Хрестоматия по литературе эпохи Возрождения для 7 класса

Чистилище

Песнь первая

 
Для лучших вод подъемля парус ныне,
Мой гений вновь стремит свою ладью,
Блуждавшую в столь яростной пучине,
 
 
⁴ И я второе царство воспою,^[62]
Где души обретают очищенье
И к вечному восходят бытию.
 
 
⁷ Пусть мертвое воскреснет песнопенье,
Святые Музы, – я взываю к вам;
Пусть Каллиопа^[63], мне в сопровожденье,
 
 
¹⁰ Поднявшись вновь, ударит по струнам,
Как встарь, когда Сорок сразила лира
И нанесла им беспощадный срам.
 
 
¹³ Отрадный цвет восточного сапфира,
Накопленный в воздушной вышине,
Прозрачной вплоть до первой тверди мира.
 
 
¹⁶ Опять мне очи упоил вполне.
Чуть я расстался с темью без рассвета,
Глаза и грудь отяготившей мне.
 
 
¹⁹ Маяк любви^[64], прекрасная планета.
Зажгла восток улыбкою лучей,
И ближних Рыб затмила ясность эта.
 
 
²² Я вправо, к остью, поднял взгляд очей,
И он пленился четырьмя звездами,
Чей отсвет первых озарял людей.
 
 
²⁵ Казалось, твердь ликует их огнями;
О северная сирая страна,
Где их сверканье не горит над нами?
 
 
²⁸ Покинув оком эти пламена,
Я обратился к остью полуночи,
Где Колесница не была видна;
 
 
³¹ И некий старец мне предстал пред очи,
Исполненный почтенности такой,
Какой для сына полон облик отчий.
 
 
³⁴ Цвет бороды был исчерна-седой,
И ей волна волос уподоблялась,
Ложась на грудь раздвоенной грядой.
 
 
³⁷ Его лицо так ярко украшалось
Священным светом четырех светил.
Что это блещет солнце – мне казалось.
 
 
⁴⁰ «Кто вы и кто темницу вам открыл,
Чтобы к слепому выйти водопаду? –
Колебля оперенье, он спросил. –
 
 
⁴³ Кто вывел вас? Где взяли вы лампаду
Чтоб выбраться из глубины земли
Сквозь черноту, разлитую по Аду?
 
 
⁴⁶ Вы ль над законом бездны возмогли
Иль новое решилось в горней сени,
Что падшие к скале моей пришли?»
 
 
⁴⁹ Мой вождь, внимая величавой тени,
И голосом, и взглядом, и рукой
Мне преклонил и веки и колени.
 
 
⁵² Потом сказал: «Я здесь не сам собой.
Жена сошла с небес,^[65] ко мне взывая,
Чтоб я помог идущему со мной.
 
 
⁵⁵ Но раз ты хочешь точно знать, какая
У нас судьба, то это мне закон,
Который я уважу, исполняя,
 
 
⁵⁸ Последний вечер не изведал он;
Но был к нему так близок, безрассудный,
Что срок ему недолгий был сужден.
 
 
⁶¹ Как я сказал, к нему я в этот трудный
Был послан час; и только через тьму
Мог вывести его стезею чудной.
 
 
⁶⁴ Весь грешный люд я показал ему;
И души показать ему желаю,
Врученные надзору твоему.
 
 
⁶⁷ Как мы блуждали, я не излагаю;
Мне сила свыше помогла, и вот
Тебя я вижу и тебе внимаю,
 
 
⁷⁰ Ты благосклонно встреть его приход:
Он восхотел свободы, столь бесценной,
Как знают все кто жизнь ей отдает.
 
 
⁷³ Ты это знал, приняв, как дар блаженный,
Смерть в Утике, где ризу бытия
Совлек, чтоб в грозный день^[66] ей стать нетленной.
 
 
⁷⁶ Запретов не ломал ни он, ни я:
Он – жив, меня Минос нигде не тронет,
И круг мой – тот, где Марция^[67] твоя
 
 
⁷⁹ На дне очей мольбу к тебе хоронит,
О чистый дух, считать ее своей.
Пусть мысль о ней и к нам тебя преклонит!
 
 
⁸² Дай нам войти в твои семь царств,^[68] чтоб ей
Тебя я славил, ежели пристала,
Речь о тебе средь горестных теней».
 
 
⁸⁵ «Мне Марция настолько взор пленяла,
Пока я был в том мире, – он сказал, –
Что для нее я делал все, бывало.
 
 
⁸⁸ Теперь меж нас бежит зловещий вал;
Я, изведенный силою чудесной,
Блюдя устав, к ней безучастен стал.
 
