– Нет никаких колдунов, – ответила ей Нэя, воспроизведя интонацию своей мамы. – Никто не может ни одарить счастьем, ни отменить чьё-то счастье. Хотя отнять можно всё, даже и саму жизнь… – но всё это говорилось много позже.

А в ту ночь после дневных прорицаний на деревянном природном алтаре-пне, после ухода мамы Нэя не могла уснуть. Она подходила к окну, закрытому на запоры, хотя была жаркая и душная ночь. Они жили на последнем этаже, а всё же боялись, что кто-то влезет в окно, используя старое дерево. Нэя тревожилась за маму, пугаясь мыслям о страшных демонах гор. Уже ранним утром она опять подошла к окну. Внезапно возникло странное и яркое, как блик дневной Ихэ-Олы, свечение на светлеющем предутреннем небе в просвете между ветвями. Боясь разбудить ворчливую бабушку, она осторожно распахнула одну из створок окна. Запоры звякнули, но глубоко спящая бабушка не проснулась. Мерцающий белый вытянутый сфероид завис над чашей горизонта, над домами и тёмными купами близкого заброшенного и густого парка, давно превратившегося в городские джунгли, где непонятно кто обитал, производил зловещий шум и крики по ночам, таился днём. Тёмные кроны смутно и таинственно осветились в своей вышине, и мерцающий контур очертил их на фоне угрюмого неба, лишённого в этот час спутников. Что это было?

Бабушка говорила, что это летают иногда над спящим миром сыновья Надмирного Отца. Тот, кто видел их однажды, не забывает того никогда. Так они прекрасны. «Дочки и сыновья»? – спрашивала Нэя, представляя себе, как должны быть прекрасны платья дочерей Надмирного Отца. «Нет», – отвечала бабушка – «У Надмирного Владыки, похоже, нет дочерей, только сыновья. Дочерей не видел никто. А сыновей видели. Как и демоны только мужчины. Горные демоны жестокие. Они убивают людей, если их ловят, и поедают их души». – «А небесные не поедают»? – «Нет, только подземные. Хотя их и трудно различить. Горные встречаются в горах и опасны. Небесные же могут быть, где угодно и никого не трогают. А может быть и такое, что и те и другие – один вид. Просто в горах они живут и защищают свою территорию. А в гостях, поскольку их никто не зовёт, они притворяются добрыми». «То есть, они злые»? «Ну почему злые. Они опасны для нас ввиду своей чужеродности и непонятности. Я думаю, что такие прекрасные существа не могут быть злыми, если только случайно не затронешь их собственных интересов. Так я думаю», – повествовала рассудительная бабушка. – «Они считают горы своей зоной обитания, раз уж мы там не живём. Зачем-то им понадобилось там поселиться. Может, их выгнал Надмирный Отец за прегрешения? Может, они охраняют мир от возможных бедствий, но им нельзя с нами соприкасаться. Ведь до нас уже была прекрасная жизнь других людей, которые все погибли от рукотворной катастрофы, допустив к управлению злодеев». «Как же прекрасные люди породили злодеев»? – не отставала Нэя. «Бывает и такое. Всякое бывает. Где-то и как-то нарушили законы Надмирного Отца, вот и пошла вся жизнь наперекос. А спасти было некому. Или заслужили такую вот кару». «А теперь нас спасут? Ведь злодеев вокруг опять много»? – Нэя ширила глаза, не желая всеобщей погибели. Особенно погибели мамы, себя, Нэиля и бабушки. «Много злодеев», – вздыхала бабушка совершенно искренне. – «Больше, чем и требуется для порчи всеобщей жизни, да не все, по счастью. Разве может погибнуть мир, когда в нём рождаются такие вот дети, как ты и Нэиль»?

Нэя смотрела в предрассветный сумрак тверди, представляя, как за нею живут дети Надмирного Света. Она решила, что её будущий жених прислал ей светлую весточку о себе. Девочка помахала ему рукой в ответ, хотя небо было уже пустым, лишь неяркие точки гасли вверху, это были алтари детей Надмирного Отца, они продолжали кое где мерцать над ещё спящим и тихим миром. Она быстро уснула и видела свои детские, иногда тревожные, иногда лёгкие сны.

