Ловушка для Бесси

Джули перемежала свою речь горькими вздохами и изредка поднимала на Элис прозрачные голубые глаза, чтобы убедиться, что Элис ее не осуждает.

– Ну вот. Мы несколько раз погуляли по городу. А потом он сказал, что снял номер в гостинице и хочет, чтобы я пришла к нему. «Что толку ходить по улицам, – сказал он. – Ведь я даже не могу дотронуться до вас.» И я… пришла к нему в номер. Я не стану говорить тебе всех подробностей, скажу только, что это было лучшее, что случилось со мной за всю мою жизнь! – глаза у Джули сверкнули и в голосе слышалась такая убежденность, что Элис поверила ей сразу. Разве сама она не делает теперь этого каждый вечер? Разве она могла осуждать эту девушку? Только видимо, Джули зашла слишком далеко, и теперь ей придется расплачиваться за свое короткое счастье.

Джули сидела на стуле и нервно теребила тонкими нежными пальцами кусочек бинта. Это было ее всегдашней привычкой – теребить что-нибудь в руках в минуты волнения.

– Я не знаю почему, но я пропустила срок, и у меня болит голова, и вот видишь, меня постоянно мутит. Как ты думаешь, – с надеждой спросила она, доверительно коснувшись руки своей подруги. – это ведь не беременность? Я хочу сказать, ведь не обязательно это может означать беременность?

– А раньше такое бывало? – Элис ужасно хотелось сказать ей что-нибудь ободряющее, но не знала, за что зацепиться.

Джули покачала головой. Подбородок у нее задрожал, и глаза снова наполнились слезами.

– Успокойся, Джули, – Элис погладила ее по руке. – Пожалуйста, не плачь! Может, ты действительно паникуешь. Я слышала, такое бывает…

Пока Джули рыдала у нее на плече, и ее худенькие плечи сотрясались, Элис решила высказаться напрямую:

– Слушай, Джули, беременна ты или нет, но тебе просто необходимо поговорить с капитаном. Почему бы и ему не поволноваться немножко? Он ведь тоже имеет к этому отношение. Может быть, он обрадуется и сделает тебе предложение? Только не говори мне, что не хочешь выйти за него.

Джули взглянула на нее таким отчаянным взглядом, что у Элис дрогнуло сердце.

– Я бы пошла за ним на край света, позови он меня только! Вся беда в том, что он охладел ко мне. Я приходила к нему пять или шесть раз. И в последнюю нашу встречу он сказал, что больше не хочет меня видеть.

– О, Джули! Но почему?

– Не знаю. Должно быть, я надоела ему

– Все равно, – Элис упрямо тряхнула головой. В ней иногда брал верх характер отца. – Ты должна сказать ему. Не может же он жить дальше, как ни в чем не бывало?

Но Джули тоже была упрямой и посмотрела на нее гневно сверкнув глазами.

– Я не стану ему навязываться! Не хочу, чтобы он женился на мне только потому, что я забеременела. Я сама пошла к нему, сама захотела… этого.

– Знаешь, Джули, гордость в твоем положении – последнее дело. Слишком много унижений придется тебе пережить, если опасения подтвердятся, и ты останешься одна, с ребенком на руках. Подумай об этом, прошу тебя. Хочешь, я поговорю с ним? Ты ведь даже не знаешь как он отнесется к этой новости. Может, воспримет ее с радостью… – в последнее, впрочем, Элис и сама верила с трудом.

– Ты думаешь, нужно с ним поговорить? – робко спросила Джулия. Она была в смятении. Боялась сказать ему и не сказать. – Правда, Элис. Если бы ты могла намекнуть ему, может быть… Только я не стану говорить с ним. У меня просто не хватит духу.

Не откладывая в долгий ящик, Элис разыскала капитана и вывела его на улицу, чтобы поговорить. Он пребывал в отличном настроении, от его любовных томлений не осталось и следа. Капитан был бодр, весел и почти здоров, только старательно прикрывал курткой заживающее плечо.