 
⁹¹ Но если ты посол жены небесной,
Достаточно и слова твоего,
Без всякой льстивой речи, здесь невместной.
 
 
⁹⁴ Ступай и тростьем опояшь его
И сам ему омой лицо, стирая
Всю грязь, чтоб не осталось ничего.
 
 
⁹⁷ Нельзя, глазами мглистыми взирая,
Идти навстречу первому из слуг,
Принадлежащих к светлым сонмам Рая.
 
 
¹⁰⁰ Весь этот островок обвив вокруг,
Внизу, где море бьет в него волною,
Растет тростник^[69] вдоль илистых излук.
 
 
¹⁰³ Растения, обильные листвою
Иль жесткие, не могут там расти,
Затем что неуступчивы прибою.
 
 
¹⁰⁶ Вернитесь не по этому пути;
Восходит солнце и покажет ясно,
Как вам удобней на гору взойти».
 
 
¹⁰⁹ Так он исчез; я встал с колен и, страстно
Прильнув к тому, кто был моим вождем,
Его глаза я вопрошал безгласно.
 
 
¹¹² Он начал: «Сын, ступай за мной; идем
В ту сторону; мы здесь на косогоре
И по уклону книзу повернем».
 
 
¹¹⁵ Уже заря одолевала в споре
Нестойкий мрак, и, устремляя взгляд,
Я различал трепещущее море.
 
 
¹¹⁸ Мы шли, куда нас вел безлюдный скат,
Как тот, кто вновь дорогу обретает
И, лишь по ней шагая, будет рад.
 
 
¹²¹ Дойдя дотуда, где роса вступает
В боренье с солнцем, потому что там,
На ветерке, нескоро исчезает, –
 
 
¹²⁴ Раскрыв ладони, к влажным муравам
Нагнулся мой учитель знаменитый,
И я, поняв, к чему приблизил сам.
 
 
¹²⁷ Слезами орошенные ланиты;
И он вернул мне цвет, – уже навек,
Могло казаться, темным Адом скрытый.
 
 
¹³⁰ Затем мы вышли на пустынный брег,
Не видевший, чтобы отсюда начал
Обратный путь по волнам человек.
 
 
¹³³ Здесь пояс он мне свил, как тот назначил.
О, удивленье! Чуть он выбирал
Смиренный стебель, как уже маячил
 
 
¹³⁶ Сейчас же новый там, где он сорвал.
 

Песнь тридцатая

 
Когда небес верховных семизвездье,
Чьей славе чужд закат или восход
И мгла иная, чем вины возмездье,
 
 
⁴ Всем указуя должных дел черед,
Как указует нижнее деснице
Того, кто судно к пристани ведет,
 
 
⁷ Остановилось, – шедший в веренице,
Перед Грифоном, праведный собор
С отрадой обратился к колеснице;
 
 
¹⁰ Один, подъемля вдохновенный взор,
Спел: «Veni, sponsa, de Libano, veni!»^[70] –
Воззвав трикраты, и за ним весь хор.
 
 
¹³ Как сонм блаженных из могильной сени,
Спеша, восстанет на призывный звук,
В земной плоти, воскресшей для хвалений,
 
 
¹⁶ Так над небесной колесницей вдруг
Возникло сто, ad vocem tanti senis,^[71]
Всевечной жизни вестников и слуг.
 
 
¹⁹ И каждый пел: «Benedictus qui venis!»^[72]
И, рассыпая вверх и вкруг цветы,
Звал: «Manibus о date lilia plenis!»^{[73]
 
 
22} Как иногда багрянцем залиты
В начале утра области востока,
А небеса прекрасны и чисты,
 
 
²⁵ И солнца лик, поднявшись невысоко,
Настолько застлан мягкостью паров,
Что на него спокойно смотрит око, –
 
 
²⁸ Так в легкой туче ангельских цветов,
Взлетевших и свергавшихся обвалом
На дивный воз и вне его краев.
 
 
³¹ В венке олив, под белым покрывалом,
Предстала женщина,^[74] облачена
В зеленый плащ и в платье огне-алом.
 
 
³⁴ И дух мой, – хоть умчались времена,
Когда его ввергала в содроганье
Одним своим присутствием она,
 
 
³⁷ А здесь неполным было созерцанье, –
Пред тайной силой, шедшей от нее,
Былой любви изведал обаянье.
 
 
⁴⁰ Едва в лицо ударила мое
Та сила, чье, став отроком, я вскоре
Разящее почуял острие,
 
 
⁴³ Я глянул влево, – с той мольбой во взоре,
С какой ребенок ищет мать свою
И к ней бежит в испуге или в горе, –
 
 
⁴⁶ Сказать Вергилию: «Всю кровь мою
Пронизывает трепет несказанный:
Следы огня былого узнаю!»
 
