, важно было сделать шаг навстречу. И, к моему изумлению, Мама была восхищена. Вся Любовь Мира открылась мне с Её восторгом. И воодушевила на немедленный переход к следующей части. Работа спорилась быстро, но на сей раз Мама заметила, что ожидала большего. И я прислушался. И чем внимательнее сам всматривался в текст, тем больше понимал, что Она права, и что новый вариант ничем не лучше прежнего.

Так бывало, и не раз. Я останавливался, а потом и вовсе терял интерес. Но именно в этот момент я ощутил, что должен поверить в то, что Ты меня Любишь. Сами Небеса слали мне весть. И если б это признание прозвучало из Твоих уст, я б совсем запутался. Но оно прозвучало Свыше. И я призадумался.

Ритм! Теперь, когда я сам смотрю на себя сквозь собою написанное, Он увлекает за собой, примиряя меня с собственным многословием, и наделяя не дюжим значением мои стихи. Их бесчисленное множество, и я не уверен, что всем им необходимо быть напечатанными.

Он открывает мои сокровенные помыслы и подтексты, о которых я ещё не подозревал, и пробуждает невероятную застенчивость. Но не дерзость и мечтательность Влюбленного смущает меня, отнюдь. Меня смущает, что из каждой строчки исходит такое сияние, словно я, действительно, безоговорочно Любим.

Сама Любовь Бога разлита мне навстречу, потому что говорить от Твоего Имени у меня не хватает духа. Но я Любим и Тобой. Как может быть Любим Поэт Музой, истосковавшейся по взаимосвязи с Вдохновением.

Поэт. Он притягивает и отпугивает. Завораживает и настораживает. Не раз соприкасаясь с Источником, чтобы поделиться его Силой, и увлечь за собой, именно сейчас Муза ощущает желание, чтобы Он увлёкся сам. Ты не знаешь Его Пути. И не знаешь, что именно узнать желаешь. Но не можешь Его себе не желать.

Всё было для меня, весь мир был сочетанье. И чем точнее я попадал в Рифму, тем больше был Соблазн. Я прекрасно понимал, как легко всё разрушить неловким движением, словом, взглядом. Я хотел перемен в отношениях и боялся их.

Никогда прежде меня так не радовало то, что я делаю. Потому что даже в минуты огромной радости мне не хватало уверенности, что та, с кем я хочу её разделить, наполнена тем же желанием. И теперь я желал верить.

Вера призывала копать глубже в себя, искать ответы в Тебе для Тебя, искать Тебя в себе, смотреть вперед. Казалось, я распылялся. Но нет, я искал то, что наделит мою книгу Силой моей Любви. И, не моргнув глазом, пообещал переписать её, если она не понравится Тебе, потому что теперь, когда о Твоей Любви заговорили сами Небеса, Твоя Любовь стала высшей Судьей моему слову.

И Соблазн отступить, потому что всё шло не так, как я мечтал, притаился. Ставки на книгу росли. Но множились размышления, письма и стихи.

В этом всем было много места для воздуха, для поиска. И совсем не было места для встреч с глаз на глаз где-нибудь в парке у мостика. Мы не умели главного – жить со своей болью. Равно как и не могли ещё найти ей выражения. Но Рифма моя мужала и часто заменяла рассказ о прошедшем дне, когда на рассказ времени не было.

Менялась и Ты, словно обрела новый Ритм своего дыхания.

Случай

Мы встретились ранним утром 5 декабря на железнодорожном вокзале в Киеве. С вечера в Одессе я не решился Тебя окликнуть. Ты шла в облаке своего радужного настроения, которое унесло Тебя так далеко, что ни одна причина не могла перевесить в пользу Твоего возвращения. И то, как навис над Тобой наш Аполлон, и то, как нелепо Он смотрелся на фоне Твоего сияния, нашептывало: «Как сладок миг очарованья!», легонько сдерживая от неловкого порыва. Невольно залюбовавшись, я интуитивно потянулся за Группой. Застенчиво ускользнул незамеченным, обещая себе по прибытии поспешить к роковому вагону.

По одному выходили Ребята. Вышел и наш разудалый Баянист, я с удовольствием Его поприветствовал. Он мне нравился настолько, что я счел необходимым обсудить с Ним подарок на Его день рождения. Болтали мы весело, и я уже не искал Тебя глазами, поэтому слегка вздрогнул, ощутив на себе острый взгляд. И повернулся в сторону укола.