Блуждание в тоннелях

Тон-Ат учил её верить своей интуиции, говорил, что она у неё наследственная и безошибочная. Почему Ксенэя не поверила себе, не поддалась первому импульсу страха? Откуда вообще была вера чужому человеку Рут-Эну? Сколько времени уже прошло с того дня, когда убили мужа, всё могло поменяться с тех пор. И сын Рут-Эна казался ей тёмным и непроницаемым, как и перспектива страшных подземелий. Никогда не узнаешь, что таится в их страшном зеве. Уж сколько они шли в туннелях, а он всё молчал, идя впереди со своим фонарём. Ксенэя тоже была в туннелях не раз с мужем, но всегда их боялась. Начинаясь за городом, в местах старых выработок камня, идущего на постройку зданий, галереи постепенно переходили в странные туннели. О них муж говорил ей, что они не природные, не карстовые и обычные, что встречаются повсеместно, а те самые, которые напрасно ищут многие люди со своими целями, но редко находят. Эти тоннели были древние и, очевидно, искусственные, кем-то созданные. Для чего? Кем? Никто уже не узнает этого. Кто были строители? Может быть, их небесные праотцы, умеющие много такого, о чём им уже и неведомо? Они же, потомки, утратили ключи к тайнам из-за страшных грехов прошлого. Они оторвались и засохли в своей жалкой оторванности от могучего древа, их породившего некогда ради уже и забытых целей. В галереях было сухо, легко дышалось, и временами они были полузасыпаны мягким песком, будто ветры пустынь намели сюда каким-то чудом этот песок.

Муж объяснял ей странную особенность туннелей, не поддающуюся изучению той науки, какой владели люди планеты. То расстояние, которое на поверхности надо проходить дни и дни, тут преодолевалось за часы. Возможно, говорил Виснэй, это особые технологии исчезнувшей цивилизации, мы же их впавшие в деградацию потомки. Они не вписываются в наши пространственные и временные законы, в наше научное понимание. Но что это такое наше научное понимание? Внутри них была ещё одна загадка, они не давили на психику, как бывает в обычных подземельях, не ужасали душу, а напротив, давали чувство успокоения и убежища, будто в них был растворен особый газ, подавляющий зоны страха и тревоги в мозгу. Если приложить руку к гладкой стене, можно было уловит иногда и некую вибрацию, скрытую там за непреодолимой стеной. Что было там?

Она вспомнила, о чём рассказывал Виснэй, – Мне кажется, это и не туннели, а некие движущиеся механизмы. Мы же не ощущаем их движения, так как находимся внутри. Мы перемещаемся внутри них, а они перемещаются в это же время под землёй вместе с нами. Поэтому мы и оказываемся в горах столь быстро, тогда как идти и ехать туда очень и очень долго. Поэтому всегда и непредсказуемы те точки, куда они выходят на поверхность, в то время как сами всегда внутри всё те же. И найти их можно не всегда, а только в определённые дни. Иногда идёшь по тем же самым выработкам и вдруг тупик – ничего! А в нужный день они раскрыты, будто и ждут тебя. Вот сейчас, я почти уверен, пока мы с тобою в них бредём, их уже и нет на том месте, где мы были тогда, когда входили в них. Потом они возвращаются на своё место. Чушь на взгляд рационалиста, вот я и есть такой рациоскептик, но пользуюсь ими, ничего и не пытаясь объяснить. Также как мутанты в джунглях используют вещи из убитых городов пустынь, ничего в них не понимая. Используют по примитивным нуждам, не думая о том, кто и зачем их создавал, для чего? Даже не зная, что их предки были столь высокоразвиты, да и не думают они о предках…

– Ты говоришь, что работал у нас. Я совсем не помню тебя, – обратилась она к сыну Рут-Эна.

– Ещё бы! Вы никогда и не смотрели на меня. Чего было смотреть на копошащихся трудяг вам, прекрасной госпоже? К тому же я работал в основном в вашем лесу. А в ваш прекрасный дом я и права не имел входить, поскольку был рабочим для уличных работ. Правда, господин Виснэй часто приглашал меня в свою библиотеку, давал мне возможность пользоваться своими книгами, и в свой павильон для отдыха допускал, где и любил работать над своими чертежами, но вас там я никогда не видел. Вы не любите читать книги?