 
⁴⁹ Но мой Вергилий в этот миг нежданный
Исчез,^[75] Вергилий, мой отец и вождь,
Вергилий, мне для избавленья данный.
 
 
⁵² Все чудеса запретных Еве рощ
Омытого росой не оградили
От слез, пролившихся как черный дождь.
 
 
⁵⁵ «Дант, оттого что отошел Вергилий,
Не плачь, не плачь еще; не этот меч
Тебе для плача жребии судили».
 
 
⁵⁸ Как адмирал, чтобы людей увлечь
На кораблях воинственной станицы,
То с носа, то с кормы к ним держит речь,
 
 
⁶¹ Такой, над левым краем колесницы,
Чуть я взглянул при имени своем,
Здесь поневоле вписанном в страницы,
 
 
⁶⁴ Возникшая с завешенным челом
Средь ангельского празднества – стояла,
Ко мне чрез реку обратясь лицом.
 
 
⁶⁷ Хотя опущенное покрывало,
Окружено Минервиной листвой,^[76]
Ее открыто видеть не давало,
 
 
⁷⁰ Но, с царственно взнесенной головой,
Она промолвила, храня обличье
Того, кто гнев удерживает свой:
 
 
⁷³ «Взгляни смелей! Да, да, я – Беатриче.
Как соизволил ты взойти сюда,
Где обитают счастье и величье?»
 
 
⁷⁶ Глаза к ручью склонил я, но когда
Себя увидел, то, не молвив слова,
К траве отвел их, не стерпев стыда.
 
 
⁷⁹ Так мать грозна для сына молодого,
Как мне она казалась в гневе том:
Горька любовь, когда она сурова.
 
 
⁸² Она умолкла; ангелы кругом
Запели: «In te, Domine, speravi»,
На «pedes meos»^[77] завершив псалом.
 
 
⁸⁵ Как леденеет снег в живой дубраве,
Когда, славонским ветром остужен,
Хребет Италии сжат в мерзлом сплаве,
 
 
⁸⁸ И как он сам собою поглощен,
Едва дохнет земля, где гибнут тени,
И кажется – то воск огнем спален, –
 
 
⁹¹ Таков был я, без слез и сокрушений,
До песни тех, которые поют
Вослед созвучьям вековечных сеней;
 
 
⁹⁴ Но чуть я понял, что они зовут
Простить меня, усердней, чем словами:
«О госпожа, зачем так строг твой суд!»
 
 
⁹⁷ Лед, сердце мне сжимавший, как тисками,
Стал влагой и дыханьем и, томясь,
Покинул грудь глазами и устами.
 
 
¹⁰⁰ Она, все той же стороны держась
На колеснице, вняв моленья эти,
Так, речь начав, на них отозвалась:
 
 
¹⁰³ «Вы бодрствуете в вековечном свете;^[78]
Ни ночь, ни сон не затмевают вам
Неутомимой поступи столетий;
 
 
¹⁰⁶ И мой ответ скорей тому, кто там
Сейчас стоит и слезы льет безгласно,
И скорбь да соразмерится делам.
 
 
¹⁰⁹ Не только силой горных кругов, властно
Велящих семени дать должный плод,
Чему расположенье звезд причастно,
 
 
¹¹² Но милостью божественных щедрот,
Чья дождевая туча так подъята,
Что до нее наш взор не досягнет,
 
 
¹¹⁵ Он в новой жизни был таков когда-то,
Что мог свои дары, с теченьем дней,
Осуществить невиданно богато.
 
 
¹¹⁸ Но тем дичей земля и тем вредней,
Когда в ней плевел сеять понемногу,
Чем больше силы почвенной у ней.
 
 
¹²¹ Была пора, он находил подмогу
В моем лице; я взором молодым
Вела его на верную дорогу.
 
 
¹²⁴ Но чуть я, между первым и вторым
Из возрастов,^[79] от жизни отлетела, –
Меня покинув, он ушел к другим.
 
 
¹²⁷ Когда я к духу вознеслась от тела
И силой возросла и красотой,
Его душа к любимой охладела.
 
 
¹³⁰ Он устремил шаги дурной стезей,
К обманным благам, ложным изначала,
Чьи обещанья – лишь посул пустой.
 
 
¹³³ Напрасно я во снах к нему взывала
И наяву, чтоб с ложного следа
Вернуть его: он не скорбел нимало.
 
