Империя. Третий Рим. Книга 2

Речь Посполитая

С начала возвышения Москвы главнейшим ее противником было Польско-Литовское государство. С 1385 года, со времен Ягайлы, ставшего из языческого Великого князя Литовского католическим королем Польским Владиславом, оба государства пребывали в личной унии. Наследники Владислава, Ягеллоны, носили обе короны. Однако Литва и Польша существенно отличались друг от друга.

В Польше власть короля ограничивалась сеймом (парламентом), на котором право голоса имело все рыцарство – и знатные магнаты, и бедная служилая шляхта. Сейм обладал верховной властью в стране: утверждал на троне короля, вводил налоги и так далее. Шляхта имела право на личную неприкосновенность и даже на вооруженное сопротивление против монарха для защиты своих прав и свобод – «рокош» (польск. rokosz – «бунт, мятеж»).

В Литве Великий князь был ограничен только советом, состоявшим из магнатов, крупнейших аристократов-землевладельцев, происходивших от великокняжеского корня Гедимина либо от Рюрика, – Острожских, Радзивиллов, Вишневецких и других. Но здесь положение осложнялось религиозным фактором. Великие князья Литовские стали католиками, а магнаты и абсолютное большинство населения оставались православными. Эти православные земли, завоеванные Литвой в XIII–XIV веках, бывшие княжества Киевской Руси, Московские Великие князья Рюриковичи считали своей наследственной вотчиной. Еще на переговорах 1504 года послы Ивана III заявляли, что не может быть подписан «вечный мир» с Литвой, пока под властью литовских князей остаются русские земли, «отчина» предков русского государя: «Ано не то одно наша отчина, кои городы и волости ныне за нами: и вся Русская земля, Киев и Смоленеск и иные городы… з Божьего волею, из старины, от наших прародителей наша отчина»^[51].

Люблин (Польша)

С 1529 года в Польше и Литве правил Сигизмунд II Август, последний Гедиминович и Ягеллон на троне, детей от всех трех жен у него не было. Именно он вступил в войну с Россией за Ливонское наследство и воевал неудачно: русские рати заняли Смоленск, Полоцк и другие русские города на территории Литвы. Держава Гедиминовичей была на грани катастрофы. Польша не была готова помогать Литве без выгод для себя. В результате в 1569 году между польской шляхтой и литовскими магнатами была подписана Люблинская уния об объединении двух государств в Речь Посполитую (польск. rzecz pospolita является буквальным переводом латинского термина res publica – «общественное дело», «государство»). Платой за голоса польской шляхты стала передача Польше Волыни и Подолии, а также земель Червонной Руси.

Стефан Баторий (1575–1586) (Конин, Польша)

Вскоре после Люблинской унии последний Ягеллон король Сигизмунд II Август умер. На его место сеймом был избран французский принц Генрих Валуа, сын Екатерины Медичи. Его безалаберное правление продлилось полтора года, после чего он уехал в Париж, чтобы после смерти своего брата Карла IX, виновника кровавой резни в Варфоломеевскую ночь, стать королем Франции Генрихом III. После француза шляхта была готова предложить польскую корону и шведскому принцу-протестанту, и даже московскому православному царю Ивану Грозному, с которым была в состоянии войны. Но победил кандидат мусульманина – турецкого султана Селима II, который продвигал своего ставленника с тем, чтобы Польша вышла из католического союза против турок. Этим кандидатом был трансильванский вассал султана Стефан Баторий.

Расчет султана оправдался. На словах Баторий декларировал верность католичеству: «Если бы я не был королем, был бы иезуитом»^[52], однако все свое правление этот ревностный католик провел в войне с православной Россией, но никак не боролся с турками и татарами. Иезуиты появились в Польше и Литве еще при Сигизмунде II. Вскоре после основания «Общества Иисуса» в 1534 году на Монмартре в Париже контрреформаторы Игнатия Лойолы были посланы папством во все концы Европы для борьбы с протестантизмом.