Выслушав Элис, Майлз повел себя омерзительно. Он напрочь открестился и от Джули и от ребенка. У него нет намерения жениться в ближайшее время. А если мисс Стайлз прижила от кого-то ребенка, то пусть не рассчитывает свалить все на него. Он никогда не женится на такой женщине, распущенной и легкодоступной. И он добавил такое слово по поводу мисс Стайлз, что Элис предпочла как можно скорее пропустить его мимо ушей.

– Какой же вы негодяй, капитан! – от гнева у нее полыхали щеки.

Но Майлз не рассердился, а посмотрел на нее с восхищением. Он прижал Элис к стене, и нагло улыбаясь, сказал:

– А вы – просто прелесть! Я давно вас приметил. Вы гораздо красивее вашей подруги. Почему бы нам не прогуляться по городу сегодня вечером? Я скоро уезжаю, и мне было бы приятно провести с вами выходные.

– Держитесь от меня подальше. – тихо сказала Элис и пообещала. – Если вы и дальше будете вести себя также мерзко, я пожалуюсь полковнику Дэвидсону. Я подниму шум и устрою скандал. Ну как, я все еще прелесть? Или ваш пыл немного поостыл?

Гаденькая улыбка сползла с лица капитана. Он уважал полковника, а полковник не любил скандалов. Майлз не испугался, но перестал вести себя так нахально. Он неохотно выпустил Элис и сказал напоследок:

– Передайте вашей подруге, что я ее знать не хочу. Она слишком распущенная. Надо уметь обуздывать свой темперамент. – Капитан усмехнулся, и слегка морщась (к вечеру у него начинало ныть плечо), скрылся за дверью. Он посчитал разговор оконченным.

Элис ничего не сказала Джули о его поведении и о тех грубых словах, которые он себе позволил. Она лишь сообщила ей, что на капитана нет никакой надежды, и нужно придумать, что делать дальше. Но внимательно выслушав ее, Джули вдруг потеряла всякий интерес к разговору. Лицо ее стало равнодушным и вялым.

– Все кончено, Элис. Я его потеряла. Остальное меня мало волнует.

– Что же ты станешь делать? – Подожду еще пару недель и скажу все дома.

– Джули! – окликнула ее Элис. – Ты ведь не сделаешь ничего… необдуманного?

– Ты хочешь спросить, не покончу ли я с собой? – горько усмехнулась Джули. – Не бойся. Для этого мне не хватит решимости. Хотя это был бы самый лучший выход…

Через пару недель Джулия не пришла в госпиталь, и доктору Келли пришлось спешно искать ей замену.

Элис навестила ее лишь однажды. Она часто проходила мимо дома Джулии и знала, где та живет. Протягивая руку к звонку, Элис немного волновалась. Если родители Джули все узнали, то вряд ли они разрешат им поговорить. Но ей повезло, и дверь открыла сама Джулия. Она не выказала радости и сказала с досадой:

– А, это ты! Подожди здесь. Я только накину что-нибудь и выйду к тебе.

Джули вышла через минуту, такая же тоненькая и изящная как всегда. Только ее светлые волосы были теперь аккуратно забраны в тяжелый узел. В простеньком, очевидно домашнем, платье и шерстяном платке, в который она зябко кутала свои худенькие плечи, Джулия выглядела как подросток, и не верилось, что эта хрупкая девочка скоро сама станет матерью.

– Сядем тут. – она указала на скамейку возле палисадника. – Дальше я не пойду.

Они присели, и Элис поймала себя на мысли, что не знает как начать разговор.

– Ты не ходишь на работу…

– Отец запретил мне посещать госпиталь. – Джули сорвала веточку дерева и теперь отщипывала листочки. Тонкие, белые пальцы дрожали.

– Ты, видимо, сообщила им все как есть?

– Да. Теперь я сижу дома и никуда не выхожу. Они решают, что со мной делать. Наверное, отправят меня к тетке в Америку, в Брайтон. А там скажут, что я была замужем, но мой муж погиб.

– Джули! – Элис ободряюще потрепала ее по руке. – Может, это не так уж и плохо? Там ты сможешь начать новую жизнь, с чистого листа, понимаешь?