 
¹³⁶ Так глубока была его беда,
Что дать ему спасенье можно было
Лишь зрелищем погибших навсегда.
 
 
¹³⁹ И я ворота мертвых посетила,
Прося, в тоске, чтобы ему помог
Тот, чья рука его сюда взводила.
 
 
¹⁴² То было бы нарушить божий рок –
Пройти сквозь Лету и вкусить губами
Такую снедь, не заплатив оброк
 
 
¹⁴⁵ Раскаянья, обильного слезами».
 

Рай

Песнь первая

 
Лучи того, кто движет мирозданье,^[80]
Всё проницают славой и струят
Где – большее, где – меньшее сиянье.
 
 
⁴ Я в тверди был,^[81] где свет их восприят
Всего полней; но вел бы речь напрасно
О виденном вернувшийся назад;
 
 
⁷ Затем что, близясь к чаемому страстно,
Наш ум к такой нисходит глубине,
Что память вслед за ним идти не властна.^{[82]
 
 
10} Однако то, что о святой стране
Я мог скопить, в душе оберегая,
Предметом песни воспослужит мне.
 
 
¹³ О Аполлон, последний труд свершая,
Да буду я твоих исполнен сил,
Как ты велишь, любимый лавр вверяя.
 
 
¹⁶ Мне из зубцов Парнаса^[83] нужен был
Пока один; но есть обоим дело,
Раз я к концу ристанья приступил.
 
 
¹⁹ Войди мне в грудь и вей, чтоб песнь звенела,
Как в день, когда ты Марсия^[84] извлек
И выбросил из оболочки тела.
 
 
²² О вышний дух, когда б ты мне помог
Так, чтобы тень державы осиянной
Явить в мозгу я впечатленной мог,
 
 
²⁵ Я стал бы в сень листвы, тебе желанной,
Чтоб на меня возложен был венец,
Моим предметом и тобой мне данный.
 
 
²⁸ Ее настолько редко рвут, отец,
Чтоб кесаря почтить или поэта,
К стыду и по вине людских сердец,
 
 
³¹ Что богу Дельф^[85] должно быть в радость это,
Когда к пенейским листьям^[86] взор воздет
И чье-то сердце жаждой их согрето.
 
 
³⁴ За искрой пламя ширится вослед:
За мной, быть может, лучшими устами
Взнесут мольбу, чтоб с Кирры был ответ.
 
 
³⁷ Встает для смертных разными вратами
Лампада мира; но из тех, где слит
Бег четырех кругов с тремя крестами,
 
 
⁴⁰ По лучшему пути она спешит
И с лучшею звездой, и чище сила
Мирскому воску оттиск свой дарит.
 
 
⁴³ Почти из этих врат там утро всплыло,
Здесь вечер пал, и в полушарье том
Все стало белым, здесь все черным было,
 
 
⁴⁶ Когда, налево обратясь лицом,
Вонзилась в сердце Беатриче взором;
Так не почиет орлий взгляд на нем.
 
 
⁴⁹ Как луч выходит из луча, в котором
Берет начало, чтоб отпрянуть ввысь, –
Скиталец в думах о возврате скором, –
 
 
⁵² Так из ее движений родились,
Глазами в дух войдя, мои; к светилу
Не по-людски глаза мои взнеслись.
 
 
⁵⁵ Там можно многое, что не под силу
Нам здесь,^[87] затем что создан тот приют
Для человека по его мерилу.
 
 
⁵⁸ Я выдержал недолго, но и тут
Успел заметить, что оно искрилось,
Как взятый из огня железный прут.
 
 
⁶¹ Велением Могущего явилось.
Как если бы второе солнце нам
И вдруг сиянье дня усугубилось,
 
 
⁶⁴ А Беатриче к вечным высотам
Стремила взор; мой взгляд низведши вскоре,
Я устремил глаза к ее глазам.
 
 
⁶⁷ Я стал таким, в ее теряясь взоре,
Как Главк^[88], когда вкушенная трава
Его к бессмертным приобщила в море.
 
 
⁷⁰ Пречеловеченье вместить в слова
Нельзя; пример мой близок по приметам,
Но самый опыт – милость божества.
 
 
⁷³ Был ли я только тем, что в теле этом
Всего новей, Любовь, господь высот,
То знаешь ты, чьим я вознесся светом.
 
 
⁷⁶ Когда круги, которых вечный ход
Стремишь, желанный, ты, мой дух призвали
Гармонией, чей строй тобой живет,^{[89]
 
 
79} Я видел – солнцем загорелись дали^[90]
Так мощно, что ни ливень, ни поток
Таких озер вовек не расстилали.
 