Историк В. Петрушко отмечает: «При Сигизмунде II протестантизм распространяется в Литве с угрожающей скоростью, главным образом в виде кальвинизма… Особый скандал вызвал латинский епископ Киевский Николай Пац. Долгое время он проповедовал кальвинизм, оставаясь архиереем, а затем сложил сан, женился и стал светским вельможей протестантом»^[53]. Кальвинистами стали многие литовские магнаты католики и даже православные, включая могущественных Радзивиллов.

Виленский коллегиум (Вильнюс, Литва)

© Dmitry Pashuk / shutterstock.com

Иезуиты рьяно взялись за дело. Главным приложением их усилий стала борьба за молодое поколение, школы и университеты. В 1570 году была учреждена Виленская коллегия (университет). Именно с этой коллегии, насчитывавшей к концу XVI века уже 800 учащихся, начался отсчет основанных «Обществом Ии суса» высших учебных заведений, вскоре заполнивших весь Старый Свет.

В. Петрушко пишет: «Иезуиты добились очень высокого уровня образования в своем виленском коллегиуме. Иезуитская школа обладала целым рядом совершенно уникальных преимуществ: сюда приглашались лучшие профессора и преподаватели… обучение было бесплатным… без всякого принуждения почти вся западнорусская аристократия уже к рубежу XVI–XVII веков в лице своего младшего поколения была обращена в католицизм. Даже знаменитый защитник Православия князь Константин Константинович Острожский совершил ту же самую ошибку, послав своих детей учиться в католических коллегиумах и университетах, откуда они вышли убежденными католиками (внучка князя Константина была уже столь фанатичной католичкой, что велела выкопать останки своего деда и крестить их по католическому обряду)»^[54].

Покончив с протестантизмом, иезуиты принялись за православных «схизматиков». Петр Скарга, первый ректор Виленской коллегии, написал против православия книгу «О единстве Церкви Божией и о греческом от того единства отступлении». Польский историк Анджей Вержбицки констатирует: «…в результате воздействия Контрреформации и конфликтов Польши с восточными соседями был сформирован миф о Польше как antemurale christianitatis („защитной крепости христианства”), где католицизм отождествлялся с „истинным” христианством в конфронтации не только с турецко-татарским исламом, но и православием – внутренним (белорусско-украинским) и внешним (московским)»^[55].

Именно польские иезуиты внушили Европе, что ее восточная граница совпадает с восточной границей Речи Посполитой, а дальше идет варварская «Тартария». К этой «Тартарии» была отнесена иезуитскими географами и Россия, исключенная из Европы и переименованная в «Московию». Название же «Русь» стремилась удержать за собой Речь Посполитая.

Неудачи русских войск в Ливонской войне, осада Стефаном Баторием Пскова вынудили Ивана Грозного обратиться к папе Григорию XIII за посредничеством в мирных переговорах. Ватикан воспринял этот призыв как наилучший случай для католической агитации русского царя. Историк В. Годовикова пишет: «В Риме с радостью ухватились за предлог, позволивший направить представителя папы в Россию»^[56]. В 1581 году в Москву был послан иезуит Антонио Поссевино.

Надо отметить, что Поссевино был выбран не случайно. Его фанатичность и слава кровавого подстрекателя к религиозным войнам ранее уже была использована папством в борьбе с Реформацией. Граждане Тулузы, вдохновляясь выпущенной им в 1568 году книгой «Христианский воин», в короткий срок перебили пять тысяч протестантов. В этом трактате борьба с еретиками приравнивалась к мученичеству, а снисхождение вменялось в грех.

Иезуит привез Ивану Грозному письмо папы Григория XIII. Этот римский понтифик был неутомимым борцом за возвращение Ватиканом высшей власти на европейском континенте, утраченной в ходе Реформации. Он благословил резню в Варфоломеевскую ночь, всячески поддерживал иезуитов и иную активную деятельность против реформатов.

