Огонек второй сигареты прочертил в ночи отлично спланированную дугу и вслед за первым погас на крыше «запорожца» старпера из пятой квартиры… Пусть дед поменьше выступает, когда девушка курит в подъезде! Вот предки отчалят на свои юга, тогда можно будет и покурить с комфортом – в кресле у телика.
3
В два часа дня было сумрачно, как холодным осенним вечером. Ноги в сырых босоножках совсем окоченели, а длиннющая очередь на такси в аэропорте Быково все не уменьшалась: откуда-то, будто черти из-под печки, выныривали усатые и, видимо, очень выгодные пассажиры в огромных кепках и наглые таксисты сажали их вне очереди.
– Вот, сволочи! – вслед каждой отъезжающей «волге» возмущался Леня и с не меньшим возмущением вскидывал сердитые тучки-глаза на свою во всем виноватую жену. – Ты тоже хороша! За каким дьяволом надо было тащить эти чертовы фрукты? Если б не твои ящики, давно бы сели на автобус и были дома!
– Пожалуйста, не ворчи. Мы с тобой сколько слопали фруктов? Отдыхали, загорали, ездили на экскурсии, прожигали жизнь по ресторанам, а беременная девочка все это время работала. Хорошо, если в Москве сейчас есть яблоки, а Женечке необходимы витамины. Не говоря уже о том, что она обожает фрукты.
Аргументы не подействовали. Нахохлившийся под косым, пузырящимся в лужах дождем, от которого не спасал и большой черный зонтик, Леня продолжал бурчать.
– Угомонись, в конце концов! Скоро приедем домой, попьем чайку с вареньицем, согреемся и навсегда забудем и об этом дожде, и об этой очереди…
В квартире оказалось ненамного теплее, чем на улице, и еще темнее. Повесив насквозь промокший плащ на «плечики», Леня зажег повсюду свет, а она первым делом понеслась на кухню, чтобы побыстрее поставить чайник, и на пороге остолбенела.
О боже! Даже самые мрачные тайные прогнозы насчет того, во что могут превратить Женька и ее вряд ли хозяйственный Борис уютную кухню за двадцать четыре дня, не шли ни в какое сравнение с тем, что предстало перед глазами. Полная мойка грязных, покрывшихся сизой плесенью тарелок, чашек, стаканов! На плите – нагромождение сожженных, в сале, сковородок и кастрюль! А плита! Да что там плита! Стоило сделать шаг, и тапочки прилипли. Несчастные, наверное, ни разу не политые фиалки были задвинуты в угол – на подоконнике в три ряда выстроились мутные молочные бутылки.
– Ленечка, поди сюда! Посмотри, что тут творится!
Перепуганный по-детски обиженным всхлипыванием, Леня примчался мгновенно и тоже остолбенел.
– … Мать честная! А зачем они чайник-то на пол поставили?
Во всем пузатом «ЗИЛе», перед отъездом набитом продуктами для беременной Женьки и банками с вареньем, грустило расколотое блюдечко от синего сервиза с засохшим кусочком лимона. Зато в морозильнике была обнаружена целая сосиска. Скрюченная и почерневшая от времени.
– Попили, называется, чайку с вареньицем! Тьфу! – Брезгливо, двумя пальцами, приподняв липкую крышку, Леня заглянул в сахарницу: – Нин, тут, между прочим, тоже ничего нет. Все сожрал дорогой зятек!
– Уж сахар-то мы с тобой найдем! Я перед отъездом купила четыре килограмма. Думала, приеду, сварю твое любимое варенье из «китайки».
Открытые один за другим шкафчики были однообразно пусты. Не то что сахара, не осталось даже пшена.
– Ничего не скажешь, хорошо нас встретила любимая дочка! Ладно, пойду посмотрю, цела ли моя бутылочка коньячку.
Коньячок, видимо, нашелся. «Ура! Живем, Нинка!» – послышался из столовой радостный голос… Много ли человеку нужно для счастья? Всего-навсего перехитрить любимого зятя, ловко спрятав от него бутылку в овальной немецкой супнице. Счастливый тесть весело подмигнул угрюмой теще:
– И как это ты догадалась фруктов привезти? Давай-ка помой нам виноградику.
Две рюмки коньяка с виноградиком сделали свое дело – стало безумно смешно.
– Лень, представляешь, он даже пшено сожрал!
– Кулеш, небось, варил с голодухи.