Джули усмехнулась и обреченно покачала головой.

– Знала бы ты мою тетку! Она еще хуже, чем отец. Будет следить за мной, как за преступницей и изводить меня презрением и нравоучениями. Она старая дева и ненавидит… распутниц, вроде меня.

Дверь распахнулась, и в проеме показалось недовольное женское лицо.

– Джули! Кто там? С кем ты разговариваешь? – голос был полон недоверия.

– Это Элис Барнхем, мама. Я тебе говорила, мы вместе работали в госпитале. Она пришла навестить меня.

Миссис Стайлз натянуто улыбнулась Элис и кивнула ей головой.

– Пожалуйста, недолго. На улице становится свежо. – громко проговорила она и скрылась за дверью.

– Она делает вид, что беспокоится обо мне. – усмехнулась Джули. – На самом деле они все, – она пренебрежительно кивнула в сторону дома, – ненавидят меня. Отец говорит, что я опозорила их, и даже не разрешает мне обедать за общим столом. Еду мне приносят в комнату. Даже старшая сестра теперь ненавидит меня, хотя ей-то я ничего плохого не сделала. Отец почти каждый вечер поднимается ко мне и изводит меня разговорами и упреками. А все потому, что он рассчитывал, что я выйду замуж за мистера Руни, его компаньона. Но теперь-то понятно, ничего не выйдет. А я только рада! Видела бы ты это ничтожество: он маленький, лысый, и ему почти пятьдесят лет. В нем нет ничего мужественного, ничего привлекательного…

Джули раздраженно взмахнула рукой и, когда рукав ее платья натянулся, Элис увидела на руке, чуть повыше кисти, синие пятна. Очевидно, мистер Стайлз, в ежедневных душеспасительных разговорах с дочерью давал волю не только словам, но и рукам. Джули перехватила взгляд подруги, покраснела и поспешно спустила рукав на место.

Элис поражалась тем переменам, которые произошли с Джули за несколько дней. Лицо ее было также красиво и свежо, но имело какое-то сонное, тупое выражение. Прозрачные голубые глаза, прежде живые и переливчатые и всегда носившие в себе некую тайну, теперь смотрели равнодушно и уныло. Должно быть, только выработав тупое безразличие, можно было перенести домашний ад. Лишь один раз эти глаза ожили и засверкали как в былые времена, когда Элис обмолвилась, что капитан Майлз отправлен домой, и его уже нет в городе.

– Вот как? – по голосу, по сгорбленным плечам Джули было понятно, что эта новость является для нее убийственной, но в то же время ожидаемой. Когда она совсем низко опустила голову, Элис заметила, что на руку Джули капнула вначале одна слеза, потом другая. Неужели новость об этом человеке еще могла волновать ее?

Элис протянула ей платок и погладила по плечу.

– Не надо так переживать. Этот человек причинил тебе столько горя… Лучше тебе поскорее забыть о нем.

Джулия прижала платочек к глазам и шмыгнула носом.

– Весь ужас в том, дорогая, что я никак не могу забыть его. Я все время думаю о нем, чтобы я не делала, чем бы не занималась… Он точно приворожил меня, понимаешь? И мне ужасно стыдно любить человека, который теперь совсем равнодушен ко мне. Но я ничего не могу с этим поделать. Они спрашивали меня о нем, хотели, чтобы я назвала его имя. Но я не говорю им. И никогда не скажу! – Джули гневно сверкнула глазами. – От этого они злятся еще больше. Ох, Элис! – на ее лице теперь играли краски жизни: волнение, растерянность, тоска. – Мне все стало безразличным, все осточертело. Я хочу видеть его, понимаешь? Он необходим мне как воздух.

Они посидели еще немного. Наконец Джулия поднялась и протянула руку Элис.

– Прощай, – сказала она. – Больше не приходи ко мне. Я теперь не слишком подходящая компания для тебя. И выходи поскорее замуж за своего любимого, чтобы не оказаться такой же дурой как я.

Джулия развернулась и направилась к дому.

Больше Элис ее никогда не видела.