Русскому царю папа писал: «Существует одна церковь, одно стадо Христово, один после Христа его земной наместник и вселенский пастырь. Святые отцы, ученые церкви и все вселенские соборы признают и провозглашают, что римский первосвященник и является им. Ведь это очень ясно и охотно признали на Флорентийском соборе (а с тех пор прошло уже почти 150 лет) епископы всей Греции и вместе с ними константинопольский император Палеолог, присутствовавший на этом соборе»^[57].

Спор о вере Ивана Грозного с Антонио Поссевино (С. Трошин)

К этому беззастенчивому призыву впасть в ересь унии, которая привела Константинополь Палеологов к падению, Поссевино добавлял: «…ты сможешь серьезно надеяться, что тебя, спустя немного времени, будут называть более точным и почетным титулом, чем это делалось раньше, а именно восточным императором, если ты приблизишься к правильной вере»^[58]. Таким образом папа-еретик и его приспешник-иезуит предлагали православному царю, признанному Православной Церковью в Москве, Константинополе и по всему миру, то, что он и так имел, – титул Императора. Грозный отклонил предложение Поссевино и лично вступил с ним в прение о вере. Таких диспутов между царем и иезуитом состоялось три, после чего католическим священникам было запрещено проповедовать и строить свои храмы в России. Миссия Поссевино провалилась.

С тех пор ненависть к Московии стала навязчивой идеей иезуита. Его смело можно назвать вторым известным русофобом после Сигизмунда Герберштейна. В 1586 году Поссевино и племянник Стефана Батория Андрей испросили у папы Сикста V деньги «для завоевания Московии». Однако польский король умер, и поход на Восток сорвался. Назначенный главой академии в Италии, Поссевино продолжал вмешиваться в русские дела, инструктируя иезуитов, окружавших Лжедмитрия. Под псевдонимом Бареццо Барецци он опубликовал «Повествование о чудесном завоевании отцовской власти яснейшим юношей Дмитрием», в котором прославлял вскормленного иезуитами узурпатора, открывавшего дорогу католической экспансии в самом сердце России.

Ключевую роль сыграли иезуиты и в подготовке Брестской унии 1596 года, к которой начал принуждать православное население Речи Посполитой польский король Сигизмунд III, происходивший из шведской династии Ваза. Теоретическое обоснование унии было подготовлено работами Поссевино и другого иезуита, виленского ректора Скарги, которые активно обсуждали этот проект в переписке с генералом ордена Аквавивой. Заметным участником брестского лжесобора 1596 года был иезуит Мартин Латерна. В дальнейшем именно «Общество Иисуса» взяло на себя миссию главных пропагандистов униатства на территории Киевской митрополии.

Историк и мыслитель-славянофил Ю. Ф. Самарин пишет, что «вся последующая история введения унии, а затем перечисления униатов в латинство, с мерами, придуманными для отторжения высших сословий от народной массы, с целою специальною литературою, систематически извращавшею понятия о Церкви, с нарочно подделанными изданиями богослужебных книг, с разнообразными варварскими преследованиями, которым подвергались епископы, священники и простой народ, остававшиеся верными православию, – все это содержалось как бы в зерне в инструкции Поссевина… Согласитесь, что помянуть Поссевина добром нам решительно не за что. Язвы, по его указаниям нанесенные юго-западной России, до сих пор еще не затянулись»^[59].

Но главная «забота» иезуитов теперь была о России. Именно их ненависть к православию явилась причиной польской экспансии на Восток в конце XVI века и катастрофы Смутного времени. Хотя король Сигизмунд III вырос в Стокгольме, он был воспитан матерью-полькой и стал настоящим иезуитом. В переписке с папским представителем в Кракове польский монарх подчеркивал, что основная задача его похода на Россию – принудить «схизматиков» к принятию католицизма, и патетически клялся пролить всю свою кровь для достижения этого. В ответ папа Урбан VIII подстрекал Сигизмунда: «Да будет проклят тот, кто удержит меч свой от крови! Пусть ересь почувствует, что нет ей пощады»^[60].