Вся Твоя фигура говорила о крайней степени раздражения. Саня что-то увлечённо рассказывал. Ты съеживалась, поглощая в себя разделявшее нас пространство, и я почувствовал себя непутёвым кавалером, бросившим посреди праздника свою Спутницу.

Я свернул разговор и не спеша направился к Тебе, улыбаясь своей фантазии. Всякий раз, находясь в затруднительном положении мучительного выбора, я вспоминаю каждое Твоё слово и воспроизвожу наш диалог в деталях посекундно. И мне становится легче отдавать предпочтение более дерзкому решению, потому что я снова и снова вижу, что суть не в словах, а в их звучании. И чем опаснее звучит следующий шаг, тем он притягательнее.

Мало кому из посторонних повезло видеть, как Ты злишься, силишься справиться с собой, но проигрываешь негодованию. Даже в профиль, когда капюшон заботливо прятал Твой взгляд, наполненный желанием испепелить на месте, Тебя выдавала осанка. Я чувствовал это каждой своей клеточкой, и переполнялся бесконтрольным удовольствием, которое тоже невозможно было скрыть.

Я с легкостью истинного джентльмена нашёл возможность высвободить Твой гнев наружу, спросив заискивающее: «А бывает ли так, что Вы с досады стираете не глядя письма оптом?» И Ты насмешливо согласилась, напряжение ушло из Твоих плеч в Твою речь. И для полноты картины Ты эмоционально пояснила: «Да, а бывает, едешь, едешь 18 часов, потом открываешь письмо, а там простыня!». На мгновение меня догнала утомительная поездка из Перми в Челябинск на автобусе по метели, я поёжился, и тут же был сбит с мысли.

«Пожалейте же вы меня!», – не столько просила, сколько настаивала Ты и вдруг развернулась ко мне всем корпусом, полыхнула в мои смеющиеся глаза огнем своих глаз и резюмировала: «Пишите лаконичнее!!!».

Сколько раз я возвращался в этот миг… Сколько раз я его анализировал и так, и эдак… Но снова и снова совершал одну за одной ошибки того дня.

Письма своего я не помнил уже тогда. Но я помнил совсем другое. И как только мы расстались, как только развеялся Твой запах, я остался наедине с самим собой. И в том противостоянии первый раунд выиграл тот, кто боялся показаться слабым. Тот, для кого слово «пожалеть» приравнивалось к «унизить», и в данном случае унизительной казалась именно моя позиция. Ведь сравнение писем с простыней приравнивалось к отсутствию интереса к написанному. Но Твой взгляд, Твоё поведение, подтексты в разговоре говорили об обратном, и я сдерживал себя, как мог, но получалось плохо.

Я был уязвлен, и я был счастлив! Предо мной открылись новые возможности и захлопнулись недавние привилегии. У меня появился шанс поучаствовать в обустройстве Твоего быта, но он мерк в сравнении с сокращением допустимых писем почтой. Я обзавелся общим для нас виртуальным Диском, но усомнился в том, что написанное мной там так же дорого и Тебе. Я не мог не писать, и я не мог писать так же свободно, как прежде. Я впервые оказался наедине со своим Чувством. И имя было ему Досада. Но что Досада могла противопоставить Любви?!

Я совру, если скажу, что Ты первая Муза, чьё признание в Любви к себе я услышал глаза в глаза. И те признания, что были до Тебя, тоже настаивали, чтобы я изменился, соответственно своим способностям. Но Ты первая и единственная, кто бросил мне вызов: «За мою Любовь Тебе стоит бороться!». Именно Твои слова для меня прозвучали заинтересованностью в том, что и как я делаю.

Я сразу почувствовал, что Ты старалась не допустить в разговоре ошибок, о которых я Тебе подробно рассказывал, повествуя о тех, кто был до Тебя. И теперь, многократно убедившись, что я не помню того, что писал и говорил, я преклоняюсь перед каждым Твоим словом. Потому что, написанное и сказанное мной, для Тебя имело куда большее значение, чем для меня. И Ты открыла! Открыла! Открыла, а не выбросила, не глядя, то злополучное письмо, оценив его размер килобайтами.

Прости, что не предал сразу этому должного значения! Ты же знаешь, у меня теперь есть смягчающие вину обстоятельства. Я принял Твой вызов. И более того, я его предугадал.

