Меньше единицы, больше девяти

Глава 7

Многие годы Николая изводила страсть мало того что низкая, ещё и постыдная. Первые выходки ему самому представлялись хулиганством. Ещё подростком, думая о содеянном, он посмеивался, как примерный ученик, держащий фигу за спиной в разговоре с учительницей.

Но вскоре он с ужасом осознал, что не может обходиться без того, что по наивности принимал за дурачества, пусть и не вполне невинные. Совершая очередную вылазку, он давал себе слово, что это в последний раз. Проходило время, и тёмная часть его естества вновь гнала на охоту.

Поначалу он воспринял это как катастрофу. Ладно бы страсть была масштабной, эпической, скажем, как у Пушкина, у Некрасова, как про него сказал Маяковский, «он и в карты, он и в стих», ладно бы тяга к стакану, хотя пропивать мозги Николаю не хотелось – словом, было бы что такое, про что говорили бы «у великих людей великие пороки».

Но тут паскудство, о котором не пошумишь в курилке, даже другу не расскажешь. Тут такое – предашь гласности, в приличное общество не пустят, а в неприличном покалечат.

Покончить с этим можно было, лишь покончив с собой. Но у Николая были большие планы на жизнь.

Необходимость скрываться навела на мысль, что и у великих людей могли быть тайны, которые они не поверяли ни конфидентам, ни бумаге. Кто теперь знает, чем в действительности занимался человек, который часами в одиночестве бродил по лесу, а потом писал рассказы об охоте.

Николай жадно искал следы нераскрытых тайн в биографиях. Но докопался лишь до испражнявшихся в лицо фюреру, а затем стрелявшихся женщин.

Что ж, до самоубийства, по крайней мере, он никого не доводил.

С некоторых пор он и на обычных людей смотрел со специфическим любопытством, гадая, какие тайные пороки они скрывают.

Примерно тогда же – период совпал с переездом в двушку, доставшуюся от покойной бабушки – в его жизни появилась она. Наблюдая в окно за прохожими, он приметил соседку по подъезду. Девушку сопровождал молодой человек. Крепкие плечи, размеренные движения, быстрая походка – парень казался решительным, знающим, что ему нужно.

Они подошли от Вадковского переулка и скромно простились у подъезда. Девушка не пригласила кавалера в гости, даже в щёчку не чмокнула на прощание. Да и он вёл себя сдержанно.

В первый раз Николай не придал увиденному значения. Мало ли кто и по какой причине провожает девушку до подъезда. Но в последующие дни он обнаружил, что плечистый мужчина – по виду из таких, у которых всё схвачено – регулярно доходит с соседкой до подъезда, где они прощаются, не позволяя себе абсолютно ничего, даже самых скромных прикосновений.

Внутренне он посмеялся, домысливая, что скрывалось за их отношениями. Он и прежде по утрам нередко сталкивался с ней по пути к троллейбусной остановке. Но теперь он владел тайным знанием о ней. Девушка прочно завладела его мыслями. Прежде для его страсти объект значения не имел. Теперь приобрёл ясные очертания. Соседка по подъезду стала наваждением. Сидевшее в нём чудовище увидело жертву и не могло остановиться, не насытившись.

Он мучился ночами. Засыпал, решившись подкараулить её в подъезде в ближайшее время. Но ужас перед неминуемой катастрофой отрезвлял и останавливал его.

Что ж, безумие умеет мимикрировать и ждать. Если понадобится, долго ждать. Он начал осаду.

Соперника у него не было. Молодой человек, регулярно провожавший девушку, оказался сокурсником, пропавшим из поля зрения вскоре после окончания института.

Сойтись с соседкой было дело пустячным. Однажды утром в лифте он поздоровался, вытащил из спортивной сумки журнал и предложил ей.

– Тут моя статья, – пояснил Николай. – Мне будет приятно, если вы почитаете.

– Ого! Вы писатель! С удовольствием! – обрадовалась девушка.

– Журналист, – поправил её Николай.

А дальше произошло то, чего он не предполагал в самых смелых фантазиях.

– А давайте вы мне сами почитаете. Вслух, – предложила девушка.

– Давайте, – согласился он.