Беглый монах-расстрига Григорий Отрепьев, выдававший себя за чудом спасшегося царевича Дмитрия, сына Ивана Грозного, был с готовностью принят в Польше, а его претензии на московский престол использованы как отличный предлог для военного вторжения в Россию. Иезуиты идеологически подготовили шляхту для католической колонизации Москвы. Поляк Павел Пальчовский в своих сочинениях даже уподоблял московитов американским индейцам: поляки должны подчинить себе их подобно тому, как конкистадоры покорили варваров в Америке. Польские шляхтичи таким образом уподоблялись испанским идальго, которые самодовольно взирали на русских как на «индейцев Тартарии».

Смутное время

Вторжение самозванца Лжедмитрия во главе польских отрядов и немецких наемников состоялось еще при жизни законно избранного Земским собором царя Бориса Годунова. Сам святитель Иов, первый патриарх Московский, уговорил Бориса, главного министра и брата жены царя Федора Ивановича, принять престол после кончины бездетного Федора в 1598 году.

Но царствовал Борис не счастливо. В 1601–1603 годах разразился страшный неурожай, а за ним голод. Русский народ считал голод карой Господней за то, что Борис – «не природный» царь, не из Рюриковичей. «Низкородством» царя Бориса не были довольны и бояре. Ведь на трон могли претендовать немосковские Рюриковичи: Шуйские, Ростовские, Воротынские. Кроме них были еще князья из литовских Гедиминовичей: Мстиславские, Голицыны, Трубецкие. Брачными свойственниками усопшему царю по женской линии, такими же как Годунов, приходились бояре Романовы и князья Черкасские.

Родовая аристократия, получившая тяжелый удар от Ивана IV, но сохранившая значительную часть своих льгот и привилегий, все еще мечтала управлять монархом, как это было в соседней стране – Речи Посполитой, где короли фактически являлись «пожизненными президентами» шляхетской республики. Русские вельможи уже не думали о том, чтобы растащить страну на уделы и восстановить прежний политический порядок, какой был до Ивана III, но им хотелось бы иметь царя с урезанной властью.

Патриарх Иов (ок. 1525–1607) (Царский титулярник)

Когда на троне появился Борис Годунов, в среде русской знати заполыхали страсти, далекие от христианского идеала. «Столпы царства» размышляли не о верной службе, не о долге перед троном, а мучились вопросом: «Почему он, а не я? Ведь он по крови ниже меня!». Вслед за этим возникал другой вопрос: «Если нами правит какой-то Годунов, отчего бы не уполовинить его полномочия? Хорошее время: ведь он не истинный царь!». Страна оказалась заражена синдромом аристократического своеволия, в прежние времена сыгравшего самую дурную роль в судьбе Болгарии и Сербии, в итоге завоеванных турками. Москва смогла пережить гражданскую войну в начале XV века и осталась единственной православной державой, когда Константинополь впал в ересь Ферраро-Флорентийской унии. Так она стала Третьим Римом, обрела царя и патриарха. Теперь в связи с прекращением династии Рюриковичей Россия опять оказалась на пороге борьбы аристократов за власть.

В Третьем Риме, истинной Империи, самодержавный монарх дает отчет в своих действиях одному лишь Богу и одной лишь Божьей воле покорен. Чаяния же русской знати вели к тому, чтобы у страны появилась дюжина царей вместо одного: номинальный монарх и группа аристократов, решающая все вопросы с царем, который лишь «первый среди равных». Они хотели из царских слуг стать олигархами – настоящими властителями страны. Так новый Катехон, оплот православия, стал жертвой ханаанских страстей изнутри – от своих собственный князей и бояр.