 
⁸² Звук был так нов, и свет был так широк,
Что я горел постигнуть их начало;
Столь острый пыл вовек меня не жег.
 
 
⁸⁵ Та, что во мне, как я в себе, читала, –
Чтоб мне в моем смятении помочь,
Скорей, чем я спросил, уста разъяла
 
 
⁸⁸ И начала: «Ты должен превозмочь
Неверный домысл; то, что непонятно,
Ты понял бы, его отбросив прочь.
 
 
⁹¹ Не на земле ты, как считал превратно,
Но молния, покинув свой предел,
Не мчится так, как ты к нему обратно».
 
 
⁹⁴ Покров сомненья с дум моих слетел,
Снят сквозь улыбку речью небольшою,
Но тут другой на них отяготел,
 
 
⁹⁷ И я сказал: «Я вновь пришел к покою
От удивленья; но дивлюсь опять,
Как я всхожу столь легкою средою».
 
 
¹⁰⁰ Она, умея вздохом сострадать,
Ко мне склонила взор неизреченный,
Как на дитя в бреду взирает мать,
 
 
¹⁰³ И начала: «Все в мире неизменный
Связует строй; своим обличьем он
Подобье бога придает вселенной.
 
 
¹⁰⁶ Для высших тварей в нем отображен
След вечной Силы, крайней той вершины,
Которой служит сказанный закон.
 
 
¹⁰⁹ И этот строй объемлет, всеединый,
Все естества, что по своим судьбам –
Вблизи или вдали от их причины.
 
 
¹¹² Они плывут к различным берегам
Великим морем бытия, стремимы
Своим позывом, что ведет их сам.
 
 
¹¹⁵ Он пламя мчит к луне, неудержимый;
Он в смертном сердце возбуждает кровь;
Он землю вяжет в ком неразделимый.
 
 
¹¹⁸ Лук этот вечно мечет, вновь и вновь,
Не только неразумные творенья,
Но те, в ком есть и разум и любовь.
 
 
¹²¹ Свет устроительного провиденья
Покоит твердь, объемлющую ту,
Что всех поспешней быстротой вращенья.
 
 
¹²⁴ Туда, в завещанную высоту,
Нас эта сила тетивы помчала,
Лишь радостную ведая мету.
 
 
¹²⁷ И все ж, как образ отвечает мало
Подчас тому, что мастер ждал найти,
Затем что вещество на отклик вяло, –
 
 
¹³⁰ Так точно тварь от этого пути,
Порой отходит, властью обладая,
Хоть дан толчок, стремленье отвести;
 
 
¹³³ И как огонь, из тучи упадая,
Стремится вниз, так может первый взлет
Пригнуть обратно суета земная.
 
 
¹³⁶ Дивись не больше, – это взяв в расчет, –
Тому, что всходишь, чем стремнине водной,
Когда она с вершины вниз течет.
 
 
¹³⁹ То было б диво, если бы, свободный
От всех помех, ты оставался там,
Как сникший к почве пламень благородный».
 
 
¹⁴² И вновь лицо подъяла к небесам.
 

Песнь тридцать третья

 
«О дева-мать,^[91] дочь своего же сына,
Смиренней и возвышенней всего,
Предызбранная промыслом вершина,
 
 
⁴ В тебе явилось наше естество
Столь благородным, что его творящий
Не пренебрег твореньем стать его.
 
 
⁷ Здесь ты для нас – любви полдневный миг;
А в дольном мире, смертных напояя,
Ты – упования живой родник.
 
 
¹⁰ Ты так властна, и мощь твоя такая,
Что было бы стремить без крыл полет –
Ждать милости, к тебе не прибегая.
 
 
¹³ Не только тем, кто просит, подает
Твоя забота помощь и спасенье,
Но просьбы исполняет наперед.
 
 
¹⁶ Ты – состраданье, ты – благоволенье,
Ты – всяческая щедрость, ты одна –
Всех совершенств душевных совмещенье!
 
 
¹⁹ Он, человек, который ото дна
Вселенной вплоть досюда, часть за частью,
Селенья духов обозрел сполна,
 
 
²² К тебе зовет о наделенье властью
Столь мощною очей его земных.
Чтоб их вознесть к Верховнейшему Счастью,
 
 
²⁵ И я, который ради глаз моих
Так не молил о вспоможенье взгляду,
Взношу мольбы, моля услышать их:
 
 
²⁸ Развей пред ним последнюю преграду
Телесной мглы своей мольбой о нем
И высшую раскрой ему Отраду.
 
 
³¹ Еще, царица, властная во всем,
Молю, чтоб он с пути благих исканий,
Узрев столь много, не сошел потом.
 
