Блуждание во снах

– Полин, не слишком ли много красноречия при несоответствующих обстоятельствах? – перебила ее другая женщина. – Я прилетела сюда чуточку пошалить, но время идет, а дальше разговоров мы никуда не двинулись.

Владимир перевел взгляд на говорящую. Это была плотная шатенка в платье с широким декольте. Из кружевного ажурного лифа, словно персики из взбитых сливок, возвышались аппетитные груди. Ниже шла затянутая в корсет, тонкая талия. Она была одета в темно-зеленое, атласное платье, отороченное широким кружевом. Густые волосы локонами обрамляли милое лицо с тонкими, античными чертами.

– Благодарю, Месс. Я, действительно, люблю иногда поболтать. Это – моя слабость. Кстати, вначале я хотела бы, Владимир Иванович, представить вам своих давних подруг. Познакомьтесь, эту красавицу зовут Мессалина, а для близких друзей просто – Месс.

При этих словах шатенка улыбнулась кончиками губ и легонько кивнула мелкой породистой головой.

– Вторую мою подругу зовут Мегилла.

Теперь Владимир смог рассмотреть и другую незнакомку. Судя по всему, именно она была обладательницей хриплого голоса. Она выглядела немного сухопарой и бледной. Черные, прямые волосы отливали бархатом вороньего крыла и были уложены в строгую, высокую прическу. Стройная фигура Мегиллы не поражала выпуклостью форм: под темным гипюровым платьем топорщилась маленькая, почти плоская грудь, длинные руки казались слишком худыми, выступали и острые ключицы. Но вместе с тем в ее облике было что-то такое, что притягивало любопытный взор. Узкое лицо выглядело приятным. Особенно прекрасными казались огромные, чуть раскосые, черные глаза. Они, то сияли холодным и бесстрастным взором, то наливались ужасающей, черной смолой, в которой полыхало огненное пламя.

«Наверное, жутко нервная особа, – подумал Владимир. – Такие худышки часто бывают страстны до исступления. Либо она истеричка, либо поклонница лесбийской любви».

– Ну, а со мной, Владимир Иванович, вы уже имели удовольствие познакомиться и не раз, – Полин кокетливо рассмеялась, тряхнув каштановыми кудрями.

– Где я? – тихо спросил Владимир.

– Вы, Владимир Иванович, в полной безопасности. Я унесла вас в соседний предел. Он граничит с вотчиной Виктора. Но дело в том, что Виктор вас здесь пока не видит. В данный момент вы находитесь в шатре, стоящем посередине малообитаемой пустыни. Не бойтесь, Виктор не хватится вас. Он думает, что вы со мной. Патрон безмерно доверяет мне, а я – коварная, как всякая женщина, получившая хоть маленькую толику доверия, вопреки всяческой логике и, пренебрегая правилами элементарной благодарности и даже безопасности, готова пойти на подлог, обман и банальный, на первый взгляд, глупейший, адюльтер. Зачем мне это все? Да за тем же, зачем и вам. Вспомните, с какой легкостью вы при жизни меняли одну женщину на другую. И делали это тем быстрее, чем скорее красавица объяснялась вам в любви и начинала смотреть молящими глазами прирученной лани. Или чего хуже – недоенной коровы. Ах, как нелепа влюбленная женщина! Она способна совершать такие пошлые глупости… Я, кажется, вновь увлеклась, – Полин медлила. И, повернувшись к подругам, произнесла: – Вы знаете, дамы, о чем я, находясь здесь, уж точно ни разу не пожалела? Это о том, как часто, именно здесь, я смогла брать верх над мужчинами. Да еще какими! Приятно иногда осознавать, что и мужчина способен смотреть не глазами равнодушного победителя, а глазами побитого, преданного пса, лежащего возле ног хозяйки.

– О, я чувствую, у меня был взгляд именно побитого пса, когда вы, Полин, предстали в совершенно ином облике… – медленно произнес Владимир, смерив Полин взглядом, в котором сквозил намек на слабую усмешку.

– Да был, – торжествующе улыбнулась она. – Но сделала я сие не только затем, чтобы потешить женскую гордыню и почувствовать над вами власть. Мои метаморфозы были маленькой местью за ваши бестактные мысли о дряхлости моего тела и за нежелание продолжить любовную игру…

– Вы имеете в виду нашу первую встречу? – Владимир приподнял бровь.