– Люблю. Только у меня была своя библиотека. У нас с мужем были разные интересы, если честно. Его философские и научные книги интересовали меня мало. А ты что же, стремишься к познаниям тайн Мироздания?

– А не похоже? Грубый труженик? Мозги из глины?

– К тому же я с самого детства настолько устала от уроков своего отчима об этих самых тайнах, что сознательно избегала всякого избытка той мудрости, которая была мало применима в моей жизни.

– Тон-Ат великий маг. Вам повезло иметь такого отца и учителя. Мне вот так не повезло. Меня практически с подросткового возраста засунули в подземные рудники для заработка себе хлеба насущного. А у меня всегда был интерес к тому, что выше обыденной толкотни вокруг.

– Тон-Ат вовсе не маг в том смысле, в каком это слово понимаешь ты и все прочие.

– А кто он?

– Если я скажу, что он человек из другого мира, ты поверишь в это?

– Из какого другого? Из загробного, что ли? Он же живой, как был, так и есть.

– То есть ты не понимаешь того, что существует возможность бесчисленных миров во Вселенной?

– Где же они расположены? Туда есть дороги?

– Наверное, есть, раз оттуда периодически кто-то и прибывает на нашу планету. Со звёзд.

– Со звёзд? Но ведь звёзды – это миры для умерших людей, где их бессмертные души продолжают своё другое уже, если по видимости, существование. Разве нет? Так считал господин Виснэй.

– Так Виснэй говорил с тобой об этом? С человеком, который ухаживал за лесом и мёл парковые дорожки? Невероятно!

– Почему же? Я похож на дурака?

– Нет. Хотя ты похож на разбойника с большой дороги.

– Природа-затейница позабавилась над моей внешностью. Думаю, что мои предки были тоже из другого мира. Не со звёзд, конечно, а из того, который процветал в прошлом здесь. А потом они взяли и разгромили в пыль всё, что создавали тысячелетиями. Прежние города, богатства, знания исчезли. А вот битвы за власть, как и неумеренную жадность, они оставили в наследство тем, кому посчастливилось уцелеть.

– Любопытно. Можно подумать, что ты учился у Тон-Ата. Что же ты никогда не приходил к Тон-Ату? Рут-Эна я помню с самой ранней юности. Это Рут-Эн привил тебе любовь к знаниям? Хотя мне всегда казалось, что он был вроде глухонемого. Не слышал, не говорил, только тихо служил, как и положено слуге.

– Это так. Очень ограниченный и косноязычный тип мой отец, хотя и добряк, каких мало. Да и силачом был, пока его лихорадка не изжевала, а потом и голову ему покалечили в одном недобром месте. Как же я мог приходить к почтенному Тон-Ату в его дом? Зачем, если во мне никто не нуждался? Ведь и мой отец был всего лишь слугой господина Тон-Ата. Уже потом, как Тон-Ат устроил его в имение к Роэлам, то и меня отец сумел пристроить на более хлебную и не такую затратную физически, как в рудниках, работу. Отец всегда ругал меня за чтение аристократических книг, считал, что для бедняков, вроде нас, это ненужное мучение от ненужных мыслей. Только я так не думал. И не думаю, поскольку развитая голова всегда лучше неразвитой, где ты ни живи.

Туннель несколько расширился, и были заметны неглубокие ниши в стенах непонятного назначения, вроде ложных окон. Чапос поставил светильник, заряженный холодным светящимся газом на несколько часов, в одну из ниш. Она осветилась тёплым и уютно-домашним светом, будто и не были они глубоко под землёй. До окончания путешествия света должно было хватить. А если нет? Если они заблудятся? Ксенэе стало страшно.

– Зачем остановились? Время дорого. А то останемся тут в темени, и что тогда?

– Газа хватит до утра, а мы уже к ночи будем в сторожке лесника. Надо чуть передохнуть, – Чапос достал что-то из своей обширной курточки. – Выпейте это, госпожа, – ласково обратился он к ней, с лёгким полупоклоном подавая маленькую глиняную фляжечку, – напиток придаст вам сил.