 
³⁴ Смири в нем силу смертных порываний!
Взгляни: вслед Беатриче весь собор,
Со мной прося, сложил в молитве длани!»
 
 
³⁷ Возлюбленный и чтимый богом взор
Нам показал, к молящему склоненный,
Что милостивым будет приговор;
 
 
⁴⁰ Затем вознесся в Свет Неомраченный,
Куда нельзя и думать, чтоб летел
Вовеки взор чей-либо сотворенный.
 
 
⁴³ И я, уже предчувствуя предел
Всех вожделений, поневоле, страстно
Предельным ожиданьем пламенел.
 
 
⁴⁶ Бернард с улыбкой показал безгласно,
Что он меня взглянуть наверх зовет;
Но я уже так сделал самовластно.
 
 
⁴⁹ Мои глаза, с которых спал налет,
Все глубже и все глубже уходили
В высокий свет, который правда льет.
 
 
⁵² И здесь мои прозренья упредили
Глагол людей; здесь отступает он,
А памяти не снесть таких обилий.
 
 
⁵⁵ Как человек, который видит сон
И после сна хранит его волненье,
А остального самый след сметен,
 
 
⁵⁸ Таков и я: во мне мое виденье
Чуть теплится, но нега все жива
И сердцу источает наслажденье;
 
 
⁶¹ Так топит снег лучами синева;
Так легкий ветер, листья взвив гурьбою,
Рассеивал Сибиллины слова.^{[92]
 
 
64} О Вышний Свет, над мыслию земною
Столь вознесенный, памяти моей
Верни хоть малость виденного мною
 
 
⁶⁷ И даруй мне такую мощь речей,
Чтобы хоть искру славы заповедной
Я сохранил для будущих людей!
 
 
⁷⁰ В моем уме ожив, как отсвет бледный,
И сколько-то в стихах моих звуча,
Понятней будет им твой блеск победный.
 
 
⁷³ Свет был так резок, зренья не мрача,
Что, думаю, меня бы ослепило,
Когда я взор отвел бы от луча.
 
 
⁷⁶ Меня, я помню, это окрылило,
И я глядел, доколе в вышине
Не вскрылась Нескончаемая Сила.
 
 
⁷⁹ О щедрый дар, подавший смелость мне
Вонзиться взором в Свет Неизреченный
И созерцанье утолить вполне!
 
 
⁸² Я видел – в этой глуби сокровенной
Любовь как в книгу некую сплела
То, что разлистано по всей вселенной:
 
 
⁸⁵ Суть и случайность, связь их и дела,
Все – слитое столь дивно для сознанья,
Что речь моя как сумерки тускла.
 
 
⁸⁸ Я самое начало их слиянья,
Должно быть, видел, ибо вновь познал,
Так говоря, огромность ликованья.
 
 
⁹¹ Единый миг мне большей бездной стал,^[93]
Чем двадцать пять веков – затее смелой,
Когда Нептун тень Арго увидал.
 
 
⁹⁴ Так разум мой взирал, оцепенелый,
Восхищен, пристален и недвижим
И созерцанием опламенелый.
 
 
⁹⁷ В том Свете дух становится таким,
Что лишь к нему стремится неизменно,
Не отвращаясь к зрелищам иным;
 
 
¹⁰⁰ Затем что все, что сердцу вожделенно,
Все благо – в нем, и вне его лучей
Порочно то, что в нем всесовершенно.
 
 
¹⁰³ Отныне будет речь моя скудней, –
Хоть и немного помню я, – чем слово
Младенца, льнущего к сосцам грудей.
 
 
¹⁰⁶ Не то, чтоб свыше одного простого
Обличия тот Свет живой вмещал
Он все такой, как в каждый миг былого;
 
 
¹⁰⁹ Но потому, что взор во мне крепчал,
Единый облик, так как я при этом
Менялся сам, себя во мне менял.
 
 
¹¹² Я увидал, объят Высоким Светом
И в ясную глубинность погружен,
Три равноемких круга, разных цветом.
 
 
¹¹⁵ Один другим, казалось, отражен,
Как бы Ирида от Ириды встала;
А третий – пламень, и от них рожден.
 
 
¹¹⁸ О, если б слово мысль мою вмещало, –
Хоть перед тем, что взор увидел мой,
Мысль такова, что мало молвить: «Мало!»
 
 
¹²¹ О, Вечный Свет, который лишь собой
Излит и постижим и, постигая,
Постигнутый, лелеет образ свой!
 