– Именно.

– Вы несправедливы ко мне, Полин. В тот день вы переступили порог моего дома юной красавицей, а ушли из него ее прабабушкой. Я – новичок в этом царстве тьмы и до сих пор теряюсь от быстротечности его изменений. Надо отдать должное – вы и в старушках были довольно милы…

– Ах, плут! То-то ты меня так быстро выставил за двери.

– Полин, время идет, а мы вынуждены слушать ваш интересный во всех смыслах диалог.

– Да-да, простите! Так вот, Владимир Иванович, проще говоря, я похитила вас на те, пять часов, которые мне предоставил Виктор.

– Уже не пять, а значительно меньше. А из-за твоей любви к пустой болтовне нам придется скоро благополучно вернуть его Виктору, – тонкие губы Мегиллы кривились от ироничной усмешки.

– Всё, всё. Я полагаю, мы быстро перейдем к делу. Итак, Владимир Иванович, я готова сделать предложение, от которого вы вряд ли откажетесь: вы должны продемонстрировать свои мужские способности и по очереди удовлетворить телесное желание нас троих. Я думаю, что при жизни вам удавалось за одну ночь иметь и большее число любовниц. Правда, они не были ведьмами и не знались с нечистой силой, – расхохоталась Полин и с вызовом посмотрела на Владимира.

– А если я откажусь?

– Если вы откажетесь, то она отнесет вас к «огненному морю», подвесит над пропастью за ногу и оставит там часов на пять. А может и больше. Ведь наша Полин так забывчива: она способна проболтать о пустяках пару часов кряду и забыть о том, что ее где-то ждут. Правда, Полин? А вы, Владимир Иванович, будете висеть в нескольких локтях от расплавленного металла и ждать свою спасительницу так, как не ждали никого и никогда. Поверьте, это ожидание будет во сто крат сильнее ожидания пылкого любовника предмета своей острой страсти, – в голосе Мегиллы слышался неприкрытый сарказм.

– Расплавленный металл – это, пожалуй, слишком. А если серьезно, то во время сегодняшнего урока вы, Владимир, должны были оказаться возле «позорного столба», и гадкая толпа, состоящая в основном из простолюдинов и жалких плебеев, должна была высечь вас в обнаженном виде. Обычно так Виктор проводит урок, посвященный «гордыне». Через это проходит почти каждый грешник. Ибо «гордыня» – это коренной грех, присущий каждому смертному в той или иной степени… – спокойным тоном добавила Месс. – Виктор считает, что после подобной экзекуции с каждого гордеца слетает хотя бы половина его заблуждений. Кому не помогает один «позорный столб», он «прописывает» еще парочку. И заметьте, это было бы лишь прелюдией. Потом бы вас послали на нудный и изматывающий своей очевидной банальностью урок, схожий с обычной человеческой жизнью. Вы бы и сами не поняли, где в нем начало и где конец. И что из него следует.

– Ну, наш патрон бывает подчас так изобретателен в этом вопросе. Было время, он любил всех толкать в жбан с испражнениями или обливать смолой, валять в перьях и выставлять в таком виде на всеобщее обозрение. Таким образом, Ex malis eligere minima^[6], дорогой господин Махнев, иначе мы пожалеем о вашем жалком жребии, – равнодушно обронила Мегилла.

Владимир осмотрелся: судя по мягким, пропускающим слабый свет, узорчатым стенам, он действительно находился в довольно большом шелковом, восточном шатре. Сбоку от него стояла позолоченная курительница в виде птицы Феникс, из крючковатого клюва которой валил густой, похожий на опиумный, бурый дым. Владимир понял, что сам он лежит на полу среди множества шелковых тканей, мягких подушек и газовых платков. От противоположной стены отделилась Полин. В ее руках поблескивала прозрачная, темно синяя чаша, наполненная какой-то жидкостью, от которой струился беловатый пар. Полин присела возле Владимира и протянула чашу. В нос ударили ароматы розового масла, апельсина, сандала, мяты и еще чего-то неведомого и такого притягательного. Только теперь Владимир почувствовал, что просто-таки изнывает от жажды.