Возвращаясь вечером домой и перебирая в уме разговор с Джули, она не могла не признать, что не смотря на доверчивость и неосторожность этой девушки, даже на ее распущенность, в поступках Джулии была какая-то особая женская правота. Поведение Джулии не одобрялось людьми старшего поколения, но зато ее легко было понять тем, кто помоложе. Жизнь брала свое, и противиться инстинктам и желаниям было очень трудно. Перед самой Элис тоже стояла непростая задача – сохранить свою любовь, и в то же время, не оказаться в таком положении, в котором оказывается рано или поздно любая девушка, которая идет на поводу у своих желаний, пренебрегая нормами морали.

Бесконечно опечаленная этим разговором, Элис рассуждала сама с собой и во многом винила людей старшего поколения. Если бы они лучше понимали своих детей, можно было бы избежать многих бед. Если бы Джулия и ее мать были ближе друг другу, то Джулия могла бы посоветоваться с ней. Но старики так категоричны, так непреклонны в своих суждениях, как-будто сами никогда не были молодыми! Взять хотя бы ее отца! Он всегда говорил, что любит ее, что она – самое дорогое что есть у него, но стоило ей полюбить, как его будто подменили. Он стал упрямым и злым, говорит ей такие грубые, такие ужасные слова, что теперь ей даже не хочется возвращаться домой и видеть его. Конечно, он не такое чудовище как отец Джулии, мистер Стайлз, да и она не такая неприспособленная как Джули. Элис с детства вела дом и выполняла женские обязанности. У нее есть работа и хотя и очень маленькая, но зарплата. В сущности, она могла бы уйти из дома хоть сейчас и обойтись без его одобрения, ей только не хватало смелости порвать с ним окончательно, слишком многое их связывало. Ведь сколько она себя помнила, они всегда жили вместе. Кроме того, отец был таким старым и немощным, что, пожалуй, нуждался в ней больше, чем она в нем. Мистер Барнхем часто болел, и иногда приходилось по целым вечерам сидеть у его постели, давать ему питье и порошки, кормить его, менять ему белье, проветривать комнату. Кто станет делать это, если она бросит его? Если бы он не был таким упрямым, они с Гремом могли бы поселиться в их доме, и оба, по мере возможности, ухаживали бы за ним, и ему не было бы так одиноко как теперь. Как хорошо бы им жилось вместе, если бы не его упрямство!

Все еще смутно надеялась, что отец образумится, Элис выжидала момента, когда у него будет хорошее настроение, продумывала убедительные доводы. Несколько вечеров подряд, она возвращалась домой по-раньше. Ей казалось, что это успокоит его, и он будет настроен не так враждебно. Но дома ее встречало все тоже угрюмое лицо и насупленные брови. Так что она не выдерживала и сбегала на западную улицу, где ее ждали ласки, объятья и любовь.