– Сегодня вечером, – продолжила она. – Вы в какой квартире живёте?

– Я этажом выше, прямо над вами, – ответил он.

– Я зайду к вам после работы, – сказала она на выходе из подъезда.

– Как вас зовут? – спросил он по пути к троллейбусной остановке.

– Вероника Королёва. А вас?

– Николай. Николай Перегорша, там написано, – он показал на её сумку, в которую она убрала журнал.

Вечером они пили чай. Он вдохновенно рассказывал о тупике, в который зашло человечество, о том, что прогресс, движение – это иллюзия, обусловленная тем, что одни, прорвавшиеся вперёд, уткнувшиеся в стену, устают и откатываются назад, их сменяют другие, более энергичные, верящие, что впереди новые горизонты, но упираются в ту же стену, которую прежде не видели за спинами более успешных собратьев, говорил о том, что на смену обыденному человеку должен прийти новый человек, но как только таковой появляется, обыватель давит его, давит тупой, сытой массой.

– Об этом ты пишешь? – спросила она.

– Да нет, что ты! Цензура же…

Слушая его, она прилегла, потому что сидеть на диване было неудобно, а свободный стул был только один, ещё три служили подспорьем для стопок журналов и книг. Он дрожал от возбуждения, от близости объекта, от возможности в любую секунду получить желаемое. Она приняла его дрожь за вдохновение гения.

В первый вечер он сдержался. То ли смаковал предстоящее, то ли тогда уже подспудно задумал найти способ сохранить отношения. Всё произошло во второй раз. Он вышел из ванной комнаты в халате на голое тело, влетел в комнату и застыл перед ней с распахнутыми полами. Её синие глаза округлились от ужаса, светлые брови выгнулись, она взвизгнула. Он метнулся назад, выкрикнув: «Прости! Прости бога ради!» – в ванной, как всегда, в одиночестве скорчился в оргазме, на несколько мгновений провалившись в помутнение, в муть, в которой плыли и плыли глаза, синие от страха.

А через минуту он вышел. В том же халате, но уже подпоясанный. Вероника сидела на диване, листала журнал.

– Прости бога ради, – вымолвил он. – Привык, что дома нет никого. Задумался…

Она наморщила носик, не глядя на него, махнула рукой и сказала:

– А вот здесь ещё твоя статья. Почитаешь вслух?

Удовлетворённое чудовище притихло, более этот объект его не интересовал. Зато Николай, довольный тем, как всё удачно сложилось, подумал о том, что девушка вполне пригодна для обычных человеческих отношений.

Он читал вслух, а она вновь прилегла на диване и слушала, прикрыв глаза. Потом они говорили о разном. Наконец он прилёг рядом с ней и положил ладонь на её бедро.

Она вцепилась в его руку и оттолкнула её. Он мог пересилить, но по её напряжению понял, что это всерьёз. Вероника поднялась с дивана и сказала:

– Ладно. Я пойду.

– А давай сходим завтра куда-нибудь, – предложил Николай. – В кино. А то у меня однокашник в журнале «Театр» работает. Он может и на спектакль какой-нибудь провести…

– Давай, – согласилась Вероника.

Она ушла. А Николай вдруг понял, что чересчур зациклился на великих пороках. Выдающиеся люди чаще остаются непонятыми, неразгаданными, нежели вывернутыми напоказ. Кто знает, куда приходится опуститься, чтобы выше взлететь. В том же «Юбилейном» сказал Маяковский: «Большое понимаешь через ерунду». Теперь он не только смирился с чудовищем, но понял и то, что есть в этом что-то очень символичное, очень русское, самая суть русского бунта: нагнать страху, кровь пустить, но так и остаться бессмысленным.

С того дня свободное время они проводили вместе. Когда расставались, он целовал её напряжённые губы. Бродили по улице, он обнимал её за талию. Оставались наедине, он время от времени шёл на приступ. Начиналась молчаливая борьба. Вероника морщила носик, словно было в его попытках что-то постыдное, что должно пресекаться, пусть мужчины и думают, что не могут без этого.

Во время этой возни она не произносила ни слова. А когда он сдавался, вела себя так, будто ничего не было.