 
¹²⁴ Круговорот, который, возникая,
В тебе сиял, как отраженный свет, –
Когда его я обозрел вдоль края,
 
 
¹²⁷ Внутри, окрашенные в тот же цвет,
Явил мне как бы наши очертанья;
И взор мой жадно был к нему воздет.
 
 
¹³⁰ Как геометр, напрягший все старанья
Чтобы измерить круг, схватить умом
Искомого не может основанья,
 
 
¹³³ Таков был я при новом диве том.
Хотел постичь, как сочетаны были
Лицо и круг в слиянии своем;
 
 
¹³⁶ Но собственных мне было мало крылий;
И тут в мой разум грянул блеск с высот,
Неся свершенье всех его усилий.
 
 
¹³⁹ Здесь изнемог высокий духа взлет;^[94]
Но страсть и волю мне уже стремила,
Как если колесу дан ровный ход,
 
 
¹⁴² Любовь, что движет солнце и светила^[95].
 

Франческо Петрарка
(1304–1374)

Итальянский поэт эпохи Возрождения. В апреле 1327 г. в церкви святой Клары в г. Авиньон произошла встреча с донной Лаурой, которой посвящена главная книга его жизни «Книга песен». «Книга песен» наполнена любовью и поклонением любимой женщине. 1348 г. стал трагическим для Петрарки: чума унесла жизнь Лауры и стихи, посвященные этой женщине, стали выражать отчаяние и скорбь, а затем постепенное просветление печали по той, кому открылись блаженные небесные дали.

Франческо Петрарка
Стихотворения

Перевод Евг. Солоновича

* * *

 
В собранье песен, верных юной страсти,
Щемящий отзвук вздохов не угас
С тех пор, как я ошибся в первый раз,
Не ведая своей грядущей части.
 
 
У тщетных грез и тщетных дум во власти,
Неровно песнь моя звучит подчас,
За что прошу не о прощенье нас,
Влюбленные, а только об участье.
 
 
Ведь то, что надо мной смеялся всяк,
Не значило, что судьи слишком строги:
Я вижу нынче сам, что был смешон.
 
 
И за былую жажду, тщетных благ
Казню теперь себя, поняв в итоге,
Что радости мирские – краткий сон.
 

* * *

 
О вашей красоте в стихах молчу,
И уповать не смею на прощенье,
И, полагаясь на воображенье,
Упущенное наверстать хочу.
 
 
Но это мне, увы, не по плечу,
Тут не поможет все мое уменье,
И знает, что бессильно, вдохновенье,
И я его напрасно горячу.
 
 
Не раз преисполнялся я отваги,
Но звуки из груди не вырывались.
Кто я такой, чтоб взмыть в такую высь?
 
 
Не раз перо я подносил к бумаге,
Но и рука, и разум мой сдавались
На первом слове. И опять сдались.
 

Перевод Вяч. Иванова

* * *

 
Благословен день, месяц, лето, час
И миг, когда мой взор те очи встретил!
Благословен тот край и дол тот светел,
Где пленником я стал прекрасных глаз!
 
 
Благословенна боль, что в первый раз
Я ощутил, когда и не приметил,
Как глубоко пронзен стрелой, что метил
Мне в сердце бог, тайком разящий нас!
 
 
Благословенны жалобы и стоны,
Какими оглашал я сон дубрав,
Будя отзвучья именем Мадонны!
 
 
Благословенны вы, что столько слав
Стяжали ей, певучие канцоны, –
Дум золотых о ней, единой, сплав!
 

Перевод Евг. Солоновича

* * *

 
О высший дар, бесценная свобода,
Я потерял тебя и лишь тогда,
Прозрев, увидел, что любовь – беда,
Что мне страдать все больше год от года,
 
 
Для взгляда после твоего ухода –
Ничто рассудка трезвого узда:
Глазам земная красота чужда,
Как чуждо все, что создала природа.
 
 
И слушать о других, и речь вести –
Не может быть невыносимей муки,
Одно лишь имя у меня в чести.
 
 
К любой другой заказаны пути
Для ног моих, и не могли бы руки
В стихах другую так превознести.
 

Перевод Вяч. Иванова

* * *

 
Поют ли жалобно лесные птицы,
Листва ли шепчет в летнем ветерке,
Струи ли с нежным рокотом в реке,
Лаская брег, гурлят, как голубицы, –
 
 
Где б я ни сел, чтоб новые страницы
Вписать в дневник любви, – моей тоске
Родные вздохи вторят вдалеке,
И тень мелькнет живой моей царицы.
 
 
Слова я слышу… «Полно дух крушить
Безвременно печалию, – шепнула. –
Пора от слез ланиты осушить!
 