Молодожены подоспели вовремя: уже и квартира напоминала человеческое жилье, и холодильник не пустовал – Леня приволок из гастронома две неподъемные сумки, простояв по очередям больше полутора часов.
Нахалка Женька, вместо того чтобы обрадоваться, вытаращилась как баран на новые ворота:
– Что это вы принеслись раньше времени? Вы же говорили, тридцатого.
– А сегодня какое? Сегодня и есть тридцатое.
– Правда? – Женька перевела круглые глаза на Бориса, тот кивнул, и она расхохоталась. – Надо же! Я была полностью уверена, что сегодня двадцать девятое! Мамуль, а мы, вот тут, притащили пельмени на ужин.
– Большое вам спасибо!
В субботу Леня вскочил ни свет, ни заря, наспех побрился, выпил стакан чая вприкуску и, охваченный нетерпением, принялся бродить по пятам и бубнить в ухо:
– Нин, что же они все дрыхнут? Ведь собирались сегодня переезжать… Нин, ну когда же они наконец подымутся?
– Прекрати! Как тебе не стыдно?
– А что я такого сказал?.. Слушай, а давай я их сам отвезу, на наших «жигулях»? Иначе они, пожалуй, сегодня не уедут…
С улицы Обуха Ленечка вернулся в отличном настроении. Протянул купленные на обратной дороге бутылочку шампанского и «Киевский» торт и со смехом замотал головой:
– Да-а-а, Нинк, давно я такого бардака не видал! Грязища в этой комнатухе по колено! Тебя б туда, ты б потом дня два в обмороке валялась!
– И что же ты тогда такой веселый? Выставил девочку из дома, затолкал в какую-то конуру и радуешься!
Леню она попрекнула, а у самой-то совесть была нечиста. Помахав вслед просевшим под грузом чемоданов и коробок с Женькиным приданым красным «жигулям», раскрепощенная теща, как на крыльях, понеслась домой, в пустую квартиру. Постояла под душем в свое удовольствие, в первый раз после приезда завернулась в поролоновый халат, намотала на мокрые волосы тюрбан из полотенца и блаженно растянулась на диванчике: господи, как же хорошо!..
– Наверное, мне следовало поехать с ними. Помогла бы Женечке убраться.
– Нечего! Пусть жираф сам убирается! Нам и здесь еще за ними грязь возить и возить. Ты уж, небось, и позабыла, что на курорте отдыхала? Какое счастье, Нин, что они выкатились! – На радостях, не откладывая, Леня начал откупоривать шампанское.
– Может быть, мы все-таки поступили нехорошо? Лучше бы они жили у нас.
Бутылка шампанского с такой силой обрушилась на стол, что пробка артиллерийским залпом выстрелила прямо в потолок.
– Не хватало мне еще на старости лет с этим хамом под одной крышей жить! Тогда я уйду из дома, поняла? Говоришь с ним, а он все молчит да ухмыляется! Будто он умный, а я дурак! Меня за дурака еще никто не держал! Изображает из себя не пойми кого, а сам бездельник, каких свет не видывал! Муж называется! Беременная жена с ранья на работу тремя транспортами тащится, а здоровенный бугай дрыхнет до полудня!
– Умоляю тебя, не кричи, тебе нельзя волноваться. Мне тоже обидно за Женьку, но что же делать, если Борис журналист? Ему не надо бежать на службу.
– Да какой он журналист? Не журналист он, а… ! – Отвернувшись, Леня темпераментно заартикулировал губами. По окончании немой трехэтажной тирады в адрес Бориса, так сильно задевшего его самолюбие, посотрясался от смеха и успокоился. – Он сам дурак. И циник. Я его тут спрашиваю: о чем вы, Борис, пишете? Дали бы почитать. А он мне: охота вам читать всякую чушь? Откройте любую газету, там такой же бредятины навалом… Порядочный человек может так относиться к своей работе? Не выйдет из этого пустобрёха ничего путного! На него, как ты понимаешь, мне наплевать, мне Женьку жалко. Такая способная девка, инженер, а повязала себя по рукам и ногам!
4
Кормящая мать натрепалась по телефону со всеми своими подружками и уселась на кухне полировать пилкой длиннющие ногти. Модная стрижечка, мини-юбочка, короче не бывает, яркая майка в обтяжку – не скажешь, что наша Женечка сильно утомилась от забот.
– Мамуль, сделай мне кофейку. Только, умоляю, без сахара! – Вертихвостка кинула пилку в ящик кухонного стола и принялась красить ногти огненно-красным лаком. Сначала на ногах, потом на руках… – Мамуль, а у нас новость. Я выхожу на работу.