Однажды они встретили её бывшего ухажёра. Николай впервые увидел его вблизи и пытался понять, зачем тот пришёл. Тот явно поджидал Веронику, но узнав, что теперь она не одна, придумал отговорку и поспешно распрощался.

Тогда Николай решил, что сегодня же добьётся своего, чего бы это ни стоило. Если потребуется, изнасилует её. Не побежит же она в милицию. Он уверен был, не побежит.

Вероника по обыкновению прилегла на диване. Он прочитал пару абзацев из новой статьи. А затем положил бумаги на стол, лёг рядом с ней и решительно запустил руку под юбку.

Она вцепилась в его запястье, наморщила носик, напряглась. Он готовился применить силу. Но вдруг угадал другое решение. Он нарушил тишину и, глядя в синие глаза, сказал:

– Зачем ты это делаешь…

Вероника сдалась. Она повернулась на спину и скрещёнными руками закрыла глаза и лоб. Он расстегнул и снял с неё юбку, затем стянул колготки и трусики – каждый раз она послушно приподнимала попу.

Он спустил брюки, потоптался на них, чтобы высвободить ноги, туда же, на пол, отправил трусы и, отметив наспех, что ноги-то у неё красивые, красивые ноги, взгромоздился между ними и вошёл в неё с неожиданной лёгкостью.

Было ей двадцать три. Но Николай удивился, сообразив, что он не первый. Как-то, много позднее того дня, представился случай, и он деликатно спросил об этом. Она махнула рукой, наморщила носик и обронила:

– Так, было в девятом классе…

А тогда она опустила руки на его плечи и на каждое его движение отзывалась лёгким, стыдливым выдохом: «Апф… апф… апф…»

А когда всё закончилось, она вдруг сказала:

– Коля, я, наверное, люблю тебя…

Глава 8

После утренней тренировки Акулов проехал по прямой линии от метро «Ленинские горы» до станции «Дзержинская». Здесь он вышел к Кировской улице и направился в магазин «Фарфор». Он приметил кофейную пару. Стоила она прилично – пять рублей. Но зато прилагалась красивая упаковка. Дмитрий рассчитался на кассе и забрал коробочку. Теперь его путь лежал на улицу Неглинную, где в доме номер двенадцать находился Госбанк СССР.

Проход внутрь ему обеспечил Толик Белкин. Он учился в параллельной группе и по распределению попал на работу в главный банк страны. Он же провёл Дмитрия в отдел межфилиальных оборотов и по-свойски сказал начальнице: «Ирин, помоги человеку». Пожав руку Акулову, он добавил: «Заглядывай. А я пойду, дела».

Акулов думал, что увидит женщину в возрасте, а то и старушенцию. Но Ирине по виду было лет двадцать. На ней была синяя кофта и длинная чёрная юбка. Белокурые волосы были попросту расчёсаны в стороны. Акулов отметил, что девушка была красивой, но, видимо, не обладала вкусом. Он вручил ей коробочку.

– Знаю, что работы у вас невпроворот, – сказал он. – Но уж очень помощь нужна.

– Что тут у вас? – спросила девушка.

– Это чтобы вам хоть чуточку слаще было.

Дмитрий открыл коробочку и выставил на стол кофейную пару.

– Это что, кукольный сервиз? – удивилась Ирина. – Я в куклы не играю, а детей пока нет.

– Это для кофе, – ответил смущённый Дмитрий.

– Для какого кофе? Тут и глотка не будет. Только лизнуть…

Акулов понял, что с подарком промахнулся. Он не нашёлся с ответом, а с языка сорвалось:

– Настоящий кофе так и пьют…

Он умолк и мысленно ругал себя, опасаясь, что девушка откажет в помощи и выставит его вон.

– Ты чё, гурман, что ли? – Ирина перешла на «ты».

– Да, просто хотел приятное сделать…

– Так принёс бы нормальную чашку! Да ладно. Чего нужно-то?

Акулов достал платёжное поручение Нардюжева и листок, на который выписал реквизиты кредитового авизо, в составе которого деньги ушли из отделения банка.

– Вот платёж отправили. А к получателю никак деньги не поступают. А ему очень-очень нужно…

– Мешки видишь? – спросила Ирина.