 
Бессмертье в небе грудь моя вдохнула.
Его ль меня хотел бы ты лишить?
Чтоб там прозреть, я здесь глаза сомкнула».
 

* * *

 
Свой пламенник, прекрасней и ясней
Окрестных звезд, в ней небо даровало
На краткий срок земле; но ревновало
Ее вернуть на родину огней.
 
 
Проснись, прозри! С невозвратимых дней
Волшебное спадает покрывало.
Тому, что грудь мятежно волновало,
Сказала «нет» она. Ты спорил с ней.
 
 
Благодари! То нежным умиленьем,
То строгостью она любовь звала
Божественней расцвесть над вожделеньем.
 
 
Святых искусств достойные дела
Глаголом гимн творит, краса – явленьем:
Я сплел ей лавр, она меня спасла!
 

Перевод Евг. Солоновича

* * *

 
Я припадал к ее стопам в стихах,
Сердечным жаром наполняя звуки,
И сам с собою пребывал в разлуке:
Сам – на земле, а думы – в облаках.
 
 
Я пел о золотых ее кудрях,
Я воспевал ее глаза и руки,
Блаженством райским почитая муки,
И вот теперь она – холодный прах.
 
 
А я, без маяка, в скорлупке сирой
Сквозь шторм, который для меня не внове,
Плыву по жизни, правя наугад.
 
 
Да оборвется здесь на полуслове
Любовный стих! Певец устал, и лира
Настроена на самый скорбный лад.
 

* * *

 
Той, для которой Соргу перед Арно
Я предпочел и вольную нужду
Служенью за внушительную мзду,
На свете больше нет; судьба коварна.
 
 
Не будет мне потомство благодарно, –
Напрасно за мазком мазок кладу:
Краса любимой, на мою беду,
Не так, как в жизни, в песнях лучезарна.
 
 
Одни наброски – сколько ни пиши,
Но черт отдельных для портрета мало,
Как были бы они ни хороши.
 
 
Душевной красотой она пленяла,
Но лишь доходит дело до души –
Умения писать как не бывало.
 

Перевод Евг. Солоновича

* * *

 
Промчались дни мои быстрее лани,
И если счастье улыбалось им,
Оно мгновенно превращалось в дым.
О, сладостная боль воспоминаний!
 
 
О, мир превратный! Знать бы мне заране,
Что слеп, кто верит чаяньям слепым!
Она лежит под сводом гробовым,
И между ней и прахом стерлись грани.
 
 
Но высшая краса вознесена
На небеса, и этой неземною
Красой, как прежде, жизнь моя полна,
 
 
И трепетная дума сединою
Мое чело венчает: где она?
Какой предстанет завтра предо мною?
 

* * *

 
Быть может, сладкой радостью когда-то
Была любовь, хоть не скажу когда;
Теперь, увы! она – моя беда,
Теперь я знаю, чем она чревата.
 
 
Подлунной гордость, та, чье имя свято,
Кто ныне там, где свет царит всегда,
Мне краткий мир дарила иногда,
Но это – в прошлом. Вот она, расплата!
 
 
Смерть унесла мои отрады прочь,
И даже дума о душе на воле
Бессильна горю моему помочь.
 
 
Я плакал, но и пел. Не знает боле
Мой стих разнообразья: день и ночь
В глазах и на устах – лишь знаки боли.
 

Перевод Евг. Солоновича

* * *

 
Прошу, Амур, на помощь мне приди, –
Написано о милой слишком мало:
Перо в руке натруженной устало
И вдохновенья пыл ослаб в груди.
 
 
До совершенства строки доведи,
Чтоб цели ни одна не миновала,
Затем что равных на земле не знала
Мадонна, чудо – смертных посреди.
 
 
И говорит Амур: «Отвечу прямо,
Тебе поможет лишь любовь твоя, –
Поверь, что помощь не нужна другая.
 
 
Такой души от первых дней Адама
Не видел мир, и если плачу я,
То и тебе скажу – пиши, рыдая».
 

* * *

 
Земля и небо замерли во сне,
И зверь затих, и отдыхает птица,
И звездная свершает колесница
Объезд ночных владений в вышине,
 
 
А я – в слезах, в раздумиях, в огне,
От мук моих бессильный отрешиться,
Единственный, кому сейчас не спится,
Но образ милый – утешенье мне.
 
 
Так повелось, что, утоляя жажду,
Из одного источника живого
Нектар с отравой вперемешку пью,
 
 
И чтобы впредь страдать, как ныне стражду,
Сто раз убитый в день, рождаюсь снова,
Не видя той, что боль уймет мою.