– Как?! Илюша же совсем крохотный!
– И что? Роза будет сидеть.
– Но ведь Роза Соломоновна, если я не ошибаюсь, работает?
– С работой Розе пора завязывать. – Осторожно, чтобы не испортить свой маникюр, Женька взяла в ладони чашку, отхлебнула кофейку и в своей прежней воображалистой манере повела заметно похудевшим плечиком. – По Розе давным-давно плачет пенсия! Она же ни черта не видит! Уже рецепт выписать не в состоянии. На днях настрочила какую-то ахинею и чуть не отправила инфарктника на тот свет. Представляешь?
– В таком случае как же ты не боишься оставлять с ней грудного ребенка?
– В квартире Тортила ориентируется отлично. Кроме того, Борька целые дни околачивается дома. Чем бить балду, пусть лучше займется воспитанием сына. А я буду зарабатывать деньги.
По-видимому, Роза Соломоновна – просто святая женщина. Мало того, что, как только родился Илюша, она отдала свою квартиру Борису с Женей и вместе с тетей Цилей перебралась в коммуналку на Обуха, так теперь еще и выходит на пенсию, чтобы сидеть с внуком. Но будь она хоть сто раз святая, хоть раззолотая, ей уже далеко за шестьдесят и, помимо близорукости, у нее еще целый букет всевозможных болезней.
– По-моему, Жень, ты поступаешь безответственно. А если что-нибудь случится? Ты ведь потом с ума сойдешь. Вдруг Розе Соломоновне станет плохо…
– С чего это Розе вдруг станет плохо, когда ей лучше всех? Единственное, что меня всерьез волнует, это ее идиотские методы воспитания. Боюсь, набалует она Илюшку, как своего ненаглядного Бориску… Ой, я же забыла сказать Надюхе одну вещь!
За прикрытой дверью в «светелку» опять началась бесконечная пустопорожняя трепотня, перемежаемая хохотом и «ой, не могу!». Кукушка, кажется, забыла, что пора кормить ребенка, а ехать ей еще через весь город.
– Извини, Женя, что я врываюсь к тебе, но у тебя вообще есть совесть? Роза Соломоновна, пожилой человек, весь день с ребенком, наверное, уже с ног сбилась, а ты все болтаешь по телефону!
– Что-о-о? – Женька чуть не задохнулась от возмущения. Презрительно фыркнула и посчитала необходимым с сарказмом сообщить в трубку: – Представляешь, Надюшк, меня тут родная мать выгоняет из дома!.. Ладно, пока! – Скуластенькая физиономия перекосилась от злобы, совершенно не свойственной Жене. – Могу, между прочим, к вам и не приходить! Перебьюсь! Тоже мне, мать называется!
Хлопнула входная дверь, затем дверь лифта. Дрянная девчонка не вернулась, не попросила прощения.
Горькие всхлипывания в подушку: вырастила хамку! Дождалась! Получила! Всю жизнь посвятила семье, девчонкам, и теперь неблагодарная, бессовестная Женька заявляет, что у нее плохая мать!.. – закончились тупой болью в сердце…
Кажется, Леня вернулся. Значит, уже семь часов.
– Нин, ты где там? Да где ты?.. Чего это с тобой приключилось-то? Ты, никак, ревела? – Когда Ленечка взволнован, он непроизвольно переходит на привычные ему с детства просторечья.
– Женя приходила. Сказала, что я плохая мать… и что больше она к нам не придет!
– Вот зараза какая!.. Но ты не больно-то переживай. Сейчас проветрится по дороге и позвонит, извиняться станет. Вот увидишь. Она ж тебя обожает. Да Женька без тебя дня прожить не сможет.
Хорошо, что на свете есть Ленечка. Верный друг, который накапает валокординчику, даст закусить конфеткой, накинет на ноги плед… И на цыпочках, с заговорщическим видом, притащит в спальню телефон на длинном шнуре: «Она самая!»
– Мамуль, прости меня, пожалуйста! – Голосок в трубке подрагивал: нахалка очень не любит извиняться. – Я больше так не буду! Честно! Просто у меня в последнее время крыша поехала! Представляешь, она тут приперается каждый день… – Сообразив, что раз мать молчит, значит, страшно обижена, хитрюга Женька переключилась на безотказно действующий доверительный тон лучшей подружки. – Клянусь, от нее двинуться можно! Представляешь, Илюшка плачет всю ночь, башка квадратная, а эта притащится с утра пораньше и начинает: Женя, на завтрак Борис предпочитает пюре с котлеткой и кофэ… Женя, почему ви никогда не приготовляете борщ? У Бориса опять запор…
А ведь действительно двинуться можно!