Пока был жив царь Борис Годунов, бояре его опасались, а армия иноземцев Лжедмитрия терпела поражения от царских войск. Но смерть царя от болезни в 1605 году изменила ситуацию. Сына Годунова, Федора Борисовича, не боялись, ему не хотели подчиняться. Произошла измена: часть знати перешла на сторону самозванца, выдала ему наследника престола, и тот принял жестокую смерть.

Патриарх Иов протестовал против восшествия Лжедмитрия I на престол, но святителя свергли с кафедры и выслали из Москвы. Лжедмитрий I вызывал у москвичей ненависть своими пропольскими инициативами, а когда выяснилось, что он тайный католик, его уже не стали терпеть. В результате восстания в мае 1606 года самозванца свергли и убили.

На престол взошел князь Василий Иванович Шуйский, природный Рюрикович из Суздальского княжеского дома. Большую часть царствования ему пришлось провести в борьбе с нарастающей Смутой. Часть своевольной знати, провинциальное дворянство и казачьи отряды на юге России не желали ему повиноваться. На смену Лжедмитрию I явилась новая креатура поляков – самозванец Лжедмитрий II. Он осадил Москву, но взять ее не смог: законный царь всеми силами ему сопротивлялся. Троице-Сергиева Лавра, духовный центр России, также была окружена войсками нового самозванца. Ее героическая оборона, в которой участвовали и ратники, и иноки, и крестьяне, продолжалась более года.

Однако русская знать вновь пошла по пути измены: в стан «тушинского вора» Лжедмитрия перебежали представители многих боярских и княжеских фамилий. Святой патриарх Гермоген, преемник Иова, обличал изменников: «Чающе бо они на царя возсташа – а того забыша, что царь Божиим изволением, а не собою приим царство»^[61].

В 1610 году Смута достигла своего апогея. На русские земли вторглись польско-литовские оккупанты во главе с королем Сигизмундом III и осадили Смоленск. Им героически сопротивлялся воевода Шеин, поэтому у Смоленска враг задержался надолго. Одновременно удалось потеснить из Тушина силы Лжедмитрия II и нанести им ряд поражений. В боях с отрядами воевод самозванца отличился блестящий полководец князь М. В. Скопин-Шуйский. Казалось, в страшной тьме Смуты появился просвет.

Но Скопин-Шуйский скончался; возможно, он даже был отравлен. Конкуренты правящей фамилии обвинили в отравлении самого царя Василия, стремясь ослабить и так шаткую власть Шуйских. Лишенная своего полководца, русская армия потерпела поражение от поляков под Клушино. Враг еще не угрожал Москве, но заговорщики и предатели уже арестовали царя Василия, чтобы затем предать его в руки иноплеменников и иноверцев – горшего позора трудно представить.

Вместо царя знать учинила самозванное правительство, вошедшее в историю как «Семибоярщина». Оно призвало в Москву польского королевича Владислава, надеясь сделать молодого чужеземца покорным своей воле правителем и получить от его отца, короля Сигизмунда III, широкие вольности по образцу литовских магнатов. Князь Мстиславский и боярин Михаил Салтыков, виднейшие из членов Семибоярщины, полностью перешли на сторону врага и впустили в Кремль польский отряд Станислава Жолкевского.

ВАСИЛИЙ IV ШУЙСКИЙ (1606–1610)

Под Смоленск, для переговоров с королем, отправили из Москвы великое посольство. Его возглавили князь Василий Голицын и митрополит Ростовский Филарет (в миру Федор Никитич Романов). Послы проявили большое мужество: перед лицом врага, презревшего все правила дипломатии и силой принуждавшего послов к уступкам, они не отступили от интересов России и православия. Послы требовали от Владислава, чтобы тот переменил веру, поскольку царя-католика Россия не примет никогда. Они также требовали от Сигизмунда III снять осаду Смоленска, поскольку его сыну Владиславу, если он станет московским царем, осажденный город и так подчинится.