Старый мистер Барнхем не спал ночами. Дочь шла по скользкой дорожке, он видел это вполне определенно. Следовало поговорить с ней, образумить ее, в этом он видел долг отца, но ему не хватало выдержки. Мешала гордость и старческая раздражительность. Он видел, что не имеет на дочь прежнего влияния, и это глубоко уязвляло его самолюбие. Каждый вечер старик давал себе слово быть более терпимым в разговорах с дочерью, но утром, глядя как она тщательно наряжается, как долго вертится перед зеркалом, очевидно, чтобы произвести впечатление на этого проходимца, сердце его закипало, и он говорил ей гадости. Когда она уходила в слезах, он корил себя за несдержанность и снова клялся, что вечером, когда она вернется, он будет говорить с ней иначе. Но вечером все повторялось, и ему никак не удавалось донести до нее свои тревоги и образумить ее. Он ни на минуту не допускал мысли, что сможет принять ее выбор. Он мог только уберечь ее от ошибки, которую она намеревалась совершить. Этот мерзавец (а мистер Барнехем теперь не называл его иначе) никогда не переступит порог его дома и не станет его зятем! По развязному виду, по щеголеватой манере одеваться, по той нахальной бесцеремонности, с какой он тискал руку его дочери, мистер Барнхем сделал вполне определенные выводы об этом человеке, и никакие уговоры не могли бы разуверить его. Его только поражало, что Элис, его Элис! такая рассудительная, такая скромная, могла увлечься этим бездельником и прохвостом. Она должна была бы обратить внимание на мистера Вурса, владельца кондитерской с улицы напротив, их старого знакомого, который явно был к ней не равнодушен, или мистера Нича, нотариуса с Бромли-роуд, вдовца, который как раз подыскивал себе жену, как слышал мистер Барнхем. Конечно, они не были бравыми молодцами, не слишком большое значение придавали своей внешности, не умели говорить дамам комплименты, а у мистера Нича и вовсе было двое детей. Но это были надежные люди, солидные и вполне обеспеченные. В их серьезности можно было не сомневаться. Мистер Вурс прямо дал понять ему в приватной беседе, что Элис всегда производит на него самое благоприятное впечатление, и что он в восторге от ее красоты и бойкого нрава. Обоим кандидатам тоже было за сорок, но в их случае это было простительно. Эти люди крепко стояли на ногах и сумели бы позаботиться о ней, тогда как мерзавец, задуривший ей голову романтическими бреднями и слюнявыми поцелуями, мог только ввергнуть ее молодую жизнь в нищету и безденежье. Мистер Барнхем отлично преставлял себе чем закончится эта связь. Через пару лет, его дочь, подурневшая от многочисленных изнуряющих забот, будет сбивать башмаки в поисках лучшей работы, чтобы этот человек смог купить себе новый жилет или шляпу! От таких перспектив у старика сводило скулы. Ну что прикажешь делать с вздорной девчонкой!

«Хорошо, – рассуждал сам с собой мистер Барнхем. – Пусть сердце ее не лежит ни к мистеру Вурсу, ни к мистеру Ничу. Но ведь не это же ничтожество, жалкий франт, у которого нет ни работы, ни денег и который, еще не женившись, до поздней ночи таскает ее по городу и морочит голову!». Он, мистер Барнхем, видит его насквозь. Ни один порядочный отец не позволит своей дочери, если только она ему не безразлична, связать судьбу с этим проходимцем. Понятно почему они просто не обвенчаются! Ждут, что он раскошелится и станет им помогать. Долго же им придется ждать!

Даже если бы они с Элис смогли бы поговорить по душам, этот разговор вряд ли принес бы пользу. Никакие родительские предостережения уже не могли образумить Элис. Мысленно она уже считала себя замужней женщиной, брак был для нее всего лишь вопросом времени. Отец, к советам которого она так прилежно прислушивалась раньше, теперь казался ей старомодным, отставшим от жизни человеком. Что он понимает? Он, конечно любит ее, но заботясь о ней, забывает самое главное, что она молода и сама хочет любить. Элис больше не могла полагаться на его жизненный опыт, на его предостережения. Он слишком предубежден, слишком упрям и совсем не хочет понять ее.

Терзаемые взаимными претензиями, они стали почти врагами, хотя и думали друг о друге постоянно. Когда отец особенно донимал ее своей грубостью, она тешила себя надеждой, что Грем сам предложит ей пожениться, не дожидаясь помощи со стороны. Пусть придется нелегко первое время, почти не будет денег и придется много работать, но это было бы лучше, чем лелеять призрачные надежды на то, что отец образумится и поможет им.

Но Грем ничего не предлагал. Он все еще искал работу, но то ли он был недостаточно настойчив, то ли ему в самом деле не везло, но место никак не находилось. Он истратил почти все сбережения, и теперь частенько бывал не в духе.

– Даже не знаю, милая, почему так происходит. – говорил он жалобным голосом. – Ничего не получается, сколько я ни стараюсь! Я был сегодня в трех местах, в разных районах города. Ноги у меня просто отваливаются, так много пришлось ходить пешком. Мне везде отказали. Не могу же я наняться на фабрику простым чернорабочим!

Элис была вполне с ним согласна. Представить Грема, такого модного, с такими изысканными манерами, среди ужасных, грубых, неотесанных людей, было невозможно. К тому же, он уже не мальчишка, а работа на фабрике предполагала тяжелый физический труд.