Вдоль стен, по всему периметру большого зала, который занимал её отдел, стояли огромные мешки.

– Вижу, – ответил Акулов.

Он приметил эти мешки, когда переступил порог. Удивился, но в голову не пришло, что они имеют прямое отношение к его проблеме.

– Все они битком забиты кредитовыми авизо, – разъяснила Ирина. – Сам знаешь, сейчас у банков реквизиты массово меняются, вот и пошла путаница в расчётах. Вот сидим. Двадцать человек у меня в отделе, а всё равно не успеваем…

– Да уж, – протянул Дмитрий.

Он ещё раз обвёл взглядом помещение, сотрудников отдела – почти все они были примерно одного возраста с начальницей.

– Так что, если ваша авизовка попала на дно последнего мешка, остаётся только посочувствовать, – сказала Ирина.

– Слушай, – предложил Дмитрий. – А можно я её сам поищу, а? Буду копаться, пока не найду. А вечером пойдём ужинать! Обещаю стакан кофе!

– Вообще-то посторонним не положено…

Дмитрий сложил молитвенно ладони.

– Ладно уж, – согласилась Ирина. – Только вечером сегодня я не смогу…

– Ну, в другой раз! – воскликнул Акулов.

Он и обрадовался, и огорчился одновременно. С одной стороны, он хотел к шести часам вечера вернуться на вторую тренировку. А после футбола ещё и повидаться с Хвостовым. С другой стороны, он думал о том, что, если сподвигнуть Ирину на новую причёску и к некоторым советам в части прикида, то получится сногсшибательная девушка.

Квартира располагалась на третьем этаже старой пятиэтажки в Трубниковском переулке. Ещё в прихожей Александр и Инга почувствовали, что попали в другой мир, в мир, за пределами этих стен давно вышедший из употребления. Даже в воздухе ещё витали запахи с тех времён, когда дом отапливался углём и дровами.

Но затхлости не было. Просто казалось, что, проветривая квартиру, хозяева открывали окна на ту улицу, что запечатлел художник Поленов. Репродукция его картины «Московский дворик» располагалась на стене в комнате.

– Вот так выглядела наша улица сто лет назад, – сказала Нателла Евстафиевна.

Александр и Инга верили, что хозяйка квартиры помнит те времена. Наверняка, когда-то она бегала здесь босиком по траве и гадала на лепестках ромашки, как девочка с картины Поленова.

По возрасту вполне подходила, ей было за семьдесят. Она была высокой, сухощавой, держалась прямо, её плечи покрывала шаль.

Её компаньонка была на четверть века моложе. Впрочем, Александру и Инге они казались примерно одного возраста. Наталья Сергеевна была дамой округлой, весёлой, но живость характера не мешала ей держаться так, что её собеседнику всё время хотелось посторониться и почтительно помолчать.

Они обнимали друг дружку за талии. Младшая величала компаньонку Нателлой, а та называла подругу Натулей.

Александра с Ингой усадили на диван за круглый стол. Здесь же находились двое мужчин лет сорока. Александру было бы проще обращаться к обоим по имени-отчеству. Но первый, с выцветшими усами, подав руку, представился просто Лариком. Второй назвался Виктором Викторовичем, но Нателла Евстафиевна решительно поправила его:

– Витя! Просто Витя.

– Витя, – согласился мужчина.

Хвостов испытывал неловкость. Дамы называли его Александром Борисовичем. Хорошо ещё, что великовозрастные Ларик и Витя позволили себе вольность и обращались к нему «Саша».

В отдельном кресле сидел ещё один мужчина. Ему было лет тридцать. В разговоре он не участвовал.

Когда все познакомились, Хвостов оглянулся на мужчину в кресле. Но никто не стал его представлять, сам он держался с безучастным видом, и в дальнейшем вся компания вела себя так, будто этого субъекта и вовсе в комнате не было.

Только Нателла Евстафиевна время от времени, проходя мимо, оглаживала его плечи, а в какой-то момент накрыла его колени пледом и сунула ему в руки какую-то книгу, в которую он послушно уткнулся на весь вечер.

Хозяйка сама хлопотала на кухне, подала на подносе сразу несколько турок и разливала пахучий кофе в крошечные чашечки. Иногда она останавливалась у выхода на балкон, закуривала сигарету и выдыхала дым в сторону открытой форточки.

