Сердце умирает медленно

-6-

Все как и водится: после напутственной речи кардиологов мной занялся анестезиолог. Улыбчивый мужчина средних лет. Через маску я не могла видеть губ, но его светло-зеленые глаза улыбались – это точно. К тому же тон врача был таким благожелательным и мягким, что сам тембр голоса помог мне немного расслабиться. Ну, насколько такое возможно для лежащего на операционном столе человека, ощущающего себя на пороге грядущей неизвестности, насквозь пропитанной риском и раствором йода, которым меня готовились тщательно вымазать.

Сначала мне задали пару вопросов о том, что я ела и пила сегодня, затем закрепили на лице кислородную маску. Перед глазами мелькнул шприц, содержимое которого осторожно запустили по моим венам. Тишина становилась оглушающей. Ничего необычного, но через секунду мной снова начало овладевать то странное ощущение, которое бывает как раз перед тем, как ты провалишься в пустоту наркоза.

– А теперь сосчитай от десяти до нуля, Эмили, – раздался голос над головой.

Они всегда просили об этом, на каждой операции. И еще ни разу я не помню, что бывало после семи.

– Десять, – лица врачей в масках перестали быть четкими. – Девять, – все труднее стало сосредоточиться. – Восемь, – казалось, что меня обволакивает густая, мягкая вата. – Семь…

* * *

– Как себя чувствуете, мисс Уилсон?

– Где грузовик? – первое, что я произнесла, когда смогла говорить.

Мой голос казался непривычно сиплым.

– Какой грузовик? – доктор Кларк склонилась над койкой.

– Который переехал меня…

– Вот вы о чем! – она широко улыбнулась. – Скоро боль утихнет, не переживайте.

Не знаю. Чувствовала я себя ужасно. Примерно так, будто меня основательно попинали. И не раз. Потом переехали машиной, а вдобавок сплясали кейли^[3] прямо у меня на груди. Но, по крайней мере, я жива. Что подтверждало довольное лицо врача, внимательно наблюдавшего за моими реакциями. А это уже хорошо.

– Как все прошло? – решила спросить я прежде, чем она закидает меня дежурными вопросами.

На самом деле, мне хотелось знать, действительно ли теперь во мне живет частичка другого человека. А еще было интересно, правда ли мое прежнее, слабенькое, еще живое сердце, которое продолжало отчаянно биться, гоняя кровь, вырезали и выбросили.

– Штатно, – пожала плечами доктор Кларк.

А затем, используя столь любимые ею медицинские термины, принялась сухо излагать факты. Пока она это делала, я пыталась прислушаться к тому, что творилось у меня в груди. Кажется, новое сердце билось ровнее, чем прежнее. Но я чувствовала его – как будто ему было тесно на месте прежнего, и оно робко толкалось, пытаясь привыкнуть.

Пошевелила пальцами, потом рукой – очень осторожно. Приятно ощущать себя живой. И пусть мне мешали проводки, трубки, повязки со специальным пластырем, я знала, что там, внутри меня, под уродливым длинным шрамом, разрезающим грудь напополам, поселилась надежда.

Главное, протянуть пару дней. Если не начнется отторжение, поставлю себе новую цель – восемь недель. Второй критический срок. Если и его выдержу, значит, можно будет побороться еще.

* * *

Лекарства.

Их у меня теперь еще больше, чем до операции. И пить их нужно строго по графику до конца жизни. Почти по пригоршне за раз. Пропускать нельзя – иначе моя иммунная система убьет мое новое сердце. Хотя за нее это могут сделать и обычные инфекции, если уж быть до конца откровенным. (И даже побочные действия медикаментов могут меня прикончить. Но нужно надеяться, что такого не произойдет.)

Итак, лекарства.

Дорогостоящие, жизненно необходимые, в огромном количестве. Мама называет их сундуком с сокровищами – так их много. Я называю их просто едой. Потому что аппетита у меня нет, а специальных препаратов приходится глотать столько, что, кажется, ими я и наедаюсь.

За прошедшие с момента операции две недели у меня появилась привычка ставить будильник на семь утра и принимать препараты, исключающие отторжение сердца и снижающие риск возникновения инфекционных заболеваний.