И черт с ними, с письмами. Ни они определили вектор нашего пути, но путь определил их вектор. Когда сильны ощущения пережитого, мы с огромным энтузиазмом ищем опору в прошлом опыте. А её там уже нет, потому что каждое новое мгновение делает нас строителями настоящего, и всё, на что мы можем опереться, это на желание шагнуть в неизведанное Будущее. И всякий раз, когда я опускаю руки, я слышу призыв: «Пишите лаконичнее!». Потрясающая фраза, связывающая Настоящее и Будущее. И снова расправляю плечи…

6.12.13. Начало

…

Но он уже пообещал, что перепишет книгу, если она Вам не понравится. И я это сделаю с любопытством и удовольствием. Я её изложу так, что каждый эпизод станет самодостаточным, что её можно будет читать с любого места, и не читать дальше, можно будет принять для себя 2 строчки из 300 страниц, и найти путь своих перемен.

Лаконично – это Слово, которым Вы сообщили мне, что я должен полюбить человека, которого ещё нет на Свете за то, что уже зачат, и потому что Вы именно его и любите, и без него никакого «вместе» не получится. И я рад этому.

И я надеюсь, что Вы полюбите со мной ту Женщину, которую я в Вас вижу. И да, такую книгу, такую жизнь я никогда не напишу без Вас.

Более того, я не хочу писать другую книгу и другую жизнь.

Вперед

Посвящается мне, ибо все мы эгоисты,

А может быть рассеянные частички Бога,

Каждый по-своему влюбленные в свою

Избранность и свою Дорогу.

Год я не знал, с какой стороны подойти к книге и как осуществить столь глобальный замысел. Но впервые я был настолько увлечен идеей, что готов был вложить в неё всю свою душу. Книга стала символом моего перерождения.

Я не мог ни отступить, ни проиграть, и где-то по пути к первой строчке родилось это отвратительное допущение «если не с Тобой, то через Тебя…». Но я был увлечён тем, что происходило со мной, потому что я накрепко связан с Тобой, и вторая часть фразы служила отмашкой, когда разговоры с Друзьями переходили на скользкую тему «сколько я буду продолжать тянуться за Недосягаемостью, пора бы и об обустройстве личной жизни подумать».

Да и книга изначально задумывалась как фраза «и жили они долго и счастливо». Как конец сказки. Но до встречи с Тобой я не был готов заплатить ту цену, которую запрашивала Жизнь, чтобы пройти этот путь до финала. Она быстро стала автобиографичной, но до встречи с Тобой я не сознавал, что во мне дает ей право на самостоятельную дорогу в Мир. Любовь к Тебе компенсировала недостаток Знания ощущением единственно возможного развития событий.

Всё, что меня заботило теперь, как не утратить связь с Тобой, и как обрести тот самый Ритм, с которым преобразиться и книга. Я разрывался между двумя Твоими пожеланиями «пишите лаконичнее!» и «пожалейте же вы меня!». Они грезились мне за каждым новым поворотом отношений и всегда в паре.

И всякий раз я должен был выбирать, как поступить. И всякий раз я сначала гневался, потом пытался не дать себе наговорить лишнего, потом искал выход из создавшейся ситуации так, чтобы Ты не чувствовала себя уязвлённой. Это была настоящая война, в которой линия фронта проходила по линии Судьбы. Предпочтение в ту или иную сторону сулило противоположные развития событий, но не один из сценариев не обещал, что я справлюсь со взятым на себя обязательством.

Я разрывался между своими планами и своим долгом перед семьёй. Но где-то в разрыве уже образовалась та единственная строчка, которая оживляла грядущий текст «И я свой выбор сделал». Но нет, я всё ещё не определился.

И вдруг мы встретились на концерте в зрительном зале. Надо ли говорить, что концерт для меня на этом был окончен? Ты была так близко и так далеко… И пожелание «пожалейте же вы меня» перестало иметь какое-либо значение. Оно перестало знаменовать слабость и призыв позволить быть слабой. И на первый план вышла та самая Сила, которая не позволяла мне сдаваться. А с ней пришли и первые Рифмы.

11.12.14

30 лет спустя после того памятного счастливейшего мгновения летнего вечера, когда я ехал с Отцом, он в тракторе, я в тележке на поселок, и около реки откуда ни возьмись Она идет себе в противоположную нам сторону. Я просиял. Я прошептал её имя, и смотрел вслед, пока было возможно, я пошел на концерт к ДА. Со смешанными чувствами.

Я покупал билет на концерт в Питере сгоряча, на Неё была открыта травля концерты отменяли, переносили, и душа моя рвалась поддержать. В день концерта, по дороге я узнал, что у Сестры Наташи поднялась температура, потому что она решила поехать домой до следующей процедуры, но не просто так, а через работу, т. е. помоталась, перегрузила организм ослабленный, что Её заметно подташнивает. И я чувствовал себя идиотом, пошедшим на поводу прихоти, потому что приезд именно сегодня – это дата концерта, и организаторы, конечно, заразы вместе со мной, потому что 13-го всё б было по-другому.