– Пей, Вольдемар. Это волшебный напиток. Он придаст тебе любовной силы.

Он наклонил голову и выпил жидкость большими, жадными глотками. По телу разлилось приятное тепло. Он немного захмелел: все стены восточного шатра заискрились россыпью таинственных огней. Огни мрели и множились, танцевали и разлетались в стороны. Откуда-то потекла волнительная восточная мелодия. Зашелестели тугие бубны, запела сладкоголосая серебряная флейта. Стало настолько хорошо, что Махнев расхохотался и вскочил на ноги.

– Ого, какой прыткий, – прозвучало недалеко от его уха.

Казалось, что благовония растеклись по всему шатру, от этого воздух стал густым и чуть молочным, словно жемчужный перламутр. И в этом тумане он различил женские голоса и нежный смех.

– Дамы, черт меня побери, но кажется, я согласен… В общем, я к вашим услугам, – выпалил Владимир с глупой улыбкой на губах.

В ответ раздался дерзкий смех.

– Где вы, очаровательные блудницы? Куда подевались? Из-за этого тумана я совсем не вижу вас.

Плечи, руки и живот ощутили прикосновения чьих-то маленьких и легких ладоней. Горячие пальчики трогали тело, водили по волосам на груди, животе, спускались и ниже.

Было такое впечатление, что женские руки летают в воздухе сами по себе. А их владелицы находятся не здесь, а где-то далеко. Владимир тряхнул головой – наваждение не пропало. Руки, действительно, летали рядом, будто отчлененные, а сами дьяволицы беззлобно хихикали. Их смех назойливо лез в уши: он раздавался со всех сторон. Рук, как ни странно, оказалось не шесть, а гораздо больше. Внезапно он почувствовал и ясно осознал, что на нем уже давно нет одежды. Он стоял обнаженным, а по телу скользили женские ладони.

«Полно, плутовки, да вас тут не трое, – сквозь туман рассуждал Владимир. – Судя по количеству рук, меня ласкает дюжина красоток. Вы полагаете, что во мне столько сил?»

– Не бойтесь, господин Махнев, нас только трое! – раздался хрипловатый и насмешливый голос Мегиллы.

Знакомая тяжесть в паху не заставила себя долго ждать. Фаллос напрягся так, что казалось, вот-вот треснет от натуги.

«Чем же они меня опоили? Я давно не ощущал подобного вожделения», – изумился он.

Ему чудилось: он не стоит, а плывет в воздухе, поддерживаемый лишь газовым покрывалом. Справа и слева от него парили подруги Полин. Руки и плечи ощущали гладкие, голые тела. На женщинах тоже не оказалось одежды.

«Отлично! Зато не пришлось возиться с корсетами и булавками. Все бы красотки умели столь же быстро разоблачаться», – рассудил он и усмехнулся. Его усмешку перехватила русоволосая Месс. Горячие губы впились сладким, сводящим с ума поцелуем. К бедрам прильнули стройные ноги, настырные руки сладострастниц, не стесняясь, путешествовали по телу Владимира. Худенькая рука Мег решительно схватилась за выступающий и горящий от возбуждения жезл. А через мгновение темная голова склонилась к пылающему паху. Владимир застонал от острого удовольствия – влажные губы и ловкий язычок прошлись по воспаленному нерву пульсирующего ствола. Мегилла делала это особо искусно – Владимир готов был поклясться, что не испытывал ничего подобного.

– А-а-а, не торопись, желанная, я сейчас взорвусь… – прошептал он, тяжело дыша.

– Не взорвешься быстрее, чем я этого захочу, – зловеще прошептала Мег.

Одной рукой она схватила Владимира за волосы и резким движением запрокинула его голову так, что перед ее карминными губами оказалось его беззащитное горло. Ему стало не по себе: «Снова горло… Не пугайте меня, мадам. Горло – моя слабость. А вдруг она вонзит в него клыки?» Другая рука наглой воительницы скользнула к сжатому от страха анусу. Владимир и глазом не моргнул, как тонкий палец Мег вонзился в его задний проход.

– О, нет! Я не играю в такие игры… – Владимир дернулся.