Впервые я встала на ноги уже на пятый день в реанимации. Правда, никто не должен знать об этом. Из врачей. Они строго следят за моим самочувствием, и о будущих физических нагрузках, которые помогут мне вернуться к нормальному ритму жизни, пока еще только говорят. Даже организовали несколько встреч со специалистом-психологом, который помогает таким, как я, адаптироваться в обществе. Очень сомневаюсь, что кто-то способен помочь мне вернуться к «нормальному ритму жизни», если я такового никогда и не знала. Ну и ладно.

Вряд ли мои сомнения означают, что я по-настоящему сопротивляюсь тому, чтобы приспособиться к новым обстоятельствам, но мне еще не по себе. Это точно.

* * *

Сегодня мне наконец-то разрешили увидеться с Райаном.

Мама недовольно фыркала, пытаясь отговорить меня от встречи с «ненадежным и глупым мальчишкой», но папа, рискуя нарваться на очередной скандал, уступил мне. Тогда мать надулась и отвернулась к окну. Ей было обидно.

Из-за того, что по моей просьбе парень чуть не убил меня на выпускном, она рассорилась с миссис Джонс. Прямо здесь, в больнице. Мама не говорила мне, я сама узнала об этом из видеопослания Райана, которыми он заваливал меня каждый день.

– Он тебе не подходит, Эмили, – бросила в отчаянии мама, когда отец вышел из палаты.

Я как раз села удобнее на кровати и достала из кармана маленькое зеркальце. Мне было жутко интересно, как отреагирует Райан, увидев настоящий румянец на моих щеках. Мне и самой впервые было странно наблюдать, как привычно синие губы розовели, становясь похожими на крупную, спелую малину.

– Мало того, что этот тип не подумал о том, что ты можешь умереть, так он и сейчас стремится подорвать твое здоровье!

– Чем? – усмехнулась я, разглядывая пряди сухих волос мышиного оттенка в зеркале.

«Убрать за уши? Стянуть резинкой? Распустить?»

– Дорогая, тебе нужен покой. Необходимо окрепнуть. Все надо делать постепенно! Я даже боюсь представить, куда он тебя потащит, едва ты крепко встанешь на ноги. Наверняка туда, где все кишит инфекциями. Туда, где он сам постоянно тусуется: по пабам и прочим забегаловкам!

У меня даже руки опустились. Не могла поверить, что она придерживается подобного мнения о парне, которого давно знала, с чьей семьей постоянно общалась.

– Мама, он не… – выдохнула я.

– А Дороти Джонс теперь сплетничает на каждом углу, что ее сын не желает ехать в университет, где его давно ждут, из-за какой-то, цитирую: «Немощной калеки»! – В глазах мамы застыли слезы. – Это про тебя, доченька! Как тебе, а? Тоже не ожидала такого от нашей почтенной миссис?

Волнение накрыло меня с головой. Я растерянно хлопала глазами и хватала ртом воздух, пока она, меряя шагами комнату, продолжала:

– А ведь она мне звонила. Вчера! Чтобы отчитать за то, что ты портишь жизнь ее сыну, – мама зажмурилась и сглотнула. – Можно подумать, что ты за ним бегаешь! Как она, вообще, посмела? Чопорная дура! Да он тебе даром не нужен, такой ветреный и беспечный, а не ты ему. Так я и ответила ей, этой заносчивой Дороти Джонс, чтоб ей было пусто!

Дальше я ее почти не слушала.

А ведь и правда, зачем Райану такая, как я? Которая не сегодня завтра умрет.

Которая вряд ли родит ему ребенка.

Неполноценная.

А если родит, то сколько проживет? Лет пять? Десять? Двадцать, если повезет?

Никто не знает, как и когда кончится моя «нормальная жизнь». Тогда зачем же из-за нее портить свою? Отказываться от будущего? От учебы в одном из престижных вузов Соединенного Королевства, от успешной карьеры…

Райану такого «счастья» я точно не желала.

– Помолчи, мама, – попросила тихо.

Сползла вниз по подушке, отвернулась и натянула одеяло на голову.

– Что? – послышался ее всхлип.

– Помолчи, говорю, – закрыла глаза. – Пожалуйста. Хоть немного.

* * *

– Привет! – сердце при звуке этого низкого, бархатного голоса привычно екнуло.

Вот незадача: сердце новое, а реагировало так же.

Я осторожно высунула нос из-под одеяла.

– Привет.

Было очень больно смотреть, как Райан прямо светится, разглядывая меня. Наверное, из-за того, что я для себя все уже решила.