– О господи, Жень, что же это такое?
– Да, мамуль! Она вконец задолбала меня своими ценными указаниями и физиологическими подробностями! Очевидно, на этой почве у меня и произошел сдвиг по фазе. Так что ты не сердись на меня, ладно? Я тебя ужасно люблю! И папулю тоже.
Глава девятая
1
Перед приходом пятилетнего Илюши прячутся все колюще-режущие предметы, чтобы он не выколол себе глаз или не зарезал кого-нибудь из взрослых. Запирается на ключ ящик с лекарствами, иначе бесенок вытряхнет все таблетки на пол и налопается аспирина – Илюшка обожает кисленький аспирин. Убираются в буфет статуэтки и вазочки. И все равно за ним нужен глаз да глаз! Откуда такая бешеная энергия? Ни минуты не посидит – носится, как метеор, и нет ни одного предмета, который не перевернул бы скачущий по диванам, кроватям, стульям и столам неугомонный Илюша…
Ну вот, пожалуйста! Только на минуту отлучилась из спальни, чтобы выключить свистящий на кухне чайник, а на двуспальной кровати не осталось ничего, кроме полосатого матраса.
– Илюшенька, зачем ты бросил одеяло и подушки на пол? Так делать нельзя!
Румяный Илюшка, со слипшимися кудряшками на лбу, еще разок подпрыгнул на матрасе, будто гимнаст на батуте, и обиженно надул губы:
– А Роза мне разрешает кидаться подушками! А тебя я не люблю! Вот!
– Ты что, подлец, сказал бабушке? Сейчас ты у меня получишь! – Женя оторвалась от телефона и, влетев в спальню, отвесила подзатыльник заранее завопившему Илюшке.
На его дикий вой примчался сердитый болельщик проигрывающего «Спартака».
– Что вы тут орете? Дайте хоть матч спокойно досмотреть!.. Илюшк, пойдем со мной смотреть футбол?
– Не хочу футбол, хочу к Розе! А-а-а! А-а-а! А-а-а!
– Нин, ну придумай чего-нибудь! Успокой его в конце концов!
Специально для такого случая в буфете припрятан пакет с «мишками», но сегодня конфеты не понадобились: в дверях возник зевающий Борис. Не дали бедному вздремнуть после обеда!
– Ну-ка, Илюха, иди ко мне!
Вой прекратился, будто Илюшку выключили. Обхватив Бориса за шею, он крепко-крепко прижался к своему любимому папе – притворился, что страшно боится злющих бабушку и дедушку. Борис унес «вождя краснокожих» в угловую комнату, и спустя несколько минут в столовую, потупив темные глазки с пушистыми, девичьими, ресницами, вошел пай-мальчик:
– Я больше так не буду.
За окнами еще не стемнело, а Леня уже начал поглядывать на часы: когда же они отправятся домой? Раздраженный, усталый, он еле сдерживался, чтобы не высказаться по поводу воспитания детей.
Молодежь ушла в половине одиннадцатого. Голова кружилась, покалывало в левом боку… Добраться бы до постели! Добралась, рухнула, однако уснуть не смогла – опять одолели горькие мысли: почему так нескладно все получается? Каждый раз ждешь мальчика, готовишь ему подарки, думаешь, во что поиграть с ним, о чем поговорить, что почитать, а он тут же ломает подаренную машинку, топчет медвежонка, рвет книжки. Ему не интересны ни бабушкины игры, ни ее рассказы, ни сама бабушка. Илюша корчит ей рожицы, не слушается, делает все как будто назло и, слопав все конфеты и набегавшись, начинает ныть: когда мы поедем к Розе?.. Одним словом, ведет себя как избалованный, капризный мальчик, который пришел в гости не к бабушке с дедушкой, а к совершенно посторонним людям. И это так обидно! Ведь он единственный внук. У Инуси, к великому сожалению, детей все еще нет.