Сделав глоток, Ксенэя ощутила травянистую маслянистую горчинку напитка, хотя в целом он был сладко-кислым и хорошо утолял жажду. – Что за трава в твоей фляжке? Не отравишь меня?

– Как можно? Тут особый рецепт. Напиток придаст вам сил, снимет чувство усталости, а к ночи даст крепкий сон. Как только выберемся, вы и отдохнёте в сторожке лесника.

– Там же твой отец.

– Так лесник давно отправил его домой. В лесу идёт рубка старых деревьев, и лесник должен был посадить отца в одну из машин, вывозящих стволы. Я с ним договорился, дал денег за услуги. Вы тоже сможете ночью выспаться в той сторожке. Там чисто, опрятная постель есть, а сам я буду отдыхать в лесу у костра в плащ-палатке лесника, охранять ваш отдых. Мне не привыкать. А уж утром мы найдём способ добраться до столицы. Да на той же машине перевозчиков срубленных деревьев. Я вас с таким комфортом устрою, что не пожалеете. У них в машине всегда есть места для перевозки рабочих людей. Надо только уметь договориться. А я умею… Я много чего умею…. – Неожиданно Чапос сильным рывком рванул её к себе и придавил к полированной гладкой стене, стал шарить руками по её телу. Она, поражённая, буквально оцепенела под его натиском.

– Ты чего? – спросила она с усилием строго, – ты зачем это? – Главное не бояться, твердила она себе, как не нужно бояться бродячих собак, страх делает человека добычей, превращая в жертву для хищника.

– Никого же нет, – прошептал он, и нежная вибрация его голоса вызвала отклик, которого быть не могло, а он был. По шее Ксенэи побежали приятные мурашки. Она замерла, не веря ощущениям собственного тела. Он уже лизал её ухо, пихая туда язык и шумно дыша. «Какое счастье, что я не вижу его лица», – думала она. Если забыть обо всём, то это было настолько похоже на ласку Виснэя. И позорное расслабление сделало её податливой рукам дерзкого провожатого. Они также были нежны и неторопливы, умелые в своём блуждающем поиске того, что не является секретом ни для одной женщины. – Какая ты вся упругая, незатасканная. На ощупь как девушка, да и то не каждая такая, как ты. Никто ещё не познал тебя после твоего гордеца аристократа?

Тут Ксенэя внезапно очнулась и заставила себя встать выше растерянности перед наглым мальчишкой, хотя и опасным по виду. – Руки убери, дрянь! – сказала она, наконец, твёрдо и гневно. – И не такие как ты пробовали, да ни с чем остались. Или будешь насильником? Но учти, у меня есть спрятанная игла с ядом, если тронешь, то я воткну её в твоё причинное непотребство, и ты, мало того, что станешь на время парализованным, потом навсегда останешься импотентом. Ты этого хочешь? Может, попробуешь и рискнёшь? Вдруг я вру? – Она, конечно же, лгала ему, но вдруг подействует? И он быстро убрал руки, хотя она не уловила в нём никакого страха и почувствовала, что он ей не поверил. Его подчинение сразу навело её на мысль, что он просто быстро и профессионально обыскал её ради поиска ключа от тайника. В его исследовании, помимо похотливого любопытства, было скрыто и нечто другое. Этот бугай был явно перенасыщен женской лаской, и его руки не имели нетерпеливости, какую можно было бы ожидать от озабоченного молодого самца. Он прекрасно владел собой. Он был, конечно, очевидный грубиян, но не насильник. И она успокоилась, поскольку никто бы не догадался, что ключом был браслет-змейка на её руке. Браслет был принят Чапосом за дешёвую поделку. Он был чёрный, витой в три оборота, с жёлто-оранжевыми камнями вместо глаз, они и мерцали как живые глаза. Ей стало ясно, что сынок способен сбежать с её богатством и подставить несчастного отца под удар. Но себя он, видимо, считал более могучим, чем Ал-Физ или её отчим Тон-Ат.