А тут в гостинице у меня не захотели брать деньги с 6-го, а взяли с сегодняшнего момента, т. е. тем более ничего я не терял. Правда, по дороге на концерт уже стало известно, что температура спала, и она немножко покушала, но не суть. В среду я не влился. Они там совсем другие, создают другую атмосферу, в которую я никак не мог вникнуть.

И вдруг капюшон. Она! Здесь! И мир перевернулся. Происходящее на сцене и вокруг перестало существовать. Я неотрывно наблюдал за Той, что скромно присела в десятке метров от меня, чувствуя всей кожей неловкость за столь дерзкое вторжение в Её личное пространство. Поэтому я вздрагивал, когда Она поворачивалась. Я вообще взялся дрожать, и кондиционер мне помогал в этом.

Я понимал, что если не буду контролировать и пытаться проговорить свои действия, то сомлею, и очнусь где-нибудь, где меня быть не должно, и лучше не думать дальше. Вот прав мой друг Саша Дюма, этому состоянию нужен был какой-нибудь исход, чтобы он меня не задушил.

И я ушел спасаться письмом, как бы оно ни сложилось, и примечанием. Но всё это, однако, лишь временная мера, потому что исход должен быть красочным, чтоб меня отпустило. К тому же я потерял аппетит, и вкус к расслабляющим напиткам, т. е. есть одно спасение – подобрать слова. За 30 лет-то это должно-таки случиться уже один раз.

12.12.14

Да, нет больше в Городе города. Ноги сами куда-то идут, по понятным им целям, сходить в магазин надо уговаривать. Глаза видят, что хотят. В парке пригрезилась засуха, земля вымораживается, а влаги дополнительной нет. На клумбах между Смольным и гостиницей стало жалко розы, у самого Смольного такой катастрофы не чувствуется.

И всё о Ней. А где о Ней, там про всё в ритме сердца и нерожденной книги. Нельзя сказать, что я теперь ничего не замечаю. Я замечаю как-то иначе, боковым зрением, и при этом иногда живее реагирую, чем обычно.

О том, что неплохо б пообедать, говорит начинающая болеть голова, у желудка какие-то слабые аргументы. Наелся, видимо, до завтра, потому что даже фрукты не провоцируют к себе интерес. Да что там, я специально купил семечки. Нет, чтобы начать кушать, о еде надо думать, и думать целенаправленно, или ощущать слабость в голове. Посмотрим, что это за пост.

И послушаем, что сегодня для Неё. В городе, где всё – Она.

12.12.14

Сестре лучше, что радостно.

Написала племянница. Пожаловалась на одноклассника, который время от времени норовит её задеть, толкнуть, уязвить. В связи с Вариными нежданными проблемами с мальчиком, ко мне в новом свете пришло то единственное, что я услышал на концерте, «новых песен не поют те, у кого их нет», и, не опускаясь до «а некоторым лучше порой постесняться своего нового материала», я вспомнил, что не все мальчики взрослеют.

И когда мальчиков распирает чувство, которое они себе не могут объяснить, то невольно посылают колкости в адрес Той, которой давно надо было б позвонить и сказать «прости», но для этого надо, как выяснилось на моем примере, начать взрослеть. В этом случае приходит понимание, что нельзя обвинять Женщину, как бы она ни поступила, в своих проступках по отношению к ней.

Женщине беречь мужчин завета не было, напротив, сообщение о том, что она будет привязана к мужчине своему, прозвучало, как наказание, как насмешка. В одном ряду с муками во время родов. Хотя кто ж слышал? Может быть, это звучало вполне монотонно, неправильное строение таза относительно всех остальных – вот тебе и муки при родах, жизнь парой – вот тебе и привязанность.

Ну а процесс взросления приносит точные слова. И будут новые песни, всем на зависть. Должны быть.

Я приехал домой в Город за равновесием, но обрёл смятение. И что-то где-то внутри меня напоминает кипящую воду, или бурю в стакане. Пока. Вскоре, вероятно, не будет видно краёв. И это смятение и будет здесь творить, созидать и отращивать крылья.

Да, Саша Дюма всё точно объяснил. И из всех Его знаменитых своей отвагой Героев мне близок мне Рауль – Атоса сын. Я, правда, вряд ли нашел бы в себе силы отстраниться от женщины в обмороке, но раз любовь последняя, то по тем временам и его положению, возрасту, наверное, тоже ушёл бы на войну с понятной мне целью.