Душа болела и за Женю: чувствовалось, что ей очень не хочется возвращаться в свой «скворечник» и она ищет любой предлог, чтобы подольше задержаться в родном доме. Женька гордая, она никогда не жалуется на жизнь, все-то у нее тип-топ, но какой может быть тип-топ в тесной однокомнатной квартирке, где все сидят друг у друга на голове? Только как ей помочь? С квартирным вопросом к Лене лучше не подступаться. Его нелюбовь к Борису столь велика, что он тут же свирепеет:
– Вот помру, тогда делайте, что хотите, а пока жив, ничего я вам менять не дам, поняла? Разбазарить-то все легко! А мало, как жизнь повернется! Вдруг Инкиного красавчика уведет какая-нибудь баба и она приедет обратно? Или Женька расплюется со своим «журналистом» и вместе с Илюшкой заявится к нам? Короче говоря, у девчонок должен быть надежный тыл. Да и нам с тобой не грех на старости лет пожить в хороших условиях. А если вашему жирафу жилплощади не хватает, пусть ж… поднимет и зарабатывает на кооператив. Ради такого дела можно и на Москве-Товарной вагоны поразгружать. Небось, не развалится!
2
Невиданно теплое осеннее солнце било в окна, искрилось в хрустальной вазе с последними подмосковными георгинами – пестрыми, нарядными, прыгало «зайчиками» по стенам, отражаясь от начищенных ножей и вилок, которые раскладывала Женечка.
– Жек, ты что-то мало поставила приборов. Нас же восемь: Балашовы, Левитесы и нас самих, с Борей, четверо.
– Разве он придет?
– А разве нет? Я пригласила его, и он обещал.
– Ну, значит, придет…
Первый тост, за здоровье именинника, Алексея Ивановича, произносил Лева. Говорил красиво, стихами, как на своем творческом вечере. Стул рядом с Женей пустовал, и Леня дважды поинтересовался недовольным шепотом:
– И где же наш дорогой зятек?
Зятек приятно удивил – опоздал всего на час.
– Поздравляю… Всем – физкультпривет! – Подхватив одной рукой пирожок, другой – стул, Борис переставил его поближе к своей «любимой» собеседнице. – Привет, Лия Абрамовна! Какие новости у вас в райкоме насчет коммунизма? Вроде обещали к восьмидесятому году, и что же? Народ заждался!
– Я вам, Боря, много раз говорила и повторяю снова: надо заниматься созидательным трудом, а не ждать.
К счастью, сегодня Лийка была не склонна вступать с Борисом в ожесточенную полемику по вопросам внутренней и внешней политики – повернувшись к нему спиной, она подняла бокал с капелькой шампанского:
– Товарищи, друзья! Предлагаю выпить за здоровье Нины Александровны. Я много лет знаю Нину. Дольше, чем любой из присутствующих. И горжусь этим. Нина – наш с Левой самый верный, преданный друг. За нашу Ниночку, которую мы все так любим!
Неожиданное признание после стольких лет знакомства тронуло до слез. В глазах у седой дюймовочки Лийки, невиданный случай, тоже блеснули слезы.
– Спасибо, моя милая! И я горжусь, что у меня такие замечательные друзья.
– Мамулечка, за тебя! – Женечка подскочила, расцеловала в обе щеки: – У-у-у, ты наша красавица!
– Нинуля, рыбка моя, ура!
Невозможно импозантный и галантный, Лева обошел вокруг стола и, склонившись к руке, шутливо потерся бородой:
– Учти, они все тебя просто любят, а я в тебя влюбленный!
Признания в любви на старости лет очень позабавили Бориса – с его лица долго не сходила ироническая усмешка. Вообще, он посматривал на всех с видом молодого интеллектуала, очутившегося в компании смешных престарелых обывателей… Откуда такое гигантское самомнение? Кто он, собственно, такой? Всего-навсего третьеразрядный журналист. В то время как Леня – профессор, Лева – знаменитый поэт, а Балашов и подавно, – член-корресспондент Академии наук.
Встретившись глазами, Балашов улыбнулся и подлил в бокал минералочки, видимо, собираясь произнести тост. Когда-то выглядевший почти что Галкиным отцом, теперь он внешне сравнялся с ней годами. Вот что значит здоровый образ жизни! В отличие от Галки, любительницы поспать, «пожрать» и выпить водочки в хорошей компании, Владимир Дмитриевич бегал ранним утречком по Нескучному саду и по-прежнему всем напиткам предпочитал боржоми.