Он почувствовал, что тело не слушалось его. Он был обездвижен.

– Не играешь? А это мы посмотрим. Вдруг тебе понравятся мои игры, сластолюбивый барчук?

Мег отлетела в сторону. С лёгким скрипом она подкатила к Владимиру невысокий металлический столик на колесиках. И сам столик, и все пространство вокруг слегка покачивалось. Блестящая поверхность замысловатого столика приютила странные предметы: несколько золотых, инкрустированных египетской вязью и драгоценными камнями колец с разъемными замками, кожаные шнурки с золотыми шариками, несколько щипцов, зажимы, тиски, наручники и тоненькие металлические и костяные стержни разного диаметра и длины, увенчанные округлыми набалдашниками. Набалдашники также были испещрены непонятными знаками и древними иероглифами. Тут же находились предметы, напоминающие по виду мужские пояса верности с длинными шипами для уретры, а также странные металлические конструкции, состоящие из колец, переходника и внушительной анальной пробки.

И хотя в его богатейшей коллекции игрушек для плотских утех не было ничего подобного, Владимир быстро сообразил, для чего предназначен весь этот диковинный инструментарий, напоминающий арсенал хитроумного средневекового эскулапа. Сообразил, и ему стало жарко…

– Ну как? Что ты об этом думаешь? Жалко, у нас мало времени, и я не смогу применить к тебе и половины этих забавных штучек. Но кое с чем я тебя все-таки успею познакомить. И если тебе понравится, мы можем и позже продолжить знакомство с моими игрушками. Многие мои любовники мужеского пола имели возможность и честь оценить их волшебную силу… Знаешь ли ты, что часть этой коллекции когда-то служила одному сладострастному фараону, династии Птолемеев? О, если бы ты видел синие глаза этого развращенного юноши – «либертина»^[7] древнего царства, когда одна из его многочисленных, обученных тонкому ремеслу наложниц, терзала его чресла… Часами… Незабываемые глаза…

– Мег, я ценю ваш изысканный вкус, но понимаете, я не привык…

– Тебе надеть кляп? – дерзко перебила его Мег.

– Нет, – мотнул головой Владимир.

– Ну, тогда помолчи…

Решительным движением она выбрала одно из золотых колец, украшенных багровыми рубинами, и установила его у основания члена нашего героя. Щелкнул автоматический затвор, и кольцо плотно сжало упругую плоть, вызвав еще больший прилив крови к детородному органу. Вторым, похожим кольцом, она замкнула его мошонку так, что тестикулы напряглись, их сильно тянуло книзу. «Господи, что это? Она подвесила к кольцу грузило! Она что, хочет их оторвать?» – пронеслось в его голове.

Внутренняя поверхность мудреных колец была снабжена небольшими, но весьма ощутимыми шипами. Они входили в тонкую кожу, вызывая нервный зуд, граничащий с болью. Новые ощущения были столь остры и непривычны, что Владимир невольно застонал. Но готов был поклясться, что возбуждение его стало еще острее.

– Зачем мне отрывать твои яйца? – послышался влажный шепот Мег. – Я лишь немного помучаю тебя. A propos, анальную пробку я пока не буду ставить… Анус оставим неподготовленным. На твою попку, красавчик, у меня сегодня есть отдельные виды.

У Владимира перехватило дыхание.

– Итак, начинаем. Блудницы, вы готовы?

Из молочного тумана вышла обнаженная Полин и, грациозно раздвинув стройные ноги, села на Владимира в позе наездницы. После нескольких раскачивающих движений узкой и горячей плоти, она принялась скакать так, что у Владимира закружилась голова. Полин выглядела столь соблазнительно, что Владимир не мог оторвать восхищенного взгляда. Густые, вьющиеся локоны дрожали от сладострастной скачки и рассыпались по плечам, обнажая самую прекрасную в мире, белоснежную девичью грудь с торчащими розовыми сосками. Полин выгибалась и исступленно закидывала голову, волосы упруго щекотали его ноги. Губы Владимира по-младенчески тянулись к соскам, но Месс и Мегилла опережали его порыв и с жаром закрывали рот головокружительными, острыми как лезвия, чуть солоноватыми от крови поцелуями. Он потерял счет времени. Реальность перестала существовать, уступив место густому, бессознательному сну – сну, приводящему естество в один смертельный экстаз.