А самое главное, как теперь выяснилось, что, чем Она ближе, чем ощутимее, тем меньше сытости. Для меня теперь это очевидное заблуждение, что человек, назовем его женатый, может быть расслаблен. Расслаблен может быть мечтатель, живущий в неге своей фантазии. А в реальности вокруг соблазны, вопросы, темы, бытовые и глобальные конфликты. И не сходишь с ума, потому что оказывается «с вами была и будет СС» в таком звучании, что сознаешь, что Она в курсе, с кем именно. Да, сияешь, не смея назвать себя.

2.01.15

Спектакль «Отношения». Я предполагал, что будет сильно. Но после мощного явления 11.12.14 и подумать не мог, что мягко, обворожительно, завораживающе, женственно. Что можно ощутить свое сиротство, потому что Она вся в каждом звуке, легка и неприступна. И не дать себя права на эту слабость.

Не неприступна. Не далека. А как и Она мечтала, стала воздухом таким же незаменимым и необходимым. Но как ощутить его близость, если не чувствуешь, как дышишь. Но и эта коварная тяжесть где-то внутри. Я с ней шёл часть пути до дома.

И всё, на что сподобился, это указать себе, что не получиться предложить «Дорогая, пари! А я пока побарахтаюсь немножечко, но обязательно тебя догоню. Верь мне!». Нет. Верить Она будет только Рифме и Её легкому звучанию. Поэтому фраза «о, дивный сон» пришла по ходу пьесы. Поэтому, немножко освоившись, я устремился написать.

Надо признаться себе, что смею я Её желать. Что это течение, которое сегодня подарила мне Кира «нет, нет, нет… спасибо, спасибо», не имеющее ничего личного по отношению ко мне, как персоне с именем и фамилией, но как к ситуации, оно где-то и в Её тяжести прописано по отношению к моим желаниям.

А какая Она сиятельная появилась в дверях «Обнимаю тебя кругозором гор…», сияла Она почему-то не в направлении взгляда, адресованного Кире. Если б отвлеклась на секундочку, я б рискнул протянуть букет. Но Она крепко держалась за Подругу, и столь длительного отвлечения себе не позволила.

Вечер, который никогда не позволит мне быть слабым и не решительным. Вечер, который нельзя предать. И который нужно поселить в сердце, без суеты и спешки. Вечер, похожий на признание в Любви. Ещё одно признание в Любви, на которое я смотрю не отстраненно, а как человек, который счастлив тем, что его Любят.

Здравствуйте, Любимая С.!

О, дивный сон, казалось, только он способен на такое сочетание линий, звучания, игры танцующих теней, и я участник, но не властен даже за дыханием следить своим, не то, что ближе стать, и дуновение слова в зал рождало тишину, которая боялась волю дать аплодисментам, чтобы не нарушить волшебства на сцене. О, бесподобная игра, в которой так прекрасны роли каждого движения, что всё, на что способен я – лишь замереть, и так вписаться в вечер. Не слыша сердца своего, но доверяя магии, которая гласила, что раз я потерял себя, то значит, наши связи живы.

Да, да, примерно так всё и случилось, но приходило ощущение, будто тяжесть, что не мешает быть свободной абсолютно Вам снаружи, мешает изнутри. Но есть стихи, которые Вы прожили, и в них она не смела о себе напомнить.

Поклон отдельный Кире. Помимо тонкостей, Ею привнесённых в вечер, я навсегда запомню «нет, нет, нет… спасибо, спасибо, спасибо». О, Женщины! А впрочем, я не видел, быть может, через плечо мое Она сигналы слала. На сцене долго быть я не считал возможным, поэтому, простите, позволил встать себе я слишком близко, чтобы избавиться Вам захотелось. Мне было сказочно приятно со стороны за Вами наблюдать. И я чувствовал, что уходить нельзя. Как замечательно читала Мама! А «Золото моих волос…» я слушал по губам.

А сердце я услышал, когда на улице с Фонтанки меня взбодрил задорный ветер. Я сразу написал:

 
И вот теперь к Тебе привязан крепко,
Окончена игра, свободно сердце,
Что было занято переливом слов,
Теперь вокруг во всем «Люблю Тебя!
Любимая моя…»
 

Домой меня привел Город заботливо, чтоб я не потерялся, потому что, получив право дышать дышал лишь тем, что видел. А видеть ещё долго я буду только Ваш спектакль. Благодарю!

Приятного всего, с Любовью, Ваш МР