Она брала его голову и сочувственно прижимала к груди, утешая как ребенка.

– Успокойся, милый! У тебя все получится. Ты ведь ищешь работу не так давно. Нужно время, чтобы найти хорошее место. А я… я готова ждать, сколько потребуется. Во мне ты можешь не сомневаться.

Он вырывался из ее рук и раздраженно говорил:

– При чем тут это? Дело не в тебе. Просто у меня почти кончились деньги, вот и все. Мои запасы на исходе. А скоро первое число, и надо будет платить за комнату. И вообще… Мне даже не на что сводить тебя в кино и в заведение. Я оставил небольшую сумму, чтобы переехать в другой город. Может там мне повезет больше, даже не знаю… – он в волнении запускал руку в волосы, как делал всегда, когда волновался или нервничал. О переезде, якобы запланированном им в случае неудачи, он говорил с самого начала их знакомства, и каждый раз у Элис замирало сердце. Теперь, когда они собирались пожениться, она ждала, что он позовет ее с собой.

– А если все-таки придется уехать, – робко спрашивала она. – мы поедем вместе?

Грем отвечал так туманно, что невозможно было понять его намерения, а она боялась потребовать прямого ответа. Он, видимо, не считал ее своей невестой, и наверное, вполне мог уехать один. Такие разговоры тревожили Элис, заставляли холодеть от страха, и вызывали желание как-то привязать его к себе. Но как это сделать, она не знала. Единственное, что она могла – все время поддерживать его, чтобы он чувствовал, что всегда может на нее положиться. Но в глазах Грема моральная поддержка стоила мало. Когда Элис начинала утешать его, он почему-то всегда раздражался. Что толку от красивых слов? Чем пустословить, лучше бы потребовала денег у отца. Вот это была бы настоящая помощь! В такие минуты он становился холодным и отстраненным, и Элис понимала, что он дорожит ею не так уж сильно.

Решение пришло неожиданно. Оно не избавляло от проблем, но по крайней мере, давало небольшую отсрочку, и внесло в их отношения некоторую стабильность, и Элис удивлялась, как оно не пришло ей в голову раньше. Ведь это было так естественно! Они любят друг друга, собираются пожениться, почему же когда у нее есть деньги, он должен выкручиваться и нервничать? Все что имела она, должно принадлежать ему. Правда, своих денег у нее было немного, но отец каждую неделю выдавал ей небольшие суммы на хозяйство и никогда не спрашивал, как она тратит их. Расходы в ее прошлой жизни были столь невелики, что иногда у нее набегала довольно крупная сумма. Мистеру Барнхему это нравилось. Это означало, что как хозяйка – Элис весьма благоразумна. Теперь она тратила чуть больше, но все же экономно. «Так почему же, – думала Элис, – я должна стоять в стороне, когда Грему так трудно?

Словом, она предложила ему деньги.

Грем бурно протестовал, и они едва не поссорились. Он считал, что такое предложение унижает его как мужчину, и отказал ей наотрез. Но Элис была терпелива, настойчива и долго убеждала его в своей правоте.

– А если бы я попала в трудное положение? – спрашивала она, считая этот вопрос своим главным аргументом. – Разве ты не помог бы мне? К тому же, мы скоро поженимся, и у нас все будет общее. Какая разница, когда мои деньги станут твоими, до или после свадьбы?

Грем не находил ответа. Он только говорил, что это неправильно, и твердо стоял на своем, до тех пор, пока домовладелица, миссис Фарли, не напомнила ему весьма сухим тоном, что уже третье число, а он все еще не заплатил за комнату.

Разговор состоялся в один из прелестных воскресных вечеров, когда Элис и Грем, веселые и довольные, возвращались в его комнату с пакетом горячих булочек. Они сильно продрогли и теперь жаждали напиться горячего чаю и посидеть в тепле. Они уже собирались подняться на второй этаж, когда мисс Фарли внезапно преградила им путь.