Мег руководила всем спектаклем. Спустя какое-то время она приказала Полин оставить нашего героя, а сама продолжила коварные манипуляции с его главным органом. В ход пошли металлические стержни… Владимир ахал и возбужденно стонал, когда его уретры касался холодный металл. О, нет! Он скользил туда… Мег смело орудовала этими зловещими палочками, загоняя их на всю длину так, словно всю жизнь служила медицинской сестрой. Металл причиняла ему небольшую распирающую, щекочущую боль и одновременно жуткую и томительную сладость. Никогда ранее Владимир не испытывал ничего подобного. Ведьма отлично знала все особенности мужской анатомии. Ее тонкие, но вместе с тем прохладные, словно у покойницы, острые пальцы нажимали потаенные точки на его багровой плоти, и мозг взрывался от изысканной и сладкой муки.

– Ты еще не хочешь разрядиться? – ее ладонь с силой сжала его тестикулы. – Рано, я не позволю тебе это.

– Я – я… – только хрипел Владимир, закатывая глаза.

– Да… Ты – ты… Ты ни разу не был так беспомощен. Ведь ты всегда играл лишь верхние роли. Полюби разнообразие, мальчик мой… Сам фараон сейчас приветствует тебя. А, может, ты хочешь помочиться?

– Да…

– О, я и этого тебе пока не разрешаю. Терпи…

Его душа томилась от страшной неопределенности: то ему казалось, что новые, острые ощущения – это то, о чем он исподволь мечтал всю свою сознательную жизнь, то ему хотелось бранными словами обругать эту дерзкую черноволосую бестию и даже пнуть ее ногой… То его губы шептали странные слова любви и благодарности. То, о, ужас – от избытка чувств он вдруг неожиданно заплакал…

– Ну ладно, на время я освобожу тебя. Отдохни…

С этими словами Мег удалила внушительный металлический стержень, а после коснулась потайных замочков на кольцах, стягивающих его плоть. Раздался сухой щелчок, и Владимир почувствовал мгновенное облегчение. Натруженный орган упал набок.

– Ну вот, видишь, теперь я контролирую даже твой оргазм. Заметь, ты еще не заслужил его… В нашей маленькой игре нынче у меня преференции. Отдохни, милый. Дальше тебе придется еще труднее.

Обнаженная Полин стояла рядом и плотоядно облизывала губы.

– Полин, я знаю, что ты тоже еще не кончила. На время отложим наши оргазмы. Кончают быстро и без изысков только плебеи. Любовное ремесло, как и хорошая трапеза, не терпит спешки. Как говаривал мой любимый Октавиан Август? Festina lente.^[8] Нам всем надо чуточку отдохнуть и освежиться. Для начала я предлагаю слетать в подлунный мир. Куда-нибудь, где царствует ночь. Идет?

– О, да! – воодушевились подруги.

– И пусть лунный свет придаст всем нам силы!

Раздался свист и ведьминский хохот, и вся четверка взмыла в небо.

Владимир осмотрелся и обнаружил, что под ним отсутствует пол и стены шатра. Он едва только отошел от плотских шалостей Мег и довольно плохо соображал. О, как плохо он соображал!

«Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам! – с горьким сарказмом констатировал он. – Откуда эта ведьма знает все эти фокусы? Что я чувствую? Черт побери, я сам еще толком не понял, ЧТО. Но клянусь: еще час, другой подобных экзерсисов с моим старым другом, и я либо умру, либо стану ее вечным рабом…»

Приапические страсти на время покинули нашего героя, ибо его горячего лица коснулся порыв такого свежего ветра, что Владимир задохнулся от неожиданности.

На этот раз он летел, влекомый силой трех дьяволиц, высоко в темном, живом небе.

Знакомые созвездия сияли холодным светом и манили душу в неведомые дали. Ночной простор пьянил сильнее молодого вина. А ведьмы несли его с хохотом над землей и сами упивались этой нечаянной прогулкой.