– Да ты слабоумный! – сказала она, придав голосу металлическую твёрдость. – Ал-Физ – начальник Департамента Безопасности найдёт тебя всюду. Он тебе вовсе не страшен? Думаешь, сумеешь спрятаться, если уворуешь все сокровища? Или убьёшь меня здесь?

– Ал-Физ? – он заметно ослабил хватку, впрочем, пока не особенно и сильную. Похоже, удивился он больше, чем испугался. – Что бы тут ни случилось, как он узнает?

– Он узнает. Уж поверь. Я и сама удивляюсь тому, как он тщательно отслеживает всех, с кем я общаюсь. Чего же ты хочешь, если он глава Департамента Безопасности. Разве мы посвящены в их тайны? Может, кто-то и сейчас бредёт по нашим следам?

Чапос невольно обернулся в темноту позади себя. Странная ухмылка раздвинула его крупные губы, – Этот аристократический кобель к вам приставал?

– А ты что же, знаешь его? – тут уж удивилась Ксенэя. – Приходилось бывать в Департаменте Безопасности?

Вместо ответа Чапос взял светильник и пошёл вперёд. Она пошла следом. Вскоре они опять шли рядом, как прежде. – Не скажу, что это был поход за счастьем. Я о Департаменте Безопасности, – начал он разговор. – Я прежде, когда работал в вашей усадьбе, а я же не только помогал своему отцу, но и работал у вас подсобным рабочим, – где дерево срубить, где дорожки расчистить, ну и вообще, Ал-Физа настолько близко не знал. А вот пришлось. Это же именно он искалечил моего отца. Я знаю, что он отца допрашивал. Есть мерзавцы в любых сословиях, которые развлекаются тем, что бьют тех, кто не может им ответить. Они таким вот образом компенсируют некую ущербность в себе или вымещают некогда пережитое сильное унижение на ещё более униженных. А ведь он, милая госпожа, взяв у меня все сбережения отца, обещал не подвергать его пыткам, как чисто случайного человека, оказавшегося рядом с заговорщиком только по своей обязанности телохранителя. Ал-Физ повредил отцу голову, зрение, и теперь тот страдает провалами в памяти, головными болями в дополнение к хронической лихорадке. А мне Ал-Физ сказал: «Я же тебя не обманул. Его не пытали. А то не видать бы его тебе нормальным. Я всего лишь его слегка вразумил для порядка, поскольку он не проявлял ко мне почтения»! – и с этими словами он ударил меня так, что я свалился на пол. «Ты тоже мало почтительный молодой человек. Не надо было твоему отцу доверять твоё воспитание. Он слишком мягок для такого громилы. Теперь я возьмусь за твоё воспитание. Уж больно ты мне не нравишься». И он избил меня с такой зверской рожей при этом, что я понял, эта его работа и есть место, где он подлинный, а в аристократических цветниках живёт напудренная фальшивка.

– Что же было дальше? Почему ты ответно не вдарил ему в его наглую морду? Вон, какой ты здоровый! Кто бы узнал об этом, если вы были наедине? В его кабинете звуконепроницаемые стены, а ему нечего было тебе предъявить, как и твоему отцу.

– Я похож на самоубийцу? Его ищейки притащили меня в подземную тюрьму. Ну, думаю, попал. Только вот за что? Там они показали мне на самом нижнем уровне такую страшную природную расщелину, уходящую во мрак, может и до сердца планеты. Туда, говорят они мне, мы бросаем преступных простолюдинов типа тебя и твоего папаши. Потом они заперли меня в какой-то норе, где я и сидел до утра. А утром в роскошном служебном помещении Ал-Физа меня усадили за стол и напоили горячим вкусным напитком, как гостя какого. Ал-Физ вначале морщился, вроде я ему безмерно противен, а потом говорит: «Теперь я знаю о тебе всё. Тебе надо было сразу сказать, что ты приёмный сын у своего отца». «Чтобы это изменило»? «Всё», – отвечает, – «поскольку я и являюсь твоим кровным родителем. Не отцом»! – тут он заорал так, что я подавился слюнями. «Я тебя только зачал, всё остальное сделала природа твоей матери – малолетней потаскухи, и я даже не помню её лица. Она с готовностью мне подставилась, работая в цветниках моей матери. А я был тогда недозрелый мальчишка. Так что не вздумай считать меня своим отцом. У тебя другой отец». Он вернул мне все деньги. Велел лечить отца от лихорадки. «А голову», – говорит, – «я ему вправил на место. Так что он всё забыл, если что и знал».