– Некоторые остались не у дел, – рассуждала она. – Самые ушлые катаются туда-сюда за границу, привозят мешками всякую всячину, торгуют на рынке. Но это же мелко. Они потому и остались без работы, что ничего не умеют. Мы с Натулей открыли фирму. Это же так бездарно, ездить туда-сюда, как мешочникам… Да они и есть мешочники. А мы будем покупать оптом, большие партии. Ларик сказал, что вы поможете открыть счёт в банке…

– Счёт в банке откроем, конечно, – кивнул Александр.

Ларик, смотревший на него настороженно, после этих слов расслабился.

– Но счёт в банке – это важно, конечно, – продолжил Хвостов. – Но в таком деле самое сложное – это купить валюту. Народ-то и мотается в индивидуальном порядке, потому что валюту купить официально никто не может. Они покупают доллары по восемь – по десять рублей с рук. Нелегально, конечно. Едут с наличкой…

– Ещё вчера за такое расстреливали, – с тревогой напомнил Ларик.

– Восемьдесят восьмую статью² никто не отменял, – подхватил Витя.

– Теперь на это закрывают глаза, – сказала Наталья Сергеевна. – Сажать и расстреливать, уж поверьте, больше не будут…

– Куй железо, пока Горбачёв, – выдал Витя.

– Так в том-то и дело, что купить доллары сейчас очень сложно, практически невозможно, валюты не хватает, – сказал Александр.

Нателла Евстафиевна выпустила дым в сторону форточки и назидательным тоном произнесла:

– Для нас невозможного нет. Мы договоримся и купим.

– Горбачёв на своём месте, а наш друг теперь председатель Моссовета, – подхватила Наталья Сергеевна. – Нателла и я, мы профессора³. Перед нами теперь открыты все двери.

– Кстати, а как мой самовар, понравился? – неожиданно спросил Ларик.

– Да! – порадовала его Инга. – У начальницы был день рождения. Ух, она довольна была…

– Ларик, ты со своим самоваром, – проворчала Нателла Евстафиевна и повернулась к девушке.

– А где вы работаете?

– В Институте мировой экономики, – сообщила Инга.

– Это который на Профсоюзной? – уточнила Нателла Евстафиевна.

– Новое здание на Профсоюзной, а некоторые отделы остались в старом здании на ВДНХ, по соседству с гостиницей «Колос».

– А что у вас за отдел?

– Отдел анализа информации, – сказала Инга.

– Больше похоже на разведку, – вскинула брови Нателла Евстафиевна.

– Да ну, какая разведка, – улыбнулась Инга. – Целыми днями изучаем иностранные газеты, вырезаем из них заметки и раскладываем в папки по темам…

– Хо-хо, – усмехнулась Нателла Евстафиевна. – Именно этим разведчики и занимаются.

– Разведчики обращаются к нам за справками, – улыбнулась Инга.

При слове «разведчики» Хвостов покосился на девушку, изобразив ревнивого кавалера, и вернул разговор к главному вопросу их встречи.

– А кто будет генеральным директором, кто главным бухгалтером? – спросил он.

– Нателла будет президентом, – важным тоном сообщила Наталья Сергеевна. – А генеральным директором я. Витя будет главным бухгалтером.

– А я на подхвате, – промолвил Ларик.

– Витя хотя бы бухгалтерские курсы закончил, – сказала Нателла Евстафиевна. – А ты пошёл самоварами торговать…

– Мама, вообще-то я художник, – с обидой ответил Ларик. – Самовары я расписываю. Ну и продавать самому приходится…

– Расписывает он, – проворчала Нателла Евстафиевна.

– Мне нужно устав посмотреть, – сказал Александр.

Нателла Евстафиевна принесла папку. Хвостов углубился в бумаги.

– Так тут должности президента не предусмотрено, – сказал он спустя минуту.

– Какая разница. Я просто сделаю визитку, – ответила Нателла Евстафиевна.

– Я к тому, что те, у кого первая и вторая подписи, должны будут с документами приехать в банк в первой половине дня.

– Мы с Витей приедем, – сказала Наталья Сергеевна.