Внизу гирляндами газовых и факельных огней переливались спящие города. Куполообразные крыши церквей с позолоченными крестами, отливающие в темноте бронзовой чернотой, знакомые до боли и величественные в своей вселенской святости, они даже пахли по-особому: кадилом, воском, старым деревом, медными окладами, парчой, просфорами и…ветрами бунтующей весны. Эти ветры гудели меж крестов, пытались раскачать медные колокола и царапали мелованные стены ризниц. Казалось, что само небо над ними наполнено дурманом весенней ночи, от которой захватывает дух и проступают слезы радости и покаяния.

Им попадались и остроконечные готические шпили лютеранских кирх – строгие и лаконичные; золотые полумесяцы и звезды мусульманских мечетей – глянцевых, словно покрытых вязью кобальтовой финифти; треугольные фронтоны хоральных синагог. Мнилось, протяни руку и ухватишься за выступ высокой крыши. По мере удаления от городов, огни таяли, уступая место густой тьме, лишь изредка озаряемой цветами костров с отлетающими к небу искрами. Возле них грелись усталые путники и пастухи.

Ночное небо просветлело – из-за темных облаков выкатилась яркая луна – тоже живая и настоящая. Ее трепетный, волнующий свет залил землю холодным, рассеянным свечением. Внизу проступили квадратные, полосатые лоскутки полей, острова темно-зеленых, почти черных дубрав, кривые вены синих рек, дышащих белым туманом. Ведьмы спустились ниже. Руки и ноги Владимира окунулись в прохладную гущу листвы. Они летели над верхушками сосен, кленов, тополей и берез. Где-то, совсем рядом, он слышал плеск воды в реках и шорох ветра в ночном лесу.

«Неужели я снова в реальном мире? Ведьмы с легкостью перенеслись из Преисподней в Божий свет. Как хорошо! Даже дышится легче. А запахи!» – восторгался он, ласкаемый тремя дьяволицами. Грудь с волнительным упоением вдыхала ночной, свежий воздух. До него долетали запахи лесного дождя, рыхлой земли, росистых трав. Медовый флер луговых цветов, свежесть яблоневых садов и томный аромат рукотворных розариев переплелись с духом распаренной хвои, горечью мхов, смородиновой пряностью прелых листьев. Как острую приправу он ощутил запах заячьего меха, птичьего пера; лежалый, шерстистый дух барсучьих и кротовых нор; мускусный, кислотный аромат крылатых, бронзовых жуков и склизких дождевых червей. Он будто уткнулся носом в пахучие заушины пушистых белок и лисиц, вдохнул зловонный смрад ревущей медвежьей пасти, и ощутил сладковатый привкус кровавой плоти на клыках голодного волка. Он почувствовал костяной, чуть паленый запах оленьих рогов, острую вонь щетины лесных кабанов, козьих орешков и мочи дикой кошки.

Пролетая над жилищами, ноздри с жадностью вбирали запахи человеческой плоти: юной и зрелой, пышущей здоровьем и увядающей, с легким привкусом тлена и горечи. С немой тревогой, полной трепетного откровения, Владимир ощутил молочный, кисленький аромат всех живых младенцев. В жадные уши вливался их отчаянный, иступленный крик – первый крик нарождающейся жизни. Как он завидовал всем им, избранникам божьим, получившим возможность заново родиться и жить, вбирая без остатка все краски и оттенки этого святого дара, именуемого «жизнь».

Как осознание великой печали, с чувством вины и укора он ощутил многообразие запахов горячего человеческого пота, излитого в изнурительной борьбе за эту самую «жизнь». Казалось, что этим потом пропахла вся земля от пашен до судоверфей, от медных рудников до виноградной лозы. И, наконец, к этим запахам прибавился аромат страсти, идущий от тысячи ночных простыней – пьянящий аромат человеческой любви.

В эти минуты ему открылось слишком многое. И открылось с такой острой прямотой и откровенной очевидностью, что он невольно содрогнулся.

– Полин, наш дворянчик совсем недавно в Преисподней, а уже так грустит по «божьему миру», – саркастически усмехнулась Месс. – Может, слишком рано мы вытащили его на нашу увлекательную прогулку?