– То есть, он отпустил тебя вместе с Рут-Эном домой?

– Ну, да. Я же говорю. Правда, отца отпустили позже, его возили ещё в какое-то место. Но Ал-Физ выполнил обещание. Отца к ночи уже отпустили.

– Зачем он тебя задерживал? За что? Ты же был невиновный человек. Чего он от тебя хотел?

– Ничего. Так ему захотелось. Я ему не понравился. Я не думаю, госпожа, что его озаботит ваше исчезновение, случись что, даже если он и обещал вам нечто. Он не считает женщин не только за людей, но и просто не воспринимает их за одушевлённые существа. Они для него вроде еды, – утолил себя и забыл, как звать. Ни благодарности, ни памяти, ни сочувствия не ведает этот человек. Вы же не можете ни знать, в какого душевного инвалида превратил он свою редкую по красоте и одарённости жену. К тому же она принесла ему богатство и молниеносное восхождение в высокую обойму военного руководства. Она была дочь старого начальника Безопасности. Разве можете вы не знать всего, если проживали рядом и общались семьями?

– Ты-то откуда знаешь жену Ал-Физа?

– Как же не знать? Она часто ходила мимо ваших цветников и разговаривала со мною, хваля мою работу. Я ей говорил, что не занимаюсь цветами, а только лесом. А тут я просто отдыхаю от работы. Она мне и говорит: «Ты не удивляйся на то, что я пристаю к тебе с разговорами. Мне приходится общаться только с детьми, и скоро я и сама впаду в детство. Мой отец учил меня не общаться с прислугой, если задушевно, поскольку, утрачивая понимание дистанции, они наглеют, начинают считать себя за равных и плохо работают. Так я и делаю. Но с кем-то я должна разговаривать. Мамы у меня нет, подруг, сестёр и братьев тоже. Отец вечно занят на службе, как и мой муж. Мать Ал-Физа мне надоела своими вымыслами о жизни, о своём сыне, о том, как он любит меня. Как я завидую цветам. Они так мало живут и умирают без боли. А я вот не знаю, как бы умереть без боли. Есть такая смерть, чтобы умереть и даже этого не почувствовать»? «Как же»,– говорю, – «умереть? Вы ведь ещё молодая». А она: «Я молодая, только жить я устала». «А дети? Как же без матери»? «Что дети, они же мне не родные». «Что же, рожать сами не можете? Бывает же такое несчастье», – это я ей. «Я страстно хочу родить. И я могу. Я это знаю. Пусть он разлюбил, но он мог бы дать мне своё семя точно так же, с какой щедростью выливает его в простолюдинок. А я, чистейшая аристократка, неплодная как засохшее старое дерево. Но, ты же видишь, как свежо и стройно моё тело? А вот я одна из всех не познала счастья соединения с мужчиной, не оплодотворена ни разу». Вот я удивился! Я тогда же понял, что женщина со странностями, хотя и холёная, красивая. Я тогда не поверил, что такое возможно. Не знал, как муж измывается над нею. А она мне как-то и говорит при очередной нашей встрече: «Достань мне отравленный нож наёмных убийц. Я хочу умереть, как умерла прошлая хозяйка усадьбы, в которой ты работаешь. Она умерла быстро, нанеся себе только царапину отравленным ножом наёмных убийц. Она уснула и больше не проснулась. Я подарю тебе кучу драгоценностей взамен этой услуги. У меня есть. Мне его мать много чего отдала на сохранение, боясь, что он всё отнимет и прогуляет со своими актрисами-наложницами». Я оторопел. «От засекреченного яда наёмных убийц вовсе не умирают быстро, если не знаешь, в какую точку бить. А так это будет как от укуса ядовитой змеи. В зависимости от силы яда агония может длиться часами. К тому же я не наёмный убийца. Где я возьму такой нож»? «А похож ты именно на человека из клана наёмных убийц. Вон и гребень у тебя на голове, как у потомков жестоких людей из той расы, что процветала прежде у океанического побережья. Я слышала, что клан тайных убийц исключительно из таких же людей, каков ты. Ты не обижайся, если я ошиблась». «У каждого своя тайная мука скрыта в душе», – так я ей ответил. «Нет. Не у каждого. Вот у моего мужа нет места для мук в душе. У него то служба, то сплошные праздники. Актрисы, продажные девушки, развлечения с друзьями и путешествия. Я всегда одна. Не то что Ксенэя. Как любит её муж, она всегда с ним путешествует, гуляет с ним вместе по лесам и паркам. И не только её муж не сводит с неё глаз, мой муж тоже любуется ею, потому что ему любая лучше, чем я. А разве она сравнима со мной по красоте и высокому происхождению»? – тут Чапос запнулся, поняв, что заехал не туда.