– Какая ты! – произнес с придыханием. – Ну и ну… Обнимемся?

Быстро преодолел разделявшее нас расстояние, наклонился и коснулся моего плеча так осторожно, будто бы я была бутоном, а он боялся сломать только начавшие распускаться лепестки. Затем быстро отошел и стал рассматривать меня еще пристальнее. Не успела я опомниться, как щелкнул затвор камеры на его телефоне.

– У меня ведь должно быть фото новой Эмили, да? Ох, прости, – спохватился он, заламывая пальцы, – я налетел, как ураган, – смущенно пробежался пятерней по своим каштановым волосам. – Принес цветы, но потом узнал, что их нельзя оставлять в отделении, поэтому ты можешь посмотреть на них, если выглянешь в окно. Десять больших красных роз на скамейке прямо напротив кардиоблока. Если я не промахнулся…

– Спасибо, – приподнявшись немного, я приняла полулежачее положение.

Каждый новый вдох давался мне с трудом, выдох – еще труднее.

– Ну, как ты? Рассказывай, – он улыбнулся, заставив меня залиться краской.

Подошел ближе, сел на стул.

При взгляде на Райана я покрылась гусиной кожей. Кажется, за то время, пока мы не виделись, его плечи стали еще шире, лицо стало золотистым от загара, а глаза теперь лучились особым светом.

– Странно, – призналась я. – Вроде хорошо, но что-то не так. Наверное, нужно просто привыкнуть.

– Это сперва. Скоро все наладится. Я думаю. – Райан потянулся ко мне. – Можно? – взял меня за руку. – Ого, а она теплая. Точно! – он посмотрел на меня и улыбнулся. – Прикольно!

Сдерживая острое желание вырвать руку, слегка прикусила нижнюю губу. Что-то внутри меня вызывало странные ощущения, необъяснимый дискомфорт. Было как-то не по себе, но почему – трудно понять до конца.

– Как дела с учебой? Когда ты уезжаешь? – спросила, дернув плечом.

Поднял на меня глаза.

– Куда?

Я нервно сглотнула.

– В Дарем, конечно.

Райан сначала нахмурился, но улыбнулся:

– Вы с мамой сговорились, что ли? Я же сказал, что не поеду, пока…

– Тебе нужно ехать! – воскликнула я, грубо отстраняясь.

Не ожидала от себя таких эмоций.

– Думаешь? – спокойно спросил он.

Его взгляд блуждал по моему лицу, словно пытаясь отыскать в нем хоть что-то знакомое, оставшееся от прежней Эмили, тихой и кроткой.

– Конечно, – отрывисто выпалила я, ощущая, как напрягается тело. – Нельзя упускать такой шанс!

Райан замолчал. Прищурившись, оглядел меня и сказал:

– Я никуда не уеду, Эмили. Все ведь давно решено.

– Если это из-за меня, то не стоит.

Он снова погрузился в долгое молчание. И оно мне совсем не нравилось.

– Ладно. Я понял, – Райан кивнул, сжав губы. – Ты беспокоишься. Но Университет Манчестера тоже готов принять меня, они прислали письмо.

– Нет! – Я вытянулась в струну. Отвернулась, чтобы избежать его взгляда. – Это совсем не то, и ты знаешь… Не то, чего ты хотел.

– Да какая разница! – воскликнул он весело и потянулся ко мне. – Эмили! Тебе о своем здоровье нужно волноваться, а не обо мне.

Я убрала руку до того, как он ее снова схватил.

– Нет, Райан! Послушай, – мне пришлось стереть эту искреннюю улыбку с его лица своей холодностью и грубостью. – Не нужно ничего. Не надо оставаться здесь из-за меня. Ничего не получится…

– Почему? – он еще не понимал, к чему я клоню.

– Пустая трата твоего времени. И моего, – посмотрела на него, стараясь вложить в свой взгляд хоть подобие искренности. – Я тебя не люблю. Не нужно что-то делать ради человека, который не хочет быть с тобой. Понимаешь? Займись лучше учебой, Райан.

Большая птица по имени Любовь, только вспорхнувшая к небу и легкомысленно отряхнувшая капли прозрачной воды с перьев, падала вниз, теряя крылья, – вот что я видела в его глазах. Он резко побледнел. Райан смотрел на меня не моргая. Долго. Несколько секунд, а может, вечность. Тихо выдохнул:

– Вот как?