– Мистер Стоккер, – сказала она, недовльно поджав губы. – Сегодня третье число, а вы все еще не заплатили мне. А ведь я, помнится, предупреждала вас, что не люблю двух вещей: если мужчина водит сюда посторонних девушек, и задерживает квартирную плату. На первое я закрыла глаза, – она выразительно посмотрела на Элис. – Но задержки с деньгами я не потерплю, так и знайте.

Это была бойкая сорокапятилетняя вдовушка, весьма деловая и предприимчивая. Миссис Фарли терпеть не могла, когда не получала деньги, на которые рассчитывала. С постояльцами, которые доставляли ей хлопоты и не платили в срок, она расставалась без сожаления. Но Грем ей нравился. Она находила его привлекательным мужчиной, и если бы не присутствие Элис, говорила бы куда более любезно.

Эта девушка, красивая, молодая, с нежным румянцем на щеках, напоминала миссис Фарли, что она сама уже немолода и далеко не так соблазнительна. Она могла бы ходить по улице целый день, у нее все равно не появился бы такой чудесный румянец, лицо только пошло бы красными пятнами и кончик носа посинел бы от холода. Миссис Фарли одевалась дорого, украшала руки браслетами, тщательно следила за собой, и считала себя вполне привлекательной, но рядом с Элис чувствовала себя потасканной и увядшей. Это ее невероятно злило, она ревновала постояльца к этой девушке и ненавидела ее. Элис тоже смотрела на нее с вызовом, но не потому что была красивее и моложе. Об этом она не думала. А потому, что от миссис Фарли зависел комфорт ее жениха, и он вынужден был заискивающе улыбаться и источать обаяние. Обида за Грема заставила Элис решиться. Она открыла сумочку и протянула миссис Фарли несколько купюр.

– Вот, – сказала она, стараясь не смотреть домовладелице в глаза, чтобы не выдать своей неприязни. – Извините нас, пожалуйста. Это больше не повториться.

Миссис Фарли восприняла эти слова как вызов. «Я моложе и гораздо привлекательнее тебя. Тебе никогда не заинтересовать его. Он на тебя даже не смотрит, потому что рядом – я.» Она взяла деньги и нехотя освободила проход.

– Ну что ж… на первый раз, я вас прощаю. Я женщина сердечная, все знают про мою доброту. – сказала она им вслед. – Я только люблю, чтобы во всем был порядок. Вот и все.

Поднявшись к себе и закрыв за собой дверь, Элис и Грем переглянулись и прыснули со смеху.

– Должно быть, она влюблена в меня по уши. – тихо смеясь, сказал Грем.

– Похоже на то. – согласилась Элис. – А меня она терпеть не может.

Грем вдруг перестал смеяться и нежно заглянул ей в глаза.

– Ты меня сегодня выручила, детка. Если бы не ты, мне пришлось бы съехать.

– Ну, не думаю! Если бы ты поулыбался ей еще немного, она бы простила тебе долг.

– В следующий раз я так и сделаю, – он притянул ее к себе и поцеловал в душистую щеку.

– Ну уж нет! Лучше я буду оплачивать твое жилье, так мне будет спокойнее. Я хочу, чтобы ты улыбался только мне.

С этого момента началась новая пора в их отношениях. Каждый вечер, перед тем как покинуть его, Элис оставляла Грему два фунта, а на следующей неделе без напоминаний разыскала миссис Фарли и отдала деньги за аренду. Миссис Фарли было глубоко плевать, кто именно платит ей, и она молча взяла деньги. «Наверное, он ужасно хорош в постели, если она готова платить за него из собственного кармана. – подумала вдова, разглядывая купюры на свет. – Какое падение нравов!»

Решение иметь общие деньги внесло в их отношения спокойствие и сблизило их. По крайней мере, Грем мог теперь спокойно искать работу, не особенно задумываясь о завтрашнем дне. Но такова была его натура что, как только финансовый вопрос становился чуть менее острым, Грем тут же забывал об экономии. Ему захотелось купить Элис ту самую модную шляпку, из-за которой они познакомились. Оказалось, что шляпка ей не идет, и они купили другую, почти в два раза дороже. Грем буквально силой заставил Элис купить ее. Потом ему понравился белый шелковый шарф, и после шляпки она уже не смогла отказать ему. Они покупали конфеты в красивых коробках, перевязанных ленточками, очень вкусные, но слишком дорогие. Бывало, когда они возвращались домой (Элис теперь называла его маленькую комнатку домом), денег совсем не оставалось. Это беспокоило Элис, но не слишком. Просто Грем хочет произвести на нее впечатление. Когда они поженятся, она растолкует ему, что ни цветы, ни конфеты, ни шляпки никогда не имели для нее большого значения. Без всех этих мелочей она вполне может обойтись.