– Продолжай! – потребовала Ксенэя.

– Вот я и говорю о том, что не в богатстве счастье.

– В чём же?

– В том, чтобы найти свою половину. Любовь это и есть защита человеку. Единственное счастье, которое ему доступно.

– Я любила Виснэя. Разве это защитило его?

– Так…. Это… Может, он и не был вашей половиной. Или для вас был кто-то другой предназначен?

– Кто же? Вот Ал-Физ так и считает, что он моя половина. Айра ему не нужна. О чём ты ещё-то с нею разговаривал? В том аристократическом посёлке, где я прежде жила, многие считали Айру немой, поскольку она избегала общения с людьми. Так и думали, что её постигло некое душевное расстройство. А воспитание не позволяло людям лезть в чужую душу и чужие тайны. У нас было иначе, чем у простолюдинов, где люди тесно живут и тесно общаются. Иногда кажется, что это лучше, а иногда, что хуже. Я устаю от постороннего навязчивого любопытства.

– Оно понятно. Деликатное воспитание – вещь хорошая. Нет. Немой она не была, и душевно расстроенной я бы её не назвал. Странной, пожалуй. Думаю, это было от её страдальческого одиночества. Некое помрачение. Женщина молодая, а всегда одна. Бывает ведь, что и с ума сходят на этой почве. Будь она простой, пошла бы, как наши женщины, развеялась бы в любом доме яств, познакомилась бы с парнем любым, у кого жены пока нет, а гулять хочется. Ей бы и облегчение. А тут? Заперта в своих разноцветных комнатах, да в цветниках. С цветами не поговоришь. А дети что? Сю да мусю.

– Сознайся, что тебе хотелось её приласкать. Не попробовал? Она же мужем отринутая. Чего постеснялся?

– Может, я и не постеснялся. Да она, действительно, девушкой оказалась. Я только приступил, она так заорала, что… Испугалась, короче. Да и не теряла она надежду на то, что муж к ней придёт и обнаружит её нетронутой. «Люблю его», – говорит, – «он первым должен быть. В противном случае девственной умру». А так, чтобы просто ласкаться, миловаться, чтобы невинно, я всегда был к её услугам. Я многому её обучил, если уж муж не хотел. Так что стал я её весьма специфической игрушкой от одиночества. А она моей девушкой для тонких игр. Такие игры были очень развиты у жриц Матери Воды. Когда они умели дать полноценную радость мужчине, но не теряли девства. Вот я и научил её быть полноценной жрицей Матери Воды. У меня и настоящая любовница есть, но там всё просто, без особой игры, хотя умения не занимать. Тёртая жизнью женщина, каких навалом в столице. Только для облегчения вполне понятного мужского напряжения она и нужна. Хочешь, не хочешь, а приходится функционировать, как природой устроено, а не так, как это будет в селениях Надмирного Отца. Если будет, конечно.[1]А к Айре совсем особые чувства у меня… Это, если можете понять, месть моя ему, Ал-Физу. А женщину по любому жалко. Она после моих ласк хоть улыбаться научилась.

– Тебя-то кто всему научил? Ты же простой лесник. Вроде того. Всегда только грязная работа. Нет образования.