– Именно, – твердо ответила я.

Тогда он встал и… вышел.

Он ничего не сказал.

А мне показалось, что мир рухнул. Так оглушительно тихо стало вокруг. Даже его шагов не слышно по коридору. Никак не верилось, что все это только что произошло. Меня будто ледяной водой несколько раз окатили, так стало холодно, мерзко и зябко.

Я и не поняла, почему вдруг накричала на Райана. Не сообразила, отчего он так резко среагировал на мои слова. Хотела побежать и догнать его, но в последний миг сдержалась. Спрятала лицо в ладонях, отдышалась, попыталась собраться с мыслями. В голове царил какой-то сумбур. Подумав немного, достала телефон. Сжала в руке, собралась уже набрать его номер и позвонить, но в последнюю секунду передумала. Написать сообщение тоже не решилась. Стерев набежавшие слезы, осторожно встала.

Подошла к окну, но кроме прогуливающихся пациентов и их посетителей так никого и не увидела. Только букет темно-красных роз лежал на скамье не тронутым никем из проходивших мимо.

Я долго смотрела на него и гадала, что же со мной случилось. Почему оттолкнула парня, который мне всегда нравился? Почему повела себя почти по-хамски? Можно ведь поговорить по душам, а не бросать ему в лицо холодное «не люблю».

Но, наверное, так будет лучше для всех. Особенно для Райана и его будущего.

Наверное.

Почти убедив себя в этом, я обернулась и заметила сверток, лежавший возле двери на стуле. Возможно, Райан принес его с собой. Кто же еще? Дрожащими руками подняла его, села на койку, положила на колени и разорвала упаковочную бумагу.

Внутри находилась коробка, а сверху листок. Открыла крышку и ахнула: кроссовки. Новенькие, белые, известной спортивной марки. Аккуратные и явно женские. Перевернула подошвой вверх. Мой размер.

Боже… Так это подарок. Его. Для меня…

Судорожно развернула послание и принялась водить глазами по строкам. У меня сразу перехватило дыхание.

Ты мне нужна, как сердцу нужно биться.

Мне слишком пусто в этом мире без тебя.

Я буду ждать, надеяться, ночами сниться.

Чтоб наконец признаться, что любя –

Живу.

Ради тебя.

Люблю –

Улыбку, голос, яркий свет души.

Походку, робкий взгляд из-под ресниц.

Всю целиком тебя люблю.

Хоть с новым, хоть со старым сердцем.

Не спеши

С ответом –

Вся

Жизнь

Впереди.

…

Жду, когда можно будет тебя обнять и сказать это лично,

Райан.

-7-

Мои руки задрожали, на глаза навернулись слезы. Чувство вины больно сжало грудь.

Он любит меня.

А я его отвергла.

И что мне теперь делать?

Еще раз перечитав трогательные строки, спрятала послание в карман и медленно опустилась на подушку. Мне хотелось провалиться сквозь землю. Наверное, следовало побежать за Райаном, чтобы попытаться все исправить, но я не была уверена в правильности таких действий. В итоге достала телефон и набрала его номер. Он не ответил. Позвонила еще раз. Длинные гудки оборвались сообщением о том, что абонент недоступен. Парень выключил телефон.

Тогда я написала ему СМС: я попросила прощения. Не зная, что добавить, просто отправила. Скрестила руки на груди и закрыла глаза. В памяти всплывали воспоминания о наших встречах. Как он приходил ко мне, как веселил, смешил. Как после коротких свиданий мне хотелось жить, как хотелось снова бороться за то, чтобы продлить свое существование.

Не знаю, что было между нами. Привязанность? Дружба? Детская влюбленность или серьезное чувство? Может, мне и правда стоило сосредоточиться сейчас на выздоровлении и подождать, вдруг ответ придет сам собой… Но на душе было так горько и неуютно, что хотелось выть, чего раньше я себе никогда не позволяла. Сдерживалась, чтобы не доводить свое прежнее больное сердце до критического состояния.

И я сжала зубы до скрипа, чувствуя, как горячая влага медленно катится по щекам. Ненавидела себя, ругала и умоляла успокоиться. Не получалось.

Потом услышала, как приоткрылась дверь. Заметила маму. Она не стала ничего спрашивать, села возле меня и взяла за руку. Тяжело вздохнула, принялась ласково поглаживать по руке. Мне не хотелось в этот момент ни с кем разговаривать, поэтому я отвернулась.