Разошлись в десятом часу вечера. Ларик вышел на улицу проводить Александра с Ингой.

– Эти дамы, – с чувством сказал он о своей матери и её подруге. – Они горы свернут.

– А если ещё самовары понадобятся, я позвоню? – спросил Александр.

– Звоните, конечно, – воодушевился Ларик.

Александр с Ингой направились вниз по Трубниковскому переулку. Ларик скрылся в подъезде. От угла дома отделилась неприметная фигура и двинулась следом за парой. Бывший кавалер Инги, которого друзья называли Джоном, два часа маялся под окнами пятиэтажки. Он отследил девушку от самой работы, задавшись целью выяснить, где она ночует и, главное, с кем. Подруги намекнули, что она завела что-то вроде шведской семьи.

Возле кинотеатра «Октябрь» поджидал Дмитрий Акулов. Инга расцеловала его как самого близкого друга.

– Принёс? – спросил Акулов.

– Вот. – Александр вытащил папку из сумки и передал коллеге. – Нардюжев, кстати, удивился, что тебя не было. Я бы даже сказал, неприятно удивился…

– Фигня, – махнул рукой Дмитрий. – Ты сказал ему, что я просил тебе всё оставить.

– Естественно, – подтвердил Александр и добавил, кивнув на папку в руках Акулова. – Он же оставил.

– Дима, ты когда в гости придёшь? – спросила Инга.

– Как позовёте, так и приду, – ответил Акулов.

– Приходи в любое время, – не слишком уверенно сказал Хвостов.

Но Акулов подхватил их приглашение.

– Кстати, может, прямо завтра вечером и приду. Или послезавтра. Только вы не парьтесь, не надо готовить ничего, я с собой прихвачу бутылку вина, посидим…

– Ура-ура! – обрадовалась Инга.

Они направились в сторону центра. Молина, оказавшаяся между двумя мужчинами, обняла обоих за талии. Тот, кого друзья называли Джоном, почти не таясь, плёлся сзади. На него никто внимания не обращал.

– Шурик, – сказал Акулов. – Меня не будет до конца недели. Тут дела кое-какие. Но ты не парься, больничный я себе организую…

Хвостов поморщился. Он уже перестал удивляться наглости Акулова. Тот мало того, что не считал нужным спросить разрешения на отгулы, раз уж честно признавал, что не болен, он ещё и снисходительно говорил ему, своему прямому начальнику, «не париться».

Впрочем, Хвостов и сам решил для себя смириться. Всё равно пользы от Димы на работе не было. Оставалось терпеть ради повышения по службе.

Следующий день уготовил Хвостову сюрпризы. Он обрёл новый статус – правда, повышением по службе это не было. Но могло послужить для карьеры в будущем, а то и вовсе направить её в новое русло.

В первой половине дня в отделение банка заявилась Наталья Сергеевна с Витей. Александр представил их как своих хороших знакомых, и с открытием счёта для производственно-коммерческого кооператива «Скороходы» проблем не возникло.

Неожиданно для Хвостова Наталья Сергеевна потребовала немедленной аудиенции у управляющего. Говорила она тоном, подразумевавшим, что Александр не какая-то мелкая сошка и обеспечит встречу в два счёта. Возразить он не решился.

Оставив посетителей в кабинете, Хвостов отправился в приёмную.

– Можно от тебя позвонить? – попросил он Жанну. – У меня там клиенты, при них неудобно.

Секретарша передвинула телефонный аппарат на край стола. Александр позвонил на работу Молиной и в двух словах изложил ей проблему.

– Ну и отведи её к управляющему, – сказала Инга.

– Да он клиентов-то практически не принимает, – объяснил Хвостов. – А уж тем более кооператоров.

– Да ну, фигня какая-то, – ответила Инга. – Скажи ему, что она близкая подруга Попова.

– А ведь точно! – восхитился Хвостов.

– Ну, мужики! Всему учить нужно, – сказала Инга и положила трубку.

– Вешняков один? – спросил Хвостов Жанну.

– Один, – подтвердила секретарша.

Хвостов, не предупредив Жанну, постучал в дверь кабинета и осторожно заглянул внутрь. Вешняков посмотрел на него глазами, увеличенными линзами очков.

