Шороха…
Я упал на спину, ныряя в мягкую подушку, облегчённо и глубоко вздохнул, втягивая ноздрями умиротворённость раннего утра.
Чёртово подсознание. Как можно показывать мне такие сны?!
Перед глазами с невероятной скоростью замелькали картинки, содержание которых я воспринять не успел, почувствовал только, что ничего хорошего на них не было. Сумел различить только последние, которые словно специально перешли в слоумо: припадающие к земле ветви елей, поваленные деревья, укутанные мхом, испуганный солнечный зайчик, отскочивший от сорвавшейся с макушки дерева капли, выскочившая из-под земли яма…, чернота и струйки крови, тянущиеся к бетонному полу…
Меня передёрнуло.
Надо заканчивать с просмотром ужастиков и триллеров под чашку виски перед сном, а то так можно и с катушек слететь. Или не в этом дело? Я попробовал вспомнить вчерашний день, но в уши ударил отголосок подвального шелеста, а глаза резануло. Хрен с ним, со вчерашним днём. Ещё успею вспомнить.
Из-за стены раздалось хлопанье дверцы холодильника, потом громкий звон – что-то упало на пол – и тихий, почти неразличимый возглас.
Светка…
Губы растянулись в улыбке, глаза блаженно прикрылись. Я представил, как она, в неплотно запахнутом халате и тапочках с белыми помпонами, слегка растрёпанная, но оттого только более уютная и теплая, достала кастрюлю с макарошками и уронила крышку, выругалась, наклонилась… Не хотела меня будить.
А я не хочу её расстраивать. Не буду пока вставать, сделаю вид, что ещё не проснулся.
Так я и лежу, улыбаясь и ни о чём не думая, пока аромат и скворчание жарящейся яичницы с беконом не подкрались и бесцеремонно не подвинули в сторону запахи улицы. Тут ещё подоспел терпкий дух свежезаваренного кофе, и я не стал сопротивляться – вскочил на ноги и вышел из спальни, на ходу натягивая захваченные со стула шорты.
Заскочил в ванную, умылся, почистил зубы и почти помчался на кухню – навстречу Светке и её кулинарным шедеврам (пусть это всего лишь яичница, но пахнет она просто бомбически).
Светка стоит у плиты спиной ко мне и негромко мурлыкает какую-то песенку.
– Твоя стряпня лучше любого будильника, Светик, – ласково проговорил я, подходя к ней сзади и утыкаясь носом в пышные светлые волосы.
Руки потянулись вперёд и легли ей на талию, скользнули дальше и сцепились в замок на животе.
– Доброе утро, соня, – ответила она, кладя лопатку на подставку и накрывая мои руки своими. – Ну ты и дрыхнешь!
Она развернулась, скользя в моих объятиях и подставляя губы под поцелуй…
Не вышло. Нет губ.
Ни глаз, ни рта, ни носа – лица нет. Один в один одна из близняшек из «Атомик харт», разница только в том, что вместо блестящего металла голова обтянута грязно-серого цвета кожей с какими-то бугорками, впадинами, язвочками… И тонкая, почти невидимая щель, что разделяет голову на две половинки от лба до подбородка.
– И где же мой утренний поцелуй? – наигранно обиженно прошептала Светка… прошипело чудовище, закидывая руки ко мне на плечи.
Голос идёт откуда-то оттуда, изнутри, из-под пористой грязной кожи. Надо бежать, но я не могу пошевелить ни рукой, ни головой, даже моргнуть не в силах, а она, не дожидаясь ответа, медленно, миллиметр за миллиметром, наплывает на меня.
– Тогда я сама… поцелую…, – услышал я за миг до того, как щель раскрылась, позволяя мне увидеть ярко-алую глотку и толстый раздвоенный язык, усыпанный мелкими крючочками.
Где-то я уже видел похожее совсем недавно…
Язык вытянулся вперёд и облизнул правую щёку, плавя кожу и разрывая волокна мышц.
Закричать не получилась.
Пасть надвинулась и захлопнулась, заглатывая мою голову целиком.
Боль…
***
Под угрюмыми низкими тучами лениво веял горячий ветер. Он подхватывал мелкий чёрный песок и подбрасывал его вверх, смешивая с кружащимся в воздухе пеплом. На горизонте чадили невысокие вулканы, выплёвывая из недр капли магмы. Воды одинокой реки почти неподвижны, да и водой то, что наполняло её, назвать сложно – тягучая чёрная патока.
Над душной равниной нависала гора, мрачно сверкавшая в отсветах огня. Она сама была похожа на застывшее пламя – рвущаяся вверх, с острыми вершинами, завораживающая, обжигающая.
На одной из вершин, единственной плоской, стояли два человека: первый в деловом чёрном костюме и лакированных оксфордах, второй в простых голубых джинсах и вязаном свитере со свободным горлом. Про обоих нельзя сказать ничего особенного, если только не приглядеться и не рассмотреть на голове первого маленькие чёрные рожки.