Но сейчас она ничего не могла сказать ему. Слишком непорядочно сначала давать ему деньги, а потом указывать как их тратить. Это могло оскорбить Грема. И она молчала, и всегда, когда он вводил ее в непредвиденные расходы, соображала, на чем могла бы сэкономить, чтобы продержаться до зарплаты или до тех пор, пока отец не даст ей деньги на хозяйство. Пару недель Элис удавалось выкручиваться. Но однажды, когда она подходила к лавке Уоллеса, где покупала продукты много лет, Элис заглянула в кошелек и обнаружила, что денег почти не осталось. Завтра следовало заплатить за комнату Грема и купить еду и для него. Немного поколебавшись, она сделала выбор в пользу возлюбленного и не стала тратить оставшиеся деньги, а попросила лавочника обождать с оплатой. Уоллес, знавший ее с детства, охотно пошел ей навстречу. В своем поступке Элис не видела ничего предосудительного. Главное – не задерживать оплату и вернуть долг вовремя.

Теперь она приходила домой почти ночью. Мистер Барнхем уже не ждал ее возвращения как прежде. Тревога, ссоры с дочерью и одиночество сделали свое дело: здоровье его становилось все хуже. И однажды, когда Грем довел Элис до дома, навстречу им вышла миссис Фарнсворт, пожилая дама из дома напротив.

– Мисс Барнхем! Добрый вечер! – миссис Фансворт была еще весьма бодрой старушкой. – Как хорошо, что я вас увидала! Мне нужно сказать вам что-то важное. Вашему отцу сегодня стало плохо. Он, видно, выходил из дома и упал прямо на ступеньках. Слава Богу, что я в это время занималась своими розами и увидела его. Пришлось пригласить доктора. Сейчас ему уже лучше, не пугайтесь так.

Элис охнула и посмотрела на Грема. Лицо его ничего не выражало. Он не был ошеломлен или напуган. Очевидно, обида на старика так и не прошла.

– Какой ужас! – воскликнула Элис. – Я немедленно побегу к нему.

– Не торопитесь. – остановила ее миссис Фарнсворт. – Я же говорю, теперь все в порядке. Вы, наверное, сейчас не слишком близки с вашим папой? Он сказал, что вы вернетесь поздно, но не сказал, где вас можно найти.

– Я… сейчас много работаю, – пролепетала Элис. Она была не готова к таким вопросам, а старушка настойчиво сверлила ее маленькими глазками в ожидании ответа. – В госпитале много раненых… приходится задерживаться до поздна…

– Понимаю, – соседка красноречиво посмотрела на Грема. Взгляд ее говорил, что она догадывается чем занята мисс Барнхем и почему возвращается так поздно. – Но мне кажется, вы уж простите что я вмешиваюсь не в свое дело, что вам сейчас надо оставить госпиталь и побольше уделять времени вашему отцу. Он очень нуждается в вас.

Элис вспыхнула и покраснела до самых корней. Ее никто никогда не упрекал в бездушии и черствости. Она нащупала в темноте ладонь Грема в мягкой кожаной перчатке и сжала ее в знак прощания, потому что миссис Фарнсворт все еще смотрела на них. Его рука не ответила на пожатие и не сжала руку девушки в ответ.

Элис поспешила к дому, открыла дверь ключом, и оглядываясь через плечо, проводила глазами удаляющуюся высокую фигуру в черном пальто и высокой шляпе.

В доме было темно, и только из комнаты отца пробивался тусклый свет. Скинув шляпку, пальто, Элис вошла в комнату, где не была так давно.