– Андрей Юрьевич, извините, но тут такое дело, – промолвил Александр, протиснувшись внутрь. – Тут клиентка одна, она в большой дружбе с председателем Моссовета, хочет с вами переговорить…

– Ну, веди, – согласился Вешняков.

Хвостов, с облегчением выдохнув, вернулся, но застал кабинет пустым. Он прошёл по отделению банка, но не нашёл ни Натальи Сергеевны, ни её главного бухгалтера Вити.

Когда он второй раз проходил мимо выходных дверей, его окликнул милиционер:

– Саня, тут такая тётка важная была. Просила передать тебе, что ей срочно понадобилось куда-то…

– Фирма «Сумасброды», блин, – проворчал Хвостов.

Он вернулся к управляющему и сказал, что Наталья Сергеевна срочно уехала в Моссовет.

– Ну, ладно, – ответил Вешняков и напомнил. – Не забудь, после обеда партсобрание.

В партийной организации Кировского отделения Промстройбанка СССР состояли шестеро: управляющий и две его заместительницы, завхоз дядя Паша, начальник отдела инкассации Владимир Лазаренко и Хвостов.

Александр в армии стал кандидатом в члены КПСС. «Это главная польза от срочной службы», – напутствовал его отец. После демобилизации в институте по истечении кандидатского срока он вступил в Коммунистическую партию Советского Союза.

После обеда шесть коммунистов собрались в кабинете управляющего. Андрей Юрьевич оставался на своём месте. А Лазаренко садился с торца столешницы-приставки управляющего. На время проведения партсобрания Владимир становился как бы главным в этом кабинете.

На повестке дня как правило были вопросы, спущенные сверху, из районного комитета партии: то о необходимости укреплять дисциплину в партийных рядах, то об осуждении американских агрессоров, то о предстоящих субботниках. Партсобрания длились несколько минут.

Владимир Лазаренко зачитывал тему заседания, спущенную из райкома, и все соглашались с тем, что дисциплина нужна, что американцы обнаглели, а на все субботники от партячейки отделения банка отправляли одного Хвостова. В этот раз вопрос в повестке дня стоял необычный: начальница кредитно-планового отдела Матвеева Юлия Вячеславовна обратилась с заявлением о вступлении кандидатом в члены КПСС. Требовались две рекомендации. Одну ей дал Хвостов, про себя отметив, что растит себе конкурента в части продвижения по службе. Вторую рекомендацию дал управляющий. Партийное собрание должно было стать формальностью.

Однако на этот раз произошло нечто невообразимое.

– Товарищи, прежде чем мы перейдём к вопросу, заявленному в повестке дня, – чётким голосом произнёс Лазаренко. – Я выступлю с заявлением.

Он посмотрел на присутствующих и немного задержал взгляд на Александре. Пять человек ждали, полагая, что он передаст какое-то срочное сообщение из райкома. Хвостов, который вёл протоколы собраний, готовился записать, что все они единогласно поддержали или осудили неожиданную новость.

То, что сказал Лазаренко, повергло присутствующих в шок.

– Товарищи, я хочу заявить, что Коммунистическая партия Советского Союза полностью дискредитировала себя и по сути стала сборищем предателей советского народа и примкнувших к этому сборищу попутчиков…

Андрей Юрьевич перевалился в кресле с одной половины ягодицы на другую, ещё не уразумев, действительно ли он услышал то, что услышал, или немыслимое померещилось.

В таком же состоянии пребывали и все остальные. Лазаренко продолжил:

– Как человек порядочный и честный считаю своим долгом сложить с себя полномочия секретаря парторганизации, сдать партбилет и объявить о своём выходе из рядов членов КПСС. Вот здесь партийная касса и полный кассовый отчёт. Партбилет кладу на стол.

Он подвинул на середину стола целлофановый пакет с деньгами, журнал учёта, выложил красную книжицу, встал и, ни на кого не глядя, вышел из кабинета.

Первым пришёл в себя дядя Паша.

– Предатель! Изменник! Таких расстреливать нужно! – закричал он.

Дядя Паша вскочил и рванул вдогонку за Лазаренко. Александр бросился за ним и поймал старого партийца на выходе из кабинета.