– Друзья мои! Сегодня было сказано много хороших слов об Алексее Ивановиче. Весьма справедливых. Но я, Лень, хочу выпить за твой позор. Причем двойной. Помнишь, как ты заклеймил меня позором, когда у нас с Галочкой родилась девочка, наша Вики?.. Так вот, за твоих прекрасных девочек, за Инусю и Женечку!
Насторожившийся было Леня с облегчением рассмеялся:
– Ха-ха-ха!.. Знаешь, как говорит мой главный бухгалтер Ефим Ароныч? Алексей Иванович, уже вы мне поверьте. Девочек делают настоящие ювелиры. Вот как мы с вами… Жаль, нам с тобой, Володька, уже не угнаться за этим шустрым евреем. У Фимы четыре дочери и шесть штук внучек… В общем, выпьем за наших девчонок! Жек, за тебя!
Стройненькая, в платьице из марлевки, Женечка стрекозкой полетела вокруг стола, чтобы всех расцеловать, со всеми чокнуться. Бориса, который повернулся к ней с рюмкой, она почему-то проигнорировала. Предпочла нежно обнять тетю Лию и поцеловать в макушку дядю Леву.
За веселой болтовней о Германии, об удалой молодости, никто и не заметил, что Борис ушел. Возможно, он обиделся на Женьку, но, скорее всего, наевшись до отвала, «молодой интеллектуал» отправился туда, где поинтереснее.
Подумав о том же самом, Леня расстроился, однако постарался не подать вида: с торжественным, шумным хлопком откупорил еще одну бутылку шампанского.
– А теперь за наших с Ниной внуков: за Илюшку и Танечку! Илюшка, чертенок, загрипповал, а Танечку мы вам сейчас продемонстрируем. Нин, принеси-ка фотокарточки, которые Инка прислала!
Счастливой бабушке и самой не терпелось показать друзьям три снимка крошечной, в ползунках и чепчике, долгожданной внучки.
– Ах, Нинуля, ваша Танечка уже красотка! Вся в тебя! Ух ты, какая прелесть!
– Инуся пишет, что Танечка – копия Славы.
– Тоже, рыбка моя, между прочим, совсем нехудо!
Телятину, торт и пирог с яблоками ели без Бориса и в результате ничего не съели. Старые стали! Раньше веселились, пели, танцевали, орали до самого утра – не выгонишь, опустошали до капли все бутылки, подчищали все салатники, а сегодня разошлись в девять часов, вернее, разъехались на заказанных такси, и у хозяйки осталось такое неимоверное количество еды, что она прямо замучилась, не зная, куда что распихать: в холодильник больше уже не влезало, на балконе было по-летнему тепло, восемнадцать градусов.
– Жень, выручишь, возьмешь домой салатику, торт, пироги? Нам с папой вредно, а Боря съест с удовольствием.
– Перебьется! – Женя даже не обернулась. На редкость немногословная, она сосредоточенно мыла посуду, не одним пальцем, с веселым звоном и грохотом, а по-хозяйски аккуратно. Бокалы ставила на полотенце, тарелки – на сушилку.
Что-то у них там определенно произошло с Борисом. Должно быть, все-таки поссорились.
Усталый Леня залег с «Известиями» и, кажется, уснул. Его неожиданный, болезненно слабый окрик в тишине квартиры: «Нин, Жек!» – напугал ужасно. В страхе переглянувшись и побросав мокрые тарелки, они кинулись в спальню.
– Ленечка, милый, тебе плохо? Дать лекарство?
– Да не надо мне никакого лекарства! – Раздраженно отмахнувшись, он, тем не менее, достал из тумбочки валидол и кинул в рот таблетку. – И какой черт меня дернул помянуть своего главбуха? Я и позабыл совсем, что Борис – тоже еврей! Жек, ты передай ему, что я извиняюсь, а то, видишь, он обиделся и ушел.
– При чем здесь ты? – Женя с изумлением вытаращилась на отца. – Я вообще не понимаю, зачем он приперся. Он, что, думал, я к нему вернусь? Сейчас, разбежалась!
– Женечка, то есть как вернусь?
– Ну-у-у… Вообще-то я давно живу у Надьки. Сегодня хотела остаться у вас. Если вы, конечно, не возражаете.
– Чего-то я не понял. А Илюшка-то где живет? Тоже, что ль, у твоей Надьки?
– Зачем? Он дома, с Розой. Папуль, да не волнуйся ты так! Все нормально. На выходные буду брать Илюшку сюда, к нам. В конце концов ходят же дети на пятидневку. А с Розой ему в сто раз лучше, чем на пятидневке.