– Вольдемар, мы верим в ваше благоразумие. Не стоит идеализировать то место, куда стремится ваша, пока еще неразумная душа. Ведь этот странный мир не столь прекрасен, как вы его почувствовали ныне. Согласитесь, что кроме аромата цветов и запаха любовных соитий, в нем есть запах страха, запах безысходности, запах нищеты, страданий и множества болезней, – проговорила Мегилла. – Знаете ли вы, что у каждой человеческой болезни есть собственный запах? Я уже не говорю о той изумительной вони, которая тяжелым облаком висит над полями брани на пятый или десятый день. А запах пороха и крови? А смрад гниющих ран, запах гангрены, наконец… А как воняют свалки, мясные бойни, рыбные склады, гниющие стоки и реки человеческих испражнений? А как, по весне, смердят распухшие трупы тех несчастных, кто замерз во время лютой зимы на дороге, в снежном поле или лесу? От чистого и молочного запаха новой жизни до благоухания разложившегося трупа один лишь шаг… И он подчас так короток. Не горюйте, Владимир. Вам предстоит еще столько всего узнать, чтобы душа прониклась истинным покоем и счастьем.

– Девочки, не будем о запахах, – сморщила прекрасный носик Полин. – Сейчас еще терпимо. А вспомните старушку-Европу пару веков назад? Мне казалось, что я не смогу пройти по улицам Парижа без опасения, что мне на голову выльет содержимое ночного горшка какая-нибудь старая карга.

Владимир слушал молча. От пережитых потрясений его снова неумолимо клонило ко сну. Ему чудилось, что он лежит в детской колыбели и дремлет, укачиваемый доброй старой нянькой.

– Владимир Иванович, это в конце концов невежливо… Три дамы распинаются перед вами, а вы надумали уснуть? – резкий голос Полин вывел его из облака густой дремы.

– Будь снисходительна, Полин, – обронила Мег. – Наш любовник еще не отошел от моих игрушек, как вкусил сладость свободы. Бьюсь об заклад, что он от смешения чувств и вовсе позабыл о собственном оргазме. Ведь так, Владимир Иванович?

– Ну, нет, – надула губы Полин. – Мег, приведи его в боевую готовность. Слишком рано он расслабился.

Мег снова взяла инициативу в свои руки. Она продолжила неистовые ласки, которые отвлекли Махнева от романтических грез.

– Все свои игрушки я оставила в шатре. К ним мы еще вернемся. А пока я разрешаю тебе как следует кончить…

Полин довольно проворно заново оседлала его в позе наездницы. Теперь ее движения были еще неистовей. Ее подруги ласкали руками нежную грудь бесовки и верхнюю часть распахнутого лона. Владимир почувствовал что, не смотря на колдовские манипуляции Мегиллы с его детородным органом, скоро наступит острая, доводящая до боли кульминация.

– О, черт! Я не могу… – выдохнул он и разрядился так бурно, как никогда ранее…

Казалось, что наизнанку вывернулась вся его телесная плоть, и раскололся мозг. Тело распалось на мелкие частицы и унеслось по длинному, розовому коридору, конец которого заканчивался черной дырой. Это естество Полин вспыхнуло навстречу и превратилось в длинный тоннель, вбирающий в себя всю живую и неживую материю. Вместе с Владимиром в зловещую круговерть, хохоча и отплевываясь от текущих в обилии любовных соков, с большой скоростью улетели и обе ее подруги. Сама дьяволица, задыхаясь от страсти и беснуясь, продолжала поступательно двигаться навстречу до тех пор, пока в темном пространстве не раздался сильнейший взрыв.

Все четверка оказалась в огненно-дымовом эпицентре. Владимир только успевал судорожно открывать рот, пытаясь ухватить хоть толику воздуха, тело покрывал холодный пот. Напротив него все также, раздвинув ноги, восседала Полин с развевающимися, каштановыми волосами. Вокруг красным маревом текло пространство, собираясь в красный, тягучий комок. Этот комок дрожал и менял свои очертания. Он превратился в гигантские ярко-красные женские губы, губы раскрылись, обнажив острые, кинжальные зубы и огромную, глубокую, словно колодец, глотку. Глотка потянула всю энергию странного взрыва, губы сомкнулись и причмокнули, красный комок исчез за острыми зубами. А после исчезли и сами губы.