– Предатель! Иуда! – кричал тот, отбиваясь от Хвостова.

Управляющий вышел из ступора.

– Павел Семёнович, Павел Семёнович, успокойтесь, пожалуйста. Сядьте на место.

Голос Андрея Юрьевича заглушало кудахтанье обеих бабулек.

Хвостов отвёл бушевавшего дядю Пашу к столу и усадил на стул. Управляющий постучал по чайному блюдцу и, добившись тишины, сказал:

– Товарищи, ну что тут поделаешь…

– Расстрелять гада! – выкрикнул дядя Паша.

– Это мы отдельно разберёмся, – ответил Андрей Юрьевич.

По его растерянному лицу было видно, что он понятия не имел, как разбираться с Лазаренко. Тот только формально являлся сотрудником отделения. По заведённым правилам отдел инкассации не подчинялся управляющему, а контролировался управлением инкассации головной конторы.

– Иуда, – чуть слышно промолвил дядя Паша.

– Товарищи, в сложившейся ситуации единственным выходом я считаю назначить… То есть, простите, избрать секретарём парторганизации отделения Александра Борисовича Хвостова…

– Правильно, правильно, он молодой, – прокудахтали бабульки.

Дядя Паша промолчал.

– Возражений нет? – спросил Андрей Юрьевич.

Против никого не было.

– Так что, Александр Борисович, теперь секретарь парторганизации вы, – заключил Вешняков. – Вы уж теперь сами и протоколы ведите, и всё это дело берите на себя.

– Спасибо, товарищи, – ответил Хвостов, ещё не решивший, радоваться или огорчаться. На всякий случай он добавил. – Обещаю, что не подведу…

– Тогда на этом всё, – объявил Вешняков.

Бабульки и дядя Паша, шумно двигая стулья, поднялись из-за стола.

– Подождите-подождите! – воскликнул Хвостов. – Там же Юлия Вячеславовна в приёмной ждёт.

– А что ж она ждёт? – буркнул Вешняков, но вдруг оживился. – Вот видите! От одного отщепенца от партии не убыло. Один сдал партбилет, а другая получит.

Реакция Акулова стала ещё большей неожиданностью для Александра, чем само избрание его секретарём партячейки.

Дмитрий позвонил под конец рабочего дня и сказал, что собирается вечером в гости. Александр предупредил Ингу, и они вдвоём ждали Акулова. Хвостов рассказал о случившемся на партсобрании.

– Чудной человек, – отозвалась она о Лазаренко. – Понятно же, что партия ради карьеры нужна.

Тем временем Дмитрий Акулов на такси подъехал к их дому. Он протянул шофёру десятку и сказал:

– Шеф, придётся ждать.

– Да мне-то что? Деньги твои, – ответил тот.

Акулов повернулся к сидевшему рядом Сергею.

– Придётся обождать. Извини, пригласить не могу. Постараюсь побыстрей.

– Да ты делай свои дела. Базара нет, – отозвался Мирогорский.

Дмитрий вошёл в подъезд, проскочил между двумя парнями, курившими на первом этаже, и поднялся к квартире. Он собирался звонить, как вдруг его окликнули:

– Э-э, слышь…

Он обернулся. Это были курильщики. Они поднялись за ним и стояли на площадке между этажами. Один из них двинулся к Дмитрию. Второй пошёл следом, держась на пару ступеней ниже.

– Какие-то вопросы? – промолвил Акулов.

– Инга Молина здесь? – спросил незнакомец.

– Допустим, – ответил Дмитрий.

– Пусть выйдет, – потребовал незнакомец.

– А ты кто?

– Джон.

– Джо-он, – протянул Акулов, окинув оценивающим взглядом парня. – Джон, а ты уверен, что она захочет говорить с тобой?

– Пусть выйдет, – упрямо повторил незнакомец и вдруг, погано ухмыльнувшись, спросил: – А вы что, правда вдвоём её трахаете?

Акулов врезал ему хуком справа в челюсть. Тот рухнул, едва не сбив с ног товарища. Последний взглянул снизу вверх на Дмитрия и счёл за лучшее подхватить под микитки друга и отправиться прочь подобру-поздорову.