Через полчаса она уже говорила своим обычным беззаботным тоном:

– Ну, что, моя девочка желает поужинать?

– Нет, – я сонно щурила глаза, глядя, как за окном полыхает оранжевый закат.

– Тебе нужно поесть, Эмили. Потеря аппетита очень беспокоит доктора Кларк.

– Мама, – попросила я, приподнимаясь с подушки, – ты лучше спроси, можно ли мне открыть здесь окно?

– Зачем, детка? Ты можешь простыть.

– Но… – мои ладони прошлись по опухшему от слез лицу. – Эта музыка…

Мама обеспокоенно нахмурилась, ожидая, когда я закончу фразу.

– Какая музыка?

Я махнула рукой в сторону алеющего на фоне горизонта кусочка солнца.

– Там, за стеклом. Она такая красивая. Хочу, чтобы было лучше ее слышно.

Она обернулась к окну и снова посмотрела на меня. Ее брови немедленно взметнулись вверх:

– Я ничего не слышу.

– Ну, как же… – устало улыбнулась я. – Вот: пам, пам, пам, пам па… – напела я, неуклюже дирижируя.

Это заставило маму выпрямиться и встать. Точно ищейка, она склонила голову, пытаясь прислушаться. Подошла к окну, вытянула шею, пожала плечами:

– Нет. Ничего я не слышу.

– Хм, забавно, – до меня по-прежнему доносились мелодичные звуки.

Мама слегка напряглась, сжала губы, пристально разглядывая меня.

– Нужно спросить у доктора Кларк. Может, у тебя в ушах шумит? Это, вообще, нормально? – она дотронулась до моего лба. – Температуры нет, вот что самое главное. Как ты себя чувствуешь, Эмили? Не вспотела, голова не болит, пальцы не онемели?

Мне казалось, она может, как из пулемета, выплевывать в меня всевозможные признаки отторжения сердца до бесконечности, поэтому я поспешила скорее прервать ее:

– Мам, все хорошо.

– Точно?

– Разумеется.

– Я попрошу доктора Кларк зайти к тебе, – сказала она, с тревогой глядя мне в глаза.

Пришлось сдаться:

– Ладно.

Мама помогла мне лечь и поспешила покинуть палату. Послышались ее торопливые шаги по коридору. А значит, впереди меня ожидал очередной осмотр и десятки различных вопросов о моем самочувствии. Мрак.

Поэтому я поспешила достать телефон и еще раз набрала номер Райана. Абонент по-прежнему находился вне зоны доступа. Мне ничего не оставалось, как ждать и надеяться, что вскоре он остынет и захочет со мной поговорить. Взгляд остановился на лежащей на столике коробке с кроссовками. Не верилось, что это все было правдой, и я реально смогу однажды надеть их и запросто выйти из дома. Хотя бы недалеко. Прогуляться по городу – для начала.

* * *

В день выписки я в последний раз посмотрела в окно на больничный дворик с аккуратным газоном, ровными пешеходными дорожками и многочисленными цветущими клумбами, залитыми ярким летним солнцем. Хотелось запечатлеть в памяти эту картинку, чтобы когда-нибудь в будущем перенести на бумагу. Вроде бы обычный вид из окна, но маленький пятачок земли был первым, что я увидела, встав на ноги после операции.

И это особенное ощущение, клянусь.

– Ты готова, Эмили? – спросила мама, поднимая сумку с моими вещами.

– Да, – кивнула я, не оборачиваясь.

Мне хотелось еще хотя бы минуту послушать чудесную музыку, доносящуюся откуда-то снаружи. Возможно, из парка. А может, из окна одной из палат. Кто-то виртуозно играл на клавишных. Кажется, на рояле. Потому что мелодия звучала глубоко и выразительно, и с каждым днем все громче. Очевидно, запись была очень высокого качества. Только вот где располагались динамики?

За все время я этого так и не поняла, но спрашивать у мамы, а тем более у врачей опасалась – они бы слишком напряглись, стоило бы только начать говорить о музыке. А мне не хотелось, чтобы моя выписка из больницы откладывалась на неопределенный срок. Поэтому приходилось молчать.

– Оставляешь рисунки здесь? – Мама скользнула взглядом по нескольким листам, разложенным на столе.