Владимир потерял сознание, а когда очнулся, голая спина ощутила что-то прохладное и влажное. До боли знакомый запах врезался в ноздри. Он приподнял голову, ладони уперлись во что-то мягкое и одновременно колкое. Это была трава. Он оторвал пучок и поднес к глазам: она выглядела обычной, земной, напоенной ночной росой и удивительно пахучей. Вдалеке послышался плеск воды и женский смех. Владимир сел. В свете яркой, луны он различил воды какой-то неширокой, быстробегущей речки – отсюда хорошо просматривался противоположный берег, также поросший сочными травами и пестрыми сонными медоносами. Вдоль пологого холма, касаясь друг друга лапами, словно девицы в хороводе, бежали высокие лохматые ели. Далее холмов, в синеющей густоте ночи, окутанные белым туманом, будто нарисованные на холсте, прямо из прозрачного воздуха, возвышались остроконечные вершины гор, покрытые белыми шапками снега.

В блестящих струях ночной реки плескались три обнаженные подруги.

– Вольдемар, иди к нам. Тебе надо освежиться, – раздался голос Полин. – Ты стал липкий, словно леденец.

– И столь же сахарный. Иди, наш медовенький… – вторила ей Месс. – Тебе надо прийти в чувства, ибо удовлетворена только наша Поленька.

– Ну, вот еще! Я удовлетворена лишь наполовину, – капризно отозвалась Полин и забила по воде сильными ногами.

– Полин, если он удовлетворит всех троих полностью, то станет инвалидом или разлетится в пыль, которую ты вряд ли уже соберешь… – усомнилась Мегилла. – А потому: хорошего помаленьку, ненасытная ты наша.

– Дамы, а мы где? – пробормотал, сбитый с толку Владимир.

– Мне кажется, мы где-то в Котских Альпах, – беззаботно ответила Полин, выходя из воды.

– А, по-моему, мы южнее, – усомнилась Месс, – в любом случае, здесь безопасно.

– Виктор меня не хватится? – Владимир с упоением рассматривал самую, что ни на есть настоящую земную, легкую, летнюю ночь.

– Не бойся, как ты уже заметил, мы не только умеем раздвигать пространство, но иногда удлинять, либо укорачивать время. Особенно, если вылетаем в Божий мир под покровом ночи, – улыбаясь, ответила Полин. Её обнаженное тело переливалось в лунном свете: капельки воды поблескивали на упругой коже плоского живота и нежной груди, торчащей от холода, острыми сосками. Влажные концы каштановых волос прилили к плечам, мокрыми завитушками выступал внушительный лобок, на который все так же пялился Владимир.

«Надо же, вроде обычная женщина… Хотя, что я несу? Она же ведьма! А эта штучка, спрятанная в алькове стройных ножек, оказывается, может не только истово любить, но и взрываться и огненным смерчем полыхать…»

Из воды выскочили ее, не менее прекрасные подруги и, потянув Владимира за руку, увлекли в потоки бурной реки. Он почувствовал, как тело сковал сильный холод – это была одна из горных рек. Владимир, стуча зубами, окунулся в ледяные струи и через несколько минут выскочил на берег.

Он осмотрелся – судя по всему, они, действительно, были в Европе, где-то в горах. Луна щедро освещала склон пологого холма, чуть дальше, за спиной, темнел густой хвойный лес. «Похоже, и в правду, Альпы», – купание в холодной воде обострило чувства, в голове немного прояснилось. Он дрожал от холода, лихорадочные, сумасшедшие мысли одна за другой назойливо лезли в голову: «А что если мне сбежать от трех ведьм? Любовь любовью, но я-то не чурка и не искусственный фаллос, чтобы мною пользовались, не спрашивая желания. Ну и что, если Альпы? Это – Италия, либо Франция, либо Австрия, либо Швейцария? Хотя, может и Германия. Я бывал всюду, и с легкостью объяснюсь с любым жителем. Французский – мой второй язык. И на итальянском я говорю неплохо. Сначала добегу до первого человеческого жилища. Попрошу одежду и потихоньку выберусь в город, оттуда в столицу и в русское посольство. А? Чем черт не шутит? Может, обману судьбу? Помниться Макар предлагал уже сделать нечто похожее. Побег!»