– Не так! Я много читал и читаю. Мне после смерти одного старого аристократа его родственники отдали целую библиотеку. Она родственникам была без надобности, поскольку в некоторых книгах завелись жучки от древности и сырости. Я не побрезговал, свалил их у себя в сарае для хозяйственного скарба, поскольку моя мать не разрешила тащить в дом всякое старьё. Я сделал в сарае большое окно, поставил там старую кровать, и у меня теперь что-то вроде личной библиотеки. Хорошо, светло, никто не мешает, когда я отдыхаю. Среди той рухляди и были те книги, посвященные древним ритуалам жриц Матери Воды. Да и вообще. У меня хорошее воображение и природный дар – чувствовать женскую натуру, – говоря подобное, он ничуть не смущался, и Ксенэя засмеялась над его тупым и забавным одновременно бахвальством.

– Представляю, чтобы надменный Ал-Физ сделал, если бы узнал о тебе и об Айре! Он отвёз бы вас в джунгли, приказал своим наиболее приближённым военным связать вас вместе спиной друг к другу, а после выбросить в страшную глубокую трясину. Мне Виснэй рассказывал, что так поступают иные аристократы со своими жёнами и дочерьми, если они вступают в преступную связь с простолюдинами.

– А как Ал-Физ узнает? Вы же ему не скажете? Да может я и вру, – Тут он заметил ещё одну нишу в стене и опять остановился, поставив туда светильник.

– Чего опять? – крикнула она, нервничая. – Так и до утра не успеем, не то, что до ночи!

– Я же вовсе не собираюсь причинять вам оскорбление, – продолжал он, тесня её к стене. – Я давно вас замечал… в вашей прежней жизни вы были украшением всего того аристократического городка, и вы мне нравитесь. Вот и всё. Я хотел вас только приласкать, вы же всегда одна последнее и такое горькое для вас время. Ну и решил попытать счастья. Почему и нет? Ведь нас никто не выбросит в болото, поскольку у тебя уже нет мужа, и аристократы тебя изгнали. А то, что ты не юная девушка, мне без разницы, – зашептал он, щекоча её кожу. И опять от его голоса пошла горячая вибрация. Толстые губы излучали какую-то особую сильную энергетику, и не было противно их прикосновение. – Я зрелых женщин люблю. А этой твоей, – и тут он схватил её за лобок под туникой, чем поверг в прежнее смятение, – ей всегда восемнадцать. Скажешь, нет? Только недозрелые умом этого не понимают, когда лезут за зелёными плодами. Я другой. Ты сочна, моя богиня, сладка, – и он впился в её шею с уже нешуточной страстью. Ксенэя ощутила невероятную силищу и каменную твёрдость этого чудища. Он даже не шелохнулся под её яростным сопротивлением. Это было похуже, чем в западне у Ал-Физа.

– Ал-Физ дал тебе разрешение на любое насилие и вседозволенность?

– Вроде того. Я уже его не боюсь. Он по любому меня не тронет. Хотя я и не забуду ему его издевательств над собой и над своим отцом, которого он искалечил. Я отвечу. Пусть и спустя годы, но я дождусь своего уже часа торжества.

– Убьёшь его? – спросила она с надеждой, – Убей! И как только сделаешь это, я полюблю тебя. Я сама составлю план, как это сделать, чтобы никто ни о чём не заподозрил. Это очень легко сделать в моём имении, которое он присвоил и где отирает своими здоровыми яйцами мою прежнюю постель, где я любила своего прекрасного мужа. Он поселил там свою любовницу. И он каждую ночь приходит вспахивать её вагину своим чудовищным плугом. Её, конечно, трогать не надо, а его вначале кастрировать, а потом…

– Зачем же убивать? – Чапос был настолько поражён её кровожадностью, что отпрянул, – Убийство – тяжкое преступление, за которое Надмирный Свет не прощает никого, кем он ни будь. А та, кто берёт за любовь такую плату, не может уже испытывать ничего. Мы не будем осквернять своих душ. Иначе Надмирный Свет лишит нас радости навсегда. Ты так страстно его ненавидишь, что можно подумать, это другая сторона твоей любви к нему. Забудь ты о нём и о его достоинствах. Я не глупее и не хуже, чем он.