– Да, – я подошла к ним и провела пальцами по шероховатой поверхности плотной бумаги, густо исчерченной угольным карандашом. – Доктор Кларк забирает их на выставку. Какое-то благотворительное мероприятие: работы больных детей выставят в галерее, а потом продадут с молотка, чтобы вырученными средствами спонсировать лечение маленьких пациентов онкологического отделения.

– Хорошее дело, – кивнула она. – Особенно вот этот мне нравится.

Мать указала на изображенный мною маленький водопад, окруженный валунами и зеленью. Мне удалось четко изобразить даже капли воды, срывающиеся с высоты и застывшие в воздухе перед тем, как обрушиться вниз – в небольшое озеро. Получилось очень динамично, хотя я и не помнила, чтобы видела когда-нибудь что-то подобное. Да и неудивительно – больные вроде меня познают мир через книги и телевидение, другого выбора у них нет, со слабым сердцем особо не разгуляешься.

– Идем? – мама взяла меня под локоть.

– Угу, – пробормотала я, в последний раз оглядывая палату.

– Я провожу вас, – в дверях появилась медсестра.

– Спасибо, – улыбнулась я.

Пока мы направлялись к выходу, благодарили каждого сотрудника больницы, который встречался нам на пути.

И пусть это делалось уже в десятый раз, выражений признательности для того, кто спас твою жизнь, никогда не бывает много.

– Всего хорошего, Эмили. До свидания, миссис Уилсон! – попрощалась медсестра.

Даже доктор Кларк показалась в вестибюле, чтобы в последний (наверное, сотый) раз напомнить мне о своих предписаниях и помахать на прощание рукой.

– Спасибо, – растерянно говорила я всем, кто смотрел нам вслед.

Выходила через широкие двери на свежий воздух, пропитанный жарким солнцем, и оборачивалась трижды. Все улыбались. А я чувствовала растерянность. Город встречал новую меня шумом автомобилей, голосами птиц, цветами и зеленью, а мне почему-то хотелось обратно, в тишину и покой. Неизведанность пугала. А в душе было пусто.

И даже в объятиях папы я чувствовала себя грустно и неуютно. И по дороге домой в машине. За стеклом мелькали высокие здания и маленькие старинные постройки, площади и торговые центры с яркими витринами. А мои мысли были только о том, что это ловушка. Операция – не исцеление. Горсти лекарств, частые посещения специалистов, тесты, осмотры, ограничения – все оставалось как и прежде. Да, мне теперь потихоньку можно быть физически активной, но леденящий душу страх, что организм в любой момент отторгнет новый орган, никуда не делся. Предстояло научиться жить с этим и думать только о хорошем. Только вот как?

Райан не хотел со мной общаться. Не отвечал на звонки, заблокировал меня в соцсетях. Шейла сказала, что они видятся, и он выглядит вполне счастливым и веселым, что огорчило меня еще больше. Стало обидно, что он так легко вычеркнул меня из своей жизни. Но не я ли сделала все, чтобы так и произошло? Поэтому имела сейчас то, что имела. Одиночество, уныние и начинающуюся депрессию.

Дома ничего не изменилось. Комната напоминала о том, как я готовилась к своему побегу, о наших с Райаном разговорах и тихих вечерах. Время там словно остановилось. Вещи лежали на тех же местах, где их оставили, даже лампа, склонившаяся над столом, освещала альбом с незаконченным рисунком и карандашами, уложенными вдоль в ряд. Будто бы только пять минут назад их отложила, чтобы позже продолжить.

Но теперь я была не той Эмили. Да, оставалась такой же худой и бледной, но стала совсем другой. И совершенно не готовой к новой жизни.

Не было сил разбирать сумки, не хотелось даже думать о будущем, так что я легла на кровать прямо в одежде и уставилась в потолок. Сердце билось спокойно и ровно. И это было удивительно, ведь сама я пребывала чуть ли не на грани приступа паники. Странное чувство.

Ты жив, ты спасся, у тебя все хорошо. Но радость почему-то не спешит приходить. Будто все усложнилось. Пока мои сверстники учились, мечтая стать кем-то, я пыталась не умереть. Теперь передо мной открыты все двери, а у меня не хватает духа, чтобы шагнуть в них и вдохнуть полной грудью. Кто я в этом мире? Для чего я здесь? Что делать дальше со своей жизнью?

Вот что предстояло решить в самое ближайшее время.