Но для Сигизмунда взятие неприступного Смоленска было делом чести, а вероисповедание Владислава было вопросом чести для папы и иезуитов. Если бы королевич стал православным, на плане папы Урбана, Скарги и Поссевино по католической колонизации Руси можно было ставить крест. Поэтому переговоры провалились. Филарета и Голицына, в нарушение фундаментального для дипломатии принципа неприкосновенности послов, арестовали и увезли в Польшу. Но грамот, содержащих уступки по всем позициям в пользу врага, они так не подписали.

Тогда московские бояре-изменники попытались принудить москвичей к присяге не только Владиславу, но и его отцу Сигизмунду, что означало прямую измену православию. Это возмутило патриарха Московского святителя Гермогена. Он публично объявил, что нельзя подчиняться царю, если он не православный. Кроме того, Гермоген призвал людей со всех концов России прийти к Москве и «постоять за веру». Из столицы начали расходится его грамоты, вдохновившие сбор первого земского ополчения.

Тем временем в междоусобной сваре сгинул Лжедмитрий II (конец 1610 года), а весной 1611 года в Москве вспыхнуло национально-освободительное восстание. Одним из его вождей стал князь Дмитрий Михайлович Пожарский. Восставшие громили захватчиков на улицах города. Но польско-литовский гарнизон, желая победы любой ценой, поджег деревянные посады Москвы, в результате чего они сгорели дотла. Огонь заставил восставших отступить, а оккупанты укрылись за каменными стенами Китай-города и Кремля.

Патриарх Гермоген (1530–1612)

Земское ополчение пришло к сожженной столице и осадило интервентов. Осада длилась больше года. У русских недоставало сил, чтобы сломить сопротивление поляков, а полякам не хватало сил, чтобы заставить русских отступить. Оккупанты пытались склонить патриарха Гермогена к тому, чтобы тот призвал земскую рать разойтись, но святитель предпочел принять мученическую смерть: поляки заморили его голодом.

В конце 1611 года в Нижнем Новгороде началось создание второго земского ополчения. Оно формировалось на пожертвования русских людей, готовых отдать собственное имущество ради свободы от иноземных захватчиков. Во главе ополчения встал князь Пожарский. Обеспечением рати занимался Кузьма Минин – выборный человек «от земли», в мирное время занимавшийся торговлей. Обескровленная Русь поднималась в последний бой на защиту веры православной. В Кремле засели поляки, предатели-бояре подчинились оккупантам, оставалась только Церковь. И оттого выстояла Россия и победила.

Ополчение двинулось по Волге вверх по течению, собирая силы по прибрежным городам. В Ярославле местные купцы жертвовали по половине своего состояния на нужды ополчения. Недаром весь XVII век Ярославль был фактической торговой столицей России: местные торговые люди заслужили самый благоприятный налоговый режим от Москвы за свою преданность в лихие годы. Этим патриотизмом русские купцы разительно отличались от своих европейских коллег, ставших к тому времени ханаанейцами не только по роду занятий, но и по кальвинистскому духу.

Нижегородский кремль

Из Ярославля Пожарский привел второе ополчение к Москве. Здесь остатки первого земского ополчения во главе с князем Дмитрием Тимофеевичем Трубецким и ратники Пожарского летом 1612 года вместе дали бой армии гетмана Ходкевича, пришедшей на помощь кремлевскому гарнизону из самой Польши. Ходкевич, понеся тяжелые потери, ушел обратно на запад. Два ополчения объединились, выбили врага из Китай-города, а затем вынудили остатки неприятельского гарнизона капитулировать в Кремле.

Освобождение Москвы стало для русских людей поистине священным актом, смысл которого заключался в том, что они удержали свой крест – бремя Катехона, православного царства. Русский народ не дрогнул, подобно обессилевшим и соблазнившимся в 1439 году на Флорентийском соборе ромеям, и не изменил Богу из соображений политической выгоды. Третий Рим состоялся. Новая Империя, Московское царство, даже лишившись царя, выстояла под знаменем православия. Важнейшую роль сыграло новое для Руси патриаршество – святители Иов и Гермоген стали гласом Божиим для православного народа. После взятия ополченцами Кремля по сожженной и разоренной поляками Москве двинулся крестный ход с чудотворной Казанской иконой Пречистой Богородицы и с благодарственными молитвами об избавлении Святой Руси от нашествия иноплеменных. Этот день, 4 ноября (по новому стилю) 1612 года, мы теперь празднуем как День народного единства.

Но не стоит царство без царя. Для того чтобы определить, кто станет новым русским государем, руководители ополчения созвали Земский собор по примеру собора 1598 года, утвердившего на царстве Бориса Годунова. Собор открылся 16 января 1613 года в Успенском соборе Кремля.

Памятник Минину и Пожарскому, (скульптор И. Мартос; Москва)

© Rosfoto.ru / shutterstock.com

Земский собор 1613 года представлял подавляющее большинство областей России и все основные группы общества. Таким образом, на нем прозвучал голос всей Русской земли, избиравшей себе судьбу. Прежде всего необходимо отметить, что никто на соборе не предлагал какого-либо иного способа устроения государства, помимо самодержавной монархии. Любая попытка знати потребовать себе новых привилегий по примеру шляхты после всех ужасов Смуты, Семибоярщины и сдачи Москвы полякам вызвала бы только гнев. Кроме того, очень быстро затихли голоса, предлагавшие искать себе государя среди иноземцев и иноверцев.

Когда настал час выбирать царя из русских аристократов, победу одержал самый неожиданный кандидат – 16-летний юноша Михаил Романов, сын Федора Романова, постриженного в монахи при Годунове и ставшего митрополитом Филаретом. За него выступила Церковь в лице Троице-Сергиевой обители, а также казачество и старомосковское боярство. За него говорило и происхождение: род Романовых возвысился при Иване Грозном. Первой, любимой женой молодого царя была Анастасия Романова. Ее брат Никита Романов стал самым верным воеводой Грозного. Романова любил и государь, и простой народ, который слагал о нем песни и былины. Популярные в народе сыновья Никиты Романова при царе Борисе были сосланы на дальние окраины и заключены в глухие тюрьмы или монастыри. Из пяти братьев выжили только двое: отец Михаила, Федор Никитич, ставший впоследствии митрополитом Филаретом, и Иван Никитич, дядя Михаила.

В числе претендентов был назван и князь Пожарский, спаситель Отечества, но он не стал бороться за престол и до самой смерти верно служил царю Михаилу Федоровичу, навсегда оставшись в памяти потомков символом победы над Смутой. Знатный Трубецкой, напротив, все силы употребил на то, чтобы быть избранным, но желанного трона не получил. Знатнейший Мстиславский во время Семибоярщины приобрел дурную славу предателя и не мог ни на что претендовать. Остальные кандидаты оказались еще менее востребованы.

Итак, 21 февраля (3 марта по новому стилю) 1613 года царем был избран Михаил Романов – юноша, не знавший ни интриг, ни кровавой розни, ни измены, столь обычных в годы Смуты. Ни в чем не повинный, чистый нравственно и телесно, крепко верующий. Трудно не увидеть в этом вмешательство Господа Бога: Царь Небесный помещал в сердце Своей державы целомудренного человека, и с него история Третьего Рима начиналась вновь, как будто с чистого листа. Скверна Смуты осталась позади.

Правительство юного государя приняло страну в тяжелом состоянии. Несколько лет пришлось подавлять казачьи бунты, сражаться с польско-литовскими и шведскими захватчиками. Польский претендент на русский престол, королевич Владислав, привел войско под стены Москвы, но его попытка взять город штурмом не увенчалась успехом: неприятеля отбили. Военные действия завершилась в 1617–1618 годах двумя мирными соглашениями: Столбовским миром со Швецией и Деулинским перемирием с Речью Посполитой. Так закончилось Смутное время.